Крылья

Вновь взревел двигатель, винт слился в сверкающий диск, и машину ощутимо потянуло вверх. Дима качнул ручку управления в сторону, рассчитывая выполнить широкий круг перед окончательным заходом. Стас завозился в правом кресле, вновь вцепился в сиденье, аж костяшки пальцев побелели. Ничего, потерпит.

Из здания меж тем стали выбегать люди в камуфляже, привлеченные шумом кружащего над их обиталищем самолета. Трое мужчин, все вооружены. Худощавой девичьей фигурки нигде не видно, хотя Анна и обещала встретить его на месте. Возможно, ждет в здании или куда-то отлучилась ненадолго. Как бы то ни было, разглядывать высыпавшую из ворот делегацию было уже некогда: земля стремительно приближалась.

Обороты, закрылки, скорость. Тон поющего свою протяжную песню мотора чуть изменился, стало слышно, как снаружи упруго свистит ветер, обтекая фюзеляж. Бурая поляна с клочками жухлой травы замелькала под крылом: Дима потянул ручку управления на себя, создавая посадочное положение, и тут же ощутил спиной мощный гулкий удар – колеса коснулись земли. Поверхность только сверху казалась ровной: самолет весело подпрыгнул на одной кочке, потом на другой, снова попытался взмыть в небо, однако пилот уже убрал газ до малого и осторожно нажал на тормоза. Теперь главное не переборщить, иначе шасси заблокируются, и машину непредсказуемо занесет. Прокатившись почти до самой границы пустыря, обозначенной густыми зарослями колючего кустарника, Дима развернул самолет по направлению к воротам и выключил мотор. Троица в камуфляжных куртках, поднимая тяжелыми подошвами башмаков целое облако пыли, уже торопливо бежала к ним навстречу.

– А где Анна? – спросил Дима, обернувшись к своему провожатому. Стас непристойно срифмовал слово «где», расстегнул непослушный замок привязного ремня и не терпящим возражений тоном распорядился:

– Вылезай, приехали.

Группа встречающих разделилась: двое остановились в десятке шагов, направив на вновь прибывших стволы автоматических карабинов, третий приблизился почти вплотную и замер, заложив руки за спину. Был он невысок ростом и уже не молод, смуглая обветренная кожа ярко контрастировала с белоснежной сединой волос и пушистыми, густыми, седыми же бакенбардами, делавшими их обладателя похожим на забавного мультяшного льва. Пожалуй, он выглядел бы смешно и даже комично, если бы не острые, колючие глаза, изучавшие сейчас Диму с отстраненным интересом и даже скрытой иронией.

– Меня зовут Всевед, – представился носитель роскошных бакенбардов, – добро пожаловать на тринадцатую заставу пограничного корпуса территории Клондал.

Голос у него тоже был мягкий, обволакивающий, тягучий, как патока. Говорил старик с каким-то легким акцентом, но Дима, как ни старался, не смог с ходу придумать четкую характеристику этому нюансу произношения.

– Я…

– А вы – нарушитель пунктов восемнадцать точка три и двадцать два точка один всеобщего таможенного уложения Центрума. То есть преступник. Будьте добры, покажите запястье правой руки.

Дима замялся в полной растерянности. Пограничный корпус? Застава? Клондал? Куда он, черт возьми, попал?

– Делай что говорят, – пробасил у него за спиной Стас. Дима неохотно закатал рукав. Видимо, удовлетворившись результатами осмотра, старик кивнул.

– Я вынужден вас задержать, – бархатисто и ласково протянул он, словно не сообщал об аресте, а предлагал дорогому гостю выпить чаю с конфетами, – надеюсь, это ненадолго.

Глава 3

Окна здесь были узкими, как бойницы, и потому пропускали слишком мало света. Собственно, порой им и приходилось выполнять именно такую функцию, о чем красноречиво свидетельствовали многочисленные небрежно замазанные известью выбоины на кирпичном фасаде заставы. Сейчас за стеклом и вовсе клубилась серая мгла: над пустошью бушевала песчаная буря, по словам пограничников – явление в этих широтах нередкое.

– Клорион валдарринг дол саурлен…

– Ден саурли, – поправил Диму Всевед, – это прошедшее время.

Сурганский, с его чудовищным количеством времен и артиклей, давался Диме с трудом в отличие от клондальского, откладывавшегося в памяти на удивление легко. Даже несмотря на то, что в первые дни после прохода Вратами у любого человека обостряются способности к обучению и запоминанию, в чем его клятвенно заверил начальник заставы. Грех не воспользоваться такой замечательной возможностью.

– Давай заново, – сварливо произнес старик и протянул Диме раскрытую почти посередине книгу.

– Клорион валдарринг…

Самолет пограничники не без труда закатили в дальний сарай, который Всевед почему-то называл амбаром, – поместился он туда впритык, пришлось даже временно снять ворота. Затем Димины биографические данные занесли в толстый журнал, заставили заполнить анкету на трех листах и подписать бумагу о том, что он ознакомился с таможенным уложением и впредь обязуется свято его чтить.

Первая неприятность случилась с Димой уже спустя пару часов пребывания в чужом мире – стоило ему усесться на стул, как в наступившей тишине раздался неприятный треск, и джинсы, которые он надел еще на Земле, выходя из дома, буквально расползлись по швам. Краткое исследование показало, что скреплявшая куски ткани нить была, по всей видимости, синтетической – она рвалась от малейшего прикосновения и рассыпалась в черный порошок, напоминающий толченый графит. Аналогичная участь постигла и пуговицы на рубашке: пластмасса стала вязкой, как пластилин, текла и пачкала руки. Вторая неприятность тоже не заставила себя долго ждать: стоило Диме подняться на ноги, как он ощутил, что шагает по холодному полу босиком: отклеившиеся подметки ботинок остались лежать на полу, причем, скукожившись и искривившись, они приняли такую причудливую форму, что вернуть их в исходное состояние, наверное, не взялся бы даже профессиональный сапожник. Всевед, бормоча себе под нос невнятные ругательства, порылся в подсобке и вручил ему бесформенные штаны темно-серого цвета. Ткань оказалась грубой, с жесткими и неудобными швами с внутренней стороны, а сами штаны сантиметров на десять короче, чем нужно. Зато ботинки из грубой кожи с подкованным деревянным каблуком пришлись впору, правда, издавали при ходьбе такое громкое цоканье, что со стороны казалось, будто по комнате скачет как минимум небольшой табун лошадей. Подходящей рубашки в хозяйстве у старика не нашлось, однако хлопчатобумажная ткань, даже утратив все до единой застежки, рассыпаться в прах покамест вроде бы не собиралась. Получив пригоршню разномастных металлических пуговиц, иглу и нить, Дима принялся портняжничать.

Можно смело сказать, что ему повезло: попытка переправить целый летательный аппарат в Центрум расценивалась по местным законам как экспорт запрещенных технологий, то есть преступление высшей степени тяжести. На жаргоне контрабандистов это называлось неприглядным термином «тухляк», и будучи пойманными на подобном они вполне могли поплатиться за свой проступок жизнью. Как говорится, без суда и следствия: безымянных могил на просторах высушенных солнцем пустошей Клондала хватало. Диму спасло лишь то, что контрабандисты решили использовать его втемную, не предупредив о возможных последствиях, а сам он никакого преступного умысла не имел. Ему даже не пришлось убеждать в этом Всеведа: по словам начальника заставы, пограничники давно следили за этой группой, в которую помимо Анны и внедренного агента Стаса входили еще несколько человек. Правда, раньше они запрещенными к ввозу в Центрум технологиями не интересовались вовсе, предпочитая зарабатывать по мелочам. Собственно, именно поэтому до поры до времени пограничники и закрывали глаза на их активную деятельность. Дима даже подозревал, что не безвозмездно. А вот то обстоятельство, что кто-то сумел опередить эту команду и забрать из квартиры чертежи, прихватив с собой заодно и их создателя, очень сильно расстроило и разозлило старика.

– Сурган, – неохотно начал тогда свой рассказ Всевед, – это такое государство на востоке отсюда. Индустриально развитое и с большими амбициями. Есть у меня стойкое подозрение, что твоя подруга-контрабандистка планировала переправить чертежи именно туда. Хорошо, что нам удалось сорвать эту сделку. Плохо, что кому-то повезло больше, чем ей. Если бумаги или сам конструктор попадут через границу туда, быть беде.

– Почему?

– Грядет война, – вздохнул начальник заставы, – большая война, парень. Сурганцы сейчас активно скупают технологии по всем мирам, не только у нас. Правда, не все им продают. А время играет против них. Если тамошним инженерам удастся в сжатые сроки построить по готовым лекалам мощный и легкий авиационный двигатель, топливо для которого не разлагается в Центруме, баланс сил заметно изменится. Сурган получит подавляющее преимущество, такое, что и представить сложно. Это будет мощь, которую противникам не сломить.

– Причем вы всеми силами желаете этого не допустить, – закончил за него Дима.

– А для чего мы тут, по-твоему, сидим? – хохотнул старик. – Если все начнут свободно шастать с полными рюкзаками барахла туда и обратно, порядка не жди. Недоглядишь – и к нам домой такое притащат, Хиросима с Чернобылем безобидными вечеринками покажутся.

Всевед посерьезнел, немного помолчал и добавил:

– Без нормальной авиации сурганцам в грядущей заварушке ой как несладко придется. Она им нужна, причем позарез. Вот и крутятся, как умеют…

По всему выходило, что Диме на какое-то время лучше остаться здесь. Всевед предложил ему ровным счетом два варианта на выбор: убраться на Землю прямо сейчас, чему он с нескрываемой радостью был готов поспособствовать, или же присоединиться к пограничному корпусу, написав заявление о приеме на службу. Правда, для этого кандидатуру должны были утвердить в штабе после всех проверок и формальностей, что, по словам старого пограничника, обычно занимает некоторое время. Корпус, если верить старику, постоянно испытывал дефицит толковых кадров, только принимали на службу далеко не всех.

Возвращаться не имело никакого смысла: раз уж в деле замешаны иные миры, в существовании одного из которых Дима только что убедился на собственной шкуре, полиция ему вряд ли поможет, да и дорога обратно в Центрум будет для него закрыта навсегда. Значит, начинать поиски нужно здесь. В то, что к похищению отца пограничники никоим боком не причастны, он поверил даже быстрее, чем в сам факт возможности путешествий из одной вселенной в другую: этим парням уж точно было бы выгоднее прикончить старика на месте, чтобы не множить проблем. Даже если бумаги не доберутся до покупателя, отец без труда восстановит чертежи или построит еще один образец двигателя. Как с досадой заметил Всевед, теперь им самим предстоит приложить усилия, чтобы разыскать изобретателя во что бы то ни стало. На Земле или в Центруме. Живого или мертвого. Дима надеялся, что все-таки живого. Больше всего во всей этой истории он беспокоился о здоровье отца – больное стариковское сердце могло и не выдержать подобных приключений. Нет, лучше не думать об этом.

Иными словами, альтернатив хитроглазый пограничник ему вроде бы и не оставил. Вздохнув, Дима попросил перо и бумагу. «Молодец, – одобрительно хлопнул его по плечу Всевед, – походишь пока в рекрутах, да и ребятам к тебе присмотреться надо. Все одно потом характеристику писать. В общем, осваивайся помаленьку». На чем, бишь, он там остановился? Клорион валдарринг…

Хлопнула дверь, и в помещение шагнул Стас в сопровождении второго пограничника, представившегося Диме по местной традиции кличкой Стылый. Давний знакомец поставил в угол карабин, снял и встряхнул куртку, избавляясь от забившегося под воротник мелкого песка. Стылый тут же протопал подкованными подошвами в общую гостиную, завозился возле стоявшего у стены буфета. Звякнуло стекло, забулькало.

– Ни хрена, – подвел итог их короткому походу Стас. – Паровозники говорят, не было таких пассажиров.

– И по другим заставам ничего, – шумно отдуваясь и занюхивая выпитое рукавом, добавил Стылый. – Может, в Штаб телеграфировать?

– Это успеется, – ответил Всевед. Порылся в ящике стола, достал оттуда свернутый в трубку бумажный лист, раскатал перед собой, прижав по углам чернильницей и пустым стаканом. На свет явилась испещренная множеством мелких значков и линий карта. – Значится, так, – склонился над столом старик, – мы находимся вот тут. Из нашего мира, из местности, откуда исчез отец этого молодого человека, попасть можно только сюда, в пустоши возле границы с Цадом…

Всевед обвел на карте пальцем небольшой круг.

– Отсюда похитители могли переправить его поездом вот сюда, в Антарию, или сюда, в Гранц. Однако железнодорожники утверждают, что в последние дни никого, похожего по описанию, туда не возили. Выводы?

– Я бы на их месте потащил его кратчайшим путем в Цад, – мельком взглянув на карту, произнес Стылый. – Граница тут проходит через пустошь, так что, считай, и нету ее, той границы. Если их ждали… Ну, например, вот здесь… По прямой получается меньше дня ходу. Дорог там нет, лишних свидетелей – тоже. И паровозникам платить не придется.

– Значит, там и нужно искать, – резюмировал Стас.

Всевед бережно свернул карту, убрал ее обратно в стол и обвел присутствующих внимательным колючим взглядом.

– Ну что, друзья-голубчики, придется вам вдвоем скататься в Лирмор. Стас, будешь за старшего, а мы с Рыбаком, как только он вернется, тут на хозяйстве останемся.

– А я? – подал голос Дима.

– Хрен от муравья, – в тон ему ответил давешний попутчик. – Мы со Стылым вдвоем справимся, на кой ляд еще и тебя багажом везти? Опыта никакого, языков не знаешь, Врата открыть не в состоянии.

– Там может быть мой отец, – упрямо мотнул головой Дмитрий. – И я хочу его найти.

– Стас дело говорит, – вступился за своего соратника Стылый, – только мешаться будешь.

– Всевед, ну объясните вы им! – умоляюще посмотрел на начальника заставы Дима. Тот ответил ему ехидным взглядом.

– А и вправду, мальчики, возьмите паренька прогуляться, – елейным голосом произнес старик и улыбнулся одними уголками губ, – заодно и опыта наберется, глядишь, толк какой с него выйдет.

Стас бросил на Диму испепеляющий взгляд, но промолчал.

– Пристрелят – сам будешь виноват, – обнадеживающе сообщил ему Стылый и дружески хлопнул по плечу. – Пойдем, подберем тебе кой-чего из снаряги.

Песчаная буря улеглась столь же быстро, как и началась несколько часов назад. Белесое солнце, словно приколоченное к зениту, жарило так, что с Димы ручьем лил пот, да и провожатые, видимо, в отместку за проявленную инициативу, нагрузили его рюкзаками, как вьючную лошадь. Воздух казался ужасно сухим и драл глотку, что твой наждак, пристегнутая к поясу фляжка уже опустела наполовину, но Дима решил во что бы то ни стало терпеть жажду, чтобы сэкономить воду.

Знаменитые пустоши Клондала полностью оправдывали свое название – вокруг было именно что пустынно, тоскливо и неуютно. Каменистая, с шелестом осыпающаяся под грубой подошвой почва, низкий колючий кустарник, чахлые кособокие деревца, из последних сил цепляющиеся за свою никчемную жизнь. Трава здесь почти не росла, только в тени камней местами стелилась какая-то узколистая, похожая на лишайник поросль, при виде которой на ум Диме приходило кривобокое слово «ягель». Кое-где бурая глина перемежалась серыми каменистыми выступами да осыпями красноватого песчаника, напоминавшего издалека куски застывшей лавы. Наверное, именно так должен был выглядеть типичный марсианский пейзаж в представлении литераторов конца девятнадцатого века.

Хуже всего было то, что ландшафт то нырял в пологую низину, то резко забирал вверх: ноги на подъеме вязли в перемешанном с глиной песке, точно в болоте, сбивали дыхание, выжимая вместе с потом остатки сил. Широкополая панама цвета хаки, прикрывавшая глаза от обжигающих солнечных лучей, уже давно стала мокрой. Дима, стиснув зубы, терпел.

– Если поднажмем, до заката будем на месте, – бросил ему Стылый, взбираясь по сыпучему склону очередного холма. Стас, очутившийся наверху чуть раньше, внезапно замер на месте, предостерегающе подняв руку, Дима от неожиданности едва не налетел на его коренастую спину. Пограничник вскинул карабин, приник к оптическому прицелу, чуть поводил стволом из стороны в сторону. Стылый, последовавший было его примеру, хмыкнул, опустил оружие и вдруг протянул его Диме. Показал заскорузлым пальцем направление.

Сначала в непривычном для глаза окуляре он не различил ничего. Те же камни, песок, приземистый кустарник. Потом меж двух округлых валунов ему почудилось какое-то движение, и он наконец разглядел в прицеле… нечто.

Большая собака или гиена. Шерсть серая, с бурой подпалиной, почти сливающаяся по цвету с окружающим пейзажем. Нет, все-таки для собаки движения какие-то странные: встревоженно застывая, существо опускалось на четвереньки, но как только решало вприпрыжку перебежать на другое место среди камней, все же принимало почти вертикальное положение. Сначала Дима разглядел длинный подвижный хвост, а потом существо оглянулось, прежде чем окончательно сгинуть в близлежащем овраге. Мордочка у него была живая, почти разумная, обезьянья.

– Мартыш, – прокомментировал Стылый, – живут тут такие в горах. В долину, правда, спускаются редко.

– Идемте, не на что там смотреть, – мрачно поторопил их Стас, закинув карабин за спину.

Хуже всего в длительных походах ничего не знать о конечной цели путешествия. Солнце уже клонилось к западу, когда Стас, взобравшись на вершину очередной гряды, снял с плеча и опустил на землю оружие и рюкзак. Обессиленный Дима буквально повалился рядом и лишь спустя минуту, оглядевшись, увидел в сотне шагов впереди причину привала: опираясь на невысокую насыпь, равнину пересекало железнодорожное полотно, по всей видимости, то самое, которое он заприметил с воздуха еще накануне утром.

– На, глотни. – Стылый заботливо протянул ему фляжку, из которой явственно тянуло чем-то крепким и высокоградусным. Дима с благодарностью кивнул, отхлебнул, поморщившись, – сил на лишние слова уже почти не осталось. Как и у любого городского жителя, непривычного к долгой ходьбе, у него предательски ныли ноги. Дима привалился к рюкзаку, вытянув натруженные ступни в надежде, что боль наконец стихнет.

Вспомнилась Анна. Славная девчонка, даже отцовские бумаги хотела не украсть, а скопировать. Интересно, где она сейчас? Всевед вроде бы говорил, что из одной географической точки Земли можно попасть лишь в строго ограниченное пространство на территории Центрума. Наверное, ждет до сих пор в условленном месте, даже не подозревая, что ее товарищ-проводник, которому она доверяла, работает на пограничную стражу. Стоп, а ведь это означает, что пограничники прекрасно осведомлены о точке рандеву, где самолет ждали контрабандисты. Не туда ли отправился накануне вечером, прихватив двухдневный запас еды и автомат Калашникова, четвертый обитатель заставы по кличке Рыбак? От этой мысли Диме стало по-настоящему неуютно.

– Ты это, – прервал его невеселые рассуждения Стылый, – когда поезд подойдет, лишний раз не высовывайся. И на всякий случай молчи.

– Почему? – устало поинтересовался Дима.

– Железная дорога – единственный доступный массовый транспорт в Центруме, – принялся объяснять пограничник. – Не станет железных дорог, и тут же замрут все грузоперевозки. А экономика тут и так на ладан дышит. Поэтому паровозники считают себя этакой отдельной кастой. Элитой, блин. Так что договориться с ними непросто.

– Но можно?

– А то. Они, парень, тоже жрать иногда хотят и деньги страсть как любят. Ну и с пограничной стражей у них вроде как негласный уговор… Ладно, отдыхай пока.

О приближении поезда их предупредил показавшийся над горизонтом дымок, сизо-красноватый в лучах заходящего солнца. Дима поднялся на ноги, вспугнув юркую серебристую ящерицу, ртутной каплей скользнувшую меж камней, но, повинуясь жесту Стылого, вновь уселся на землю. Стас тем временем спустился к насыпи, встал в нескольких метрах от железнодорожного полотна и поднял вверх руку.

Поезд словно сошел с телевизионного экрана, на котором крутили вестерн из жизни Дикого Запада. Небольшой круглобокий паровоз, натужно пыхтя, тащил за собой груженный углем тендер, за которым тянулась вереница одноосных товарных вагонов. Приблизившись к замершей возле насыпи фигуре, паровоз удивленно присвистнул, выпустил из-под колес облачка белесого пара и заскрежетал тормозами, останавливаясь. Сначала из узкого окна паровозной кабины высунулся облупленный ствол винтовки, затем показалась чумазая, перепачканная сажей голова в черном картузе. Стас что-то сказал машинисту, выслушал ответ, затем закатал рукав и повернул руку так, чтобы ее было видно из оконного проема. Машинист высунулся оттуда по плечи, поплевал на палец, зачем-то поскреб запястье Стаса грязным ногтем, и только после этого винтовочный ствол убрался внутрь.

– Что это за ерунда? – поинтересовался Дима, кивнув в сторону насыпи. – Какая-то местная традиция?

Вместо ответа Стылый задрал собственный рукав – на смуглой коже запястья отчетливо виднелась небольшая татуировка в виде черного круга не то с крестиком, не то с буквой «Х» внутри.

– Что-то типа опознавательного знака пограничника, – пояснил он, – вывести нельзя, подделать, конечно, можно, но фальшивку опытный человек распознает запросто. А в камуфляжных штанах тут кто угодно разгуливать может.

Дима вспомнил, что у Анны тоже имелась похожая татуировка – правда, круг на ее руке был почему-то заштрихован. Что это – специальный знак, по которому опознают друг друга контрабандисты? Спрашивать он все-таки не решился. Тем временем Стас, видимо, договорившись и расплатившись с железнодорожником, подал им сигнал рукой.

Вагон, в который определил их начальник состава, оказался почтовым – прямо по его центру от торца до торца тянулась длинная деревянная скамья, а вдоль стен громоздились тяжелые металлические стеллажи с отсеками, доверху заполненными стопками писем и горами перевязанных бечевой посылок. Над потолком вагона высилась остекленная башенка-надстройка, видимо, специально предназначенная для того, чтобы сортирующему корреспонденцию почтальону доставалось больше света. Под ней болтался массивный масляный фонарь. Пахло сургучом, мазутом и горящим углем – этот домашний, теплый запах напомнил Диме детство, школьные каникулы, которые он проводил в деревне у бабушки. Кипящий на столе самовар распространял в точности такой же терпкий смоляной запах.

Издав протяжный свисток, поезд лязгнул металлическими сочленениями и тронулся в путь, неторопливо ускоряя бег. Стас завозился в полумраке, расстегнул куртку и повалился на скамью, положив под голову рюкзак. Стылый затеплил фонарь, и вокруг него в сгущающихся сумерках тут же начала виться мелкая мошкара, бессильно пытаясь пробиться к пламени масляного фитиля сквозь закопченное стекло. Дима тоже прилег на теплую доску скамейки, прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал под убаюкивающее покачивание вагона и ритмичный перестук колес.

Утро началось с несильного, но весьма болезненного удара тяжелым башмаком по еще не переставшей ныть после вчерашнего марш-броска ноге. Грубоватый голос Стаса произнес:

– Вставай, летун. Прибываем.

Дима с трудом разлепил глаза. Сквозь скудное остекление башенки лился неяркий утренний свет, а сам вагон по-прежнему катился куда-то, громыхая на стыках рельс. Тело затекло после долгого лежания на неудобной жесткой скамье, тянуло в пояснице. Дима тяжело поднялся на ноги, прошелся вдоль забитых почтой стеллажей туда-сюда, замер в нерешительности.

– Ты чего? – спросил Стылый, с аппетитом уплетая извлеченный из рюкзака сухой кукурузный хлеб.

– Отлить бы…

– Там, в торце, дверь над сцепкой, – кивнул головой он. – Не свались только.

Дверь поддалась легко, в лицо ударила упругая струя свежего прохладного воздуха, казавшегося влажным и по-особенному чистым после застоявшейся атмосферы вагона. Поезд прогрохотал по ажурному мосту, перекинутому через широкую желто-зеленую мутную реку, затем вдоль железнодорожного полотна потянулись однообразные приземистые крыши складов и пакгаузов. В отличие от пустынного Клондала здесь в изобилии росли деревья – невысокие, но широколистные, с толстыми, узловатыми стволами.

– Ты чего застрял там? – окликнул его Стылый. – Давай пожри маленько чего бог послал.

Бог послал несколько кусков сухого хлеба и запечатанный в фольгированную банку куриный паштет явно земного происхождения. Нехитрый завтрак Дима проглотил с удовольствием, благо желудок уже недвусмысленно подавал сигналы бедствия. Меж тем поезд, зашипев и заскрипев тормозами, явно сбавил ход и наконец остановился вовсе, лязгнув на прощание сцепными механизмами.

– Не отставай, – скомандовал Стас, накидывая на плечи рюкзак, – по сторонам глазеть потом будешь.

Поглазеть было на что. На первый взгляд вокзал казался вполне обыкновенным, непримечательным вокзалом небольшого провинциального города – в глаза бросалось лишь отсутствие тянущихся над рельсами электрических проводов да высокие горы угля, наваленные на огороженной деревянным забором площадке за платформами. Потом Дима заметил несколько нависающих над путями изогнутых металлических труб, напоминающих гигантский водопроводный кран. Под одним из таких кранов как раз стоял паровоз: на узкой площадке, расположенной по периметру цилиндрического корпуса локомотива, хозяйничал голый по пояс человек. Второй железнодорожник по его команде принялся качать торчащий из основания трубы тугой рычаг – и в открытый сверху технический люк паровоза полилась тугая струя воды. По перрону сновали люди, бородатый мужик в грязном сером фартуке размеренно шаркал метлой вдалеке, несколько угрюмых грузчиков в спецовках прикатили откуда-то грохочущую тележку и принялись выгружать из соседнего вагона переложенные соломой фанерные ящики. Окружающий мир жил своей собственной, обыденной повседневной жизнью.