Крым. Ханы, султаны, цари. Взгляд на историю полуострова участника Крымской кампании

Томас Милнер

Крым. Ханы, султаны, цари. Взгляд на историю полуострова участника Крымской кампании

Thomas Milner

THE CRIMEA

ITS ANCIENT AND MODERN HISTORY

The Khans, the Sultans and the Czars

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Центрполиграф», 2015

От автора

Представляя на суд читателей эту книгу, я хочу подчеркнуть, что в мои намерения не входило подробное описание событий нынешней войны (то есть Крымской войны 1850-х годов. – Пер.) или критика того, как она велась. Я хотел только создать иллюстрации к ее событиям и перечислить в хронологическом порядке основные вехи истории полуострова, который в прошлом был знаменит, затем забыт и вдруг опять приобрел известность как место, специально выбранное западными государствами для битвы против России. Подобного случая еще не было в истории: на таком малом пространстве собрались армии пяти великих правителей – королевы, императора, короля, султана и царя, принадлежавших к четырем ведущим религиям Европы – протестантской, римско-католической, магометанской и греко-российской.

К сожалению, описание Керченского музея нужно читать как рассказ о том, чего больше нет: все его экспонаты – реликвии древних милетских греков – уничтожены. Очевидно, это сделали турки и зуавы.

Глава 1

Крымский полуостров и его прибрежные воды

Каким бы ни оказался политический итог происходящей сейчас войны, она уже привела к одному результату, которого не планировала ни одна из воюющих сторон: наши познания в географии стали лучше и шире. «Милорды» Адмиралтейства внесли немало исправлений и подробностей в свои карты Балтийского и Черного морей благодаря работе гидрографических судов наших эскадр. Теперь им знакомы местоположение, очертания, свойства и опасности многих узких заливов и маленьких бухт, которые раньше были совершенно неизвестны или неточно нанесены на карту. Кроме того, немало людей из образованных слоев общества просветились относительно многих местностей и смогли ясно представить себе очертания и свойства мест, о которых раньше знали лишь понаслышке. А названия стран и местностей, морей, берегов, рек, проливов и островов стали частью повседневной речи десятков или даже сотен тысяч людей, которые совершенно не знали их восемнадцать месяцев назад. Кто не слышал и не говорил о Крыме, о Севастополе и Балаклаве, Перекопе и Евпатории, Инкермане и Альме? Аристократы в своих дворцах, дворяне в своих залах, крестьяне у своих очагов, ремесленники за своей работой, жители хижин на далеких пустошах и рыбаки на мрачных берегах – все слышали и повторяли эти названия и прекрасно понимали их смысл. Но для очень большой части этого сообщества еще недавно край, о котором они говорят, был совершенно неизвестной землей. Если бы тогда кто-то упомянул про Севастополь, это была бы трудная тема разговора для хозяина фермы, где зашла о нем речь, и для его собеседника-конюха. А ведь теперь они имеют достаточно знаний, чтобы свободно говорить о короле или королеве, о мужчинах или женщинах, рыбе, мясе или дичи. Газетные репортажи о передвижениях флотов, переходах армий, повседневной суете военных лагерей, о суровости боев и усилиях, которых они требуют, а также дешевые карты районов боевых действий стали для этих людей учителями географии.

Пока жители Западной Европы таким образом расширяли свои познания о восточноевропейских странах, их восточные соседи пользовались тем же преимуществом относительно их самих – хотя бы в малой степени. Никогда со времен Готфрида Буйонского в окрестностях Константинополя не видели такого множества европейцев, как при проходе англо-французских флотов и армий через Босфор. Это зрелище заставило много раз воскликнуть «Машалла!» – «Аллах велик!» – турок, сидевших скрестив ноги и бесстрастно потягивавших кофе или куривших чубук. Можно также предположить, что попутно эти турки узнали что-то и о родных краях своих западных помощников. Подданные его высочества султана не были знамениты достижениями в географии. Даже члены Дивана не раз проявляли в этом смысле забавное невежество. Фон Хаммер рассказывает, что в 1800 году он был переводчиком в Константинополе и, когда поступило предложение прислать на помощь Порте английские войска из Индии, великий визирь решительно отрицал возможность такого предприятия, не зная, что из Индийского океана есть водный путь в Красное море. Сэр Сидней Смит с великим трудом убедил его, что эти два моря связаны между собой, показав карты и представив другие убедительные свидетельства. А еще раньше, в 1769 году, когда русский флот впервые совершал плавание вокруг Западной Европы с намерением действовать против турок в Греческом архипелаге, Диван просто отказывался верить звукам выстрелов его тяжелых орудий и вполне серьезно утверждал, что между Балтикой и Средиземным морем нет прохода! Когда это неверие немного пошатнулось, Диван обратился к австрийскому правительству с просьбой не дать этим кораблям пройти и через Триест и Адриатику! Теперь советники султана лучше знакомы с картой Европы, поскольку уже примерно полвека опасности, угрожавшие Османской империи, заставили их обратить внимание на Европу, в особенности на места проживания западных народов и на средства, которыми те располагают. Нынешняя гигантская битва, должно быть, просветила на этот счет больше восточных умов. Чтобы быть честным, автор должен отметить, что правители с Босфора были не единственными людьми на подобных должностях, плохо знавшими географию. Еще на нашей памяти наше собственное министерство по делам колоний выпустило в свет документ – вероятно, работу новичка, который получил свое место не по заслугам, – где одна из подчиненных нам территорий на Южноамериканском материке была названа вест-индским островом.

Поэтому автор посчитал уместным предварить общий обзор истории Крыма кратким описанием физической географии этого полуострова.

Крым, который раньше назывался Крымской Татарией, а в более отдаленные времена Херсонесской Таврикой – это полуостров на северном берегу Черного моря, часть материковой земли Южной России, выступающая в морские воды. Он является частью крайнего юго-восточного угла Европы. Эта местность, которая теперь знаменита в нашей истории, расположена между 32 градусами 45 минутами и 36 градусами 39 минутами восточной долготы и 44 градусами 40 минутами и 46 градусами 5 минутами северной широты. Таким образом, он лежит в тех же широтах, что север Италии и юг Франции. Он тянется более чем на 130 миль с севера на юг и на 170 миль с запада на восток, но вторая цифра включает в себя узкую длинную полосу земли, которая простирается в восточном направлении от основного полуострова. Его общая площадь равна примерно 10,050 квадратной мили.

Средневековые путешественники иногда называли Крым островом Кафой по имени города Кафы, стоявшего на его восточном берегу, и потому, что Крым почти является островом. Вполне вероятно, что когда-то он и в самом деле был полностью отделен от материка, то есть был настоящим островом. Так считали Страбон, Плиний и Геродот, и форма перешейка, который связывает полуостров с Европейским материком, подтверждает их предположение. Перешеек Перекоп, о котором идет речь, – его длина примерно семнадцать миль, а ширина пять, – так низок, что наблюдателю, стоящему в центре этой полосы суши, кажется, что море с обеих сторон выше уровня земли и что достаточно будет даже слабого толчка от ветра, чтобы эти воды слились вместе. В очень давние времена греки укрепили перешеек, который в их географии назывался Тафрос. Это слово означает «ров», то есть указывает, что в этом месте были укрепления. Похоже, что по соседству с ним был и город, тоже называвшийся Тафрос. Ров шел от моря до моря, и через равные промежутки над ним были построены башни, стража на которых старательно охраняла его, чтобы не дать варварским племенам вторгнуться на полуостров. С тех пор перешеек много раз укрепляли подобным же образом и в том же самом месте. А населенный пункт, когда-то носивший имя Тафрос, позже стал называться Ор-Гапи, что значит Царские Врата. Величественное название этой скромной татарской деревни указывало на то, что в этом месте можно было пройти в Крым по мосту, переброшенному через ров, через сводчатые ворота под одной из башен. И наконец, Россия дала ему нынешнее название Перекоп, означающее ров между двумя морями. Сам ров, широкий и глубокий, существует и теперь, хотя сильно обветшал, другие же укрепления не готовы для обороны.

На полуострове есть еще три похожих, но менее крупных участка земли. Один из них – уголок суши на его юго-западном побережье. ограниченный морем и линией, проведенной от дальней оконечности основной гавани Севастополя до Балаклавской бухты. Эта местность носила у древних название Гераклейский Херсонес, а иногда ее называли Малым Херсонесом, в отличие от Большого Херсонеса – основной территории полуострова. С этим краем связаны многие поэтические и исторические памятные события давних времен, а теперь он на протяжении более чем шести месяцев привлекал к себе внимание всего цивилизованного мира. В него входят южная часть Севастополя, лагеря, батареи и окопы армий союзников, а также поля, где совершали свои подвиги те, кто сражался в боях у Балаклавы, и где происходила кровопролитная битва под Инкерманом. Второй из малых полуостровов – Керченский, на востоке Крыма. Он был хорошо знаком древним афинским купцам и оставил о себе память в истории как место, где в течение восьми веков находилось Боспорское царство. Этот полуостров расположен между Азовским и Черным морями, его длина с запада на восток около 80 миль, а средняя ширина с севера на юг 24 мили. Он соединен с остальной частью Крыма перешейком чуть больше 10 миль в ширину, поверхность которого совершенно ровная и плоская. Третий малый полуостров интересен своей формой: это узкая полоса земли, которая протянулась на север возле Арабата, ее длина 70 миль, но ширина часто бывает не больше четверти мили. Она отделяет Азовское море от его залива, Гнилого моря, и расположена очень низко над их уровнем. Эти два моря связаны между собой у северной оконечности этой косы Геначеским (правильно: Генический. – Пер.) проливом. Слово «пролив» звучит немного хвастливо: из-за своей малой ширины – всего 100 ярдов – этот водный путь больше похож на искусственный канал. Здесь стоит мост, который связывает полуостров с материковой Россией, и этим путем осуществляется основное сообщение между восточной частью Крыма и материком. Дорога идет по узкой дамбе, на которой для удобства путешественников размещены несколько почтовых станций. Эта необычная возвышенность состоит частично из более или менее уплотненного ракушечного песка. Кроме почтовых станций по ней то тут, то там разбросаны крестьянские хижины.

Черное море омывает Крым с запада и юга; поскольку на этом море не бывает приливов и отливов, воды его почти полностью замкнутых сушей маленьких бухт похожи на озерные. Само оно отличается большим размером, компактной формой и почти ничем не разрываемой поверхностью: однообразие его водной глади нарушают только один маленький остров возле устья Дуная и две скалы около берегов Крыма. Его максимальная длина с востока на запад составляет примерно 690 миль, а максимальная ширина с севера на юг, между Одессой и Константинопольским проливом, равна 390 милям. Между южной оконечностью Крыма и Синопом, расположенным напротив нее на другом берегу, в Малой Азии, море сужается до размера чуть меньше 160 миль. В восточном направлении оно тянется на 300 миль, но ближе к концу становится эже. Его воды занимают площадь примерно в 180 000 квадратных миль – больше, чем Балтийское или Каспийское море, но меньше, чем Северное. Общая площадь его бассейна, куда входят земли, вода с которых стекает в Днестр, Днепр, Буг, Дон, Кубань и другие реки, немногим меньше 1 000 000 квадратных миль. Сюда входят около трети Европы и небольшая часть Юго-Западной Азии. Длина побережья более 2000 миль. Полибий писал, что расстояние по диагонали через море от Фракийского Босфора до Босфора Киммерийского, то есть от Константинопольского пролива до пролива Керченского, равно 500 римским милям. Эта цифра очень точна и доказывает, что у древних существовал более точный, чем мы обычно считаем, способ определять расстояние, пройденное кораблем. Они сравнивали его по форме со скифским луком, уподобляя южный берег тетиве, а остальную часть самому луку. Сходство приблизительное, но все же достаточно точное. Из-за огромного количества осадочных пород, принесенных северными реками, Полибий рискнул предсказать, что Черное море в будущем обречено стать непригодным для судоходства, а возможно, вообще превратится в сушу. Но его большая глубина в сочетании с мощным и постоянным потоком воды, идущим через Константинопольский пролив, всегда сможет справиться с осадочной почвой, принесенной реками, и море не придет к такому концу – хотя идет образование новых участков суши возле устьев рек. Во времена греческих географов на расстоянии одного дня плавания от Дуная существовала большая отмель длиной в тысячу стадиев, на которой часто по ночам застревали суда моряков. Но сейчас нет никаких ее следов. Вероятно, за девятнадцать или двадцать веков земли возле устья накопилось так много, что бывшая отмель, когда-то находившаяся на расстоянии тридцать или сорок миль от берега (примерно столько мог проплыть за день древний корабль), стала частью суши. Вода в Черном море не такая соленая, как в Средиземном, но намного солоней, чем в Балтийском, несмотря на большое количество пресной воды, поступающей из рек, и на постоянное вытекание из него воды через Константинопольский пролив. Чтобы объяснить это, некоторые географы предположили, что существует подводное течение от архипелага через Дарданеллы и оно подсаливает воды, с которыми под конец смешивается. Но достаточным и более удовлетворительным объяснением является изобилие соли на северных берегах. Должно быть, часть этой соли постоянно просачивается в море.

Этот расположенный в глубине материка огромный водоем был известен под разными именами, в том числе – противоположными по значению. Латинские писатели часто называли его просто Pontus, то есть море. Греки в самом начале его истории именовали его Axenus – «негостеприимный». Вероятно, это имя досталось морю из-за штормов, которые часто случаются на нем в некоторые периоды года и были грозной опасностью для робких и неумелых моряков, а также из-за варварских нравов народов, живших на его берегах: некоторые из этих северных скифских племен даже слыли людоедами. Позже, основав свои колонии на этом побережье, греки заменили это название на более благоприятное Euxinus – «гостеприимное», «дружелюбное к чужеземцам», – чтобы воздать хвалу своим цивилизованным манерам и привлечь туда новых поселенцев. Но плохая репутация – все равно, справедливо она приобретена или нет, – крайне прилипчива. Несмотря на перемену названия, старая поговорка о собаке, которой один раз дали плохое имя, в этом случае оправдалась: люди были упрямы и относились к «Гостеприимному морю» так же плохо, как раньше к «Негостеприимному». И до сих пор у них сохраняется впечатление, что в характере этого моря есть что-то особенно скверное, чего нет у других морей. Его современное имя лишь укрепило это представление.

Нынешнее название Черное море впервые появилось у турок (на их языке оно звучит Kara-dengis). Оно не вызывает приятных мыслей, и в его стойкости нет ничего особенного. Названия морей и берегов, как правило, присваивались им весьма произвольно и на основе лишь части их свойств, причем таких, которые есть не только у мест, именами которых они стали. Белое море не белей, чем залив Баффина; Багряное море (так раньше испанцы называли Калифорнийский залив. – Пер.) не более розовое, чем Левант; Красное море не красней, чем Персидский залив, а Тихий океан бушует так же грозно и так же часто, как Атлантический. Такие неудачные определения приносят несчастье: в начале жизни человека они производят на его сознание впечатление, которое приобретенные позже знания могут исправить, но редко уничтожают полностью. Турки и другие восточные народы привыкли называть словом Kara – «черный» стоячие воды, которые обычно бывают темного цвета, а быстро текущие горные ручьи называют «белыми», поскольку их вода, как правило, прозрачная. Но Эвксинское море темно-синее и полная противоположность сонным морям.

Однако на Востоке часто называют «черными» бурные реки и воды, переправа через которые трудна или опасна, – так же как злодеев, которые страшны для своих сородичей. В Османской империи есть много Карасу – «черных вод», и так же много было в ее истории великих визирей, пашей и сераскиров, которые, как живший в начале ее существования Кара Чалиб Чендерели (Chalib Chendereli), приобрели дурную славу и получили такое же прозвище.

Точно так же зловещее выражение «Черное море» могло применяться в переносном смысле и означать подлинные или предполагаемые опасности для плавания, зимние бури и туманы в начале весны и в конце осени. Но до последнего времени по этим водам никогда не плавали опытные и достаточно умелые моряки; внутренние моря Великобритании при таких обстоятельствах тоже имели бы большие права на мрачные названия.

Ни одну часть земного шара не ругали так, как области возле Эвксинского, оно же Понтийское, оно же Черное, моря. Два античных автора – Овидий и Тертуллиан, поэт и служитель церкви, пространно рассуждали о недостатках этого края – особенно Овидий, который несколько лет провел на западном берегу этого моря. На пятьдесят первом году жизни он был выслан из Рима указом императора Августа – вероятно, за то, что не мог держать язык за зубами и сплетничал о каком-то придворном скандале. В этом постановлении ему было приказано жить в городе Томы – колонии милетских греков возле устья Дуная; в те дни это была самая дальняя граница цивилизованного мира. Овидия отправили туда так же бесцеремонно, как многих неосторожных болтунов отправляли по этапу из Санкт-Петербурга в Сибирь. Он добрался до места назначения зимой, проплыв по бурным морям, и умер на девятом году своего изгнания. Поэт любил вино, бани, духи, фрукты, цветы и дорогие удобства, и приговор обрушился на него как удар грома. Никогда человек не принимал свою судьбу в более печальном настроении. Его Tristia («Скорбные элегии») и «Понтийские письма» – короткие стихотворения, присланные друзьям, – полны смиренных малодушных просьб об отмене приговора и детских жалоб на все – землю, воду и небо, климат, почву, воздух и людей. Овидий писал: «Я живу под небом края мира. Увы! Как близок от меня край земли!» Страну, где он вынужден жить, поэт ругает такими словами: «Ты самая невыносимая часть моего несчастного изгнания. Ты никогда не ощущаешь весны, украшенной венками из цветов, и не любуешься обнаженными телами жнецов. Ни одна осень не протягивает тебе плотные гроздья винограда, но все времена года сохраняют сильный холод. Ты сковываешь море льдами, и часто в океане рыбы плавают, замкнутые в покрытой льдом воде. У тебя нет ручьев, кроме потоков воды, почти такой же соленой, как море, о которой неясно, утоляет она жажду или усиливает. На открытой местности растет мало деревьев, и те не сильные; и на суше можно видеть точное подобие моря. Ни одна птица не щебечет свой напев – разве что случайно бывает это в далеком лесу. Горькая колючая полынь растет на бесплодных равнинах, и этот урожай своей горечью подходит для места, где он растет».

Если в первой части описания есть хоть какая-то доля правды, то со времени Овидия климат в этом краю изменился к лучшему. Вторая часть отрывка точно описывает степную растительность и внешнее сходство степи с морем.

Об обычной понтийской зиме Овидий рассказывает так:

«Снег глубок, и, пока он лежит, его не растапливают ни солнце, ни дождь. Борей делает его твердым и вечным. Поэтому, когда прежний лед еще не растаял, за ним уже следует новый, и во многих местах лед часто держится два года подряд. Сила северного ветра так велика, что, когда он пробуждается, набирает такую силу, что способен сровнять с землей высокие башни и унести крыши. Жители этих мест слабо защищаются от холода шкурами и ткаными штанами, оставляя открытым из всего тела только лицо. Часто их волосы, если шевелятся, звенят от висящих на них сосулек, и белая борода блестит от образовавшегося на ней льда. Жидкое вино становится твердым и сохраняет при этом форму сосуда; так что они глотают жидкость не глотками, а кусками, которые им подают. Почему я должен упоминать о том, как замерзшие реки становятся твердыми и как из ручьев выкапывают ломкую воду? Сам Дунай, который не эже, чем река, несущая на себе папирус, и в течение многих месяцев сливается с просторным океаном, замерзает, когда ветра делают твердыми его лазурные струи, и его воды катятся к морю под крышей изо льда. Там, откуда ушли корабли, люди теперь ходят пешком, и копыто коня ударяет по водам, затвердевшим от холода. Сарматские быки тянут неуклюжие повозки по этим диковинным мостам, а под ними течет вода. Я видел замерзшее просторное море, покрытое льдом, и скользкая корка покрывала его неподвижные воды. Я шел по затвердевшему океану, и поверхность воды была у меня под ногами, но они не намокали». С поправкой на поэтическое преувеличение мы все же можем считать этот отрывок свидетельством в пользу подтвержденного другими фактами предположения, что климат большей части Европы в прошлые эпохи был намного суровей, чем сейчас. Ведь в наше время только самые северные порты Черного моря, а также Керченский пролив и Азовское море замерзают каждый год. Шекспир в своей трагедии «Отелло» упоминает «ледяное течение Понтийского моря», и в то время даже Константинопольский пролив соответствовал этому описанию. В 401 году от Рождества Христова крупные участки Эвксинского моря сильно замерзли, а когда погода изменились, мимо Константинополя плыли такие громадные ледяные горы, что горожане испугались. В царствование Константина Копронима случилась такая суровая зима, что люди ходили по льду из Константинополя в Скутари. Теперь и первое, и второе события были бы чем-то совершенно из ряда вон выходящим.

Церковный деятель еще больше, чем поэт, виновен в преувеличении недостатков Понтийского края. В своей речи против еретика Маркиона Тертуллиан создал вот этот непревзойденной образец литературной клеветы:

«Этот путь, который называется Понт Эвксинский – Гостеприимное море, – лишился всех милостей, и самое его имя стало насмешкой над ним. День никогда не бывает ясным: солнце никогда не светит охотно. Существует только один вид воздуха – туман. Весь год дуют ветры, и каждый ветер прилетает с севера; жидкости бывают жидкими только перед огнем; лед перегородил реки; горы стали выше от куч снега; все окоченело и стало жестким от холода. Теплом жизни там наполнена одна лишь жестокость – я имею в виду ту жестокость, которая наделила этот край легендами о жертвоприношениях тавров, о колхидской любви и о кавказских пытках. Но самое варварское и скверное в Понте – то, что он породил на свет Маркиона. Этот человек более дик, чем скиф, более непостоянен, чем дикий житель кибитки, более бесчеловечен, чем массагеты, более дерзок, чем амазонки, темней, чем туман, холодней, чем зима, его нервы более хрупки, чем лед, он более вероломен, чем Дунай, и движется к своей цели более стремительно и безудержно, чем стремятся вверх Кавказские горы». Раз по миру ходили такие описания Эвксина, это море легко могло стать нелюбимым повсюду и быть в представлении народа чем-то вроде огромного Стикса – местом, где могут плавать по морю только кентавры, а бывать на берегах – только сатиры.

Правда в том, что у Черного моря есть свои особые опасности и недостатки, как и у большинства других провинций империи Нептуна. Зимой и в дни равноденствий на это море часто налетают сильнейшие бури с севера; сопровождаются ослепляющим снегом – сухим или мокрым. Весной и осенью здесь часто бывают густые туманы, и легкий ветер собирает поверхность моря в складки, создавая не опасные, но беспокоящие людей волны. Но в течение многих месяцев года Черное море прекрасно подходит для судоходства. Глубина его почти везде большая, поэтому даже самые крупные суда могут идти близко от берега, и им не мешают ни мели, ни острова; оно предоставляет судам много свободного места и имеет несколько прекрасных гаваней. Но до последнего времени государства, которые владеют его берегами, не делали ничего или делали мало, чтобы повысить безопасность приплывающих к ним моряков. На побережье длиной более чем в 2000 миль есть не больше двадцати маяков. Карт было мало, и по большей части они были неточными, а большинство матросов были бы «сухопутными моряками» для мореходов, привыкших плавать вокруг мыса Горн. Турок во время шторма делает все, на что способен, но мало пользуется картой или компасом и примиряется с катастрофой как с неизбежным приговором «кисмета», то есть судьбы. Русские команды судов, плавающих вдоль берега, не намного опытней. При плохой погоде начинают обычно с того, что выбрасывают за борт все предметы, которые можно сдвинуть, а если положение не улучшается, применяют второе и последнее средство – падают на колени перед образами святых, отдавая корабль на волю святого Николая или святого Александра Невского. Рассказывают, что один английский капитан, подплывая к Дарданеллам, встретил судно, которое шло из Крыма, и хозяин этого судна спросил у англичанина, где он находится. Оказалось, что поднятые ветром волны несколько дней носили его то в одну сторону, то в другую, затем вынесли из Черного моря через Босфор, Пропонтиду и Дарданеллы, и теперь он совершенно не мог определить свое местоположение. Немного лет прошло с того времени, когда о некоторых русских военных кораблях ходила дурная слава, что их команды умеют водить суда только при хорошей погоде и ровном море, потому что у большинства офицеров и матросов при сильном ветре всегда начиналась морская болезнь. Рассказывают, что однажды, когда один русский адмирал находился на корабле между Севастополем и Одессой, он и его офицеры полностью сбились с пути и флаг-адъютант, увидев на берегу деревню, предложил сойти на берег и спросить дорогу. Хотя в этом утверждении есть доля злой шутки, правда то, что до последнего времени Эвксин обвиняли во многих несчастьях, причиной которых было просто недостаточное владение мореходным искусством.