Преступление Ахана

Специально назначенный для обслуживания жребия человек (в древности его называли “стрелочником”) легким щелчком пальца приводит в движение стрелку. Поскольку кручение оси в отверстии имеет свойство медленно, но верно затухать, то упомянутый технический исполнитель судебного расследования добавляет еще щелчок, и еще щелчок, не допуская остановки в работе прибора.

Понукаемый стрелочником, нелицеприятный деревянный детектив продолжает свободное вращение до тех пор, пока мимо жребия проходят невиновные. Но стоит только в зоне оперативно-разыскной чувствительности механического инструмента правосудия показаться искомому объекту, как стрелка мгновенно и самопроизвольно останавливается, бесстрастно указывая на преступника.

Настало время суда. Жребий установили на возвышении. Иудейский народ, весь без исключения, был в сборе и приготовился к испытанию, добросовестно исполнив приказ Йошуа об очистительном омовении и об утренней молитве. Скопление тысяч и тысяч мужчин заняло огромное пространство. К предстоящим правовым акциям люди отнеслись с должным пониманием значимости момента. Никто не выказывал признаков нетерпения или, хуже того, раздражения.

Перед Йошуа встал вопрос: “Кого назначить стрелочником?” Никто из его людей не мог исполнять эту роль, ибо все иудеи, кроме него самого, находились в толпе, ожидая суда. Естественным образом его взор обратился в сторону клана Рахав, теснившегося тут же неподалеку на предмет удовлетворения любопытства.

Рахав поняла затруднение Йошуа, и, во что бы то ни стало, желая отличиться перед ним, первая подошла к вождю с предложением помощи.

– Йошуа, пусть кто-нибудь из наших станет стрелочником, – сказала Рахав, – мы так благодарны твоему народу за спасение, что только и ищем случая оказаться полезными вам!

– Благодарю, тебя, Рахав, – ответил Йошуа, – мне нужен человек честный и благонамеренный. Поэтому я хотел бы видеть тебя, приводящей в движение жребий. Как жаль, что по нашим законам женщина не может отправлять должность стрелочника!

– Не сочти за кумовство, но я советую тебе пригласить моего брата Накмана. Он, несомненно, справится.

– Хорошо, зови его.

Йошуа, разумеется, помнил остережения своего молодого друга о задних мыслях Накмана, и поэтому весьма сомневался в честности и благонамеренности последнего. Однако он полагал, что простейшая роль стрелочника ничем не может быть полезна злоумышлению мстителя. Зато, приняв рекомендованную кандидатуру, Йошуа укрепит свои позиции в сердце Рахав.

Накман занял отведенное ему место возле жребия. Йошуа призвал народ к вниманию и потребовал соблюдения дисциплины. Добившись порядка, он дал команду главам колен построить своих людей в колонны и начинать движение мимо приведенной во вращение стрелки. Калев, наблюдавший за построением, отметил про себя, что Рахав подавала Йошуа советы, какому колену идти раньше, а какому – позже.

Двенадцать колен израильских выступили одно за другим. Надо ли говорить, что прохождение масс народа занимало изрядное время. Люди шли и шли, колено за коленом, а стрелка равнодушно вращалась и не подавала признаков скорой остановки. Накануне Йошуа провел бессонную ночь, обдумывая дела предстоящего трудного дня. Поэтому совершенно не удивительно, что он довольно скоро почувствовал утомление однообразным зрелищем, и внимание его притупилось.

И вдруг, когда мимо жребия шествовали бойцы предпоследнего колена, стрелка замедлилась и замерла, указывая на его середину. “Наконец-то дело сдвинулось по-серьезному, и получен первый важный результат! – возликовал Йошуа, – теперь поиск пойдет много быстрее, и совсем скоро мы найдем вора!”

Йошуа скомандовал начальникам одиннадцати колен, успешно выдержавшим искус, увести своих людей в сторону. Главе скомпрометированного сообщества он приказал заново выровнять ряды и последовательно, одно за другим, проводить семейства мимо жребия. В результате стрелка указала на одно из последних семейств.

Далее по апробированной методе были испытаны дома дискредитированного семейства. И вновь механический детектив решительно сузил поле поиска, указав деревянным перстом на дом виновного.

Когда же дошла очередь мужчин замаранного подозрением дома проходить мимо бесстрастного жребия, то случилось нечто невероятное. Стрелка однозначно и непреклонно уставила свое острие на Ахана.

***

Как же так? Не вышло ли какой ошибки? Молодой командир, храбрый воин, перспективный офицер, слуга вождю, собрат солдатам, и вдруг – заурядный вор, преступивший Божью заповедь, поднявший корыстную руку свою на сокровищницу Господа! Возможна ли такая метаморфоза? Да, выходит, что возможна, ибо жребий, выразитель воли Всевышнего, не ошибается никогда!

Йошуа был ошеломлен. Он, обладатель огромного жизненного опыта, знаток людей, читающий характер человека, как развернутый пергаментный свиток, так жестоко ошибся в выборе друга! Не мудрено предаться отчаянию.

“Вот когда зарезал, так зарезал! – терзал себя Йошуа, имея в виду, скорее всего, жребий, – старый дурак я! Выжил, глупый баран из ума!” И он продолжал в том же духе честить себя. Но имеет ли право вождь избранного народа столь отчаянно костить ставленника и надежду самого Господа, хотя бы ставленником этим являлся он сам? “И на старуху бывает проруха!” – нашел он, наконец, спасительные слова самоутешения.

Если новость произвела ошеломляющее действие на Йошуа, то как выразить чудовищность потрясения самого Ахана? У несчастного потемнело в глазах, голова пошла кругом. Лишился Ахан языка, да и вышибло ум наверняка. Он об одном способен был думать в страшные те минуты – об ужасе ожидающей его казни.

К Ахану подошла Рахав. Лицо ее выражало глубочайшее сочувствие. Казалось, она не верила в вердикт жребия. Она привычно погладила Ахана по щеке – ласково, тепло, сочувственно, пожалуй, даже с любовью.

“Молчи, мой милый, – промолвила Рахав, – я помогу тебе, спасу от беды. Не запирайся, прими вину, и твой Бог помилует тебя, и Йошуа пощадит, и будешь жить, и я стану тебе женою!”

Ахан пытался ответить, но язык не слушался его. Он мысленно повторил про себя горячие речи свои: “Командиры, товарищи? Теперь нет у меня никого! Для меня только ты есть на всем свете. Ты, Рахав – ты моя вера! Все, что ни есть у меня, все отдам за такую веру!” И слезы счастья заструились из подернутых туманом горя очей воина.

Рахав подала знак Йошуа зайти за пригорок, дабы никто не видал их и не слыхал разговора меж ними. “Вождь народный! – обратилась Рахав к нему, – будь благороден! Говори с Аханом незлобиво в последние часы его, хоть и огромен гнев твой на бессовестного вора. Ты силен, а сила не нуждается в брани. Не грубым словом, но мягкосердечием достучишься до совести. Я вняла лепету преступника – он винится и кается. Не казни гневными словами душу юноши, ибо телу его не миновать страшной казни!”

Йошуа внял добрым речам сострадания, да и вспомнил, что ведь еще совсем недавно он любил Ахана, дружил с ним, радел для него. “Друг мой, – обратился Йошуа к Ахану, – воздай честь Господу, Богу Исраэля, и сделай перед Ним признание, и сообщи мне, что ты совершил, не скрывай от меня!”

Онемевший Ахан не мог отвечать старшему товарищу, а только кивал в знак согласия. И подумал изобличенный, как права была Рахав, наставлявшая его не запираться. Огонек надежды на спасение загорелся в голове страдающего мученика. И пронзительно громко, чтобы слышали Небеса, сердцем своим вскричал Ахан: “Истинно согрешил я перед Господом, Богом Исраэля!”

Не только Небеса, но и народ услышал признание Ахана, и гул ропота поднялся над толпой. От скопища человеческого отделилась фигура и двинулась к Йошуа. То был Калев. Он обратился к вождю с такими словами: “Люди опасно взволнованы. Одна половина народа ярится на вора, другая – не верит, что любимец их согрешил. Требуются либо вещественные улики вины, либо косвенные доказательства невиновности!”

Выслушав речь Калева и признав ее справедливой, Йошуа отправил людей обследовать шатер Ахана. Посланцы вернулись не с пустыми руками. К ногам вождя легли прекрасный плащ шинарский, двести шекелей серебра и слиток золота весом в пятьдесят шекелей – все вещи из сокровищницы Господа. Тут не сдержался Йошуа и вскричал в сильном гневе: “Зачем, негодный Ахан, ты навел на нас беду? Наведет на тебя беду Господь в день этот!”

Итак, Ахан был разоблачен. Сомневающаяся половина народа поверила жребию, и гнев людской удвоился. Схватили, скрутили люди преступного Ахана, привели в открытое поле и стали вершить над ним жуткую казнь – побивали камнями, пока не умер. Вещи его: осла, овец, шатер и все, что у него – сожгли огнем. Украденное же из сокровищницы Господа немедленно возвратили Ему.

Правосудие свершилось. Всевышний положил гнев на милость и оттаял к своим избранникам. Иудейский народ облегченно вздохнул: “Теперь вернется к нам помощь Господня, и продолжим мы покорять Землю Обетованную!”

Немногими днями позже выяснилось, что Господь промолчал и не поставил на вид иудеям новое нарушение Его указа. Ведь Он велел сжечь огнем преступника, а разъяренная толпа побила его камнями, в то время как сожжению были подвергнуты только вещи злоумышленника. Йошуа расценил молчание Господа по этому поводу как проявление божественного одобрения. “Молчание не означает немоту. Об одном следует говорить, а о другом – молчать!” – рассудил Йошуа. В своем пророчестве он описал волнующие сии обстоятельства, ни на йоту не отступив от исторической правды.

Современный читатель навряд ли может оценить, который из двух видов казни – сожжение огнем или побитие камнями – эффективнее, тем более что не существует единого подхода к проблеме, да и критерии эффективности точно не определены. Возможно, с точки зрения казнимого, смерть на костре предпочтительнее. Зато побитие камнями дает прекрасный выход гневу народному. Вопрос требует дополнительного теоретического изучения и практической проверки выводов.

7

Иудеи, как всему миру известно, племя далеко не легковерное и не склонное к мистике. Вечная неприязнь народов и особое расположение Господа воспитали в их сердцах бдительный скептицизм. Исключением из правила явилось расследование после поражения в Ае. Фантастический триумф дознания и разоблачение вора в лице Ахана заставили даже самых отъявленных (за редким исключением) материалистов-скептиков поверить в мистически чудодейственную силу жребия.

Есть мнение, будто скептик есть мученик собственной проницательности. С другой стороны, следуя диалектике вещей, можно предположить, что энтузиаст – неизбежная жертва доверчивости. Набравшись терпения и дочитав до конца сию повесть, получим материал для размышления на этот предмет.

Безусловный и доказательный успех механического инструмента правосудия явил весьма значительное воспитательное действие на людей. В пытливых умах мудрецов рассеялись сомнения относительно абсолютного главенства причины в созданном Господом мире, где нет места случайности.

Наглядный пример – лучшее доказательство. Все воочию увидели, что жребий не есть раб случая, но действует он по Божьей воле, а она-то, как раз, и является причиной всего сущего и происходящего.

Коли уж речь зашла о позитивной воспитательной роли свершившегося события, то необходимо отметить благотворное влияние казни на сердца участников и зрителей этого справедливого акта возмездия. Не зря же говорят, что справедливость одухотворяет, даже когда казнит.

Побивая камнями истекающего кровью преступника, добровольные слуги закона испытывали крайне редкое, и потому особенно ценное, ощущение торжества правды над кривдой. Добавим, что когда дремлющая в человеческой душе жестокость находит выход, то личность становится добрее и благороднее.

Разумеется, педагогический эффект от дознания и казни не исчерпывается названными обстоятельствами. Можно было бы продолжать и далее обсуждение этой темы и приводить еще и еще факты. Но автор полагает за благо предоставить такую возможность изобретательному уму читателя, а сам же он, подчиняясь необходимости продвигать повествование далее, возвращается к героям рассказа.

***

Йошуа вновь ощутил сладкий вкус счастья, ибо, наконец-то, открылась тайна поражения в Ае. Как, однако, разносторонен успех! Вот некоторые из его граней: Господь вернул благоволение своему народу, иудейское племя продолжит завоевание Земли Обетованной, героическую кампанию по-прежнему будет возглавлять пророк и воин Йошуа, а слава его возрастет и обретет новые черты.

Несомненно, в ближайшем же бою будет одержана победа над Аем – городом, коему выпала дурная удача. Умертвив худшего из народа своего, люди очистились от мерзости и сделали важный шаг к абсолютной святости. Они укрепились в вере, стали настойчивее, целеустремленнее и, вместе с тем, гуманнее.

Угнетала, однако, мысль об Ахане. Преступника больше нет в живых, но ведь и друг потерян! Хотя, какой из вора друг? Как же многоумный Йошуа не разглядел, не разобрался вовремя? Кого пригрел, приблизил? Досадно и то, что ошибка Йошуа вполне может повредить его репутации у простого народа. Очень и очень нелегко заработать себе славную репутацию, но куда как труднее сохранить ее.

“Пусть думают, что хотят, – рассуждал пророк и вождь, – а хулить Ахана задним числом не буду! Я знал его другим, и сблизился с другим Аханом. Может, Диббук в него вселился?”

Похожие думы наполняли и душу Калева. Впрочем, было бы неправильно утверждать, что мысли Калева и Йошуа целиком совпадали.

Калев, старинный соратник Йошуа, почитавший вождя в самой высокой степени, тем не менее позволял себе иметь собственный взгляд на вещи. Он нелицеприятно оглашал его всякий раз, когда полагал свою точку зрения достаточно основательной. Возможно, им двигала зависть к более успешному коллеге. Нельзя исключить также, что в сердце Калева свил гнездо дух противоречия.

Как-то раз, вскоре после казни Ахана, сотворив вечернюю молитву и покончив с дневными делами, Йошуа и Калев совершали освежительную прогулку в ожидании ужина. Двое старых товарищей и раньше любили расхаживать вместе, неспешно беседовать, обсуждать проблемы духовные и мирские. На короткое время прилепился к ним третий – новый молодой друг. Но случилось несчастье.

– Поет сердце мое, ведь Господь вернул своему народу расположение, и вся Земля Обетованная, обещанная Им, расстилается перед нами в ожидании новых хозяев! – с чувством произнес Йошуа.

– Повоюем! – лаконично ответил Калев.

– Сдается мне, дорогой Калев, что ты и рад, и не рад!

– Так ведь и ты, Йошуа, горюешь о потере Ахана!

– Ты прав. Болит душа. А что Рахав?

– Что Рахав? Откуда мне знать? По-моему, ты о чем-то переговаривался с нею, пока Накман управлял стрелкой.

– Рахав умна. Я предоставил ей решать, какому колену раньше, а какому позже проходить испытание жребием. Ты не одобряешь мои переговоры с нею?

– Сам не знаю, Йошуа.

– Как думаешь, она была довольна исходом дела?

– Не только она была довольна. И брат ее сиял.

– Что ж, весь клан их обязан нам. Не диво: наш праздник – и для них радость, наша беда – и для них невзгода.

– Возможно. Однако время покажет.

– Ты чрезмерно осторожен, Калев.

– Привычка, Йошуа. Осторожного Бог сторожит.

– Достойная похвалы привычка. Я тоже следую сему правилу, но осторожно, чтобы Бог сторожил!

– Приведи успешный пример.

– Охотно. Незадолго до разоблачения Ахан говорил мне, дескать, Накман задумал зло против иудеев, а Рахав с ним солидарна, – начал Йошуа.

– Ты поверил? – перебил Калев.

– Верный похвальному твоему и моему обыкновению, я насторожился и встревожился.

– И что же, подвело тебя мое правило?

– Суди сам. Что насторожился я – хорошо, а что не поверил до конца – еще лучше! Жребий недвусмыслен: Ахан вор!

– Почему не поверил до конца? А слова вора о злонамерении Накмана – причем тут? Объясни!

– Все связано, дружище. Плод не созревает за ночь, и негодяем не становятся вдруг. Мерзость живет и копошится в сердце супостата от младых ногтей его. Яд и ложь были в словах канальи. Усомнился я в словах Ахана, и уберег меня Бог от скоропалительности.

– Пример хорош.

– Я вижу, Калев, ты не спокоен. Что на уме у тебя?

– Я хочу убедиться в правоте вердикта жребия.

– Ты не полагаешься на Господа?

– Боже, сохрани! Я верю полной верой!

– Но ведь ты не убежден в правоте вердикта!

– Я боюсь ошибки. Я должен проверить.

– Как?

– Расследую, разберусь!

– Вольному воля! – сухо заметил Йошуа.

– Спасенному рай, а черту – болото! – примирительно сказал Калев.

– Зачем проверять Всевышнего? Казнить по ошибке – совесть запятнать. К чему нам рогатки на пути к великой цели?

– На пути к великой цели очистим совесть, коли будет нужда!

– Кажется, зовут на ужин.

– Идем!

8

Калев поставил перед собой цель выяснить, в чем состояла вина Ахана, если таковая действительно существовала. Принимая во внимание небесное авторство обвинения, можно с уверенностью утверждать, что задуманное предприятие чрезвычайно неблагодарное и, пожалуй, даже рискованное.

Далеко не так просто дело Ахана, как может показаться на первый взгляд. Разумеется, в мире нет ценности выше истины, но это обстоятельство есть лишь одна сторона монеты. На другой ее стороне был выбит недвусмысленный обвинительный вердикт, который, по существу, являлся решением Господа. Возражать Всевышнему? Сочувствуя честному и отважному Калеву, пожелаем ему неудачи, дабы не сумел правдолюб поставить под сомнение приговор божественного жребия и тем самым подвергнуть себя великой и непредсказуемой опасности.

Допуская риск утраты небесной приязни, Калев тем не менее решился на поступок. С чего или с кого начать расследование? Ахан, древнего безвременья герой, побит камнями, казнен, мертв – от него не услышать ни звука правды, ни слова лжи. Калев подумал, что для начала следует познакомиться с Рахав – роль у этой особы не эпизодическая.

“Какой, однако, предлог для визита изобрести и с чего разговор начать? – размышлял Калев, – не скажешь ведь, дескать, сомневаюсь я в вине Ахана, хочу разобраться, а заодно узнать, нет ли твоего, Рахав, интереса в этом деле. Нет, так не пойдет, так толку от нее не добьешься. Впрочем, я придумчивый, измыслю что-нибудь экспромтом!”

***

– Мир и благополучие тебе, красавица Рахав, – сказал Калев, входя в известный уже читателю шатер, – меня зовут Калев, я друг Йошуа.

– И тебе благополучие и мир, важный иудей, – ответила Рахав, – с чем пожаловал?

– На воспоминания меня потянуло. Проходил мимо, дай, думаю, зайду, побеседуем, послушаю умные речи.

– Лестно слышать.

– Я от сердца говорю. Хорошо ли ты помнишь, Рахав, как брали наши бойцы твой город Йерихо?

– Как не помнить! Разве забудешь такое! Твои воины избавили мой клан от гибели. Мы вам жизнью обязаны.

– Да, мы спасли вас. Долг велик и лежать не велит.

– Напоминаешь о долге? Чего же ты желаешь, Калев?

– Народ мой малочислен, пополните его. Примите иудейскую веру, Бога нашего за единственного признайте, и зашагаем вместе. Творец испытывает одни огорчения. Порадуйте Его.

– Нелегко от своих богов отрешиться. Думаем.

– Страшно отрешиться? Неужто столько гнева в душах богов? Если никак не возможно сие для твоего клана – отпускаем вас на все четыре стороны.

– Не торопи. Советуемся меж собой.

– Ждем.

– Есть еще что-нибудь на уме у тебя, Калев?

– Есть, красавица Рахав. Я пришел с поручением личного свойства от Йошуа.

– Личного свойства? О, я вся внимание! – оживилась Рахав.

– Йошуа, мой лучший и давнишний друг, доверил мне сообщить, что ты нравишься ему, и он допускает возможность женитьбы на тебе. Разумеется, при условии принятия тобою нашей веры. Он сожалеет, но важные дела не оставляют ему времени для романтических бесед.

– Я польщена, – вымолвила Рахав, зардевшись от блаженства и обиды.

– Йошуа желает знать, в какой мере ты расположена к нему. Говори смелее, я передам ему твои слова.

– Калев, ты можешь уведомить своего старинного друга, что он мне очень нравится, и я была бы безмерно счастлива соединить с ним свою судьбу. Разумеется, при условии выполнения его условия.

– Я рад за вас обоих. Вот только радость омрачена преступлением Ахана. Мы его любили, и вдруг такое… Впрочем, навряд ли тебе это интересно…

– О, нет, Калев! И мою душу задело горе, хоть и чужая я!

– Задело? Ты знала Ахана?

– Знала. Храбрый воин, красивый юноша, горячее сердце. Он признавался мне в любви, оставив в стороне прочие дела. И тут это несчастье!

– Как сошлись вы вместе?

– Он приходил ко мне в шатер, вот как ты сейчас пришел. Он клялся в любви, звал замуж, говорил, что на все для меня готов, мол, ты единственная у меня! Чего только не простишь за такие пылкие слова!

– А было что прощать?

– Служанка донесла, что он убеждал Йошуа не жениться на мне, потому как я язычница. И еще говорил, что Накман хочет причинить иудеям зло, а я, дескать, с братом заодно. Но я простила Ахана. Ведь он из ревности делал это. А ревновать – значит любить!

– Что-то не пойму тебя, Рахав, запутался я вконец. Кому из двух твоя любовь назначена, и за кого ты замуж хочешь?

– Неповоротлив мужской ум. Люблю я Йошуа и хочу быть ему женою. О нем и только о нем мечтаю. А Ахана я не любила, а лишь ценила и прощала за страсть ко мне.

– Кажется, начинаю понимать. И верно, зачем тебе Ахан, ведь он годами слишком молод!

– Я так и объясняла ему. Но он, горячее сердце, и слушать не хотел. Твердил, мол, озолотит меня, лишь бы я сказала “да”.

– Озолотит? Он предлагал тебе богатство?

– Предлагал. Да что мне золото его? Я дорожила им за пылкость чувств!

– Как здорово – почитать нежные чувства выше заурядной корысти!

– Да, я такова. Однако убеждена, что воровство – гнуснейшее деяние. Судьба Ахана ужасна. Он похититель – так ваш жребий утверждает. Не уверена, но осуждаю. Осуждаю, но не отрекаюсь.

– Порицать преступление, а не исполнителя оного, есть свойство высокого духа и гуманного сердца.

– Благодарю за похвалу.

– Пустяки. А что думает Накман об этом деле?

– Боюсь, ему не до того – он горюет, и есть на то причина.

– Какая?

– Он потерял любимых деток и жену. Их убили ваши, когда весь выводок из любопытства вышмыгнул за порог поглядеть на пожар Йерихо. Они сами виноваты, но от признания этого боль Накмана не стала меньше.

– Бедный Накман, мне жаль его.

– Мне тоже. Ведь родная кровь. Он собирался мстить иудеям.

– Мстить нам?

– Да, Калев. Мне удалось отговорить его. Но беспокоит Накман меня.

– Не удивительно. Ведь родная кровь.

– Он утратил к жизни интерес. Целиком предался горю. Что ни делает – не идут дела. А ведь не беден он, и мог бы жить!

– Ты говоришь, не беден он?

– Он фантастически богат. Двенадцать золотых статуй бога-покровителя нашего клана принадлежат ему.

– Красивые статуэтки?

– Красотой не отличаются, их ценность в том, что золотые. Можно задорого продать, выручку к делу приложить – было бы умение!

– А как выглядит ваш божок, и как звать его?

– Имени не помню, сейчас я все больше о вашем Боге думаю. А драгоценная кукла в локоть высотою. Мужчина с бородой, ножки короткие, ручки на груди сложены, голова большая, глаза закрыты.

– И как же Накман распорядился своим богатством?

– То-то и горе, что худо распорядился! Зарыл сокровища в землю.

– Плохо разве? Сохраннее будет золото!

– В сохранности выгоды мало. Отдал бы лучше мне, хотя бы часть. Уж я бы извлекла прибыток. Я умею богатство умножать. Не даром большой харчевней правила!

– Коли умудрилась удержать брата от глупой мести, то непременно сможешь убедить его поделиться с тобою.

– Дни покажут. Да и в самом деле: убитых не вернешь, а в золоте сила и довольство!

– Прав Йошуа: умна ты, Рахав!

– Спасибо на добром слове. Приятно. Только не от тебя его жду, а от вождя вашего!

– Я доложу ему всё, о чем говорили мы. Полагаю, Йошуа прилепится к тебе. Хотя поручиться за него не могу.