Учитель для ангела

– Есть,– Вран решил не злить своё непосредственное начальство и перешёл к конкретике. – Какими средствами мне разрешено пользоваться?

– Любыми,– отрезал куратор,– можешь хоть пристрелить своего клиента.

– Длительность миссии? – задание нравилось Врану всё меньше, но он пока не был готов к открытому бунту.

– Не ограничена,– на губах куратора появилась злорадная улыбочка. – Когда наши кланы заключат сделку, я сам тебя отзову через стража той локации.

А вот это уже была настоящая подстава. По сути, сталкера тупо ссылали в мир Игры на неопределённый срок, оставляя ему единственную возможность вернуться, убив игрока конкурирующего клана. Но ведь не секрет, что рано или поздно кланы всё равно помирятся, они всегда так поступают. И не потребуют ли Транзари в качестве одного из условий сделки голову сталкера, отправившего их игрока на перевоплощение? Отчего-то Вран даже не сомневался, что со стороны Арокани особых возражений не последует, его просто сдадут в качестве компенсации за причинённый ущерб. И что тогда? В лучшем случае провинившегося сталкера ждёт изоляция на очень долгий срок, а в худшем… Что ж, со сталкерами тоже иногда случаются несчастные случаи при переходе через барьер.

Конечно, можно было бы гордо отказаться от выполнения задания, которое в явной форме противоречило кодексу спасателей, и если это задание не служит цели загнать Врана в ловушку, то его отказ будет принят куратором с пониманием. Возможно, его на время отстранят от работы или отправят на переаттестацию, но этим дело и ограничится. Однако чутьё подсказывало Врану, что это таки была именно ловушка, а значит, за отказом последует не переаттестация, а отставка, которая, по мнению некоторых особо мнительных сталкеров, была ничем иным, как развоплощением сознания. Врану совершенно не улыбалось проверять на собственной шкуре, верны ли конспирологические версии его коллег, а потому этот вариант он отмёл практически сходу.

– Видимо, придётся воспользоваться единственной лазейкой, которую мне пока оставили,– мысленно прокомментировал он свои умозаключения,– всего-то и нужно продержаться до замирения кланов.

– Тебе ясно твоё задание? – куратор не удержался от того, чтобы поторопить тугодума.

– Можно ещё один вопрос? – в голосе Врана больше не было слышно неуверенности. – Думаю, ты не сам принял решение отправить на это задание именно меня, кто-то из Арокани тебе посоветовал. Не скажешь, кто это был?

– Знаешь, что я тебе скажу, умник,– куратор устало вздохнул,– не стоит демонстрировать свою сообразительность всем подряд, это вредно для здоровья. Я не знаю, что ты натворил, но одно могу сказать с полной уверенностью: я не хотел бы оказаться на твоём месте. Иди уже и…,– он на секунду замялся,– удачи.

Покинув кабинет куратора, Вран и не подумал сразу отправиться в симулятор, вместо этого он вышел в город, нашёл тихое местечко в одной из многочисленных зон отдыха и подключился к информационной сети через местный терминал. Нет, никаких диверсий он не замышлял, ему просто был нужен адрес Фараса, чтобы предупредить бывшего клиента о нависшей над ним угрозе, а заодно попытаться выяснить причину, по которой кто-то из членов клана решил разделаться со своим коллегой и спасшим его задницу сталкером. Судя по всему, в последнюю их встречу, эта причина пока оставалась для Фараса тайной, но она могла скрываться в его заблокированных воспоминаниях, которые бедняге предстояло вернуть, причём против воли. После разговора с куратором Вран уже не сомневался, что именно поэтому Фарас решил заговорить со своим спасателем, видимо, тоже начал что-то подозревать.

Как и следовало ожидать, проживал член клана Арокани в одном из элитных районов, который больше напоминал парк, нежели городскую застройку. Дом был относительно небольшим, построенным в давно забытом стиле эльми, так что можно было с уверенностью утверждать, что Фарас жил в нём уже много своих воплощений. Чаще всего, умирая, знатные аэры отдавали свои дома в перестройку, чтобы к моменту их возвращения в мир живых обновлённое обиталище выглядело современно, но Фарас в этом отношении оказался ретроградом, сохранявшим своё жилище в нетронутом виде на протяжении веков. Это было нерационально, ведь технические новшества значительно упрощали жизнь и уход за домом, и всё же по-своему трогательно. По крайней мере, Вран сразу поднял хозяина старинного дома на несколько пунктов в своём персональном рейтинге знакомых аэров.

– Я тебя ждал,– раздался голос Фараса откуда-то из глубины помещения, как только сталкер переступил порог. – Заходи, налей себе чего-нибудь крепкого, нам предстоит непростой разговор. Ты тоже попал под раздачу? – поинтересовался он, когда Вран расположился в соседнем кресле.

– И ты должен знать, почему это случилось,– безапелляционно заявил гость, впрочем, без особой враждебности. – Уже выяснил, кто из твоих коллег устроил на нас охоту?

– Всё гораздо хуже, чем ты думаешь,– Фарас сделал большой глоток из своего стакана и тут же плеснул ещё из зеленоватой бутылки, пристроенной на полу у ножки кресла, видимо, чтобы далеко не ходить за выпивкой,– меня приговорил не какой-то конкретный член клана Арокани, а Совет Пятёрки. Кстати, ты к этому делу не имеешь никакого отношения. Не обижайся, но я подозреваю, что тебя выбрали козлом отпущения просто потому, что ты самый молодой и неопытный в отряде спасателей.

– Это я уже понял,– нахмурился Вран,– никто не ожидал, что мне удастся провести тебя через барьер.

– Думаю, тебя бы даже не пожурили в случае неудачи,– Фарас удовлетворённо кивнул,– по всем расчётам ты просто обязан был облажаться.

– Ну и что ты натворил? – неприязненно поинтересовался Вран.

– Я, сам того не желая, наткнулся на страшную тайну,– лицо Фараса скорчилось в глумливой гримасе, словно он намеренно произнёс какую-то несусветную чушь, но сталкер без труда разглядел за его сарказмом страх. – Совет ни за что не позволит, чтобы это выплыло наружу,– едва слышно пролепетал кающийся грешник,– так что тебе лучше просто забыть о нашем разговоре и жить дальше.

– Долго и счастливо жить не получится,– отрезал Вран,– меня уже сослали в мир Игры на неопределённый срок, и мне не терпится узнать причину ссылки. Так что давай, рассказывай.

– Сослали, говоришь? – Фарас сразу оживился, в его голосе прорезались нотки не то гнева, не то обиды, а может быть, всего вместе. – Что ж, спешу тебя обрадовать, ты будешь не первым, с кем они так поступили, скорей всего, тебе уже не удастся вернуться в Аэрию. Мне довелось встретить игрока, которого сослали так давно, что она уже безвозвратно утратила самоидентификацию.

– Женщина? – заинтересовался сталкер. – Тебя с ней связывали интимные отношения?

– Я её любил,– сорвалось невольное признание с уст Фараса,– люблю,– поправил он сам себя уже тише. – Грейс была для меня всем, я жил только ради неё.

– Извини, не хотел тебя обидеть,– неискренне повинился Вран, поскольку совершенно не представлял себе природу подобных отношений, а потому принял признание Фараса за аллегорию. – Судя по твоему расстроенному виду, ты потерял связь с этой женщиной, но с чего ты взял, что она была игроком?

– У Грейс были видения,– нехотя отозвался Фарас,– и в них она видела наш мир. Сначала я принял её рассказы за фантазии, но там имелись такие детали, что мои сомнения рассеялись. Грейс казалось, что её видения – это что-то вроде картинок светлого будущего её мира, но я-то знал, что это были просто воспоминания об утраченном прошлом.

– Ты ей рассказал, кто она такая на самом деле,– это было скорее утверждение, чем вопрос, Вран даже не сомневался, что этот слабак не сумел удержать свой болтливый язык за зубами. – Ну и что вы надумали? Сбежать в Аэрию?

– Держать её в мире Игры было несправедливо,– запальчиво заявил Фарас,– Грейс имела право жить в родном мире.

– Надеюсь, у тебя хватило ума не пытаться протащить её через барьер самому? – Вран вздохнул и устало откинулся на спинку кресла, образ действий этого дилетанта можно было предсказать без всякого труда. – Ты вызвал сталкера и приказал ему вытащить твою женщину из Игры. Удивляюсь, что он согласился.

– Я пригрозил, что иначе выгоню его из отряда,– сознался Фарас. – В конце концов, члены клана имеют право на…,– он не успел договорить, когда Вран вмешался в его оправдательную речь.

– Гнусность,– язвительно подсказал он. – А ты не подумал, какие последствия это будет иметь для объекта твоего шантажа? Думаю, тебе это даже в голову не пришло. Правильно тебя приговорили, за дело.

– Зря стараешься,– глаза Фараса потухли, словно он вдруг из живого аэра превратился в каменную статую,– я уже понёс заслуженное наказание.

– Она не прошла барьер,– догадался Вран,– этого и следовало ожидать. Далеко не все коренные аэры способны выдержать переход, не даром же доступ к Игре ограничивают, а уж игрок, зависший в этом отупляющем мире на много циклов, вообще не имеет шансов. Ты мог бы и сам догадаться, чем всё закончится.

– Я ошибся,– голос Фараса сделался совсем безжизненным,– мне казалось, что между мной и Грейс нет никакой принципиальной разницы.

– Так, может быть, она жива,– предположил Вран.

– Тогда они бы не прислали дилетанта, чтобы меня угробить,– Фарас брезгливо поморщился, но тут же одумался. – Прости, я не пытаюсь тебя оскорбить, просто хочу быть объективным.

– Ты поэтому при нашей первой встрече столкнул меня с башни,– усмехнулся Вран,– не хотел разделить участь своей женщины?

– И ещё раз прости,– Фарас поднял жалобные глаза своего собеседника. – Пойми, если бы Грейс прошла барьер, то тебя бы не оставили в неведении о реальном положении дел, а ты ничего не знал.

– Но зачем было блокировать свою память? – удивился сталкер.

– Я был настолько наивен, что решил попытаться затеряться в Игре,– губы Фараса скривились в горькой усмешке. – Думал, что если потеряю память, то больше не буду представлять для них опасность, и обо мне просто забудут. По сути, я ведь перестал быть игроком, я сделался обычным аватаром. Зачем им понадобилось меня возвращать?

– У меня есть версия, но боюсь она тебе не понравится,– Вран сочувственно улыбнулся. – Дело в том, что о твоей потере памяти никто не знал, иначе меня бы предупредили заранее. Никому даже в голову не пришло, что ты можешь такое с собой сотворить. Если честно, лично я не пошёл бы на стирание памяти даже под угрозой развоплощения.

– Я вовсе не боюсь уйти в небытие,– признался Фарас,– но жить с осознанием, что собственными руками уничтожил любимую женщину, сделалось совсем невыносимо. Знаешь, я им даже завидую, этим аватарам, ведь они имеют возможность забывать.

– Сочувствую твоей утрате,– Вран произнёс эту дежурную фразу на автомате, но вдруг действительно ощутил острое чувство жалости к этому несчастному аэру, который разрушил свою жизнь, сделав всего одну ошибку, да и то из искреннего желания помочь. – Благодарю за откровенность, теперь я хотя бы знаю, из-за чего меня хотят изолировать от других аэров.

– Никто не должен знать, каким образом Совет избавляется от неугодных,– отрешённо произнёс Фарас. – Нужно отдать им должное, они придумали весьма рациональный способ, ведь заткнуть рот аэрам, тупо лишив их жизни в нашем родном мире, невозможно. Мы не теряем памяти при перевоплощении, да и время, которое мы проводим в фазе посмертия, слишком короткое, чтобы опасная информация успела потерять свою актуальность. Тут одно из двух: либо ссылка, либо развоплощение. Возможно, ссылка представляется им более гуманным способом.

– Думаешь, Грейс была не единственной изгнанницей? – вопрос был чисто риторическим, и Фарас не снизошёл до прямого ответа.

– А ты сам как думаешь? – съязвил он.

– Но со сталкерами так не получится,– Вран невольно сжал кулаки,– нас не удержишь в Игре насильно.

– Несчастных случаев при переходе через барьер ещё никто не отменял,– парировал его собеседник. – Про вас ходят разные слухи, например, что отставных сталкеров никто никогда не видел.

– Структура сознания сталкера гораздо более устойчивая, чем у остальных аэров,– Вран и не подумал сдаваться,– она не может так легко разрушиться при переходе.

– Не может,– легко согласился Фарас,– но только в том случае, если сталкер совершает переход в осознанном состоянии. Ты уверен, что твоё сознание сохранит свою структуру, если при переходе ты будешь в отключке или глубоком сне?

– Хватит нагнетать,– огрызнулся Вран,– мне и без того тошно. Ты лучше позаботься о собственной безопасности.

– Поздно, похоже, меня уже приговорили,– голос Фараса прозвучал безразлично, словно речь шла не о его жизни.

– Значит, встретимся в Игре,– весело отозвался Вран,– может быть, даже вместе искупаемся в лунной дорожке. Только смотри, больше не влюбляйся в бывших игроков.

– Лёгкой дороги,– Фарас отсалютовал своим бокалом изгнаннику и сделал солидный глоток,– вот только совместного купания обещать не могу,– пробормотал он вслед удаляющейся фигуре,– вряд ли Совет будет ко мне так же снисходителен, как к тебе, Вран, я ведь убийца аэра.

Бежать ему было некуда, в Аэрии просто не существовало такого места, куда бы не смогла дотянуться карающая длань Пятёрки, оставалось только тупо напиваться в ожидании конца. Собственно, развоплощение Фараса не страшило, в глубине души он даже считал такую кару справедливой, но покорно ждать своей участи казалось ему унизительным. Совсем недавно он уже имел это сомнительное удовольствие в застенках инквизиции, когда наблюдал за возведением эшафота сквозь решётку своего окна, и пережить подобное ещё раз после чудесного спасения ему не хотелось, хоть режь. Фарасу физически требовалось оказать хоть какое-то сопротивление судьбе, вот только он совершенно не представлял, что можно противопоставить катку правосудия, медленно, но неотвратимо приближавшемуся к намеченной жертве.

Впрочем, кое-что он всё-таки мог сделать. К счастью, Пятёрка пока не распространила свои щупальца на мир посмертия, а значит, там они не могли достать жертву своих махинаций. Не то чтобы уход на перевоплощение как-то кардинально решал для смертника вопрос с сохранением его существования, ведь, вернувшись в мир живых, он снова автоматически станет мишенью. Фарас рассматривал самоубийство, скорее, как акт протеста против тирании. Разумеется, он не мог не понимать, что его бунтарство было просто глупым ребячеством. Ну что такая незначительная отсрочка исполнения приговора могла принципиально изменить? И всё-таки это был хоть какой-то шанс уязвить этих высокомерных тварей, присвоивших себе право карать неугодных.

Фарас решительно поднялся из кресла и, покопавшись в комоде, выудил из нижнего ящика маленький конвертик, в котором находилась крохотная круглая пилюлька. Налив себе из зелёный бутыли жидкости на один глоток, он бросил пилюльку в бокал. Послышалось лёгкое шипение, и над поверхностью жидкости поднялось полупрозрачное облачко сиреневого тумана. Когда туман рассеялся, напиток снова приобрёл свой первоначальный вид. Быстродействующий яд был готов к использованию, оставалось только сделать один единственный глоток, и перед Фарасом откроется путь в мир, недоступный для живых.

Терять ему было нечего, и всё-таки самоубийца колебался, поскольку такой уход от наказания казался ему не вполне этичным. Впрочем, его колебания продлились недолго, желание подгадить всесильной Пятёрке быстро перевесило этические соображения. Фарас уселся в кресло и поднял бокал, как бы приветствуя свою смерть. Раздался тихий хлопок, и бокал разлетелся вдребезги, окатив несостоявшегося самоубийцу ядовитым зельем и осколками стекла. Из порезанной ладони по его запястью заструилась голубоватая кровь. Фарас тупо посмотрел на свою пораненную руку и истерично расхохотался.

– Прости, что испортил твой наряд,– послышался за его спиной вкрадчивый голос,– но то, что ты собирался сделать, недостойно истинного Арокани, да к тому же ещё и бессмысленно. Длительное существование в мире посмертия достигается только специальными техниками, которыми ты, увы, не владеешь.

– Да кто ты такой? – вспылил Фарас, которому снисходительный тон чужака показался даже более оскорбительным, чем его стрельба по чужим бокалам.

– Прости, что сразу не представился,– высокий худой аэр неопределённого возраста бесцеремонно уселся в соседнее кресло,– моё имя Брил.

– Ты служишь Совету? – в голосе Фараса явственно прозвучало отвращение. – В каком качестве, если не секрет?

– Смотря о каком Совете ты говоришь,– проворковал гость, игнорируя неуважительный тон хозяина дома,– а что касается моего статуса, то он, я думаю, тебе известен. В мире Игры меня бы назвали палачом.

– А я-то грешным делом надеялся, что меня для начала будут судить,– язвительно заметил Фарас,– но хозяевам Аэрии, видать, недосуг разводить церемонии, сразу перешли к делу. Что ж, столь рациональный подход можно только поприветствовать.

– Давай я заменю твой испорченный напиток,– Брил легко поднялся на ноги, плеснул в чистый бокал новую дозу жидкости из зелёной бутыли и демонстративно бросил в неё пилюлю, только уже жёлтого цвета.

– Снотворное? – Фарас горько усмехнулся. – Очень гуманно.

– Думаю, ты сейчас должен испытывать благодарность,– заметил палач,– у той женщины, которую ты угробил своим безрассудством, такого бонуса не было, её развоплощение было очень мучительным.

– Зато относительно быстрым,– несмотря на вызывающий тон, Фарасу не удалось скрыть, что слова Брила причинили ему душевную боль. – Ты правда веришь, что вечная пытка гуманней развоплощения? Представь, каково было Грейс жить в аватарском теле и любоваться в своих видениях родным миром, из которого её выкинули как мусор?

– Кажется, ты пытаешься оправдать свой поступок,– в голосе палача впервые с начала разговора проскользнули брезгливые нотки, до этого момента он обращался к своей жертве с подчёркнутым сочувствием.

– Нет, вина за её гибель лежит на мне,– Фарас перевёл взгляд на окно, за которым вдруг сделалось темно из-за приближающейся грозы. Ему в голову тут же пришла мысль, что это его последняя гроза, но депрессивное, в сущности, умозаключение отчего-то вызвало вовсе не тоску, а облегчение. – Не хочется тебя расстраивать, уважаемый Брил,– вздохнул приговорённый,– но твоя карательная миссия немного опоздала, я уже сам себя покарал. Что бы там ни придумал Совет, но хуже мне уже не будет, потому что не существует более сурового наказания, чем жить, помня о том, что я натворил.

– Положим, с проблемой воспоминаний ты неплохо справился,– заметил палач.

– Да, я пытался убежать от возмездия в беспамятство,– Фарас не стал спорить с очевидным,– это было просто проявлением малодушия. Увы, я не стоик и не герой. Если честно, я даже благодарен Пятёрке за то, что они приговорили меня к развоплощению, это более гуманно, чем ссылка в мир Игры,– с этими словами он взял бокал со снотворным из рук Брила и опрокинул его содержимое в своё горло. – Передай Совету, что я по достоинству оценил их великодушие.

– Есть и третий путь,– голос палача донёсся до ушей Фараса словно из-под земли, потому что снотворное начало действовать почти мгновенно,– путь искупления.

– О чём ты говоришь? – еле слышно пролепетал смертник, из последних сил пытаясь удержаться за уплывающую реальность.

– Что ты знаешь о ратава-корги? – это было последнее, что услышал Фарас перед тем, как провалился в темноту.

Глава 5

Василисе очень нравился дом бабушки, хотя это вовсе не был роскошный особняк, если вы так подумали, напротив, со стороны дом смотрелся очень скромно. Небольшое двухэтажное строение с остроконечной крышей, построенное целиком из дерева, по своему стилю немного напоминало альпийское шале. Дополнительным штрихом, который придавал неповторимый шарм этому непритязательному жилищу и подчёркивал его аутентичность, были могучие сосны, окружавшие здание словно надёжные стражи. Входя внутрь, вы интуитивно ожидали увидеть обстановку деревенского дома с потемневшими от времени деревянными балками, громоздкой мебелью, матерчатыми половичками и разноцветной керамической утварью. Что ж, когнитивный диссонанс был вам точно обеспечен. Внутренняя отделка существовала как бы отдельно от внешнего фасада, она создавала атмосферу лёгкости и одновременно уюта, словно дом был наполнен летучим газом, как воздушный шарик.

Центровым местом дома была просторная гостиная, которая занимала весь второй этаж. Разумеется, тут имелся камин, окружённый мягкими диванами и креслами, а также парочка укромных уголков, куда можно было забуриться с книжкой. Кстати, книжку можно было выбрать тут же, из запасов располагавшейся у северной стены нехилой библиотеки. А ещё в гостиной стоял настоящий рояль цвета топлёного молока и ломберный столик для игры в карты и гадания. Однако главной достопримечательностью гостиной было огромное, во всю стену окно. Собственно, даже не окно, а портал в небеса, как представлялось Василисе. Сидя на диване у камина, она могла часами созерцать плавные движения мохнатых сосновых лап на фоне бегущих по небу облаков. Наблюдение за соснами было излюбленным занятием Василисы с детства, бабушка даже придумала для него смешное и немного обидное название «зависун».

В Василисиной комнате такого замечательного обзора не имелось, поскольку она располагалась в мансарде и освещалась довольно скудно, тремя небольшими окошками в крыше. Зато по городским меркам эта комната была просто огромной, она занимала половину пространства мансарды. Во второй половине располагалась ванная и две небольшие вечно пустовавшие гостевые комнатки. Так что можно было смело утверждать, что мансарда целиком была Василисиной вотчиной. Впрочем, это же касалось и гостиной, по крайней мере, в те дни, когда Серафима Яковлевна не устраивала там свои знаменитые приёмы. Пожилая дама вообще предпочитала не лазить по лестницам без особой нужды и находиться поближе к земле, а потому её жизнь в основном протекала на первом этаже, где располагались её спальня с кабинетом, а также кухня-столовая.

Не удивительно, что Василисе так нравилось ночевать у бабушки, только тут она могла позволить себе наслаждаться покоем и одиночеством. Собственно, Серафиме Яковлевне тоже нравилось общество внучки, и она не раз предлагала ей переехать в свой дом насовсем, даже купила машину, чтобы та могла добираться до работы без толчеи общественного транспорта. Увы, как бы ни хотелось Василисе поселиться среди сосен, пойти на столь кардинальный шаг она так и не решилась. Причиной столь несвойственной этой своенравной барышне нерешительности был её папа. Василиса слишком хорошо знала о его отношении к тёще, а потому не сомневалась, что переезд к бабушке будет им воспринят как предательство. Вот и приходилось ей метаться между двумя домами, как неприкаянной душе грешницы, чтобы не обижать враждующих родственников.

Обычно Василиса проводила у бабушки выходные и те вечера, когда у неё не было заказов на экспертизу, а в остальные дни оставалась в городе. В итоге, оба претендента на её внимание были в меру довольны, но при этом не прекращали ворчать по поводу претензий противоположной стороны, что надёжно обеспечивало вечерние посиделки дежурной темой для обсуждения. Сегодня была пятница, поэтому Василиса поехала к бабушке. Как ни странно, на этот раз Серафима Яковлевна изменила своим привычкам, её громкий смех был слышен ещё в прихожей, причём со второго этажа. Судя по всему, хозяйка дома была занята гостями, причём какими-то странными, приехавшими в пригород без машины. Василиса поднялась в гостиную, но никаких гостей не обнаружила, она даже не сразу заметила свою бабушку, пока та сама ни подала голос.

– А вот и наша Василёк приехала,– Серафима Яковлевна отодвинула ширму, отгораживавшую ломберный столик, и поманила внучку. – Иди к нам, милая, я тебя познакомлю с моей старой знакомой.

В отличие от остальных, бабушка никогда не использовала вульгарную кошачью кличку при обращении к Василисе, вместо этого в ход шли милые и совсем не обидные прозвища, причём Серафима Яковлевна всё время придумывала новые. Например, все прошлые выходные Василиса была Лисонькой, а вот сегодня стала Васильком. Сама она не особо утруждала себя этими заморочками с разнообразием имён и звала бабушку Бафи. Нет, это имя не имело ничего общего с голливудской истребительницей вампиров, оно просто было сокращённой формой «бабы Фимы». Называть себя бабушкой Серафима Яковлевна запрещала категорически, но на Бафи согласилась с лёгкостью, видимо, ассоциации, которые вызывало это прозвище, были ей близки и приятны.

– Привет, Бафи,– Василиса заглянула за ширму, чмокнула бабушку в щёчку и вежливо улыбнулась её гостье. Это была совсем ещё не старая женщина, стройная, черноволосая, с очень бледной кожей и такими светлыми глазами, что они казались белыми. – А чего это вы отгородились?

– Варенька – очень известный таролог,– представила гостью Серафима Яковлевна,– у неё свои гадальные привычки, ей требуется закрытое пространство, чтобы ни на что не отвлекаться.