Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение

                                            * * *

Я оторвался от внутреннего обозрения прошедшего, шумного и чрезмерно насыщенного эмоциями дня, и посмотрел на Элиссу. Она, скривив губки и сощурив глазки, разглядывает награды, гордо блистающие золотом и самоцветами в неподходящем для них углу комнаты. Открытая печаль? А я и не подозревал присутствия в ней атавистических, глубоко женских чувств! Современная женщина не переживает напрасно, она преодолевает! И вот, Элисса, не раз осуждавшая меня за излишнюю впечатлительность, сняла с себя маску твёрдости.

После отказа от оставшихся почестей, включая постельную сцену со жрицей вечной любви, которую Хромотрон Вездесущий наверняка приготовился запечатлеть для будущих поколений во всех подробностях, по возвращении домой, я швырнул знаки почётного гражданского отличия за любимое кресло Иллариона. Элисса аккуратно повесила оранжево-чёрную ленту командора ордена Высшего Отличия на спинку кресла, звезда ордена легла на сиденье. Рядом скромно устроились знак почётного гражданина и документ Консулата, подтверждающий и удостоверяющий… Где, когда и зачем мне носить столь солидные регалии? Подарить Парфенопею?

Натолкнулся на грустно-осуждающий взгляд Элиссы, понимающе-сочувственно кивнул и вернулся к анализу дня. Говорить нам не о чем.

Апофеозом стало появление короля. Того, кто считанные дни назад вовсе не был живым, а, скорее, необратимо мёртвым. Мумией. Воскрешённая надежда на преодоление Барьера… На самом ли деле он живой, а не голографический призрак, не воплощённая в вещественный сгусток тайная нить клубка? Королю предложили кресло, похожее на трон Инки, что стоял на Куси-пата в момент Реконструкции. Место между принцем и вице-президентом. Но король легко поднял кресло-трон мумифицированными тысячу лет назад руками и поставил его справа от меня, отодвинув стул президента Теламона. Никто ничего не понял. И никто не возразил.

Несколько минут назад я просмотрел одну из записей, сделанную Хромотроном. Говорили двое, стоящие в отдалении от алтаря, рядом с распахнутой настежь парадной дверью; за их спинами бурлила человеческая масса, растёкшаяся по гряде холмов, заполнившая храмовые лестницы и берег прекрасной реки. Храм в праздники притягивает людей, как магнит железную пыль. И эти двое – ну зачем они здесь? На домашнем экране и видно получше, и тесноты никакой.

– Ты заметил? Реконструированный король и заблудившийся во времени принц одной, родной обоим страны переполнены по макушку одноимёнными зарядами. Один просто искрится при виде другого.

– Да, вижу. Они будто заклятые враги, которых силой принудили к миру и прощению.

– И ещё… Они мало отличаются от нас. И внешне, и характерами. Убрать различия в языке, одежде, привычках, и мы современники. Сотни, тысячи лет – неужели они меняют нас только в деталях? А не в сути?

– Но в нашем мире нет вражды.

– А что есть соперничество? Оно на верхах достигает такого напряжения! Эмоции, неприязнь – кто их отменил? Дай волю – та же ненависть…

– Вам сообщить имена обоих? – спросил Хромотрон.

Я невольно зажмурил глаза. Неужели Хромотрон ожил, очеловечился? И «самолично» поддерживает идею секретной психотронной службы, заявленной всенародно?

– Нет! – почти прокричал я

Постаревшее дерево стен задышало темнеющей прохладой. Пришёл вечер, тихий и не жаркий. Какой надо вечер. За окнами загорелись чужие огни домов-бутонов. Цветные тени-отражения заскользили по комнате, придав ей марсианский колорит. Я не видел и не знаю соседей, а они сегодня выведали обо мне всё. Но никто не рвётся в странный деревянный домик пожать герою руку. Думаю, им достаточно Хромотрона, который показывает желающим всё, что происходит со мной в любую секунду. Запретить этого я не могу.

Было время, я надеялся, что домик на берегу озера станет родовым гнездом. Но Элисса посчитала постройку капризом сдвинутого на истории реконструкторского ума. Она смотрит на мерцающую цветными бликами озёрную гладь – а ведь недавно в ней свободно плавали звёзды! – и молчит. Наверное, надо что-то сказать, но я тоже молчу. Моя задача – завершить прокрутку ленты памяти. Секреты, спрятанные в собственной памяти – спящие змеи. Проголодаются, проснутся, и такое могут устроить! Уставшая Светлана спит в смежной комнате. Но она имеет привычку просыпаться в любое неудобное время. Чего ждать от неё, стараюсь не предугадывать. Предельно независимая девочка.

Из ожившей мумии сделали сюрприз народу. В чём тут смысл? Я не вникал в организацию церемонии, и вместе со всеми ждал появления короля. Всё-таки живая мумия – не человек в обычном смысле. Ожившая мумия – реконструированный человек, существо на грани жизни и смерти. Точнее – смерти и жизни. Планетарное событие!? Надежда мира на преодоление Барьера-100!? Или пролог к некоему действу? Именно действу, а не просто действию. Кто исполнитель, ясно. Но кто постановщик, реальный Реконструктор? Кто приступил к скрытому делу и разматывает тайные нити клубка предстоящих дней? Да, воскрешение… Находки такого масштаба и неизвестных последствий бывают случайными?

Хромотрон, будто в курсе моих попыток понять связь времён, предложил запись моей речи перед закрытием церемонии в Храме Геракла-Афродиты.

– Omne vivume vivo – принцип Реди, постулированный в забытом веке, говорит: всё живое происходит от живого. Затем известный кое-кому из нас Вернадский заверил: принцип не абсолютен! Я процитирую по древнему источнику: «Когда-то в прошлом, а возможно, и в будущем, при наличии физико-химических явлений, не учитывающихся в настоящее время, принцип Реди мог быть нарушен. Принцип Реди не указывает на невозможность самопроизвольного возникновения жизни (абигенеза), он только определяет область и условия, в пределах которых абигенеза нет. Самопроизвольного возникновения жизни – по принципу Реди – в биосфере нет и не было за время, когда жизнь уже существовала, раз возникнув».

Я усмехнулся. Забавно смотреть и слушать себя со стороны. Раздваиваться таким образом полезно.

Внутри себя я говорю только собственными словами. Почему Светлана тяготеет к цитатам? Гены? Пример? Несмотря на жизнь с Элиссой, она больше со мной. Элисса не слушает запись, повторов она ни в чём не любит. Озеро ей надоело, она перешла к книжным полкам, думая о своём. Современной автоматики дом лишён. Где пульт управления освещением, Элисса не знает, а мне лень подниматься. Отсветы экрана, смешиваясь с сиянием жилых тюльпанов, делают её лицо то светло-прекрасным, то уподобляют горящему мрачным огнём лику многострадального Минотавра. Светотени могут изменить любой образ. Каждый по-особенному! А экранно-хромотронный Гилл продолжает оправдывать свой вклад в науку и заслуженность высоких наград:

– Вопрос не в терминологии, а в значении явления для жизни, в том числе и человеческой. Я воспроизведу смысл одного из основополагающих понятий нашего бытия. Напомню потому, что среди нас те, кто не совсем полно разбирается в основах бионической цивилизации. Одна из основ – понятие «мимезис», уже более двухсот лет составляющее стержень нашего мировосприятия. Итак, что есть мимезис? Да простит меня уважаемый всеми почётный гражданин Агенор за то, что вторгаюсь в его область, объясняя азы оной. Данное понятие, положенное в основу нашего бытия, означает: все виды освоения действительности мы базируем на подражании природе. Природе живой, бесконечно многообразной и постоянно меняющейся. Наша цель – сделать человека подобным природе в целом, неподвластным быстротекущим изменениям, свойственным её отдельным частям. В этом аспекте оживление мумии – простите, Короля! – неожиданный шаг на пути к преодолению Барьера-100. А может быть, и к бессмертию. Так считают многие, но я придерживаюсь несколько иного мнения. Да, свершён шаг неожиданный, и потому особо ценный. Неожиданный и потому, что свершён в том числе и мною, человеком, занятым реконструкцией отрезков Прошлого в достоверно-художественных образах. Степень их соответствия реальности не определена. И всякий раз неопределённа. Профессия далекая от первого порядка, не первого значения…

Хромотрон показал ухоженную, благоухающую изысканным ароматом эксклюзивной в парфюмерии венерианской смолы, голову вице-президента. Голова выразила мне осуждение лёгким покачиванием из стороны в сторону, и с возмущением нацелилась на вероотступника. Ещё бы: гражданин Гилл, только что получивший от Консулата суперпризнание социума, подверг сомнению принцип равенства всех профессий, который столь рьяно пропагандируется тем же Консулатом!

– Мой личный вклад в подготовку сегодняшнего праздника переоценён, – продолжаю я на экране Хромотрона.

А я реальный, наблюдая за собой и реакцией Храма на свою речь, решил про себя: «Нет, дорогой мой „Вице“, я всё-таки прав. Реконструктор прошлого – специалист далеко не первого плана. Люди высшего значения – это биомимы плюс поисковики эликсира жизни. Это звездолётчики, уходящие в небо с той же мечтой – отыскать в иных мирах рецепт вечной молодости. Более пяти лет прошло, как Элисса поменяла меня на звездолётчика. Теперь, похоже, она решила вернуться и воссоздать ею же разрушенное. Но Иллариона нет, и ничего уже не выйдет. Сколько она сделала попыток убедить меня сменить профессию – сотню или две? „Гилл, найди что-нибудь более полезное для общества. Чтобы наши дети гордились тобой, как…“ Как будут гордиться потомки Сиама его неоценимым вкладом в спортивные бега? Нет уж, да минует меня чаша сего лицемерия!»

Что произошло дальше? А дальше я повёл себя ещё хуже – отказался от участия в мистериях, посвящённых Гераклу и Афродите, силе и красоте. Элисса на этот раз не выразила вслух несогласия с моим решением. Король-мумия задержался в свите президента – что ж, таковое соответствует его бывшему рангу. А принц, оторвавшись от «захвата» Сиама, догнал меня на верхних ступеньках Нисходящей лестницы и мягко попрощался, сопровождая слова взглядом, преисполненным печали и вины. Понимает, что явился неадекватной заменой моему сыну. Светлана тут же уцепилась рукой за тунику принца и принялась цитировать слова Геродота о Вавилонском храме:

– «…святилище Зевса Бела с медными вратами, Храмовый священный участок – четырёхугольный. В его середине – громадная башня (восемь одна над другой). Наружная лестница ведёт наверх вокруг всех этих башен. На середине лестницы скамья, должно быть, для отдыха, на последней башне большой храм. В нём – большое, роскошно убранное ложе и рядом с ним золотой стол. Никакого изображения божества нет. Ни один человек не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины, которую, по словам халдеев, жрецов этого бога, бог выбирает себе из местных женщин. Они же утверждают: сам бог иногда посещает храм и проводит ночь на этом ложе. То же самое, по рассказам египтян, происходит и в египетских Фивах. И там, в храме Зевса Фиванского, также египетская женщина. Потом эти женщины, как говорят, не вступают в общение со смертными мужчинами».

Видимо, Светлана посчитала принца современником Геродота. А может быть, и самого Геракла. Но каков подбор цитат! Чувствуется влияние Элиссы, с детства склонной к эротике под общечеловеческим соусом свободы желаний. Надо признать, далеко она не прошла по этому пути. Свобода желаний законсервировалась внутри. А снаружи всего лишь шатание между мной и Адрастом, обусловленное не только половым влечением. Я объяснялся с Парфенопеем, Элисса молча поддерживала меня, а дочь Элиссы продолжала просвещение гостя из прошлого. Если б она понимала, что этот несостоявшийся монарх дан ей Провидением взамен брата! Ведь она любила Иллариона, хотя тому было не до неё. Требовалось ещё пару лет, чтобы он ощутил себя старшим братом-защитником сестры. Пару лет рядом с ней.

– Геродот ещё написал, что «самый позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться за деньги чужестранцу. Многие женщины, гордясь своим богатством, полагают недостойным смешиваться с толпой остальных женщин. Исполнив священный долг богине, они уходят домой. Женщина должна идти без отказа за тем, кто бросил ей деньги. Безобразным приходится долго ждать. Иные в святилище три-четыре года…» Как ты думаешь, принц, обычай действительно позорный? У нас ведь он почётный! Есть у меня кое-какие сомнения…

И Светлана тут же, без паузы, повернулась к Элиссе:

– Мама, а какой лучше быть – красивой или безобразной? А у нас есть безобразные женщины?

Но Элисса не успела найти ответ. Я твёрдо заключил: розги помогли бы им обеим. Зря отменили столь замечательную меру воздействия. Хромотрон высветил перед нами большой экран и показал крупным планом фигуру короля, беседующего с президентом. Экран следовал впереди, последовательно спускаясь по ступенькам, ведущим по плавной дуге к берегу. Принц вдруг остановился и произнёс с гортанной дрожью в голосе:

– Инкарри!

Инкарри – Инка-рей, то есть Инка-царь! Мысленно я стукнул себя кулаком в лоб. Как я пропустил это его признание тогда!? Он узнал его! И он знает имя мумии? Хромотрон продолжает показ. И я понял, почему в ту минуту стал невнимателен. Внизу, на исходе Нисходящей лестницы – не парадной Восходящей! – нас ожидала красочная процессия: Георгий Первый, окружённый свитой людей моря. Беловолосые и белокожие, в ослепительно белых облегающих костюмах. Георгий Первый проигнорировал общечеловеческое празднество. Но, тем не менее, решил встретиться с героями дня. Принцем? Мною? Или надеялся увидеть возрождённого короля? Это пока неизвестно.

Корона на голове Георгия – она же специальный терминал Хромотрона – сверкает многоцветием драгоценностей. Его спутница – королева года – блистает голубым платьем с узорами, составленными из сотен розовых и белых жемчужин. Ленты на одеждах свиты указывают на степень приближённости к морскому монарху. Георгий по земному сухопутному обычаю пожал руки мне и принцу, не заметив присутствия остальных. Королева подошла к Светлане, обойдя Элиссу, как неживое препятствие. Я прислушался к её словам.

– Ты скучаешь о брате, девочка? Не надо, ты ещё встретишься с ним, – и она царственным жестом бело-матовой ладони коснулась её щеки.

Это что-то! Озадаченная Светлана молчала.

Я отметил мелькнувшее в глазах королевы сочувственное понимание. Странно. Ведь всё, что делает и говорит королева Морского царя, исходит от него. Сама она не вправе и ручкой повести не так, как предписано. В подводном царстве получился избыток женщин. Намеренно или случайно, не знаю. По этой причине у них в море гаремная жизнь. Семейно-гаремная. У нас на суше ни того, ни другого. Гарем морского владыки ежегодно выставляет новую королеву. Сегодняшняя претендует на продление полномочий – её интеллект имеет магическую направленность. А Георгий ограничился поздравлениями мне, пожеланиями здоровья принцу и его подданным. Где он их увидел? После этого вождь морского народа со свитой погрузился на простенький катер и убыл речным путём по своим подводным делам. Нет, определённо странно. Встреча ради слов, произнесённых королевой, не имеющей права озвучить собственное мнение? Что Георгий может знать о судьбе Иллариона? И вообще, непонятный дипломатический этюд. Как его воспринять? Проявлением человечности? Предупреждением, просверкнувшим в глазах королевы? Обещанием, основанном ни на чём? Непросто, оказывается, быть выдающимся гражданином.

Нет, надо возвратиться к истокам событий! Анализ дня не принёс ничего определённого. Тревога, поселившаяся в сердце, не уходит. Нити, вплетённые в клубок общих судеб, проявятся так или иначе. Буду ли я к этому готов?

1. Тигриное урочище.

За месяц до того. Гилл

«Комар» администрации заповедника высадил нас в центре поляны, поднялся над вершинами синих пихт и, ведомый автопилотом, исчез в рассветающем розоватой синью небе. Дымок тут же пропал по личным делам. Элисса неодобрительно посмотрела вслед – она против присутствия пса на охоте. Древние женские инстинкты, периодически взрывающиеся в ней подобно вулкану, не позволяют терпеть рядом никого в моменты, когда она определилась с объектом вожделения. А я, похоже, вторично становлюсь целью её путаных сексуальных устремлений. За коими сокрыты некоторые другие интересы.

– И почему тебя тянет сюда? Мало на Земле мест, более романтичных и менее диких?

Я улыбнулся посвободнее, пытаясь взглядом отыскать Дымка, и ответил:

– Не знаю. Может, привычка. Другого места отдыха не представляю. Но ведь мы вчера это уже обсудили? И ты не возражала.

Важнее для меня то, что Дымок не представляет себе иного пространства для веселья и стрессовой разгрузки. Бессмысленно объяснять. Ведь Элисса помнит: я нашёл едва живого Дымка на этой самой поляне. Четыре года назад, оставшись в одиночестве. С того дня мы с ним братья, старший и младший. Илларион тогда был не в счёт, круглогодично пребывал в Центре воспитания. А Светлана слишком мала. Уссурийский заповедник хранит запах природы, не тронутой человеком. Но не оставленной. Кто-то ведь ранил Дымка, и оставил умирать под зарослями лимонника. Невероятное событие для современной Земли, но я не сообщил в Консулат. Непременно разлучили бы с симпатичным щенком. А какая выросла лайка! Пепельно-дымчатый окрас, лапы белые, уши чёрные. А глаза! Для меня Дымок дороже трёх Элисс и десятка жриц Афродиты, вместе взятых. И нет у меня ничего, что могу доверить каждой из них или всем вместе.

– До организации заповедника тут цвела дикая сельва. Ведь в Приморье собственного населения нет, несколько сотен эмигрантов на всю территорию. Все работают на местную администрацию, не имеющую и вице-консула.

– Результат последней войны? – спросила Элисса, приступая к распаковке своего охотничьего рюкзачка.

– Верно. После войны регион пришёл в полное запустение и безлюдье. Здесь проходил фронт противоборства. Атомно-химическое заражение держалось долго. Всё мутировало. Посмотри на деревья, на траву – таких экземпляров не отыскать нигде больше. Пихты и ёлочки – сплошь витые иголочки. Чтобы создать пригодный для человека уголок, пришлось потратить немало усилий. А до войны здесь жили неплохо. Мало кто помнит названия народов, населявших пойму Уссури. Впрочем, обычное дело в истории Земли.

Элисса разбросала содержимое многокарманного, полицветного, бездонного рюкзака по доброй половине поляны. Удивительно, как не заняла всю. Сколько лет мы не виделись? Но она ведёт себя так, словно расстались вчера. Скинув одежду, провела кончиками пальчиков по обнажённой груди, ягодицам, деловито осмотрелась и повернулась ко мне.

– Скажи своему собакевичу, чтоб не лез сюда, пока не переоденусь.

Глаза её налились вечерней густотой, заблестели. Температура моей крови подскочила минимум на пару градусов, а с плотью в таких случаях спорить бесполезно. Элисса не изменилась. Золотой волос струится по отливающей апельсином коже; груди смотрят выше горизонтали, упруго и гордо; бёдра круто повторяют их объём, повернувшись на четверть круга; талия тонко разделяет их, отдавая земле нижние две трети, верхнюю предлагая небу. Тот самый, любимый мной эталон красоты, запечатлённый в индийских Ведах. Неотразимые «очертания» – по корню очень подходящее слово. Я уж приготовился перекрыть любой норматив по скоростному раздеванию. Но Элисса с такой тонкой усмешкой оценила мою реакцию, что желание упало в момент. На «пол-шестого», сказал бы Ахилл. Пришлось переориентировать энергию возбуждённых гормонов на окружающую природу. С ней я более в ладу, чем с внутренней.

Последние годы мы с Дымком бываем здесь при любой возможности. Это наша территория, обжитая. Элисса тут, несмотря на своё земное совершенство, лишняя. Я знаю, почему: ветер в её прекрасной головке готов поменять направление в любой час. А наши джунгли предпочитают тихую верность. Чтобы привязать к себе Элиссу, надо обладать сверхчеловеческим искусством общения с прекрасным полом, иметь лисью хитрость плюс реактивную тягу к вершинам человеческого Олимпа. Три группы облагороженных сорняков, никак не желающих во мне произрасти! А реанимировать прежнюю близость – по её щучьему желанию! – чтобы затем потерять? Нет уж, хватит, опыт имеется. Интересно, если б Адраст не пропал с Пятой Звёздной, она надолго осталась бы с ним? Недоступные звёзды надёжно закрыли ответ и на этот вопрос. Что ж, Элисса приняла единственно целесообразное решение – вернуться к прежнему аспекту своей профессии. Таковое у нас в обычном порядке вещей. Отчего же меня её очередное перевоплощение так беспокоит, почти мучает? Как мучило тогда, когда я был юным Стефаном, ищущим подвигов накануне присвоения Имени Жизни. Как можно безболезненно сочетать в себе любовь к юной красавице с неприятием её демонстративной эротичности? Но разве я, став взрослым, хотел от неё вечной любви и преданности? Пожалуй да, хотел. Несмотря на то, что общество не поощряет страсти длиной в жизнь, заслоняющей профессиональные цели и задачи. Я склоняюсь к мысли, что интерес Иллариона к инкам и вообще к истории исходит не столько от привлекательности этого самого прошлого. Ему пришлось выбирать между отцом и матерью. И он последовал за мной. После того, подозреваю, как «погулял» в подсознании Элиссы. Думаю, что Илларион, вопреки её мнению, предпочел меня и за страсть к непрестижной профессии. От которой не откажусь, даже если прикажет весь Консулат вместе с президентом. Я вздохнул, наблюдая, как Элисса изящно облачается в костюм амазонки.

А ведь были когда-то семьи: дедушки, бабушки, отцы, матери, дети, внуки… Жили если не рядом, то вместе, не разлучаясь из-за выбора призвания. От ностальгии по несбыточному отвлёк вернувшийся с прогулки Дымок. Он видит неприязнь к себе женщины, которую хозяин решил почему-то взять сюда третьей лишней. «Кому она здесь нужна?» – читается в его глазах. Он подбежал ко мне, поднялся на задние лапы и лизнул в щёку; я обнял его и потрепал по загривку.

– Элисса, Дымок не просто умный и преданный пёс. Он ещё и датчик аварийной сигнализации.

– Это как? – она спросила без интереса, со вкусом застёгивая ремешок на талии. Откуда ей знать, что такое авария?

– Он держит природную ситуацию на контроле. И если что-то предвестит реальную опасность, он вовремя сообщит.

– Мне нужен пёс-сигнализатор? Откуда на нашей Земле реальная угроза человеку? И потом, зачем мы сюда прилетели? Лицензия всего до утра, а фантомы, всем известно, живут недолго. Сколько зверюшек нам выделили?

– Не знаю, – смутился я.

На самом деле, мог бы и уточнить. Нам с Дымком навязывали лицензии, но я ими не пользовался. Дикая тайга сама по себе высшее удовольствие. Зачем тратить время на охоту за голографическими подобиями тигров или медведей? Права Элисса, что променяла меня на Адраста. Я слишком архаичен. Скорее всего, мои предки не были охотниками, а пахали землю, сеяли хлеб, и на войну не стремились. А Элисса – живое воплощение, ожившая реконструкция амазонки. Царица Ипполита не приняла бы её в своё войско из-за риска расстаться с короной. Но Геракл, пленив вместо Ипполиты Элиссу, нисколько бы не разочаровался.

Справившись с чувством вины и всплеском возмущения, я заговорил о предстоящей охоте:

– Знаешь, во времена инков дичи в их лесах было немеряно. Но и тогда они охотились по графику королей: делили угодья на несколько частей, и каждый год использовали для охоты только одну. Природа отдыхала от человека несколько лет. Мудро? И убивали не всех зверей подряд, а самых слабых, дополняли естественный отбор искусственным. Думаю, они жили с природой как братья-сёстры в забытых нами семьях.

Нормального разговора у меня с Элиссой никогда не получалось. Я склонялся или к лекции, или к проповеди, или к провокации. Может, потому, что у нас нет общей темы? Элисса никак не отреагировала на обращение к инкам. Лет пять назад обратилась бы в рассвирепевшую львицу. Зачем ей инки? Что с них можно получить? Вот если б они жили по тысяче лет, не старея! Тогда Консулат меня на руках бы носил, как знатока Тавантин-Суйю. Нет, тогда меня к этой теме близко не подпустили бы! Сегодня Элисса вынуждена тянуть пустой билетик, выбора у неё нет. Невинный мой тест удался. Но чтобы вовсе не показать себя? – такого она себе никогда не позволяла! И, сдержав недовольство, сказала:

– Тут тоже… за настоящими тиграми охотились настоящие охотники. Не как в детской забаве, – твёрдой подошвой амазонского ботинка она раздавила проклюнувшийся росток лесной лилии. Нечаянно ли?

Под детской забавой она подразумевает что? Охоту на призраков или предстоящую реконструкцию? И я продолжил опасную игру:

– А там, где через несколько дней мы начнём работать, водились львы. Инки их приручали, одомашнивали. В столичном Коско целый квартал предназначался для воспитания львов. Их готовили для церемонии поднесения зверей императору.

– Хотела бы я посмотреть на живого императора. Твои реконструкции, прости, сомнительны…

– Хм-м, – отозвался я, – Но с королём надо уметь себя вести соответственно.