Человеческий рой. Естественная история общества

Марк Моффетт

Человеческий рой. Естественная история общества

Я посвящаю эту книгу трем замечательным людям.

Прежде всего моему наставнику Эдварду Уилсону – его поэтический дух, десятки лет работы по установлению взаимосвязей между разными областями науки и неустанная поддержка при построении стольких карьер, в том числе и моей необычной, вызывают благоговейный трепет

Недавно ушедшему великому Ирвину Девору, который воспитывал критическое мышление у целых поколений антропологов и проводил часы в беседах с Эдвардом Уилсоном

Мелиссе Уэллс, моей великолепной жене и партнеру, которая верит в меня

– Стало быть, как раз это и служило нашим правителям пределом для необходимой величины устраиваемого ими государства; и соответственно его размерам они и определят ему количество земли, не посягая на большее.

– О каком пределе ты говоришь?

– По-моему, вот о каком: государство можно увеличивать лишь до тех пор, пока оно не перестает быть единым, но не более этого.

– Прекрасно.

Платон. Государство (пер. с др. – греч. А. Н. Егунова)

Mark Moffett

THE HUMAN SWARM

How Our Societies Arise, Thrive, and Fall

Научный редактор М. Л. Бутовская, д. и. н., профессор, член-корр. РАН, зав. центром кросс-культурной психологии и этологии человека Института этнологии и антропологии РАН

© Mark W. Moffett, 2018

© Левензон С. М., перевод на русский язык, 2022

© Бутовская М. Л., предисловие, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2022

КоЛибри®

* * *

В последней четверти века появился жанр Большой истории, который включает такие эпические книги, как «Ружья, микробы и сталь: история человеческих сообществ» Джареда Даймонда, «Лучшее в нас: почему насилия в мире стало меньше» Стивена Пинкера и «Sapiens: краткая история человечества» Юваля Ной Харари. «Человеческому рою» Марка Моффетта суждено войти в будущие перечни подобных книг, которые не только дополняют наше понимание того, кто мы есть, как мы сюда попали и куда движемся, но и меняют наше представление о том, как мы вписываемся в более крупную картину жизни на Земле. Авторитетная работа колоссальной важности.

Майкл Шермер, историк, популяризатор науки, обозреватель Scientific American

Удивительные идеи, многие из них парадоксальны. Изумительные рассказы Марка Моффетта о сообществах животных убедили меня, что будущее человеческих городов предсказано муравьями. Прочитайте этот манифест, если хотите, чтобы ваше мышление изменилось.

Кевин Келли, основатель Wired Magazine и автор книги «Неизбежно. 12 технологических трендов, которые определяют наше будущее»

Эта книга, написанная биологом, должна увлечь любого вдумчивого читателя и заслуживает того, чтобы ее приняли одинаково всерьез как психологи, так и специалисты в области общественных наук.

Рой Баумайстер, социальный психолог

Homo sapiens – это социальное животное, образующее малые группы, которое, казалось бы, физически ограничено персональными взаимоотношениями с несколькими индивидами. Тем не менее человечество пытается справиться с обществами, состоящими из миллиардов людей, в то время как человеческие технологии теперь представляют собой экзистенциальную угрозу, связанную с такой численностью. В «Человеческом рое» Марк Моффетт представляет интригующий обзор биологических истоков и культурной эволюции существующей сегодня критической ситуации.

Пол Р. Эрлих, биолог, профессор Стэнфордского университета

Представляющая собой глубокое исследование (автор ссылается более чем на тысячу книг и журналов в примечаниях) и занимательная книга «Человеческий рой» – это превосходная работа… Моффетт изучает обширное интеллектуальное поле, чтобы разобраться в сообществах разных видов животных и обществах предков человека и современных людей.

The Sun

Рекомендуется к прочтению, чтобы понять, «как мы попали в такую переделку».

Эми Тань, New York Times

Предисловие научного редактора

Книга «Человеческий рой» посвящена захватывающей и важной для любого человека теме – осознанию себя как части общества и рассмотрению самого феномена общества под лупой эволюционных процессов в животном мире. Марк Моффетт – ученый-биолог, занимающийся изучением общественных насекомых. Немаловажным обстоятельством, подтолкнувшим его на написание книги о сути сообществ, простых и сложных, животных и человеческих, вероятно, следует считать ее величество Удачу: наставником (о чем он сам пишет в своей книге) оказался сам Эдвард Уилсон, основоположник социобиологии и один из крупнейших популяризаторов науки второй половины XX – начала XXI в. Интерес Моффетта к природе общества и его сущностных свойств, таким образом, унаследован в период становления Моффетта как ученого. От своего наставника автор заимствовал представления о сходстве социальной организации общественных насекомых и человека. А его размышления о месте человека в природе и сути человеческого поведения во многом перекликаются с мыслями самого Эдварда Уилсона[1]. Моффетт пишет о сходстве и различии социальных объединений обезьян, прежде всего человекообразных, и человека, об эволюционных путях и трансформациях, происходящих с обществом в процессе гоминизации, о роли языка и сознания в формировании культурных норм и традиций, обеспечивающих уникальность каждого человеческого общества. И в этих размышлениях также ощущается незримое присутствие Уилсона[2].

Впрочем, Марк Моффетт идет своим путем, углубляясь в размышления о трансформациях человеческих обществ от простых к сложным, о сложностях функционирования больших анонимных обществ в прошлом и настоящем, о развитии идентичности в условиях государственных образований, включающих представителей множества этносов и рас. Эти вопросы он обсуждает во многом скорее как дилетант, погрузившийся в антропологию, как популяризатор науки, пытливо и вдумчиво проводящий время в беседах со всемирно известными антропологами. Книга представляет собой увлекательное путешествие в далекое прошлое человечества, в разные исторические периоды, включая современность, а также по странам и континентам.

Далеко не все размышления автора мне представляются безупречными, часть идей спорными или вовсе не согласующимися с моими собственными убеждениями и установками. Тем не менее книга заставляет активно размышлять как на фундаментальные темы эволюции животного мира, так и о месте человека в природе. Автору удалось показать колоссальное разнообразие культурных норм и моральных правил у людей, занимающихся охотой и собирательством, земледелием и скотоводством, от простых, эгалитарных до сложных государственных образований и надгосударственных объединений, сформированных с целью унификации политических и экономических установок и правил поведения.

Человеку индустриального общества, к каковым, несомненно, относится читатель этой книги, необычайно сложно бывает понять детали повседневной жизни и мировоззрений представителей традиционных обществ. Люди далекие от антропологии, этнографии и истории могут даже заподозрить автора в некоторой попытке приукрасить повествование, чтобы добавить книге приключенческий оттенок. Однако мне представляется, что автор ни на минуту не отклоняется в сторону от намеченной им самим просветительской миссии. Как этолога и антрополога с биологическим образованием, мой собственный опыт общения с охотниками-собирателями, мотыжными земледельцами и пастушескими культурами Восточной и Южной Африки, городским и сельским населением Египта, Таиланда, Индонезии и многих других стран созвучен размышлениям Моффетта на страницах этой книги. Повествования Моффетта непосредственно затронули обсуждение жизни народов, с которыми мне приходилось и приходится работать в настоящее время (хадза, датога, масаи). Вот почему знакомство с книгой пробудило во мне ощущение живой сопричастности. В памяти всплыли сцены жизни этих людей, ясно проступили запахи и звуки.

Будучи, казалось бы, готовой к самым невероятным проявлениям поведенческого разнообразия на фоне единых универсальных установок в отношении стратегий социальной интеграции, репродуктивного поведения, родительской заботы и взаимоотношений между представителями разных возрастных групп, по истечении множества полевых сезонов в прошедшие десятилетия я не устаю поражаться новым фактам из реальной жизни. Путешествия по Африке (прежде всего речь идет о Танзании) все больше убеждают меня в единстве человеческой природы, поразительном сходстве всех людей, независимо от расы, культуры, конфессии и уровня образования. В лицах моих друзей из племени датога (Северная Танзания) я узнаю лица моих школьных друзей. В облике матери нашего египетского друга – знакомые черты милой соседки по дому, угощавшей меня в детстве печеными вкусностями. Облик и добрая улыбка сельского учителя хая с озера Виктория воскрешают давние воспоминания о друге нашей семьи, любившем рассказывать удивительные истории из своей необычной жизни.

Что ощущает человек, попадая в совершенно далекую в расовом и культурном плане среду? Страх? Тревогу и дискомфорт? Любопытство? Как долго сохраняется у нас ощущение инаковости, дистанции от принимающей культуры, по-научному именуемое культурным шоком? Впервые попав в Танзанию с моим мужем в 2003 г., мы были поражены тем фактом, как быстро перестали замечать цвет кожи окружающих людей и отличия в повседневном общении. Не меньшее удивление вызвал и тот факт, что беседы с хадза (бродячие охотники-собиратели), продолжавшими по сию пору вести традиционный образ жизни, были зачастую наполнены философским содержанием. Удивительным было и то, что логика наших научных аргументаций далеко не всегда обеспечивала нам преимущества в постоянно возникающих дискуссиях на жизненно важные темы. Проведя долгие месяцы в обществе датога (пастушеское племя), наблюдая их повседневную жизнь и различные церемонии, начинаешь смотреть на мир их глазами и видеть логику в происходящем. Нет, я не стану утверждать, что со временем я стала датога, изменив свою культурную идентичность. Однако взгляды мои на поведение людей и нормы, принятые в столь отличных от нашего «неевропейских» обществах, претерпели существенную трансформацию. Увиденное и услышанное мною в этих экспедициях, пропущенное через сознание, дало поразительный суммарный эффект. Со всей яркостью выкристаллизовалось понимание относительности устоявшихся стереотипных представлений о том, что «правильно» и что «подлежит искоренению», о причинах, по которым многие незападные культуры сопротивляются принятию западных ценностей и установок как единственно возможных в плане общественной организации, семьи, гендерных и возрастных отношений.

Погружение в иную культурную среду таит много открытий, и далеко не все они связаны с ощущением безусловного превосходства современной цивилизации. До настоящего времени датога сохранили внятное представление о том, каково значение большинства проводимых церемоний, и многие собеседники видели интегрирующую для их общества составляющую таких действий. Датогское общество, с точки зрения антропологов, эгалитарно, поскольку не имеет четкой вертикали власти. Важные решения принимаются преимущественно на собраниях местных общин или клановых собраниях, тогда как сходы с участием всех датогских общин – явление исключительно редкое, преимущественно связанное с глобальными катаклизмами – массовым переселением датога с конкретной территории, военными конфликтами с соседними племенами (сукума и масаями). Датога предпочитают не обращаться в случае возникающих семейных ссор и разборок, а также конфликтных ситуаций между соседями (и даже криминальных историй, сопряженных с нанесением травм и увечий, или кражи скота) в полицию, решая возникшую проблему на своих общинных собраниях.

На фоне активных призывов к развитию инициативы снизу по вопросам местного самоуправления, всячески продвигаемых в западных странах, эффективность подобных датогских собраний искренне восхищает. Собрание функционирует как единый организм, все участники с детства знакомы с правилами поведения и санкциями, которые незамедлительно будут предъявлены в отношении нарушителей. В частности, никто не может опаздывать на собрание, намеченное на определенное время суток. Истец и ответчик аргументируют свои действия. Каждый датога имеет право голоса и может высказывать свое отношение по поводу возникшего конфликта. Родственники провинившегося, с одной стороны, готовы прийти ему на помощь, с другой – стараются «не покрывать преступившего закон», поскольку в этом случае автоматически становятся сами соучастниками. Разумеется, на протяжении многих лет работы с датога я неизменно оказывалась участником таких собраний и со временем стала воспринимать их как важный источник информации об основах, цементирующих это общество и свидетельствующих о его эффективном функционировании в наши дни. Логика принимаемых решений кристально прозрачна и не позволяет двойных трактовок: все датога прежде всего – члены единого общества, это общество предлагает защиту и покровительство в минуты опасности и лишений, так что нарушение моральных норм и правил сродни приговору.

Приведу один из примеров. Мужчина-датога примерно сорокалетнего возраста отказался выполнять просьбу своего отца. Тот просил его выделить для церемониальных нужд быка из своего стада. Просьба вполне обычная, поскольку церемонии проходят регулярно и каждый датога связан обязательствами перед кланом и соседской общиной предоставлять ритуальных животных (баранов и быков), когда к нему обращаются с такой просьбой. Между тем, когда посланцы отца, молодые мужчины, прибыли забрать быка, означенный человек проявил агрессию. Он не только не дал увести быка, но и угрожал копьем посетителям. Те вернулись ни с чем. Быка выделил другой родственник, но дело не было замято. В срочном порядке созвали собрание мужчин клана. Молодых воинов вновь отрядили к нарушителю, снабдив четкими инструкциями к действию. Прибыв, те не стали вступать в какие-либо пререкания с хозяином. Часть делегации отправилась к стаду и деловито отделила от него быка, а также несколько коров (последних в виде штрафа за доставленные хлопоты окружающим) и отправилась с ними в обратную дорогу. Вторая группа учинила судилище. Провинившегося выпороли сыромятными ремнями и отнесли в мужской дом на его подворье. В силу возникшей временной недееспособности несколько мужчин остались помогать с выпасом стада и ухаживать за избитым сородичем. Спину смазывали лечебными настоями. Чтобы здоровье быстрее восстанавливалось, пострадавшего регулярно поили мясным супом. Когда раны затянулись и мужчина смог самостоятельно присматривать за скотом, посетители покинули его подворье и известили родственников о том, что поручение было успешно выполнено. С этого момента ослушник вновь становился равноправным членом клана. Но не для отца. Отец на протяжении многих месяцев отказывался принимать виновника в своем подворье и отсылал своих жен с предупреждением навстречу идущему мириться сыну. Жены, впрочем, проявляли некоторое милосердие, стараясь выступить посредниками в переговорах отца и сына, и убеждали мужа простить ослушника. Но отец оставался непреклонен долгое время, поясняя, что сын опозорил не только себя, но и честное имя родителя. К счастью, время все поставило на свои места, и отец с сыном помирились, на радость родственникам. Раздоры вносят толику ненужной тревоги в повседневное существование датога, и без того изобилующее постоянной борьбой с окружающей природой за скудные пастбища и воду, с извечными врагами масаи и сукума, угоняющими скот, с неумолимым наступлением земледельцев, распахивающих доселе пригодные к выпасу земли.

Доиндустриальные общества, каковыми являются хадза, датога, масаи, живущие в тесной связи со средой обитания и лишь краем соприкоснувшиеся с «благами» западной цивилизации, меняются сегодня на глазах. Этому способствует активная позиция государственных служб Танзании, настаивающих на обязательном школьном образовании для детей, развитие системы доступной медицинской помощи в отдаленных сельских районах, активная международная кампания по обеспечению сельского населения питьевой водой, а также деятельность местных органов власти по вовлечению широких масс сельского населения в общественную жизнь страны. Но даже в этих условиях кодекс моральных норм и установок продолжает оставаться значимым. Проблемы на местах предпочтительно разрешаются силами соседских (или клановых) общин, а не органов государственного правопорядка. Родственные связи остаются краеугольным камнем существования, а забота о родственниках – важнейшим долгом, нарушить который не решаются даже люди, покинувшие общину, переселившиеся в города и получившие высшее образование[3]. Европейцев удивляет упорное стремление этих людей неотступно следовать правилам поведения своей культуры. Особое место в этом списке отводится похоронам и похоронной обрядности. Люди завещают похоронить себя на земле предков (часто речь идет именно об участке близ дома родителей). И эти желания соблюдаются неукоснительно, невзирая на материальные расходы и сложности транспортировки покойного. Присутствие же на похоронах ближайшего родственника – также важнейшая обязанность, пренебречь которой немыслимо, невозможно. Привязанность, кооперация, взаимопомощь, получившие столь невиданный размах у нашего вида по сравнению с другими приматами, продолжают цементировать человеческие связи даже на больших расстояниях.

Марк Моффетт сравнивает человеческое общество с социальными образованиями общественных насекомых, и эти сравнения вполне уместны. Но его последующий интерес к устройству социальных систем у широкого круга позвоночных, от рыб до человекообразных обезьян, не случаен. Как эволюциониста, его интересы связаны с выявлением причин и факторов, влияющих на трансформации социального поведения у разных таксонов, роли экологии в усложнении общественных связей, с поиском связей между морфологическими и психологическими преобразованиями, в конечном итоге приведших к возникновению нашего вида. Человека разумного, уникального в своем развитии речи, культуры, техники и искусства. Уникального в стремлении к познанию тайн бескрайней вселенной… Но продолжающего оставаться беззащитным в мире конфликтов и насилия, порожденном им же самим.

М. Л. Бутовская,д. и. н., профессор, член-корр. РАН,зав. центром кросс-культурной психологии и этологии человека Института этнологии и антропологии РАН

Введение

Столько, сколько существуют человеческие общества, люди считали, что они меняются, члены этих обществ в их воображении превратились в величественных Людей с большой буквы. И все же, какой бы могущественной ни была принадлежность к обществу в формировании коллективной самооценки граждан, вовсе не на членов того же общества они смотрят совсем иначе: в их глазах именно чужаки претерпевают более радикальные, временами ужасающие изменения. В представлении каждого человека целые группы чужаков могут превратиться в нечто менее человеческое, даже в своего рода паразитов.

В истории есть много примеров, когда чужаков считали столь презренными существами, что их могли раздавить под ногами, как насекомых. Вспомним 1854 год, Территория Вашингтон. Вождь индейского племени сквамиш Сиэтл, в честь которого был назван недавно основанный город, только что выслушал речь Айзека Стивенса, вновь назначенного губернатора территории, перед старейшинами племени. Стивенс объяснил, что сквамиш должны переселиться в резервацию. Встав для ответа и возвышаясь над худощавым губернатором, Сиэтл на своем родном языке дувамиш горевал о том, что между их обществами существует пропасть, и признал, что дни сквамиш сочтены. Тем не менее он мужественно воспринял новости: «Племя следует за племенем, а народ – за народом, как волны моря. Таков закон природы, и сожаления бесполезны»[4].

Будучи биологом, занимающимся полевыми исследованиями, я зарабатываю на жизнь тем, что размышляю о законах природы. Я провел многие годы в раздумьях над концепцией того, что мы называем «обществом», изучая человеческие племена и государства. Меня бесконечно увлекал феномен чужеродности: как получается, что незначительные различия превращаются в пропасть между людьми, которая затрагивает каждую сферу жизни, от экологии до политики. Цель книги «Человеческий рой» – разобраться как можно глубже в этом вопросе, исследуя природу обществ Homo sapiens, а также сообществ других животных. Основная идея этой книги заключается в том, что, каким бы неудобным это ни казалось, человеческие общества и сообщества насекомых похожи больше, чем нам хотелось бы считать.

Как я убеждался много раз на собственном опыте, для людей любая мелочь может свидетельствовать о чужеродности. В Индии люди обиженно смотрели на меня, когда я брал пищу не той рукой. В Иране я попытался кивком головы выразить «да», а для местных кивок означал «нет». В горах Новой Гвинеи я, сидя на мху, смотрел вместе с целой деревней «Маппет-шоу» по древнему телевизору, работавшему от автомобильного аккумулятора. Зная, что я приехал из Америки и «Маппет-шоу» сделано в Америке, каждый житель деревни недоуменно смотрел на меня, когда на экране свинка – вид, которому они поклоняются, – вальсировала в платье и туфлях на высоких каблуках. Я говорил сам с собой, находясь за пулеметами во время восстания тамилов на Шри-Ланке, и весь покрылся испариной, пока подозрительные боливийские чиновники выясняли, кто этот очень странный человек и что я делаю – или что мне разрешено делать – в их стране. Дома я видел, как мои сограждане американцы с одинаковым дискомфортом, недоумением и, временами, гневом относятся к чужим. Первая реакция обеих сторон – мысль о том, насколько чужой этот человек, несмотря на абсолютное сходство: люди с двумя руками, двумя ногами и желанием любить, иметь дом и семью.

В «Человеческом рое» я исследую принадлежность к обществу как особую составляющую нашего чувства собственного «я», которую следует рассматривать (на чем я подробно остановлюсь в последних главах) вместе с принадлежностью к расе и этносу – характеристиками, которые могут иметь такое же первостепенное значение и эмоциональную привлекательность. Растущая значимость наших обществ, а также этносов и рас в сравнении с другими аспектами нашей идентичности может показаться абсурдной. Лауреат Нобелевской премии, экономист и философ Амартия Сен, например, пытается разобраться, почему люди уничтожают свою идентичность в угоду группам, которые становятся важнее всего остального. Приводя в качестве наглядного примера ожесточенные конфликты в Руанде, Сен сожалеет, что «на рабочего хуту из [столицы] Кигали, возможно, оказывается давление, чтобы он считал себя исключительно хуту, и его подстрекают убивать тутси, хотя он не только хуту, но и кигалец, гражданин Руанды, африканец, рабочий и человек»[5]. Подобное разделение и классификации иного рода – одна из тем следующих глав. Когда убеждения, касающиеся представлений о том, что есть общество и кто к нему принадлежит, вступают в конфликт, подозрительность растет и связи рушатся.

На ум приходит слово «трайбализм», указывающее на людей, объединенных чем угодно: от любви к гонкам до отрицания глобального потепления[6]. Представление о «племени» в этом неточном значении термина – частая тема книг-бестселлеров. Тем не менее, когда мы говорим о племени горцев Новой Гвинеи или о трайбализме по отношению к нашим собственным связям с обществом, мы имеем в виду пожизненное чувство принадлежности, которое порождает любовь и преданность по отношению к своим, но при этом, выражаемое по отношению к чужакам, способно разжигать ненависть и вести к разрушению и отчаянию.

Прежде чем перейти к этим темам, мы обратимся к самому основному вопросу: что такое общество? Как мы увидим, быть социальным, то есть по-настоящему связанным с другими, – это одно, и совсем другое – ситуация, гораздо реже встречающаяся в природе, когда вид поддерживает отдельные группы, называемые нами обществами, которые сохраняются на протяжении жизни многих поколений. Быть частью общества – это не вопрос выбора; люди, считающие себя его членами, обычно видны всем. Посторонних, с их чужеродностью, безошибочно определяемой по внешнему виду, акценту, жестам и отношением ко всему – от свинок до вопроса о том, считаются ли чаевые оскорблением, – допускают с трудом. И тогда, во многих случаях, чужаков полностью принимают лишь по истечении времени, даже через десятки или сотни лет.

За исключением наших семей, наши общества – это единственные объединения, которым мы чаще всего клянемся в верности, за которые сражаемся и умираем[7]. Но в повседневной жизни главенство обществ редко является очевидным и представляет лишь часть нашего самоощущения и осознания, чем отличаются другие. Мы присоединяемся к политическим партиям, книжным клубам, группам игроков в покер, подростковым компаниям – это элемент нашего повседневного опыта. Даже путешествуя в одном туристическом автобусе, люди могут чувствовать бо́льшую сплоченность и какое-то время более низко оценивать пассажиров других автобусов. В результате такая группа, возможно, даже способна плодотворно решать насущные проблемы[8]. Предрасположенность к присоединению к группам формирует нас как личностей и является предметом многочисленных исследований. А тем временем наше общество бурлит, но мы не обращаем на это внимания, как на биение сердца и дыхание. Конечно, общество выступает на передний план во времена совместных трудностей или величия. Война, атака террористов или смерть лидера может сформировать мировоззрение целого поколения. Но даже в периоды, не насыщенные событиями, общество определяет атмосферу наших будней, влияет на наши убеждения и формирует наш опыт.