Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов

Роберт М. Вегнер

Сказания Меекханского пограничья

Память всех слов

Copyright © 2015 by Robert M. Wegner

Copyright © 2015 by Powergraph

© Сергей Легеза, 2018, перевод

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2018

Copyright © 2015 for the map of Meekhan by Jolanta Dybowska

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Пролог

Закоулок толстым, в пару футов, слоем заполняли старые тряпки, обломки ящиков, битые горшки и прочий мусор. И крысиные катышки, чья вонь придавала каждому вдоху своеобразный привкус. В тупичке этого царства находилась огромная бочка с отверстием, прикрытым тем, что некогда было, пожалуй, конской попоной, да такой, под которой конь и подох, а самой попоне пришлось еще несколько месяцев прикрывать его труп.

Перед бочкой сидела… вероятно, старуха: о поле этой кучи костей, завернутых в несколько тряпок, можно было лишь гадать. Седые космы спадали на грязное лицо, торчащие из обтрепанных рукавов руки заканчивались почерневшими когтями, а смрад, который она источала, заставлял и вонь крысиного помета внезапно обретать приятные нотки. На донце стоящего перед ней перевернутого ведра лежало шесть костей с разноцветными гранями, старых и выглаженных так, что увидеть на них точки было почти невозможно.

Старуха трясущимися руками загребала их в кожаный стаканчик, встряхивала и кидала, и каждый бросок ее вызывал стон у сидящего напротив мужчины – дворянина, если судить по короткому вамсу из добротного материала и по атласной рубахе, чьи манжеты были украшены монограммами.

– Две пики против королевы. Но на коне – бьет трех псов. Безголовая змея грызет мышь, – бормотала она.

Каждый бросок и каждая фраза, что она хрипела горловым шепотом, приводили к тому, что мужчина горбился все сильнее, а руки, которыми он загонял кости в стаканчик, все сильнее потели и тряслись. Но игру он не прерывал.

– Император и двор, – вспыхнул он внезапной радостью после очередного броска. – Император и двор, ты, старая обманщица!

Та покачала головой.

– Судьба не врет, судьба не обманывает, – сказала она с легким упреком в голосе и добавила: – Два броска. Два броска на смерть владыки. Что поставишь?

– Все, – широко улыбнулся мужчина. – Все и еще больше.

– Больше не нужно. Всего – хватит.

Кости спрятались в стаканчик.

Йатех молча следил за игрой, ни правил, ни ставок которой он не знал. Стоя под стеной, в нескольких шагах за спиной дворянина, он, казалось, оставался совершенно невидим для играющих. Сама же игра… он уже сумел понять, что для нее важны как выброшенные точки, так и цвета. Например, последний из сделанных бросков принес дворянину расклад от одного до шести на красных гранях.

Старая женщина встряхнула стаканчиком и метнула кости на деревянное донце ведра. Те широко покатились… и остановились, открыв черные грани, украшенные белыми точками. Одна, две, три, четыре, пять, шесть.

– Врата Дома Сна.

Мужчина побледнел.

Кости в стаканчике снова загрохотали и покатились по импровизированному столику.

От одного до шести, белые грани.

– Привратник вращает ключ. Врата отворяются. Смерть забирает владыку и его двор. Конец игры.

Мужчина странно рассмеялся, почти женским хихиканьем, одновременно поднимая бледную ладонь к губам.

– Еще один бросок, – прошептал он голосом, от которого по коже шли мурашки. – Один бросок. Ничего больше.

– Хорошо. Что поставишь?

– Все. Все…

– Все ты уже поставил. Нет больше ничего. – Костяной палец указал на выход из переулка. – Ступай навстречу своей судьбе.

Дворянин поднял голову, медленно, будто лунатик, словно только очнулся ото сна, протер глаза и, покачиваясь, двинулся в указанном направлении.

Йатех подождал немного, прежде чем подошел и занял место напротив старухи.

– Всякий судьбу вызывает. Всякий выигрывает.

– Или проигрывает, Лабайя из Биука.

Он и не заметил, когда Канайонесс появилась на входе в закоулок, но сидящая перед ним женщина резво замахала руками, словно пытаясь сплести нечто из воздуха. Йатех перехватил ее ладони и прижал их к ведру. Кожаный стаканчик упал на землю, кости раскатились во все стороны, исчезнув в мусоре.

Их хозяйка с явным неодобрением прищелкнула языком.

– Ну-ну, после стольких-то лет – и такое-то приветствие… А я надеялась на кубок легкого вина и кусочек пирожного. – Она драматично вздохнула. – Скажи мне честно, ей все это еще не надоело? У нее храмы и часовенки в каждом городе, местечке и селе, даже здесь, не далее как в двух улицах отсюда стоит ее крупный храм, а она возвращается к корням. Ты и твои сестры… таинственные Прядильщицы Предназначения, что встречаются в темных переулках, в углу трактира, на перекрестках дорог. Всегда предлагают игру с Судьбой ради исполнения любого желания, которое только может быть у человека. Одна всегда выигрывает, вторая всегда проигрывает, третья… серединка на половинку. А после пары партий – бесследно исчезают. Эйфра и правда желает развлекаться?

Старуха перестала вырывать руки, зато косо взглянула за спину Йатеха.

– Но это действует, дитя. Действует, да еще как. Все знают историю о старой Лабайе, или Китчи-от-Улыбки, или Огевре, Госпоже Несчастий. И многие нас ищут. А рассказы о тех, кто нас нашел и выиграл благодаря этому лучшую судьбу, значат куда больше, чем тысячи жертв, всесожжений, приносимых в тысячах храмов одновременно. Пробуждают веру, надежду… Так это происходило у начал мира и так будет происходить, когда звезды начнут падать на землю. Первоначальная Сила наполняется мечтаниями.

– Знаю, знаю. Любые средства хороши, чтобы обратить на себя внимание смертных. – Что-то прошелестело, треснуло с глухим звуком, когда Малышка Канна вошла глубже в переулок. – Странно, что я не слышу криков храмовой стражи… Или твоя госпожа решила меня остановить?

Йатех усилил хватку, полагая, что старуха сделает нечто глупое. Поручение Канайонесс было очень ясным: что бы ни происходило, он не может отпустить рук этой женщины или позволить ей потянуться к тому, чем она играла.

– Нет. Но знаешь, как говорят: ее миры – там, где стучат кости. А собственно, раз мы уже об этом – здесь тоже шла игра. Я – ее жрица, а ты как раз идешь по освященной земле, дитя. Смотри внимательней, куда ставишь ноги.

– Я смотрю. К тому же – я едва лишь почистила сапоги.

Девушка села рядом с Йатехом и подняла лежащий среди мусора стаканчик.

– Сколько же лет… – Она понюхала его, словно дегустатор, пробующий аромат редкого напитка. – Это тот самый, верно? Тот самый, которым ты сыграла с ней в кости и проиграла. Один бросок ради души одного человека…

Йатех почувствовал, что смотрит на него.

– Забавно… – продолжила она. – Знаешь, я не думала, что Эйфра настолько сентиментальна. Может, я буду такой же.

Она плеснула в ладони – и стаканчик исчез.

За вуалью грязных волос глаза старухи превратились в ледяные шарики.

– Фокусы, – фыркнула она презрительно. – Моя госпожа за тобой не гонится, нежеланное дитя, но если ты захочешь, чтобы она начала, – то заберет тебя с собой.

– Ох. За мной гонится уже столько всяких, что если однажды догонят, то будет их изрядное число.

Канайонесс вздохнула, потянулась за спину и достала стаканчик.

– Я думала, что у меня выйдет лучше, но, видно, руки начали забывать умения.

Она поставила емкость на донце ведра и подняла рассыпавшиеся кости.

– Всякий судьбу вызывает. Всякий выигрывает, – пробормотала она. – И что? Сыграем?

Йатех почувствовал, как женщина каменеет. Открыла и закрыла рот, словно лишившись речи.

– Один бросок. Одной костью. Меньшее значение – выигрывает. – Малышка Канна, казалось, не заметила выражения лица старухи.

– Что… что поставишь?

– Не спрашиваешь, на что сыграю я? Тот, – она махнула рукою к выходу из переулка, – играл на смерть жены и на наследство, которое мог бы с этого получить, верно? А я? Как полагаешь? На что сыграю?

Йатех увидел, как лоб Лабайи покрывают капельки пота.

– А на что хочешь?

– На встречу со знакомой персоной.

Воин уголком глаза отметил усмешку черноволосой девушки и был лишь благодарен, что не видит ее лица. Старуха побледнела.

– Я ищу ее вот уже много лет, но персона эта прекрасно прячется. Раз, несколько месяцев назад, нам почти удалось, но у меня отобрали возможность… разговора, а потом нас разделили. Теперь я хочу быть уверена, что найду ее и что она от меня не сбежит.

– И Судьба должна дать тебе такой шанс?

– Как видишь, я в отчаянии.

Лабайя прикрыла глаза и замерла на миг.

– Что поставишь? – Голос старухи нисколько не изменился, но в нем появилось… нечто мрачное.

– Ох, ты пришла, Эйфра. Я не думала, что ты появишься лично. – Девушка чуть наклонила голову набок, словно птица, что пытается лучше присмотреться к интересной блестяшке. – Керу’вельн, можешь ее отпустить.

Йатех выпустил худые запястья и невольно вытер руки о штаны. Кожа женщины миг назад сделалась ледяной и мокрой. Да старуха наверняка давным-давно не мылась. Он почувствовал прикосновение к плечу.

– Вынь меч.

Ифир скрежетнул об оковку ножен.

– Если я сниму руку с твоего плеча – убей ее. – Малышка Канна указала на Лабайю. – Целься в лицо.

Он упер клинок в ведро, направив рукоять в сторону сморщенного лица.

Ответила ему улыбка. Холодная и ироничная.

– Хочешь разозлить меня, Канайонесс? С той поры, как ты убегаешь, многие приносят жертвы в моих храмах с мольбами о твоей поимке. Безрезультатно. Пока что.

– Может, оттого, что я вне твоей власти, Эйфра. Хотя, если кому и удастся до меня добраться, ты ведь наверняка объявишь, что это результат твоей милости. Как обычно. А он не сумеет тебя ранить.

– Но вот мою служанку – сможет. А я плачу верностью за верность.

– Ну, если ты так говоришь…

Переулок наполняла тишина, даже отголоски с главной улицы исчезли.

– Пытаешься меня оскорбить? Чего ты хочешь?

– Я уже сказала.

– Я не вмешиваюсь в вашу войнушку. Соблюдаю нейтралитет.

Малышка Канна причмокнула, развеселившись.

– Нейтралитет… Напомни-ка мне, это что, такое мягкое определение трусости – или глупости? Никогда я не могла этого запомнить.

– Не провоцируй меня.

– А не то? Я вижу пот, что бороздит новые русла на лице твоей служанки, и все раздумываю: это ее страх или твой? Страх – хорошее чувство. Я не боюсь, ты помнишь? Вы забрали мой страх, убили его, а после позволили мне жить. Это очень глупо – позволять жить тому, чей страх убит вашими руками. Один бросок одной кости, честный, без твоих обычных фокусов. Низшая ставка выигрывает.

– Что ты поставишь?

– Все.

Он во второй раз увидел, что старухе не хватает слов.

– Один бросок одной кости, – повторила Малышка Канна. – Выигрывает меньшая. Бросаем одну и ту же кость, не используем Сил, не разрешены крики и толчки столика. И пение. Пение – тоже запрещено. Решительно. Тот, кто так сделает, – проиграет. Это будет такое… – в словах ее таилась усмешка, – возвращение к корням. Что скажешь? Не хочешь вновь ощутить ту дрожь, когда все зависит от этой крохотной, перекатывающейся безделушки? Пережить момент, когда – прежде чем кость остановится – может произойти что угодно? Легко выигрывать у смертных, но разве тебе это не наскучило? Я – готова рискнуть. Ставлю все, а ты – встречу с персоной, которую я разыскиваю. Решайся, поскольку, если я выйду из этого закоулка, следующего шанса у тебя не будет.

Богиня, скрытая в теле жрицы, кивнула.

– Ты многого требуешь… Игра может оказаться не стоящей ставки. Даже для меня.

– Тогда – я увеличу твои шансы, Эйфра. Время до рождения и безумия. Ничья тоже отдаст победу тебе.

Установилась тишина. И когда уже казалось, что ничего из спора не выйдет, они дождались медленного кивка и хриплого шепота:

– Я согласна.

Канайонесс, не отпуская плечо Йатеха, свободной рукою вбросила одну кость в стаканчик.

– Я первая.

Она крутанула посудиной.

Кость затанцевала на донце ведра, и шесть точек на красном поле издевательски им ухмыльнулись.

Хихиканье старухи звучало так, словно ремнем терли кусок стекла.

– Ты проиграла… проиграла… я еще не бросала, а ты уже проиграла. Судьба немилостива к тебе.

Малышка Канна даже не дрогнула.

– Твой бросок.

– Зачем, детка? Зачем? Я не могу выбросить семерку, а ничья приносит победу мне. Ты проиграла.

– Всякая игра должна иметь начало и конец. Эта не закончится, пока ты не бросишь.

Похожие на когти пальцы загнали кость в стаканчик.

– Ну, если правила так важны для тебя… – Лабайя энергично встряхнула посудиной, – то пусть все формальности будут исполнены.

Разноцветный кубик покатился по донцу ведра.

Ладонь Канайонесс оторвалась от плеча Йатеха, а его меч выстрелил в сторону лица старой женщины. И тотчас та самая ладонь упала на его запястье, удержав клинок в полудюйме от морщинистого лица. Но было уже поздно.

Возможно, убежденная в своей победе богиня ослабила контроль над телом своей жрицы, а возможно, даже Бессмертных можно поймать врасплох, но хватило и того, что старуха вскрикнула испуганно и отпрыгнула назад, с размаху пнув ведро.

Кость упала с него и исчезла в куче мусора.

В закоулке снова воцарилась тишина, но на этот раз тишина эта была иной, чем в прошлый раз. Густой и мрачной. А когда Йатех взглянул на встающую с земли Лабайю, то увидел уже не старуху, но лишь Присутствие. Приведенную в бешенство богиню.

– Ты-ы-ы-ы… – Казалось, голос ее резал воздух.

Его госпожа ступила вперед и загадочно улыбнулась.

– Да?

– Ты меня обманула!

– Я? Я не использовала колдовства, не кричала и не трогала ведро. Я даже, клянусь милостью неопределенного высшего существа, не запела. У меня есть свидетель. – Она снова положила ему руку на плечо. – Это ты крикнула и перевернула столик. И как знать, может, ты еще и станцуешь, вечер ведь только начался. Ты проиграла.

Йатех не сводил взгляда с лица Лабайи. Глаза ее горели, волосы вставали дыбом, а кожа, казалось, сияла небесной синевой.

– Осторожней, – шепот Канайонесс звучал теперь на границе слышимости, – это тело не сумеет вместить все твое Присутствие. Еще несколько минут – и оно сгорит. А ты ведь платишь верностью за верность.

Звуки с главной улицы прокрались в закоулок – медленно и осторожно, как группка любопытных детишек, проникших туда, куда им ходить запрещали.

– Так-то лучше. – Девушка прищурилась. – Ты признаешь свой проигрыш?

Неожиданно раздалось тихое хихиканье:

– Но я не проигрывала. Я никогда не проигрываю, сладкая. Ты же помнишь? Судьба не оценивает выпавших костей, для нее выпавший Императорский Двор обладает такой же ценностью, что и Чума. Ох, что за взгляд. Но я сама согласилась на твои условия, верно? А потому – да, я признаю свой проигрыш, но ты, воровка душ, взамен кое-что сделаешь для меня.

– Мы не так договаривались.

– Знаю… знаю… и знаю также, что в нашем договоре ни слова не было о том, чтобы тыкать в женщину мечом. А потому не будем слишком мелочны. Я сдержу слово, но встреча встрече рознь. Ты, полагаю, хотела бы с ним поговорить, разъяснить несколько дел, напиться вина… но не обнаружить его за миг до того, как меч отделит его голову от тела. Он бы тогда не сумел от тебя сбежать, но ведь дело не в том, верно? Уверяю тебя, что я умею придерживаться буквы договора настолько же, как умеешь и ты. Итак?

Йатех уголком глаза глянул на Канайонесс. Та улыбалась.

– Ты помнишь ее?

– Что? Кого?

Старуха нахмурилась, а он едва не рассмеялся. Внезапные смены настроения, перескакивание с темы на тему в середине, казалось бы, невероятно важного разговора или молчание без причины… он уже успел узнать эту девицу насквозь, однако оказалось, что она умеет выводить из равновесия даже богов.

– Ее. Ту, которая всех ткнула лицами в болото из грязи и крови. Деликатно и ласково, но так, что вы начали им давиться. С тобой она сыграла на некую душу, поскольку не захотела смириться с предоставленным шансом, я ведь верно помню?

Глаза, скрытые под завесой седых косм, потемнели.

– Он убил всех моих детей в городах и поселениях вдоль всех Восточных Дхирвов, осквернил храмы, сжег книги и сровнял с землей круги ворожей. Он не заслужил иного.

– А мы – заслужили ли? Кто может это оценить? Ты проиграла ей бросок костей, но не сказала ли она тебе нечто, что ты помнишь до сего момента?

Лабайя облизнула губы:

– Зачем… тебе это?

– Я собираю ее слова. Всякое, что она произнесла. Ищу следы в святых книгах, легендах и мифах, но знаешь же, как оно бывает. Все это писалось через долгие годы после войны, порой – через множество поколений после нее, на основе сказаний, передаваемых от отца к сыну, куда всякий добавлял нечто от себя или старался улучшить историю. Что ж, некоторые из них – удивительно правдивы. Но через них – не дотянуться до источника.

Некоторое время старуха молчала, и только по лицу ее пробегали нервные тики.

– Она сказала, что ни одна игра не завершится, пока последний игрок не сделает ход. И что будущее – всего лишь та часть листа, по которому еще не прошлось перо.

Вздох заставил Йатеха взглянуть в сторону. Девушка широко улыбалась.

– Она всегда была хороша в проклятиях. Сказать той, что носит титул Владычицы Судьбы, что будущего не существует, а сила ее – лишь иллюзия, опирающаяся только на веру смертных… – Канайонесс быстро заморгала. – Ладно, что же ты хочешь, чтобы я сделала?

Богиня откашлялась устами Лабайи:

– Скажу тебе, когда мы останемся одни. Вдвоем.

– Хорошо. Керу’вельн, выйди и подожди на улице.

Часть I

Стук костей

Глава 1

Она стряхнула с клинка кровь движением столь быстрым, что двойной изгиб лезвия тальхера размазался в воздухе. Карминовые капли полукругом легли на землю и несколько мгновений, пока не впитались в прах, казались рубиновым ожерельем, драгоценным колье, небрежно брошенным на землю пресыщенной аристократкой. Потом кто-то шаркнул ногой, и узор исчез.

«Это моя кровь, стекающая по рукояти вдоль клинка, – поняла она. – Она достала меня, пульсация в левом предплечье – это рана; горячая влага, заставляющая ладонь липнуть к рукояти, – это моя жизнь. Потому-то она и не спешит, с каждым ударом сердца я теряю силы. Еще немного, и я стану медленной, словно пьяная черепаха».

Она отступила: полшага, потом еще. Омалана ждала, кривя губы в несмелой гримасе, словно желая сказать: «Прости, я тебя обидела?» Ее санкви покачивалась из стороны в сторону с клинком, испятнанным кровью.

Деана отступила снова. Еще шаг. Сабля ее противницы была длиннее тальхеров, к тому же – обладала совсем небольшой кривизной клинка, что увеличивало дистанцию удара. Вновь потерявшись в пространстве, она мазнула взглядом по ножнам сабли Омаланы. Серые, обыкновенные, лишенные украшений кроме оковки торца, изображавшей змею. Она должна была догадаться. Змея – убийца, неожиданная смерть среди песков.

Отчего эта сука не носит на ножнах белого?!

Внезапно санкви ринулась к ее лицу в довольно медленном и предсказуемом уколе. Деана отбила его, не пытаясь контратаковать, она уже два раза давала себя поймать на притворную неловкость таких атак, когда простецкая на вид техника скрывала ошеломительную точность и быстроту. Убийственная элегантность, с какой эта женщина пользовалась саблей, была почти божественной. Несмотря на белые ножны тальхеров, Деана вот уже некоторое время чувствовала себя как ребенок, обучающийся под присмотром сурового и требовательного мастера. Не бей слишком низко! Чересчур медленно парируешь! Это сабля, а не Длинный Зуб! Зачем тебе две руки, если сражаешься только одной!

Каждый из этих уроков был ей преподан.

А транс все не наступал.

Она начала переносить тяжесть тела назад, чтобы отступить еще немного, когда Омалана вновь атаковала. Два маленьких быстрых шага, и вдруг появилось острие сабли, оно летело к лицу Деаны, чтобы в последний миг изменить направление и ударить в сердце. Она парировала, сама не понимая как, отбила две следующие атаки, скорее отчаянно размахивая оружием, чем показывая нечто, что даже самый добрый из наблюдателей сумел бы посчитать фехтованием. Все улетучилось из нее: месяцы, годы соревнований с собственными слабостями, галлоны пролитого пота, синяки, растянутые мышцы и сухожилия, раны, тренировки тела и умение обманывать разум, игнорировать усталость, страх, боль, чтобы дотянуться глубже, к внутреннему пламени, дающему силу каждому из мастеров иссарам. Она чувствовала себя так, словно была одной из северных женщин, слабых и беззащитных, брошенной судьбою на пути колесницы смерти в образе обучавшейся с детства иссарской убийцы. Транс кхаан’с не приходил, бежал от нее, казался скорее странной идеей, чем состоянием, которого она еще вчера могла достигнуть всего-то благодаря серии дыхательных упражнений. Сани – внутреннее пламя – казалось лишь воспоминанием о горсти пепла. Она парировала коварный укол отчаянным взмахом клинка, песок украсился еще одним рубиновым ожерельем, и она попыталась вновь потянуться за кхаан’с, сосредоточиться на ране, сжать вены, оттянуть кровь в глубь тела. В трансе она бы точно это сделала, между двумя ударами сердца, а теперь теряла ценные мгновения и вдруг отчетливо увидела, как кончик санкви движется к ее груди, медленно, все вокруг наполнил грязный маслянистый страх и беспомощность, и только этот кусок стали блестел ярко, словно отраженным сиянием взорвавшейся звезды.

Удар…

Она проснулась, судорожно глотая воздух, с ладонями, невольно прижатыми к груди. «Она в меня не попала, – вспомнила Деана, – а бой наш выглядел иначе». Несмотря на то что Омалана не носила белых ножен, она умела отыскать путь к трансу кхаан’с, и она ворвалась в жизнь афраагры, оставив за собой несколько трупов и чуть не приведя к войне между родами. «Была хороша, – как в очередной раз мысленно призналась Деана, – хороша как никто, с кем мне до того времени приходилось сражаться, настолько хороша, чтобы отослать к общей душе те ее фрагменты, что носили Неенейр и Кенсия. Но в конце-то концов я оказалась лучше.

И я убила ее. Не так, как во сне, отчаянно защищаясь и моля в душе о быстром конце. Я убила ее в боевом трансе, который покинул ее на удар сердца быстрее, обошла защиту и попала в шейную артерию. Она умерла в фонтане крови, скаля зубы и, несмотря ни на что, пытаясь забрать меня с собой.

Она была настоящей змеей.

Но она уже мертва».

Деана поднялась с постели.

Сперва кендет’х. Кайя – молитва после ночного сна и о хорошем дне.

Владычица на Небе, коя отодвинула Суд, коя согнула горделивые выи и по ним взошла на трон, коя есть начало и конец. Ночью ладонь Твоя защищает меня от зла и тьмы. Молю Тебя о тени их днем, чтобы солнце не выпило мою кровь, а путь мой привел к Твоей опеке.

Деана поклонилась восточной стене своей комнаты.

Налила воды в медную миску, быстро и осторожно, чтобы не расплескать и капли, омыла лицо, потом руки и плечи. Остаток воды она, чтобы использовать ее вечером, вернула в кувшин, закрыла его горлышко.

«Старые обычаи длятся дольше, чем память об их началах, – подумала она. – Нам уже нет нужды следить за каждым глотком, под нашим домом и под всяким домом в арфаагре есть каменные водосборники, полные жизнетворной влаги. Мы знаем все источники на двадцать миль. А если с ними будут проблемы, есть еще сборники росы – в виде или гигантских воронок, или кусков материи, что выставляются утром и вечером под ветер, потому у нас в достатке воды, чтобы я каждый день могла расходовать несколько таких кувшинов. И что?» Она сардонически скривилась. При одной мысли, что на пол прольется хотя бы капля, в желудке ее что-то переворачивалось. Потому что тетка сызмальства вколотила ей в голову, что каждая утраченная капля – грех, зло, сравнимое чуть ли не с предательством рода. А та слышала это от своей тетки или бабки, что слышала от… Она вздохнула. В иных делах мы не больше чем страницы книги, исписанные мудростью предков, книги, которую храним, даже если она уже утратила смысл.

Деана старательно оделась. Сперва коэ, потом ноасм, сверху праздничную та’чаффду, красную, словно кровь, расшитую алыми нитями разных оттенков в цветы и зверей. Пояс от тальхеров она поменяла на белоснежный, а ножны сабель полдня чистила до блеска. Знала, какое впечатление произведет алость невинности, перерезанная белоснежным, скрывающим в себе смерть. В роде д’Кллеан четверо имели право на такую белизну, что само по себе было необычным, поскольку уже один или два мастера оружия среди родственников – повод для гордости и славы перед лицом прочих иссарам. Честно говоря, она не чувствовала себя особенной, однако ее уже не преследовало и подкожное чувство вины и ярости, наполнявшее ее в годы тренировок. Она была мастером и принимала это так же, как и то, что ей приходится дышать.