Короткие повести. Повести

4

Ожидание инспекторов, процедура освидетельствования, проблема доставки битой машины в гараж, – все эти события мешали подумать о несчастной малышке.

А дома картина аварии вспомнилась во всех деталях и не давала покоя ни днем ни ночью. Однако жизнь так устроена, что всегда отвлекает новыми заботами.

Надо решать: что делать с моей путевкой? Восьмого, в день начала экскурсии, я должен явиться в инспекцию, но даже без этого путешествие мне будет не в радость. Мама тоже расстроена и не хотела слышать о Валааме.

Эдик и Ольга вошли в наше положение и заверили, что турфирма примет путевки назад. Однако поинтересовались:

– Может, в вашем городе найдутся желающие посмотреть экзотические северные места?

Через пару дней волнение чуть-чуть улеглось, нудные дожди перестали, выглянуло солнышко, и мама решила ехать. Но путевок две, значит, надо искать компаньона. Обзвонив бывших сотрудниц, она вспомнила про Нину Петровну. Та с радостью согласилась. В железнодорожном билете оставалось заменить мою фамилию на её, а это оказалось непросто. Но – решаемо.

                                        * * *

Восьмого сентября на дорасследовании мне предстояла очная ставка с хозяйкой ауди. До встречи надо бы повиниться, благо в копии протокола указано её имя, телефон и адрес. Но какие слова сказать, ведь в ушах до сих пор звенит враждебное «Сгинь! Убийца!».

– Лучше, если переговоры буду вести я, – предложила мама. – Надо переждать несколько дней, чтобы миновал шок и утихла агрессия.

– Звони сейчас, я волнуюсь за несчастную девочку, – торопил я. – Первым делом спроси, как её здоровье.

– Узнаешь, все узнаешь, пожалуйста, не мельтеши перед глазами! Разговор предстоит непростой, чтобы в волнении не ошибиться, я должна предварительно составить текст на бумаге.

Вечером она позвонила, включив громкую связь. Дрожащий голос Вероники переполнен злобой:

– Дочка до сих пор в больнице, ей наложили шов на щечку. По словам врачей, угрозы для жизни нет, но лицо…

– Какая требуется помощь? Мы готовы помочь финансово. Естественно, в разумных пределах, – меркантильно вырвалось у мамы.

– Сейчас не могу ответить. Пока неясно, возможно, потребуется косметическая операция.

После этого звонка в памяти явственно возникла плачущая, окровавленная малышка. Что с её лицом? А вдруг осколок стекла попал в глаз? Увечье страшно для любого человека, а для девочки – особенно.

Маму же беспокоило, что Вероника безработная, к тому же мать-одиночка, вдруг потребует запредельную сумму, а все наши сбережения ушли на покупку ласточки.

– Что ж, возьму кредит или попрошу у Эдика, – обреченно сказал я. – Так мне и надо, преступнику и убийце.

– Перестань драматизировать, может, у малышки ничего страшного, может, небольшая ранка, – успокаивала мама. – Детей без царапин и ушибов не бывает.

Чем ближе восьмое число, тем больше меня страшил разговор со следователем. Если настаивать на мигающем зеленом, то получится, что владелица ауди выехала на красный. Виновата будет она, а если скажу правду – меня осудят за дачу ложных показаний инспектору. Куда ни кинь, везде клин. И потом, как быть на суде – повернется ли язык оклеветать безработную одинокую женщину, мать несчастного ребенка? Ну, зачем я соврал, зачем послушался Кирюху? Принесла его нелегкая именно в тот момент!

Я пошел в гаражи, чтобы посоветоваться с ним.

– Не вздумай признавать себя виновным, – твердо сказал Кирюха. – Пусть инспекторы ищут истину, они за это деньги получают. Я однажды побывал в таком ДТП. Если хочешь, обратись к моему знакомому адвокату. Запиши телефон.

Я отказался. Ну, чем поможет адвокат, если я виноват? Ничем. Только еще больше запутает дело.

Но должен же быть какой-то выход? Может, свалить вину на светофор?

Узнав в Интернете, что светофоры нашпигованы разными микросхемами, я воспрянул духом: железо – и есть железо, оно может дать сбой, например, от перепада напряжения, от влаги, от старения деталей. То есть возможна ситуация, когда мне ЕЩЕ будет мигать зеленый, а для Вероники УЖЕ загорится зеленый. Тогда, как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

Чтобы проверить свое предположение, я часами простаивал на регулируемых перекрестках своего города. Увы, светофор действовал без сбоев. Однажды, возвращаясь на такси с ночного дежурства в детской больнице, я спросил водителя о возможных неисправностях светофора.

– У меня большой стаж, однако на моей памяти таких случаев не было, – уверенно ответил таксист.

Это окончательно перечеркнуло мой спасительный вариант. Ладно, чему быть, того не миновать.

                                        * * *

Седьмого сентября я провожал маму до Москвы, откуда начнется экскурсия. На вокзале мы встретили Нину Петровну. Её сопровождала Руфина.

У открытой двери вагона время тянулось мучительно долго, провожающие и отъезжающие уже простились, все пожелания сказаны, молчать неловко, вдобавок смущала молоденькая проводница, нетерпеливо постукивающая ладонь свернутым желтым флажком. Когда Руфина отошла купить в дорогу минеральной воды, Нина Петровна спросила, отчего я грустный. Мама рассказала про недавнюю аварию.

Зябко укрыв шарфиком стареющую дряблую шею, Нина Петровна солидно проговорила:

– Недавно я ходила в церковь. В проповеди батюшка сказал: всякое тайное когда-нибудь станет явным. Надо покаяться, и на душе полегчает.

– То же самое говорю и я, – радостно подхватила мама.

– Я боюсь тюрьмы.

– Ребенок жив? – спросила Нина Петровна.

– Да, девочка жива.

– Значит, строго не накажут.

– Неизвестно, – уныло проговорил я. – Завтра, когда вы поедете в экскурсионном автобусе по Питеру, я буду стоять перед судьей, возможно, в наручниках.

– Ну-ну, не следует прежде времени отчаиваться, – кокетливо сказала Нина Петровна.

Что-то вспомнив, она спешно вручила маме конверт с деньгами за путевку, а мама незаметно передала его мне, шепнув:

– Не терзай себя так сильно, возьми – вдруг потребует мать несчастной девочки или придется сунуть следователю.

Наконец, поезд тронулся. Когда огонек последнего вагона скрылся в темноте, я и Руфина облегченно вздохнули и пошли через многолюдный зал ожидания в ресторан. Сдали куртки в раздевалку. На Руфине опять было платье с чересчур глубоким декольте. Под мелодичную музыку небольшого оркестра мы вспоминали юбилей Эдика, наше знакомство, снова заговорили о красоте человека…

Тут к нашему столику, подошел, сильно качаясь, толстоносый широкоскулый мужчина. Бесстыдно заглянул Руфине в большой вырез платья и пригласил танцевать. Она растерялась, захлопала наклеенными ресницами, а в черных восточных глазах заметался страх и мольба о помощи.

– Дама уже приглашена, – твердо сказал я, уводя её в круг танцующих.

Толстоносый выпивоха оказался настырным – подходил еще дважды, поэтому Руфина забеспокоилась, срочно потребовала у официанта счет.

– Знаете, у меня дурная привычка рассматривать лица людей как потенциальных клиентов нашей клиники, – пояснила она, доставая кошелёк, и царственно отклоняя мою руку с деньгами. – Этому Квазимодо я мысленно поправляла нос и скулы, а он решил, что я запала на него. Нетрезвый, еще драться полезет – видите, какой он здоровяк, настоящий Геркулес.

– Не бойтесь, мадам, я в институте учил приемы карате.

Она иронично взглянула на мои очки и тонкие пальцы врача:

– Лучше уйти. Ущербные люди непредсказуемы, как и все уроды.

На такси подъехали к её дому. Я стал прощаться. Хотелось побыть одному, чтобы подготовиться к завтрашнему разговору с инспекторами, но Руфина властно сказала:

– У меня просторная квартира, переночуешь на диване. Я не хочу, чтобы провинциальный педиатр мыкался по гостиницам или ютился на вокзальной скамейке с бомжами. Кстати, включу фильм, где главную роль исполняет знаменитый голливудский актер Пит Френсис. – Она всмотрелась в мое лицо, слабо освещенное уличным фонарем, воскликнула: – Слушай, только сейчас, в темноте, заметила, что у вас одинаковое лицо, решительный подбородок с ямочкой и греческая форма носа! Тебе кто-нибудь говорил, что ты на него похож?

– Это он на меня похож, – ответил я заготовленной шуткой.

– От скромности тебе не умереть, – засмеялась она и что-то сказала водителю. Такси уехало, отступать некуда.

В просторной, богато обставленной квартире мы пили кофе и смотрели американский фильм с типичным хеппи-эндом. Она часто выходила на кухню, видимо, чтобы показать платье, облегающее каждый изгиб красивой фигуры и очень глубокое декольте. Явно, соблазняла, но меня её уловки не волновали. Настроение архискверное, я все время думал о ДТП и предстоящем расследовании. Руфина пыталась развеселить, спрашивала, отчего я такой печальный. Я всячески уклонялся, ибо не хотел рассказывать о своих неприятностях.

А утром поехал в инспекцию. От дома Руфины это недалеко, на метро без пересадки.

5

У входа в контрольно-пропускной пункт инспекции увидел скопище понурых автомобилистов с унылыми лицами.

Очередь двигалась медленно, поскольку в узком проходе человека останавливал турникет, дежурный придирчиво сверял внешность с фотографией в паспорте, медленно записывал в журнал фамилию-имя-отчество и только потом открывал дверцу, позволяя шагнуть в магнитную рамку.

В кабинете, куда мне предписано явиться, сидел пожилой подполковник и, покручивая седые усы, задумчиво смотрел в окно. Боясь его побеспокоить, я молча стоял у двери. Осматривался. Две стены украшены цветными репродукциями икон, среди них большой ватманский лист с цитатой из Евангелия: «И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними. Матф. 7, 12».

Звонок телефона заставил подполковника обернуться. Заметив меня, он приветливо кивнул, показал на стул, а сам что-то кратко сказал в трубку и положил на рычаг. После этого занялся мной. Быстро нашел нужную папку, и ласково сказал:

– В ДТП есть пострадавшие, поэтому ваше дело передано в соседний отдел, капитану Клюшиной. Правда, сейчас её нет, она много ездит по больницам, беседует то с потерпевшими, то с врачами. Вот вам её телефон, имя и отчество.

Подавая мне визитку, седоусый подполковник так доброжелательно улыбнулся, что я, глядя на иконы, забыл, в каком страшном учреждении нахожусь.

Ожидая в коридоре, я уже изучил все вывески на стенах, вдосталь насмотрелся на деловито сновавших полицейских с бумагами, на удрученных, пришибленных посетителей, когда из соседнего кабинета выглянула молодая блондинка с погонами капитана:

– Кто меня ждет? Вы? Заходите.

Открыв папку, она осмотрела нарисованную схему ДТП, фотографии разбитых автомобилей, прочитала объяснительные.

– Вы написали, что ехали «на мигающий зеленый свет», а, наверное, это был «желтый»?

– Возможно. Ведь светофор был неисправен, и несколько раз перекресток регулировал жезлом ваш сотрудник.

Мой уверенный тон заставил её заглянуть в бумаги:

– Здесь написано, что светофор работал исправно.

– Пока мы там стояли, его выключали несколько раз. Низкорослый сержант-регулировщик может подтвердить.

Она недоверчиво посмотрела на меня. Я мужественно выдержал её профессиональный пытливый взгляд.

Тяжело вздохнув, она подала бумагу:

– Как только получим судебно-медицинскую экспертизу, расследованием по вашему делу буду заниматься я. Если не возражаете против моей кандидатуры, то подпишите.

Я подписал, особо не вчитываясь. В голове крутилось предостережение лейтенанта «а то затаскают по судам», поэтому добавил:

– Только мне сложно часто приезжать, у меня работа, я живу в Тверской области…

– Понимаю, понимаю. Можете звонить, запишите телефон.

– Служебный есть, – я показал визитку, – может, дадите мобильный? Мне сказали, что вы много ездите по больницам и здесь вас трудно застать.

– Это правда, но утром я на месте. Звоните.

– Тогда давайте договоримся так: мой мобильник всегда при мне, а номер есть в протоколах – если понадоблюсь, то позвоните.

Из кабинета я вышел, испытывая огромное желание как можно скорее покинуть это учреждение, но увидел перед собой Веронику в сопровождении величественной пожилой женщины, той, которая уехала на скорой с плачущей малышкой. Правильные черты лица и одинаково ярко-синие глаза говорили, что это мать амазонки.

Пока я раздумывал, как себя вести, Вероника подошла к двери кабинета, обернулась ко мне и спросила:

– Расследование началось?

– Да, я только что оттуда, – ответил я, робко улыбаясь.

Никак не реагируя на мою несмелую улыбку, она вошла и тотчас вернулась с каким-то бланком. Подала матери.

– Ой, а я очки не взяла, – смутилась мать. – Заполняй сама.

– Надо твоим почерком, ведь свидетель – ты.

– Сколько у вас диоптрий? Может, подойдут мои? – излишне услужливо сказал я, снимая очки.

Женщина узнала меня, чуть помедлила, брезгливо взяла очки, мельком глянула в бланк и враждебно буркнула:

– Не подходят, буквы расплываются.

Я отозвал Веронику в сторонку и, стараясь не смотреть в ярко-синие глаза, вручил сверток с деньгами:

– Вот, для малышки. Не очень много, но это на первый раз. Хочу как-то загладить вину перед ней. Как она?

– Лада в больнице, – мирно ответила Вероника, принимая сверток. – Спасибо, деньги сейчас очень кстати, поскольку вечером родных выгоняют из палаты, приходится нанимать сиделку на ночь. Но знайте, я буду настаивать на самом строгом заключении судебно-медицинской экспертизы, тогда меня не признают виновной и ремонт моей машины сделает страховая компания.

– Да, конечно. Самое главное – обошлось без жертв, – повторил я ободряющую фразу лысого братка с татуированным змеем на руке.

– Вы правы. Мне сказали: тот перекресток каверзный и на вашем месте мог оказаться любой.

Теперь я каждый день звонил Веронике, чтобы узнать о здоровье Лады.

Вероника отвечала, а голос у нее грустный-грустный Я утешал, подбадривал и как детский врач давал советы.

6

Через неделю вернулись пахнущие духами мама с Ниной Петровной. Намакияженные, в светлых курточках и модных брюках.

– Какие вы помолодевшие! – сделал я им комплимент.

– А то! Выглядеть надо модно и молодо, нынче старух не любят, – ответила Нина Петровна, кокетливо поправляя платочек на шее.

Дополняя друг друга, они восторженно рассказали об автобусной экскурсии по Петербургу, затем о плавании к Валааму по бурным озерам, Ладожскому и Онежскому, о монастырях и деревянных церквах, построенных без единого гвоздя, о том, как на обратном пути спустились в Волгу и побывали в Угличе.

Вместе с сувенирами и многочисленными фотографиями они привезли видеозапись концерта отдыхающих в кают-компании, где дуэтом исполнили романс «Калитка». В париках, с макияжем, обе смотрелись на сцене молодо, ну, как настоящие эстрадные звезды после удачной пластической операции! А мне было не до концерта и не до фотографий, все время думалось о бедной малышке Ладе.

Наступило утро и мама предложила:

– Рома, давай проводим на электричке Нину Петровну до Москвы, встретимся с Руфиной, потом поедем к Эдику и Ольге, отблагодарим их сувенирами, покажем фотографии и наш концерт.

Я сослался на неотложные дела в больнице: там лежали с пищевым отравлением трое моих пациентов из младшей группы детского садика:

– Главврач узнал, что я не уехал на экскурсию, и отозвал из отпуска, – пояснил я.

И потом, не рассказывать же маме и её подруге, что в последнее время общение с Руфиной начало меня угнетать. Раздражали и чересчур открытое декольте, и скандальные новости из жизни звезд эстрады. Порой подмывало остановить её словесный водопад известным афоризмом Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану». Но воспитание не позволяло.

                                        * * *

А на душе было неспокойно, вина тяготила. В ожидании звонка следователя, я не расставался с телефоном, каждый день открывал почтовый ящик, выискивая повестку. Увы, ни того, ни другого не было, и я не знал, радоваться этому или печалиться. Скорее – второе, поскольку неопределенность угнетает, вися дамокловым мечом.

В гаражах я наслушался всяких советов от водителей, побывавших в ДТП. Все хвалили, что я не скрылся с места аварии, оправдывали мои ложные показания, мол, сработал испуг, в такой ситуации каждый норовит свалить вину на ближнего.

«Гаражисты» упорно подучивали топить девицу:

– Женщина за рулем – это катастрофа: выехав из гаража, она уже создала аварийную ситуацию на дороге…

– Стопудово, она выскочила на желтый, ведь если бы ехала со всеми на зеленый, то задние машины обязательно вмазались бы в нее…

– Настаивай на своем, и вам присудят обоюдку, равную вину. Тогда часть твоего ремонта оплатит страховая компания. Капот, радиатор, крыло, фары – сумма ого-го!

Знакомец Кирюха с небритым лицом и маленькими бегающими глазками подвел итог всем советам:

– Своя рубашка ближе к телу. Так устроен человек.

Я уходил из гаража мучаясь: ну, можно ли обездоливать и без того пострадавшую мать и её раненую дочурку? Будь что будет, как говорится, чему быть, того не миновать. Только зря я солгал бровастому майору и записал это в протоколе, ну, зачем пошел на поводу у Кирюхи?

Ощущение вины мешало спокойно жить, порой возникала мысль поехать к следователю, повиниться, отказаться от своих показаний.

Так прошло почти два месяца. Десятого ноября, в День работников Внутренних дел, появился хороший повод напомнить о себе: торжественным голосом я поздравил капитана Клюшину с праздником, пожелал здоровья, успехов в службе.

Вместо дежурных слов благодарности она взорвалась:

– Где вы пропали? Я звонила много раз, но ваш телефон не отвечает.

– Как не отвечает? Телефон постоянно при мне, все дозваниваются.

– Ладно, сейчас это уже не имеет значения: первого ноября состоялось рассмотрение вашего ДТП и дело передано в суд. Судебно-медицинская экспертиза установила у потерпевшего ребенка причинение вреда здоровью, не опасного для жизни, – раздраженно прокричала она и повесила трубку.

Вот так поздравил! Несколько минут я осмысливал наш разговор. Для начала внимательно прочитал копию протокола и ужаснулся: оказывается, последняя цифра моего телефона «шесть» написана небрежно, как «пять», то есть майор ошибся или почерк у него такой, а в результате – до меня не могли дозвониться.

Вспомнив слова Клюшиной о заключении судмедэксперта, я стал гадать: чем грозит мне формулировка «причинение вреда здоровью, не опасного для жизни»?

7

А вскоре позвонили из суда и сообщили, что заседание состоится первого декабря в десять утра, зал номер восемнадцать по адресу…

В тот день последним моим пациентом был ангинозный мальчик, которого привел Кирюха. Когда я осмотрел малыша и выписал лекарства, Кирюха, потирая короткую щетину, спросил, чем закончилось мое дело.

– Завтра вызывают в суд, – сказал я шепотом, чтобы не слышал мальчик.

– Надо срочно обратиться к хорошему адвокату, – посоветовал Кирюха. – Мне он стопудово помог, когда я так же вляпался. Заплатишь – он научит, как себя вести во время суда, чтобы наказание было минимальным. Все будет тип-топ. Запиши его телефон.

Глядя в маленькие бегающие глазки Кирюхи, я мысленно посылал его куда подальше. Но ответил спокойно:

– Раз уж я виноват, пусть накажут по всей строгости.

– Блаженный, интеллигент! – покрутил он пальцем у виска. Взял сыночка за руку и вышел из кабинета.

Тридцатого ноября природа ожесточилась: ударил сильный мороз. С вечера я завёл будильник, чтобы не проспать утреннюю электричку и успеть в суд к назначенному часу. Но долго не мог заснуть. В последнее время в кино и по телевизору часто показывают судебные процессы: подиум с внушительным столом, за ним судья в шапочке и мантии, по бокам – два заседателя, а у входа в зал железная клетка с преступником.

Неужели и я в клетке, в наручниках? Кошмар!

Уснул только под утро.

По звонку будильника ошалело вскочил, посмотрел на термометр за окном. Ого, минус двадцать пять! Молодцы синоптики, не ошиблись. Первое декабря, а настоящая зима!

Нехотя выпил кофе с бутербродом, тепло оделся и побежал на остановку. Под навесом стояли два нахохлившихся парня и переговаривались, постукивая нога об ногу:

– В такую погоду автобус может не завестись, тогда шестичасовая электричка сделает ту-ту без нас

Тревожное беспокойство парней передалось и мне, отодвинув на миг страх предстоящего суда. Ах, да, ведь сегодня суд, если опоздаю, меня посчитают злостным преступником! Стоп, а ведь в здание без паспорта не пустят. Я начал судорожно шарить по карманам. Заглянул в сумку с документами – нет. Неужели забыл? Уже повернул к дому, но еще раз ощупав нагрудной карман, облегченно вздохнул – на месте. Можно ехать, только бы завелась машина… Слава Богу, вдали засветились и стали приближаться фары: значит, автобус вышел на маршрут.

В здание суда надо проходить через турникет и рамку металлоискателя. Пока дежурный сверял мою наружность с паспортом, пока записывал фамилию, я читал объявления, одно из которых приковало внимание и долго беспокоило: «Вход в здание с оружием запрещен!».

На двери нужного мне зала №18 приколота бумажка: «Список гражданских дел, назначенных к слушанию. Судья – Ю. Т. Глазычева». Ниже – перечень дел с указанием времени рассмотрения, фамилия истца, ответчика, суть вопроса. Оказывается, Вероника истец, а я – ответчик, выходит, следователи уже распределили наши роли.

Подумать только, я впервые в суде, а никакого страха, здесь все как в захудалой районной конторе: краска на стенах кое-где облупились, в узком коридоре убогие, расшатанные стулья. Ничего необычного, только посетители с печально опущенными головами.

Чтобы скоротать время, чтобы успокоиться, я начал ходить по этажу, заглядывая в открытые комнаты, которые здесь почему-то назывались залами. В зале №14 были видны пустые деревянные скамьи, лишь на передней сидели двое. Один спокойно смотрел перед собой, другой, обреченно обхватив голову и виновато сгорбившись, уставился в пол. А у входа, в углу, железная клетка. Пока пустая.

Когда вернулся к моему залу, у двери сидела Вероника. Белокурые волосы красиво раскинулись по воротнику модной пушистой шубки. Мы поздоровались. Я спросил о здоровье Лады. Вероника начала рассказывать, как от лекарств у малышки понизился гемоглобин… и вдруг смолкла: мимо вели под конвоем дюжего парня, стриженного наголо. Его правая рука сцеплена наручниками с рукой охранника, а сзади шли два конвоира с автоматами наизготовку. Зрелище – пострашнее, чем в кино.

Тут нас пригласили в зал. Я пугливо осмотрелся: обычный большой кабинет, никакого подиума, слава Богу, никакой клетки. За столом, перед грудой папок и бумаг, сидела полнолицая молодящаяся женщина с густо накрашенными бровями. Это судья, хотя ни молотка в руке, ни черной шапочки, ни судейской мантии, как показывают в кино. Слева и справа от нее – две девочки в джинсовых костюмах, видимо, заседатели.

Судья потребовала наши паспорта, списала данные, после чего, ссылаясь на протоколы, акты, схемы и рапорта, нудной скороговоркой зачитала выводы следователя о нарушении мною в такое-то время, в таком-то месте правил дорожного движения, повлекшем причинение легкого вреда здоровью ребенка.

– Вы согласны с этим? – обратилась она к Веронике.

– Да.

Тот же вопрос задала и мне. И я ответил «да», после чего судья спросила меня:

– Вы признаете свою вину?

– Да, – ответил я и облегченно вздохнул: оказывается, не пришлось ничего врать, напрасны были мои мучительно подготовленные речи, не пригодились советы Кирюхи и соседей по гаражу.

Затем судья прочитала постановление: «Определить Романа Михайловича Филатова виновным в дорожно-транспортном происшествии и определить наказание в виде денежного штрафа». И добавила материнским тоном:

– Покажете в инспекции квитанцию оплаты и вам возвратят права.

«Стало быть, придется ремонтировать машину, – подумал я. – Все эти месяцы, полагал, что мне навсегда запретят садиться за руль».

Когда мы вышли в коридор, Вероника сказала:

– Я не настаивала на суровом наказании, поскольку вы приняли участие в судьбе моей доченьки.

– Как её самочувствие? – спросил я.

– Врачи советуют лечение в реабилитационном центре и, возможно, пластическую операцию на щеке.

– Направление в реабилитационный центр я беру на себя, после этого обследуем малышку в самой лучшей клинике, а если понадобится, сделаем там операцию.

– Спасибо, однако вы не хирург – помню, вы говорили, что педиатр!