Она фотографирует

Кристина предложила прошвырнуться по городу, чтобы как-то развеяться. Сходу Милана не придумала ни одной отговорки. И даже поймала себя на мысли, что делать все равно нечего. Да что тут греха таить, долгожданный завтрак растопил ее сердце. Кристина старалась ей угодить, пусть и делала это по-своему.

– Картинг? – переспросила Милана, пока они прогуливались по парку.

– Ну, да, – выпучив глаза, ответила Кристина. – А что тут такого? Будет забавно.

Отравить Милану не получилось, и злая мачеха перешла к плану Б. Милана любила скорость, во всяком случае, до падения с велосипеда. Эти крохотные машинки не вызывали доверия. Да и посадка довольно низкая. Что если сиденье под твоей пятой точкой протрется быстрее, чем закончится последний круг? В таком случае можжевельник покажется шелковым настилом.

– Нет, это не для м-меня,– возразила Милана.

– Да брось ты. Кишка тонка?

– Н-ни чего она не тонка. Т-такая же к-кишка, как и у всех.

Кристина оживилась, поблескивая полными вызова глазами. Давление с ее стороны, на удивление, не вывело Милану из равновесия. Где-то в глубине своих юношеских протестов она уже согласилась. И от того чувствовала себя не в своей тарелке. Заржавевший механизм, отвечающий за шаги навстречу взрослым, затрещал, покорно возобновляя свой ход.

– Ну вот и здорово. Надерешь задницу возрастной тетке?

– А разве так раз-зговаривают нас-стоящие леди? – ехидно парировала Милана.

– Ничего не случится, если на один день послать все правила в задницу и немного похулиганить.

Милана в голос засмеялась. Она и подумать не могла, что Кристине свойственно крепкое словцо. Ее будто подменили. И эти изменения не смогли обойти стороной одобрения Миланы.

– Круто.

– Только сильно не расслабляйся. Это всего на один день.

Демонстрируя всю серьезность положения, Милана стиснула губы и утвердительно кивнула.

Двадцать пять на корпусе гоночного карта вполне подходящее число, чтобы умчаться на тот свет. Милана надела защитный шлем и внимательно выслушала сопутствующий инструктаж. Главное, что она запомнила, это ни в коем случае не покидать карт, даже если он заглох.

Гонка началась. Милана вдавила педаль газа в пол и обомлела. Карт довольно резво тронулся, очень быстро набирая скорость. Запах бензина придал терпкую нотку азарта. По началу Милана притормаживала на поворотах, остерегаясь столкновения с ограждениями, в виде взгроможденных друг на друга автомобильных шин. С каждым новым кругом она чувствовала себя свободнее и легче. Она сияла.

Где все это время колесила Кристина она не знала. Какой-то тип в синем шлеме постоянно притирал ее карт. Он вырывался вперед, демонстрируя свое превосходство, потом притормаживал, позволяя Милане обогнать себя, и снова притирался.

Такое развлечение быстро наскучило. Она никогда не понимала этих сражений за первенство, путем унижений. Хочешь выиграть? Пожалуйста, я уступлю. Но не нужно жадно упиваться своим превосходством. Так и захлебнуться можно. Она ощущала себя магнитом для идиотов, и не знала, как этого избежать. Все выглядело так, будто за ее головой объявлена охота для всемирного слета придурков.

Завершая последний круг, соперник обогнал ее, резко втиснув свой карт прямо перед ней, и резко затормозил. От неожиданного столкновения Милана ударилась головой об руль. Шлем свел удар на нет, но экипировки для смягчения вырывающейся обиды, аттракционом не предусматривалось.

Радуясь своей мнимой победе, парень вылез из карта и снял шлем. Ну, конечно. Андрей Караваев. Главный комбинатор идей: Давайте всем классом сбежим с уроков, или наплюем батану в рюкзак. Милана не была исключением. Она помнила, как противно снимать заплеванные обложки с тетрадей и сушить на батарее учебники. Помнила жгучую боль в животе от удара баскетбольным мячом, и запах вонючей тряпки, когда Андрей якобы стирал веснушки с ее лица. Жаловаться на таких отморозков бесполезно и глупо. Это только подливало масло в огонь. Единственным спасением была временная потеря интереса к твоей персоне, путем переключения на другую. Милана испытывала стыд за чувство облегчения, когда грязную урну надевали на голову кому-нибудь другому.

– Приехали, милая леди. – сказал Андрей, подойдя к Милане.

Она вылезла из карта, но шлем снимать не стала. Скрестив пальцы за спиной, она молилась всем старым и новым Богам. Если и правда существовал хоть один из них, пусть он прямо сейчас внушит ей веру в себя. Милана многого не просила. Всего один лишь раз. Сделай ее невидимой, иначе она провалится под землю к чертям и грешникам.

– Снимай эту хрень, Андроидовна. – Андрей постучал кулаком по шлему. – Ты думаешь, я не узнал тебя? Твой мерзкий конский хвост ни с чем не перепутаешь.

Милана сняла шлем не поднимая глаз. Пытка началась.

– Какого хрена ты творишь?

– Я не п-понимаю…

– То, что ты ничего не п-п-понимаешь, я знаю. Че за выкрутасы на треке? Ты че возомнила себя Шумахером? Или забыла свое место?

– Это п-просто гонка, – пропищала Милана. – Дороги на в-всех хватит.

Андрей резко замахнулся рукой, потом сделал вид, что чешет затылок. Милана уже успела сжаться, ожидая худшего. Андрей Караваев не из тех людей, кого особо волновал пол выбранной жертвы.

– А вот дерзить не советую. Ты просто паршивая заика, от вида которой тянет блевать. Твоя мамаша правильно сделала, что сдохла при родах. Иначе увидев тебя, шагнула бы в окно.

Он в голос рассмеялся.

– Ты п-придурок. Моя мама ж-жива.

– Значит, скоро сдохнет. А за придурка ты ответишь.

Андрей схватил Милану за запястье и потащил за собой. Подальше от лишних глаз. Они оказались за гаражами. Под ногами валялись окурки, бутылки и использованные презервативы.

– Ну, давай. Повтори, как ты меня назвала?

– Сопляк, отброс, кусок дерьма. Выбирай что тебе по вкусу.

У Миланы закружилась голова. Какого черта она творит, подписывая своей же рукой смертный приговор. Теперь ей точно придет конец. Дура, дура.

Какая-то сила отдернула ее ватное тело назад, и обзор заслонила худенькая фигура. Ну, конечно. У Миланы не повернулся бы язык произнести все эти гадости в надежде на то, что ее ангел хранитель наконец выйдет из запоя и выполнит свои прямые обязанности. Ее мысли озвучила Кристина. Всего на короткое мгновение Милана ощутила на кончике языка всю сладость прозвучавших слов.

– Ты кто такая? – донесся неуверенный голос Андрея.

– Возможно, я буду последней, кого ты оскорбишь.

– Я и не собирался…

– Тогда извинись перед девочкой и в разбег.

– Не надо, – прошептала Милана прикоснувшись рукой к спине Кристины. Но та лишь дернулась, стряхивая ее руку.

– Перед кем? – спросил Андрей, немного прибавив уверенности в своем голосе. – Перед этой идиоткой?

Кристина влепила ему затрещину. Звук получился таким звонким, что даже Милана осмелилась выглянуть из укрытия. Андрей стоял ошеломленный и потерянный.

– Да что, твою мать, со всеми вами творится, – крикнула Кристина. – Вас что родители не учат элементарному уважению?

Андрей молчал. Это пугало Милану. Скорее всего, в его разгневанной голове рождается кровожадный план возмездия. Как только Милана переступит порог школы ей не жить. Кристина однозначно все испортила.

– Ты оглох? – Андрей помотал головой. – Тогда отвечай. Разве можно обижать девушек?

– Нельзя, – буркнул под нос Андрей.

Кристина схватила его за ухо и подвела к Милане. Андрей корчился от боли, а на глазах наворачивались слезы.

– Тогда извиняйся.

– Прости меня, Милана.

– Н-ничего с-страшного, – затараторила она. – Я нисколько не с-сержусь.

– Ладно, вали.

Кристина развернула Андрея и отвесила ему щедрого пинка под зад. Он ретировался точно подстреленный пес, ни разу не обернувшись.

– Мне крышка, – констатировала Милана.

– Я так не думаю, – возразила Кристина. – Знаешь, сколько я таких героев повстречала в учебные годы?

– Меня все равно п-прибьют. Только не п-приноси мне гвоздики. Я их не люблю.

– Завязывай. Если будет доставать, напомни этому герою как он пускал тут слезы. Я не думаю, что он захочет портить репутацию.

Милана прикинула все сказанное Кристиной. Это могло сработать. У нее на руках появился настоящий козырь. Нет. Не так. Она держала в руках начиненную справедливостью бомбу. Карающую руку Господа. Хотя нет. Это уже слишком. Бомба то, что надо.

Настроение снова взлетело до небес. Милана не смогла себя удержать и заключила Кристину в объятья. Волна новых противоречивых эмоций накрыла Милану с головой. Она послала к чертям всех своих демонов и растворилась в чуждых ей благодарностях.

– С-спасибо тебе. Ты нас-стоящая волшебница.

– Пустяки, – поглаживая Милану по голове прошептала Кристина. – А вот настоящее волшебство, еще впереди.

Милана отпрянула, вырываясь из плена приторных сантиментов и насторожилась.

– Что это з-значит?

– Скоро узнаешь.

Раскинув свои приветливые лапы их встретил просторный исполин, торговый центр.

В подобные магазины Милана редко выбиралась. Во-первых, ее смущали людные места, а во-вторых, все, что ей требовалось, легко можно было приобрести через интернет. Походы в кино она успешно заменяла прочтением книг. Ходить и глазеть на дорогие шмотки, то еще занятие, ведь папа консервативный монстр с непоколебимым упрямством. Так к чему же зарождать заранее обреченную на смерть надежду. Всевозможные кафе и забегаловки ее тоже не интересовали. И не то, что бы ей совершенно не хотелось посидеть с деловым видом над замудренным меню… Кафе – это как минимум развлечение на двоих. А кого могла пригласить Милана? Разве что Стивена Кинга. Настоящий господин Кинг довольно занятой человек, и на Милану будут косо смотреть, если она будет смеяться над шутками вымышленного.

Плавный прозрачный лифт поднял их на второй этаж. Кристина целенаправленно вышагивала впереди, а Милана, еле успевая, семенила сзади.

О каком волшебстве она говорила? Это просто торговый центр. Огромный мешок для сбора честно заработанных или кредитных денег. Отделы нижнего белья кишат ошарашенными тетками. Они дико возмущены, что лето в этом году свалилось внезапно. Они даже не успели подготовить сплошные купальники, скрывающие жировые складки, которые они тоже не успели сжечь в фитнес клубе. А великие модницы еще хуже. Они готовы перемерять одно и то же платье по десять раз на дню, в ожидании девяносто процентной скидки. А когда скидка вступает в силу, это платье прямо из-под носа уводит модница попроворнее. Остается только подкараулить ее в темном переулке с острым тесаком и убедить ее в том, что конкретно эта модель платья не подходит под цвет ее напуганных глаз. Но самое страшное это черные пятницы. На их фоне давка на Хадынке просто неуклюжая толкучка в автобусе. Одно только слово «черная», подразумевает смерть человека, задавленного тремя телевизорами с весьма выгодной скидкой.

И что тут может быть волшебного?

Деньги в шляпу, из шляпы чек. Ахалай-махалай. Вы банкрот!

Они зашли в отдел женской одежды, и Кристина с ходу принялась щелкать вешалками, как советскими счетами, сдвигая их из стороны в сторону.

– Что мы тут д-делаем? – спросила Милана.

– Как что? Выбираем тебе платье.

– У м-меня есть одежда.

Кристина приложила к ней платье, фыркнула, и повесила его назад.

– Конечно есть. Особенно то, в котором ты упала с велосипеда. Хоть сейчас на бал.

Какой еще к черту бал? Как можно вот так не спросив, залезать в душу? Гардероб – это личное дело. Милана никого не подпускала к своему сундуку с сокровищами.

– У м-меня есть и д-другие платья.

Еще одно возражение ушло в молоко. Кристина, как умалишенная, прикладывала к Милане платья одно за другим а некоторые откладывала в сторону.

Совесть:

– Так. Стоп. Нас хотят подкупить.

Здравый смысл:

– Что за чушь? Смешно, ей Богу. Тут нет никакой выгоды. Все от чистого сердца.

Неуверенность:

– Да какая разница? Ни одно из этих платьев не сделает нас красивее.

Самоирония:

– И что теперь? С таким же успехом, можешь ходить голой с тыквой на голове.

Скромность:

– Девочки, очнитесь. Вы видели, сколько стоят эти платья? Крыло от самолета и то дешевле купить.

Самоирония (хохочет):

– И на кой оно нам? С ним мы будем еще дурнее выглядеть. Голая девка в тыкве и с крылом от самолета.

Скромность(краснеет):

– Я представила эту картину. И правда смешно.

Уверенность:

– Че раскудахтались? Спорами мы нам не поможем. Платья огонь. Заверните все. Сдачи не нужно.

Неуверенность:

– Да поимей ты совесть.

Совесть:

– А что сразу меня то? На это есть самоирония.

Самоирония:

– Заткнулась бы ты.

Милана:

– Да заткнитесь вы все. Голова кругом.

– Платьев много не бывает. – сказала Кристина.

– А м-мне много и не нужно.

– Вот и я про то же. Платья могут долго умирать на этих вешалках. И ты никогда не поймешь, твое оно или нет, пока не примеришь.

– Тут в-все понятно, – возразила Милана. – П-платье не твое, п-пока ты не заплатишь за него.

– Ты не права. Сейчас я тебе все покажу.

Кристина схватила Милану за руку и поволокла к раздевалке. Она повесила платья на крючок и корректно задвинула перед собой шторку. Она должно быть понимает, что Милана ни в коем случае не разденется перед ней. Не разденется ни перед кем.

Устав возражать Милана покорно перемерила все четыре платья. Кристина ничего не комментировала, и лишь после спросила:

– Какие тебе больше понравились?

– Вот эти.

Милана указала на два понравившихся платья.

– Они тебе не идут.

– П-почему?

– Потому что ты выбрала точно такие же, как и твое испорченное.

– И что с того?

– Они слишком простые. А вот те два…Ты просто не вдохнула в них волшебство. От того и не разглядела всю их красоту.

Если бы Милана не была уверенна, что ее тетка спортсменка и сторонница правильного питания, то она бы решила, что у Кристины в сумочке, на постоянном месте жительства, обитает фляжка с коньяком. Иначе как объяснить ее треп о волшебстве?

Но делать нечего. Шторка задвинута. Эксперимент продолжается.

Через пару минут Милана вышла в легком нежно голубом платье с цветочным принтом.

Кристина подскочила к ней и развернула лицом к зеркалу.

– Что ты видишь? – спросила она.

– С-себя в п-платье которое мне не п-подходит.

– Выпрями спину.

Милана приосанилась и стала казаться выше.

Кристина завела ей волосы назад, высматривая какую-то важную деталь.

– Тут чего-то не хватает. Ага, секундочку.

Кристина распахнула свою сумочку, усердно разгребая в ней содержимое, подобно экскаваторщику, извлекающему грунт из глубокого котлована. Она выудила оттуда карандаш. Вернувшись к Милане, она снова вцепилась в ее волосы. Собрала их в хвост, закрутила на макушку и зафиксировала этим самым карандашом. Такое Милана видела только у японских гейш и понятия не имела, как это работает. Кристина выпрямилась, прищурила взгляд и прикусила нижнюю губу. Собрав в голове нужный образ, она вынула серьги из своих ушей и приставила к девственным ушам Миланы (отец категорически запрещал их прокалывать).

– О! – произнесла Милана.

Это все что она могла выдавить из себя, но Кристине этого было достаточно. Она все поняла.

Милана заворожено смотрела на девочку по ту сторону зеркала. Ей нравился этот образ. Она всегда ходила с распущенными волосами и не хотела ничего менять. Даже в самую жару. А когда теперь эти волосы забраны наверх и на ушах сверкают бесподобные серьги с изумрудными камнями… Ее лицо. Оно изменилось. Это не двойник с гордой осанкой смотрит на нее, это она сама. Она красива. По-настоящему. Прямо как те девочки, которым дарят цветы и шоколад. А ее веснушки, разбросанные по лицу как звезды по небу, делают ее еще прекраснее. Делают ее особенной и достойной если не лучшего, то хотя бы того же места под солнцем что и ее сверстниц.

– Ты прекрасна! – с восхищением воскликнула Кристина.

– Ты п-правда так думаешь?

– А разве ты со мной не согласна?

«Черт возьми, разрази меня гром, держите меня семеро. Только не те сопливые гномы, а кто-то поинтересней и покрепче.» Подобные мысли боролись за первенство в голове Миланы, желая выбраться наружу.

– Вижу, что согласна, – победно протянула Кристина. – Эти платья сделают тебя еще женственней.

Милана и забыла, что они не в салоне красоты, а в примерочной магазина. Она окинула свой образ в целом и разочарованно вздохнула.

– Это п-платье не подойдет.

– Это еще почему? Я думала, тебе понравилось.

– Очень п-понравилось. Но оно в-выше колен. П-папа этого не одобрит.

– Ах, это, – Кристина хихикнула. – Не бери в голову. Я знаю твоего старика и поэтому все продумала заранее.

– В каком с-смысле?

– Одно платье мы покупаем для тебя, второе для твоего старика.

Милана прыснула. То ли от волнения, то ли от внезапно всплывшего образа отца в пачке балерины. Кристина тоже расхохоталась, понимая, как это прозвучало. Консультанты косо посмотрели на них, веселых и свободных. Они властны покинуть магазин в любое время. А кому-то торчать здесь до самого закрытия, обслуживая потных женщин, что так и норовят скользнуть в платье на три размера меньше.

– Я не то имела в виду, – приходя в себя, сказала Кристина. – Когда я была примерно твоего возраста, предки тоже пилили меня. По их мнению, если я завернусь в пыльный ковер и выйду в таком виде на улицу, будет вообще идеально. Спорить с ними было бесполезно. Я одевала все, что они на меня напялят, но всегда украдкой выносила за пазухой и ту одежду, что по-настоящему мне шла. Я переодевалась в подъезде и уходила гулять. На обратном пути проделывалась обратно и всех все устраивала.

– П-прикольно. – завороженно согласилась Милана.

Кристина на самом деле другая. Она веселая, умная и добрая. Ей не лень возиться с подростком, проявлять всю эту заботу.

Милана еще раз взглянула на свой полюбившийся образ. Она оставит это платье и научится делать красивые прически. Научится делать волшебство! И на этот раз разобьется в лепешку, чтобы стать самой лучшей версией себя. Щелкнула вспышка, и новая цветная фотография пополнила приятные воспоминания Миланы.

Глава седьмая

Я умерла в восемнадцать

На столько дерьмово Алиса себя давно не ощущала. По крайней мере ей так казалось в данный момент. За последние двенадцать часов ее вырвало по меньшей мере раз восемь. Ей и тошнить то больше нечем, со вчера кусок в горло не лез, но организму глубоко наплевать, полный у тебя желудок или пустой. Подается спазм и, когда заканчивается даже желчь, ты изрыгаешь болезненное кряхтение. Алиса буквально почувствовала, как выплюнула свою дешевую, прогнившую душонку.

Она лежала на ужасно жесткой кровати, застеленной засаленным одеялом цвета той противной желчи. Окна закрывали плотные листы пожелтевших газет. Солнечный свет наверняка спалил бы ее раздраженные, слезоточившие глаза. И она с радостью отдала бы дар созерцание, лишь бы не видеть все то, что выгрызло из нее все человеческие чувства.

Монотонно потрескивая горела свеча. В ее свете поблескивала испарина на лице Алисы. Настойчивая лихорадка усердно колотила ее тело. Хотя она не была уверена, что это тело ее. Или в том, что это тело вообще принадлежит человеку. Выделяемый телом пот пропитал и без того грязную пижаму насквозь, и смердел так, как не способно ни одно мертвое тело.

Этот старый ублюдок обещал принести ей дозу. Он всегда успевал вовремя. Да твою ж мать, она всегда заранее предупреждала его, что героин на исходе. Но у него якобы не нашлось времени. Не прошло и месяца, как повязали их постоянного барыгу. Старику пришлось не слабо напрячься, чтобы отыскать нового. На это ушло четыре дня. Четыре гребанных дня мук и страданий. Алиса уже смерилась со своей участью и приготовилась отдать душу дьяволу. Именно дьяволу. Бог, если он есть, он мужик толковый. И ему не к чему брать под свое крыло таких отбросов. Чего не хватало, чтобы она в очередном приступе заблевала белоснежное облачко. Да и хрен с ней, с той Алисой, что чуть не померла от ломки. Вот она я здесь и сегодня.

Несмотря на то, что она хотела сдохнуть, умирать она не стремилась. Алиса любила жизнь. Не свою конечно, пропитанную болью и безысходностью, но жизнь в целом. Она любила смотреть мелодрамы, представляя себя на месте возлюбленной невесты. Замирала от прикосновений героев и особенно от их поцелуев. В свои тридцать два, Алиса бережно сохраняла целомудрие, да и на вкус никогда не пробовала мужских губ. Кто-то позавидует ее силе воли и сдержанности, в таком развращенном мире. На это Алиса лишь улыбнется и пошлет в задницу владельца подобной цитаты. Она хотела трахаться! Ни познания мужского тела, ни мандража от первого поцелуя и тем более ни предшествующих перед этим пятьдесят пять свиданий. Все это она уже проходила, запираясь в душе, и фантазируя на эту тему. Грубый, быстрый и первобытный секс – то чего она по-настоящему желала.

А если выражаться точнее, Алиса мечтала о любых отношениях с мужчиной. Но такие мечты заведомо числились пассажирами отплывшего то берегов «непотопляемого» Титаника.

Существовали некие правила, нарушение которых каралось болезненно и унизительно. Из дома ни на шаг. Стучат в дверь – не открывай. Вошел гость – прячься. Ты приведение. Тебя здесь нет. Ты умерла. Даже если в правилах появится маленькое “но”, переменам в жизни не бывать. Кому нужна наркоманка? Пусть даже и красивая. Алиса каждый свой день рождения, как могла, приводила себя в порядок. Надевала чистое платье, красилась и что-то делала со своими волосами. Хотя бы мыла их. В такие дни она себе нравилась. В остальные – нет. Обдолбавшись наркотиками ей ничего не хотелось делать. Изредка она подходила к зеркалу. Мутное отражение транслировало спутанную копну рыжих волос, землисто-серый оттенок лица и пустой безжизненный взгляд. Такой же безжизненный, как и иссохшее тело с исколотыми руками.

Вот и сейчас она лежит на этой неудобной кровати и ничего не хочет. Старик ушел вчера и обещал вернуться сегодня вечером. Вечер понятие растяжимое. И если 19:10 это еще не вечер, то дело дрянь. У Алисы имелись свои обязанности, которые категорически нельзя откладывать. Это не только важно, но и необходимо. Это поддерживало другие жизни.

Активировав аварийное питание организма Алиса медленно поднялась с кровати. Ее пошатнуло, и она села обратно, вытерла пот со лба и попыталась снова. Вторая попытка оказалась успешнее. Ноги держали ее, пусть и не твердо, но держали. Она выдохнула и, шаркая тапочками, поплелась в кухню.

Алиса чиркнула спичкой и подожгла две конфорки. На одну поставила чайник, на другую сковороду. В холодильнике она нашла четыре яйца. Одно сразу выскользнуло из рук и с издевательским шлепком плюхнулось на пол.

– Вот зараза, – выругалась Алиса.

Три других яйца успешно легли в сковороду, если не считать назойливой скорлупки, которую Алиса долго выковыривала. Она обожгла себе палец и измазала белком мочку уха. Пока жарилась глазунья, Алиса достала из раковины грязный стакан и наполнила его водой прямо из-под крана. Вкуса она не почувствовала. И дело даже не в том, что у воды нет вкуса… Вкус у воды определенно есть. Но Алиса не почувствовала и его.

Двести граммов воды и отвратительный запах жарящихся яиц сложились в подлый дуэт. Алису вывернуло так неожиданно, что она и не успела бы добежать до туалета. Жирная раковина, разинув свою пасть, забрала всю отданную из крана воду до последней капли.

Когда Алиса очухалась, ее ноздри уловили новый запах. Подгоревшая до черна яичница уже дымилась энергичным паровозом. Она бросилась к плите, выключила конфорки и разъяренно швырнула сковороду с подгоревшим нечто в мойку.

– Я придушу тебя, чертов урод, – выкрикнула она, стиснув зубы.

Голова тут же раскололась на двое, отдавая пульсирующей болью. Алиса сползла на пол и легла, прижимаясь лицом к потрескавшемуся кафелю. Она заплакала. Жгучая обида обрушилась на нее. Почему? Почему из семи миллиардов людей именно на ее долю выпала такая жизнь? Она ее не выбирала. Выбор сделали за нее. А еще у нее отняли возможность все исправить.

От таких родственников шарахаются за километр и тычут в них пальцем. Они не понимают, на сколько унизительно чувствовать себя пустым местом. Не понимают, как тяжело сохранить веру в себя, когда тебя и за человека то не считают. Такие люди проводят немое голосование, по результатам которого неуместного для них изгоняют со своего Олимпа. А не понимают они лишь по одной причине – просто не хотят понимать.

Изменить себя ей не хватает силы воли. Она пыталась. Все что она может это лежать на грязном кафеле в надежде на то, что ее сердце не остановится на этот раз. Жизнь уже очертила ее силуэт белым мелом.