Институт проклятых. Сияние лилии

Ная Геярова

Институт проклятых. Сияние лилии

© Н. Геярова, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Глава 1

Волны плескались, пузырились на кальке, лизали мне пятки, окатывали лодыжки. Я довольно потянулась и, смочив напоследок лицо, поднялась. Холодная вода остудила разгоряченную кожу, но от жара продолжало давить виски. Барабанной дробью стучало в затылке. Перед глазами плыли лиловые разводы.

– Найли!

Я обернулась, мокрые волосы хлопнули по спине. Тонкая рубаха облепила тело.

Мика стоял у деревьев, глядя на меня с немым восхищением на лице. И с глумливой, если не сказать, похабной ухмылочкой.

Я быстрым движением выжала юбку, собрала волосы в пучок, закрепляя их на затылке деревянной заколкой. Встряхнула одежду и уверенно направилась к просеке. Мика сделал быстрый шаг наперерез, выставил руки, преграждая путь. Как же, сын лорда Крэйка – канцлера короля Киллиана. И хотя самого лорда я ни разу не видела, поговаривали, что он обладал удивительной силой и тайными магическими знаниями, а также отличался высокой нравственностью и строгостью к сыну. Именно потому Мика и пребывал в Арине – поселке небольшом, хоть и вполне благосостоятельном. Вот только сын пошел не в отца. Он не перенял ни магических сил, ни знаний, ни нравственности. Зато с удовольствием не пропускал ни одной юбки. По делам политическим и государственным сам лорд никогда не появлялся в Арине, о жене его и вовсе ничего не было известно. Пожилая нянюшка, оставленная следить за отпрыском, только и успевала строчить письма в город. А соседки – лупить своих дочерей.

Сейчас взгляд Мики, как, судя по всему, и недалекие желания, был направлен на меня. Смотрел он не только с похотью, но и с собственным превосходством. А у меня в висках стучало так, что взор становился мутным и весь мир казался переливающимся лиловыми отсветами.

– Уйди с дороги! – прошипела я, ловя обжигающий воздух.

Жар, непереносимый, ломающий тело. Мне исполнилось шестнадцать, когда он впервые прошелся по всему телу и больше не отпускал. Иногда казалось, будто кровь кипела, обжигающе стучала в виски, а воздух казался разгоряченным настолько, что я не могла дышать. Тогда я бежала к озеру, забиралась в холодную воду и лежала, пока не становилось хоть немного легче.

Мика усмехнулся. Прыгнул вперед и схватил меня за руку, привлекая к себе хозяйским жестом. В моих глазах полыхнуло, я успела упереться руками в его грудь.

– По-хорошему уйди! – прохрипела я срывающимся голосом, осознавая то, что произойдет дальше, внутренне содрогаясь и желая одновременно. А потом… Потом жар пропадет на месяц, а может, два, мир станет обычным, я смогу свободно дышать и жить. Вот только…

Мика притянул меня сильнее, пальцы с силой сжали талию, скользя под влажную рубаху, вторая рука схватила за волосы, запрокидывая голову, не позволяя вырваться.

– Найли, я же сватов зашлю… Это другие так… А ты!.. – сообщил с придыханием.

Сватов? У меня закружилась голова. Зашлешь ты сватов, как же! А то попусту по весне Римка ревела в голос и чуть руки на себя не наложила, а после и подруга ее Катарина. А уж сколько еще было сломленных девичьих душ, поверивших и отдавшихся в руки Мики? Только богам и известно.

– Не верь, никому не верь, – жарко шептал он и все крепче прижимал меня к себе. – Я же тебя жду, мне никто не нужен.

– Уходи! – прошептала я, почти не слыша собственного голоса от внезапного звона в ушах.

Все.

Еще минута, и я уже не смогу контролировать себя. А он все стоял, в глаза заглядывал, руки ласкали разгоряченное тело, оставляя следы от жестких пальцев.

Я все-таки попыталась вырваться.

Мика резким движением толкнул меня к дереву и прижал к нему спиной.

– Не сопротивляйся, маленькая! Ты же знаешь, за мной как за стеной будешь, всю жизнь бед не знать. У меня дом в городе, отец купил. А если захочешь, здесь останемся. – Он дрожал всем телом, осыпая мое лицо поцелуями.

Я держалась. Пыталась держаться. Но его губы коснулись моих губ. И мир взорвался фейерверком. Остались только лиловые разводы, видимые мною вокруг его тела. Яркие вспышки жизненной силы. Я задрожала, но не от страсти, а от внутреннего ужаса – чувствуя, как потянула от него жизненную силу, так требуемую моей сути. И остановиться я уже не могла. Я больше не сопротивлялась. Смотрела в глаза Мики и знала, что он в них видит просто с ума сводящую страсть, переливающуюся лиловыми разводами в глубине зрачка.

– У тебя самые прекрасные глаза в мире!

Последнее, что он успел шепнуть, прежде чем я ответила на его поцелуй.

«Еще бы!»

Я сама обхватила его руками, крепко прижалась к безвольному телу и, чувствуя его губы, вдохнула. Торопливо стянула с него рубаху, чтобы ощущать кожу. Мне было так нужно. Я просто хотела его. Всего… До последней капли. Это было так восхитительно, прекрасно, вкусно! Не остановиться.

Жар прошелся по всему телу и стукнул в затылок. Я дышала Микой, чувствуя во рту туманящий разум вкус жизни. Его жизни.

Мика содрогнулся, теряя стойкость, руки уже не скользили по моему телу, а судорожно хватались за него. Я дышала! Я наслаждалась… Пока он не обмяк в моих руках. И только тогда отпустила его. Мика рухнул у моих ног. А я все еще не могла прийти в себя, голова кружилась от упоения его вкусом. Жар отступал медленно, даруя чувство полного удовольствия. А уж как хорошо и воздушно было в теле! Я облизнулась, снимая с губ последние искристые капли. Подняла взгляд на солнце. Яркие, лилово-оранжевые лучи меркли, приобретая вполне обычный вид. И как только они стали блекло-желтыми, пришло осознание. Я успела зажать рот руками, приглушая собственный крик. Мика лежал на земле, потерянным взглядом смотря в затухающее солнце. На лице его блуждала растерянная улыбка.

Я отпрянула в сторону, пугливо озираясь. Сделала несколько боязливых шагов от дерева, подхватила юбку и бросилась к поселку. Пробежала околотками, перепрыгнула через невысокий заборчик на задах собственного дома и мышью юркнула в приоткрытые двери. Только бы тетушки не было. Она увидит и поймет по ярким всполохам в зрачках, по разом посвежевшему виду. Последний раз поленом отходила. Если бы не Хилда, бросившаяся на помощь, забила бы до смерти. Я метнулась в кухоньку, потом в залу, прислушалась к звукам в доме. Тетушки не было.

В этот момент далеко у реки раздался крик, а следом утробный вой тетки Феоб, нянюшки Мики. И почти одновременно с этим в комнату вбежала Хилда. Бросила быстрый взгляд на меня. Я всхлипнула, прыгнула в кресло и оттуда смотрела на нее взглядом загнанного зверька.

– Я не хотела! Он приставал! – выкрикнула через слезы.

Хилда, мгновенно побледнев, всплеснула руками, не сказав ни слова, кинулась наверх в комнату. Выбежала через минуту, таща небольшую сумку и на ходу засовывая в нее плащ.

– Бери! – начала вытряхивать из кармана монеты. – Здесь до Дарина хватит. Уедешь к отцу. Я уже год с ним переписываюсь втайне от матери.

Она бросилась к тумбе у окна, схватила перо и на вырванном из тетради листе начала быстро писать. Вернувшись, сунула написанное в мои дрожащие руки.

– Отдашь ему. Здесь и адрес записала.

Я вспыхнула от негодования.

– Но он же сам!

Хилда опустилась у кресла. Тоскливо улыбнулась, заглянув в глаза.

– Лорд Крэйк за сына… – Она сжала мою ладонь худыми пальцами. – Разбираться никто не станет. Второй человек в королевстве, не считая самого императора. У него связи такие, – вздохнула. – Мать вернется, я скажу, что ты уехала в соседнее село на ярмарку. Она только рада будет, если ты пропадешь. Про отца она ничего не знает, даже и не подумает.

Меня затрясло. Я вскочила. Хилда права, разбираться никто не станет. Да и что значит слово простой девчонки против сына канцлера. А тетушка… Своего неприязненного отношения к внезапно свалившейся на голову племяннице она не скрывала. Никто не станет за меня заступаться. А значит, остаток жизни я проведу в лучшем случае за решеткой, в худшем… Мне даже думать не хотелось, что может со мной произойти в худшем случае. Впопыхах я схватила собранную сестрой сумку.

Хилда поднялась. Вытерла ладонью слезы с моего лица, поцеловала в щеку. Я не выдержала, порывисто обняла сестру.

– Уходи через задний двор, – напутствовала меня уже на пороге. – В поселке двуколку не нанимай, по дороге с попутчиком до города добирайся, – быстро заморгала, на глаза накатились слезы. – Дай бог, все у тебя хорошо будет. А я свечку за тебя поставлю и молиться буду. – Еще раз на прощание порывисто обняла и подтолкнула к выходу.

Я проглотила слезы, стоявшие в горле, едва смогла благодарно прошептать:

– Спасибо, Хилда. И прощай!

После чего бегом бросилась к лесу. Уже заходя за деревья, оглянулась. Тихий поселок с небольшими одно- и двухэтажными домиками, с ухоженными двориками и довольно дружелюбными людьми. Синие крыши домов, лазурные берега озера. Сердце защемило, невыразимая боль сдавила душу. Сердце тоскливо стукнуло в ребра. В тяжелом предчувствии я махнула поселку рукой.

«Прощай, я буду скучать».

Развернулась и скрылась за деревьями.

* * *

День клонился к закату, когда я вышла к дороге. Оставалась слабая надежда поймать проходящую в город двуколку или, на худой конец, припозднившуюся телегу, идущую с поселковой ярмарки. Я посмотрела по сторонам и, никого не увидев, побрела по краю дороги. Ветер теребил мне волосы, покачивал ветви огромных многовековых сосен, разгоняя птах. Солнце сонно клонилось к горизонту, светило рассеянными закатными лучами, окрашивая в розовый низкие кучковатые облака. Чем ниже опускалось светило, тем быстрее был мой шаг. Я боязливо посматривала на затухающий горизонт. Дороги Девана славились мрачными историями. И были они отнюдь не о разгулявшихся в лесах разбойниках. Рассказывали поселковые про жутких монстров, выходящих из глубоких нор, о птицах, несущих за собой гром и молнии. Поговаривали о встающей по ночам нежити, жадной до плоти, о страшных упырях, желающих крови. И много о ком еще. Верить в эти рассказы можно было с большой натяжкой. Куда как более вероятно наткнуться на дроу или озлобленного гоблина. Хотя и эти со времен правления семьи Киллиан поутихли. Дороги находились под надзором стражей, а с приходом последнего наследника крови, лорда Истера, по поселкам потянулись дозорные. Он и сам нередко заглядывал в местные угодья. Его я помнила хорошо. Высокий мужчина с властными карими глазами, огненно-рыжими волосами и твердой уверенной походкой. Было в нем нечто, не просто заставляющее трепетать, но даже испуганно прятать взгляд. Странная, словно волной следующая за ним грозная мощь. Боялись нынешнего императора, если и были какие разговоры о нем, то только шепотом и в кругу семьи.

Я вздохнула. Какой бы порядок в стране ни наводил правитель Киллиан, а мне было страшно. Нет, я не ожидала, что на меня вдруг нападут, и уж тем более не думала о нечисти, возможно, прячущейся за тенями деревьев. Я впервые оказалась так далеко от родного поселка, одна. Да еще и ноги разболелись. Сквозь тонкую подошву замшевых туфель чувствовались острые придорожные камни. Я шла хромая, проклиная любвеобильность Мики и свой темный дар. Если бы не последний… Интересно, кто из родителей наградил меня им? А может, это и не дар крови, а чье-то злое проклятие? Тогда почему оно передалось мне? Что сделала я или мои родители? За что наказана?

Я прислушалась к себе. Кроме усталости в ногах, ощущения были вполне бодрые. И это – пройдя пешком не менее десяти миль. А ведь любая другая поселковая барышня уже рухнула бы в лесу от усталости. Но я шла. Вздохнула. Лучше бы тело грызла боль и от жара ломило суставы, но это бы происходило дома. В уютном кресле, с чашкой терпкого успокаивающего чая, настоянного на травах, и сладкой плюшкой, выпеченной Хилдой. А что теперь? Дорога в чужой город, к дядюшке, которого я почти не помню. В кармане лежала записка Хилды, но мне это уверенности не придавало. С какой стати он должен принимать некую дальнюю родственницу? По просьбе дочери? Той самой, с которой он общается не больше года? Нет. Не верилось мне, что я найду у дядюшки приют. И как-то нехорошо сжималось в предчувствии сердце. Ведь если я права, то это поход в никуда, и ничего меня там не ждет. А все оттого, что никому не нужна. Я даже носом шмыгнула. Осталось слезу пустить. Но та не наворачивалась на глаза, не застилала взор, а застревала горечью в горле и там стояла. Я даже выплакаться не могла, как нормальная барышня. От самобичевания меня отвлек медленный перестук копыт позади.

Двуколка? Телега?

Я радостно обернулась. И тут же испуганно шарахнулась на обочину.

Две пегих лошадки понуро тянули черную, словно гроб, зарешеченную карету.

– Тпру! – Извозчик, мужик в темной шляпе и черном плаще, натянул поводья, останавливая копытных напротив меня. Цыкнул в седую бороду.

– В город? – проговорил на грубом северном диалекте.

– В город. – Я на всякий случай посторонилась. Жутковатый вид был и у кареты, и у извозчика. Последний почувствовал мое замешательство, почтительно снял шляпу, обнажая лысую голову. Кивнул и улыбнулся, во рту блеснули железные зубы. Ком, стоящий у меня в горле, провалился в желудок и оттуда испуганно икнул. Я отступила еще на пару шагов, запуталась в юбке и шлепнулась на землю.

Улыбка у извозчика пропала, он шустро соскочил с козлов и одним широким шагом приблизился ко мне.

– Что же вы так неосторожно, барышня! – протянул крупную ладонь, помогая мне подняться. – Вы меня не бойтесь, я только внешне страшный. – На красном лице снова растянулась улыбка, чуть растерянная.

Я молча поднялась. Вблизи извозчик и правда не казался страшным, было в его лице даже что-то добродушное.

– Издалека? – продолжал он, неловко пытаясь помочь мне отряхнуться.

Я не ответила. Мало ли. Может, меня уже ищут.

– Да, впрочем, мне все равно, – махнул он. – И так вижу, издалека, – сделал приглашающий жест в сторону траурно-черной кареты.

– Садись, подвезем!

– Не… не надо!.. – мой голос задрожал. И в голову полезли самые малоприятные мысли. Я покосилась на карету, с ужасом представляя его пассажира.

Извозчик проследил за моим взглядом и рассмеялся открытым, добрым смехом.

– Не кусается он, совсем безобидный. Как бы ты сама его не покусала. В город, в институт везу.

Я недоверчиво сузила глаза.

– А решетка зачем?

Извозчик потер усы и направился к повозке.

– Чтобы не сбег. Родитель желает, чтобы чадо училось.

– А чадо не желает? – Тут уж я усмехнулась, разглядывая крепкую карету и толстые прутья решетки.

Извозчик похлопал пегую лошаденку по толстому крупу. Та качнула головой, будто спрашивая: «Чего стоим?» Мужик обернулся ко мне, почесал в затылке.

– Кто его знает, чего нынче молодежь желает, а чего нет. Вот ты чего хочешь?

Я растерялась. Промелькнули разом сквозь призрачные воспоминания все прожитые годы. Вечно недовольная Инди. Синяки от ее побоев. Заступающаяся за меня Хилда, и иногда по той же причине тоже ходившая с синяками от тяжелой руки матери. Я, корчившаяся на полу в гостиной, ехидный смех Инди.

– Сдохнешь со своим даром, как и родичи твои!

Хилда плакала, поливала меня водой из старого ведра, накладывала мокрые тряпки на пылающее огнем тело.

А потом была первая жертва лилового дыхания. Нет, я не убила. Едва тронула. Какой-то заезжий, нечаянно встретившийся в переулке, он даже не заметил.

Зато заметила тетушка. Дикая злоба на ее перекошенном лице, когда я вошла вся обновленная, с сияющей кожей и пылающими лиловым зрачками.

– Глаз-то не было, чтобы видеть, с кем повелась! Дура мать твоя… – с ненавистью выплюнула мне в лицо. И просто ушла, сжав кулаки и трясясь от бессильной злости. Это бы единственный раз, когда Инди смогла сдержать ярость. Я машинально коснулась пальцами ребер. Сколько раз по ним прошлись кнутом, поленом и всем, что попадало под руку Инди. Оставались тонкие рубцы, неровные шрамы. Они проходили, стоило мне позаимствовать хоть немного чужой силы. Вот только исчезали они с кожи, а в душе так и оставались, кровоточили и разрастались в один большой багряный рубец.

Что я хочу? В глаза мне светили последние лучи уходящего на покой солнца – бледные, тусклые, едва ли дающие тепло. Мертвые лучи.

– Одиночества, – проговорила я чуть слышно. – Спокойствия. Свободы от… – осеклась, потупила растерянно взгляд. Надо же, расчувствовалась!

Извозчик кашлянул в руку. Нахлобучил шляпу на голову, уже из-под ее широких полей бросил хмурый взгляд.

– Обидел, что ль, кто?

Я не поднимала на него взгляда и уже сожалела о вырвавшихся словах. Сейчас расспрашивать еще, не дай нечистые, начнет.

– Оттого и в город подалась? – подтвердил мои опасения извозчик.

Я сунула руку в карман платья и крепко сжала тонкую бумагу с неровным почерком Хилды.

– В поселках поганцев хватает, но и в городе их немало, – продолжал мрачно старик.

– Некуда мне больше, – ответила тихо.

– Ну, раз некуда. – Извозчик вздохнул сочувственно, размашистым шагом прошел к двери, щелкнул ключ.

Я подняла глаза, чтобы заглянуть в нутро кареты, столь же мрачное, как и весь ее внешний вид.

Мужчина сделал приглашающий жест.

– До города довезу. Денег не нужно. На колесах все скорее доберешься.

Я оглянулась. В сумраке чудились в лесу неясные тени, слышались шорохи. Совсем рядом хрустнула ветка. Я смелая… Ночью до озера бегала…

За соседними кустами послышался вой. С визгом пронесся среди деревьев гонимый страхом лесной зверь. У меня взмокли ладони. Нет, я трусиха! Добежать по освещенным улицам до озера смелости не нужно.

Поторапливая меня, всхрапнула рядом пегая лошадь и покосилась карим глазам. Я прижала к себе сумку и направилась к извозчику. Он протянул руку, помогая мне взобраться на ступень. Оказавшись внутри кареты, я на секунду зажмурилась, ослепленная ярким фонарем. За спиной послышался щелчок ключа. Я молниеносно обернулась. Дверь за мной была заперта.

«Вот же нечистые!» – выругалась я.

– Пшла, родимая! – раздалось за стенкой. Качнулся фонарь, разбрызгивая тени по черному бархату обивки, и в груди у меня испуганно, с трепетом застучало.

«Дура! – обругала сама себя. – Так тебе и надо будет, если не выпустят. Ишь испугалась звуков лесных! А здесь тебе теперь не страшно? И отчего чужому человеку доверилась? Хотя какая теперь разница, по приезде видно будет. Если он вообще меня в город повезет».

Я попятилась, устало опустилась на диванчик рядом с ворохом тряпья. Вытянула ноги, хоть они отдохнут. Да и мне бы не мешало. Куда бы меня ни привезли, силы понадобятся. Я прикрыла глаза и опустила голову на тряпки.

– Осторожнее! – раздраженно буркнули из-под них.

Я вскрикнула и одним прыжком оказалась на диванчике напротив, поджав под себя ноги. Усталость молниеносно пропала. Я пошарила по сиденью в надежде нащупать хоть что-то, чем можно защититься.

– Здравствуйте! – продолжили из угла.

– З-здравствуйте! – пролепетала я, не найдя ничего, кроме собственной сумки, и оттого крепко прижав ее к груди.

Ворох тряпья зашевелился. Из-под него показалось худощавое конопатое лицо. Карие глаза пристально смерили меня взглядом. Потом сощурились и тут же удивленно распахнулись. Тонкие губы растянулись в доброжелательной улыбке.

– Зак! – Человек откинул тряпье, на деле оказавшееся серым бесформенным плащом. Протянул худую руку. – Зак Дюшон.

Я облегченно выдохнула. Совсем забыла, а ведь извозчик говорил, что везет чадо в институт. Вот это самое, рыжее, конопатое, взлохмаченное чадо.

– Найли, – не могла я не улыбнуться в ответ от всего его несуразного и даже чуть диковатого вида. – Найли Сторм.

– Рад! Очень рад! – Он с таким усердием тряс мне руку и заглядывал в глаза, не переставая улыбаться, что я испугалась, не взыгрался ли во мне снова треклятый дар. Вот сейчас поднимется, нахлынет, и будет добродушное чадо валяться у моих ног. Вот тогда мне точно несдобровать. Горько усмехнулась: ишь как оно вышло, я практически сама загнала себя в камеру. Сбежать из запертой кареты с решетками на окнах я не представляла себе возможным. Но тут Зак наконец отпустил мою руку. Начал суетливо озираться. Я облегченно выдохнула. Пронесло! Паренек встал. Роста он оказался невысокого, пожалуй, на полголовы выше меня. Он весело подмигнул мне, откинул седушку диванчика, под ним оказалась ниша, из нее он выудил полосатый платок.

– Расстилай, – Зак подал мне его с торжественным видом.

Я послушно раскинула платок на своем диванчике.

– Накрывай! – Он склонился над нишей, доставая из нее продукты.

В руки мне легла круглая буханка хлеба. Потом кусок буженины и головка желтого сыра. Фляжка с плескавшейся внутри водой.

У меня от одного вида еды слюнки потекли.

– Сейчас поужинаем. – Зак уселся напротив. – Одному кусок в горло не лезет.

Я усиленно закивала головой.

Парень вытащил из-за пояса ножик, вытер о штанину, отрезал кусок хлеба, шмякнул на него толстый кусок мяса, а сверху сыр.

– Держи! – протянул мне.

Я схватила бутерброд и вцепилась в него зубами. Но вдруг представила, как выгляжу со стороны, и покраснела. Зак не переставал улыбаться. А улыбка у него была открытая и располагающая, будто мы знакомы всю жизнь. И мне стало спокойно с ним. Я отбросила всякие стеснения и с удовольствием начала жевать. Зак взял в руки фляжку, открутил крышку. И вот тут только что откушенный кусок чуть не встал у меня поперек горла от удивления. Пальцы Зака стали раскаленно-красными, он сжал фляжку в ладонях, а через минуту из тонкого горлышка пошел дымок. Вода забурлила! Руки парня вернулись в обычный вид, кожа приобрела нормальный цвет. Зак спокойно разлил кипяток по стаканам.

– Как ты это сделал? – кусок все же пришлось прожевать, прежде чем спросить.

Парень отпил из кружки.

– А ты думаешь, отчего меня в этот зверский институт отправили? – Он откусил от своего бутерброда и начал медленно жевать.

Зверский институт? Мне стало не по себе. Интересно, и что за институт такой? Спрашивать дальше было неудобно. Я откусывала от бутерброда, а сама все наблюдала за Заком. Милый, лицо доброе, а вот глаза грустные, будто тоска в них глубокая и болезненная.

– Смотреть на меня отец не может… – прервал мои размышления парень. – Хотя какой он отец, – произнес горько. – Мама изменила, сама при родах умерла, так и не сказав, кто настоящий родитель. Убить младенца рука не поднялась. Только чем старше я становился, тем сильнее от отца отличался. Все во мне не так, лицо чужое, телом не вышел. Братья у меня знаешь какие? – прозвучала легкая зависть, следом тяжелый вздох. – Разве что и есть семейного – глаза. Мамины, говорят, карие. А тут еще и «странности». Отец долго старался терпеть мое присутствие рядом. Но, видимо, терпелка закончилась.

– И тебя отправили в институт?

В моем голосе было слишком много удивления.

Зак посмотрел на меня изучающе.

– Ты и правда не знаешь! – проговорил он, чуть скривив губы. – Это не просто институт. Это институт проклятых.

– Проклятых? – Собственный голос показался мне глухим.

– Их самых, – кивнул Зак. – Там таких, как я, учат справляться со своими «странностями».

– А если не справляются? – Есть мне совершенно расхотелось. Я положила надкушенный бутерброд обратно на платок.

– Не возвращаются, – зловеще прозвучало из уст Зака.

У меня под ребрами кольнуло, и дыхание стало учащенным. Как так?

– Что значит не возвращаются?

Зрачки Зака полыхнули огненно-красным.

– Мы прокляты. Таким, как я, нет места среди простого народа. Правительство не позволит. Так что можно считать, отец поступил благородно. Дал мне шанс.

Я в ужасе уставилась на Зака.

– А ты уверен, что твоя «странность» – проклятие?

Мне стало совсем неуютно. Я очень ясно видела себя на месте Зака. У меня тоже есть… «странность», которую я считаю проклятием.

– Меня никто не спрашивал, считаю я это проклятием или даром. Ты видела, как я воду вскипятил? Я научился это делать за месяц, подчинять себе небольшие вспышки. – Он с гордостью посмотрел на меня. А я съежилась под его взглядом. Столько силы излучали глаза Зака, что мне разом места в карете мало стало. Само лицо его изменилось, став непроницаемо-жестким, с твердой уверенностью в сведенных скулах. – Я уверен, я смогу подчинить, научусь работать с тем, что во мне. – Он замолчал, еще пару секунд в суженных зрачках плескалось огненное пламя и потом затухло. Я облегченно выдохнула. Чувство обитающей в карете душащей силы пропало. Зак рассеянно улыбнулся, снова став тем самым пареньком – чуть диковатым и взлохмаченным. – А ты зачем в город? – спросил как ни в чем не бывало.

– К дяде, – выдавила я.

– В гости?

Отвечать не хотелось. Но Зак смотрел. И мне было неудобно под его взглядом. Вроде и сидит худой неуклюжий паренек, а я готова под диван заползти от его пронзительного взгляда, помня, как еще минуту назад он чуть не раздавил меня прямо в карете внезапной магической мощью.