Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах!

Поникшая Елена покусывала губы, одним ухом слушая подругу, другим прислушиваясь к эмоциям внутри себя. Темные глаза смотрели и не видели, края пестрого платья точно поникли, и весь образ сочился грустной красотой, от которой хотелось сделать больно тому, из-за кого девушка стала такой печальной.

– Мальчики, что с них взять, – глубокомысленно скривила губы Интрига. – Маски – это для них все. Они даже не помнят, какая из них была первой. Так и изнемогают под грудой масок, не в силах вспомнить свое настоящее лицо.

– А ты помнишь? – мудро усмехнулась Апрель, медленно, но веско перекладывая одну длинную ногу на другую. – Мне кажется, это общечеловеческое.

– Не суди по себе, – фыркнула блондинка, отразив в гримасе антипатию. – А тот, из-за кого ты переживаешь, не заслуживает подобной психической реакции, – более добро ввернула она уже Елене. – Он давно забыл свое настоящее лицо. Поверь, едва ли можно идентифицировать эту личность даже внешне. Что бы ты ни думала, на самом деле он другой, – таинственно заключила она и спрятала лукавую мордочку в широкий бокал.

– Вы знаете его? – изумленно заерзала на стуле девушка. – Все его знаете?! – Взгляд ее пронесся по выразительным лицам подруг.

– Знаем. – Несусвета укоризненно полоснула интриганку взглядом. – Мы были и любовниками, и просто друзьями, потом вмиг рассорились и с некоторых пор дистанцируемся друг от друга. Может, зря…

– А я первая из всей компании познакомилась с ним, – продолжила Интрига с пренебрежением в голосе, снова нагло вписавшись в разговор. – Быстро поняла, что он собой представляет, с тех пор всегда держу эту особь на длинном поводке, настолько длинном, чтоб его не видеть. В принципе сразу было понятно, что это ошибка. Притом маленькая…

– Мы расстались недавно, – задумчиво взяла слово Апрель. – Было неплохо, но тоже обоим было понятно, что это недолговечно. Так и получилось. А до меня он очень горячо и дольше всех общался с Анестезией. Все даже думали, что это навсегда, так много электричества, казалось, было в их отношениях. Но они тоже не поняли друг друга и разошлись в разные стороны.

– И теперь Липа, – поспешила быть первой Интрига. – И ты, как оказалось…

– Одновременно, – с нажимом закончила Апрель.

– Она тоже… – глаза Елены сузились в мстительные щелки. – А знакомство выглядело случайным. – Живой ум ее стеклянно задрожал внутри сообразительной головы.

– Именно. – Апрель приосанилась, а остальные переглянулись. – Вообще-то, нехорошо проводить время с чужими молодыми людьми, деточка! – Длинное лицо ее с вызовом подалось вперед на длинной шее, оставив символические плечи в ленивом тылу.

– Мы достаточно долго вместе, чтобы я считала это своим, – с достоинством отозвалась Елена. – Прочие его связи мне неизвестны. – Она без напряжения выдержала матовый взгляд шатенки.

– Но они имеют для тебя значение? – с исследовательским интересом подала голос Несусвета.

– Разумеется, – с вызовом подчеркнула Елена. – В подобных случаях я предпочитаю быть одной. – Апрель тем временем отвела взгляд и мастерски спрятала его в косметическое зеркальце.

– Единственной, – удовлетворенно констатировала Интрига. – Ты не одинока в своих предпочтениях. – В ее словах прозвучала легкая горечь.

– Но ты связалась явно не с той, деточка, – с сомнением изрекла Апрель одновременно с ней. – Это же Липа! Человек аномальный. – Она по-прежнему изучала себя в круглом кусочке стекла.

– Точнее, ты связалась не с тем, – театрально возникла в арке кухни хозяйка квартиры. Лицо пламенело от ярости, она с надменным вызовом смотрела на собравшихся. В сильных тонких фалангах замерло горлышко приземистого коричневого «Джека Дэниэлса».

– Что это значит? – Елене еще не доводилось видеть Липу в подобном образе.

– Тебе не по зубам такая старая рыба, как Арсен, – снисходительно сказала Липа, подбираясь поближе к беседе. – У вас тут вкусно пахнет, – отвлекла она от предмета диалога.

Бутылка виски перекочевала на длинный стол.

– Мы пожарили рыбу, – объявила Интрига.

– Это еще почему? – Пронзительные глаза Елены вспыхнули.

– Потому что ты не такая, как я… – с расстановкой произнесла блондинка, вылавливая руками маслянистый оранжевый кусок из чьей-то тарелки.

– Даже если и так, чем ты лучше меня? – Запальчивость разлилась по вкусным щекам ядовитыми пятнами.

– Ты слишком хорошая, и твои решения очень коротки. Ночью думаешь одно, с первыми лучами солнца становится понятно, что ты слишком светлая и добрая, чтобы в принципе затесаться между нами, – пространно пояснила Липа, флегматично отвлекаясь на вино и рыбу. – Ты можешь любить долго, но ненавидишь ты только день. – Она размахивала жирными пальцами. – И боль причинять ты не любишь, даже случайно. А вот Арсен любит плохих девочек… Как все мы тут!

– Какой апломб! Можешь оставить его себе! – фыркнула Вселенная.

– Так и есть. Я с самого начала за тобой наблюдала и в очередной раз рада, что не ошиблась. – Липа томно колыхнула ресницами. – Но он мне не нужен. А наказать его я хочу! Таких вещей я не прощаю, подруга. Не знаю, как ты… Притом наказать так, чтобы воспоминание об этом приводило его к эректильной дисфункции всякий раз, когда он задумает поиграть на два фронта. – Лицо ее стало жестоким, как штопор.

– Что ты хочешь сделать?

– Не то, что ты подумала. Я задумала шабаш, о чем и объявила, приглашая вас. По всем правилам мы воссоздадим здесь то, что некогда практиковалось в Европе. И обязательно устроим жертвоприношение. Агнец! – Она посмаковала общее любопытство. – Скажи теперь, не задумываясь: участвуешь?

– Что именно мы будем делать? – осторожно прищурилась Елена.

– Доверься мне! – Стервозный большой рот Липы хищно сомкнулся. – А агнцем будет он.

– Ты права… – медленно выговорила Елена. – Я не буду этого делать, но это не означает, что я не захочу посмотреть…

– Правда? – притворно удивилась блондинка. – Это несколько меняет дело, я думала о тебе хуже. – Она подступилась к собеседнице и приобняла ее за талию. – В конце концов, в таком деле нет разницы – делать или смотреть…

С минуту они пристально массировали зрачками друг друга, и никто не решился издать ни звука, никто даже не шевельнулся. Но спустя означенное время Интрига шумно опустила ножку своего бокала на звонкую поверхность стола. Это разморозило движения девушек, возобновился неспешный гвалт, и совсем скоро Липу загнали в угол жадные взгляды, горящие вязким любопытством.

– Ну же? – Голос Апрель был точно игла.

– Подробнее! – настойчиво щурилась Интрига.

Несусвета задорно улыбалась, предвкушая следующее мгновение.

– Хорошо, – сдалась блондинка. – Открываем карты. У меня в зале солярий, к которому накрепко привязан Арсен. Долго рассказывать, откуда он там взялся, не стану. В двух словах – пьяный приполз сам, и сейчас он там, крепко спит. Настя как раз должна начать его будить. В этом есть символизм. Кажется, ему будет приятно увидеть ее первой. – В руках блондинки возникла та самая скляночка из тайного бара. – Это мазь, рецепт я нашла в Интернете, вместе с составами прочих милых микстур, пришлось там же поискать травников, которые, как ни удивительно, нашлись. Забавно… Все это стоило копейки. Снадобье отбивает сон. Нужно помазать виски… – Она поймала на кончик когтистого пальца аккуратную капельку и с таинственным видом втерла ее себе в висок. – Энергия бьет через край, и так примерно на час. Потом появляется сонливость, которая легко снимается еще одной капелькой. – Пузырек между делом уже перекочевал в белые ладони Апрель, которая нетерпеливо затрясла им, высвобождая очередную каплю. – Мы разденемся, почитаем ведьмическую книжку, у меня есть виски, и хорошая аудиосистема, и ароматные свечи, кроме того – мазь для ощущения полета, мазь для расширения реальности, мазь для расширения сознания, мазь эротическая и мазь не для нас, девочки. А правильнее уже будет сказать – ведьмочки! – провозгласила она звонко, наблюдая чуть оплавившиеся лица подруг, каждая из которых недолго подержала в руках пузырек.

– Замечательно бодрит! – изменившись в лице последней, среагировала Несусвета. – Хочется сплясать нечто неистовое!

– Так пляши! – чужим голосом, грубее своего истинного, выдохнула Липа. – Пляши!

– Разденемся? – свела брови Апрель.

– Да, именно! Догола! До последней нитки! – с вызовом утвердила хозяйка шабаша. – Вино превратит тебя в пьяную скотину даже в одежде, а виски не даст смежить веки и заскучать. – Она крутанулась вокруг своей оси, точно пытаясь посмотреть на всех сразу и пресечь поползновения несогласных. – А одежда… Она будет мешать. Кроме того, мы же хотим реализма? Надо все сделать по традиции. – Девушка игриво подмигнула Интриге, которая уже улыбалась своим мыслям. – И не забудьте, что наш агнец – мужчина, и в нашей власти помучить его нашей наготой. – Эти слова были брошены Елене, что с опаской подглядывала настроение прочих участниц. – Раздеваться! Нельзя такую задумку превратить в жалкую пародию… – Руки ее распахнули створки кухонного шкафа, откуда почти вылетели на стол пузатые стаканы. – В таких ханжеских декорациях не создать и банальнейшего колдовства. А я на сегодня запланировала колдовство высшего сорта! – рявкнула она на Несусвету, которая на секунду попробовала засомневаться, став серьезной.

Липа собрала в неровный круг шесть стаканов. Она заговорщически оглядела всех и каждую и быстро оросила из бутылки подготовленную утварь против часовой стрелки.

– В этом есть свой смысл, – осклабилась она, не поясняя ничего большинству непонявших и продолжая в одно движение наполнять посудины. – Как и во всем, что происходит… – Она хохотнула и оставила сосуд в сторону. – Сейчас и вообще…

– А что значит мазь не для нас? – совсем тихо выспросила из-за плеча Елена, но в сгустившейся тишине все услышали.

– Это для него. – Липа стремительно и грубо распихала стаканы по ладоням. – Специальное снадобье. – Она чуть отстранилась, замкнув очередной неровный круг, теперь – из ладных девичьих тел. – Поможет осознать всю степень ответственности и, в принципе, поможет достичь воспитательного эффекта. – Каждая чувствовала изменения, в которых пока не была уверена. А волосы на головах будто уже начали шевелиться. – Мазь вызывает жуткий, животный страх, о чем бы ты ни думал: тебе плохо и страшно, хочется умереть, но одновременно ты безумно боишься смерти, при этом почти уверен, что вот-вот она придет – и тебя размажет чья-то безжалостная рука. – Красивое лицо ее садистски исказилось. – И ты дрожишь, как приговоренный к смерти, чей приговор через мгновение исполнят. Можешь даже обмочиться или поседеть… – Присутствующим стало жутковато. – Это при условии, что ничего страшного вокруг не происходит. А я планирую нагнать жути…

– Я – за! – горящим взглядом присоединилась к ней Интрига.

– И я! – приосанилась Апрель, мстительно покусывая губы.

– Настя с нами, – констатировала Липа, вперившись взглядом в Несусвету. – Малышка тоже хочет посмотреть, понимая, что ничего изменить не в силах. А ты, проныра? Наша общая совесть, что скажешь ты? – Несусвета сжала лицо в лукавую гримасу, тщательно раздумывая.

– С вами, – высказалась она спустя несколько секунд. – В конце концов, кому-то надо присмотреть за тем, чтобы вы тут не натворили дел.

– Тогда выпьем, ведьмочки! – воскликнула хозяйка дома.

Стекло звучно сомкнулось. Все энергично выпили, чувствуя, как силы утраиваются и настроение начинает метаться по телу, понимая, что ему не хватает пространства.

* * *

Анестезия же, оставшаяся в таинственной комнате, долго и немного отрешенно разглядывала спящего. Пауза затянулась, и большие глаза взрослого задумчивого ребенка за это время ни разу не вздрогнули. Зерцала были настолько велики, что казалось, девушка раскрыла их вопреки возможностям, взгляд казался глубоким, даже сквозным.

Анестезия производила впечатление очень красивой, но не очень умной. На самом же деле ум ее проявлялся не часто, но неожиданно и веско, порой навевая догадку, что девушка только притворяется поверхностной. Застигнутая врасплох или, напротив, сама заставшая кого-то, она внезапно превращалась из просто хрупкой в сильную хищницу, а большая извилистая улыбка подсвечивала в тот момент смуглое лицо стервозным светом. Такая переменчивость выводила из равновесия, путаные тропинки ее коварства могли легко вытолкнуть тебя в объятия головокружительной фобии; а она выглядела совсем не причастной к происходящему.

Черные волосы и сажное платье сейчас идеально оформляли правильные черты, чудный изгиб спины подсказывал в ней причастность к хореографии.

Настя отвела взгляд, точно осекшись. Глаза вобрали крохотный кофейный стол чуть позади солярия, на его почти зеркальной поверхности лежала длинная стеклянная граненая трубка, а подле зловеще притихли две кривоногие солонки, наполненные отнюдь не солью. Там же аккуратным рядком пузато высились несколько крохотных склянок темного стекла, отчего не было видно – полные они или порожние.

«…правая – разбудит, левая – заснет…» – прозвучал где-то в хитросплетениях высокого лба ломающийся голос Липы.

Анестезия в несколько движений передвинулась поближе к предмету наблюдения. Осторожные пальцы ухватили скользкие бока трубки, с любопытством поднесли ее к глазам. Еще мгновение – и Анестезия зачерпнула тонким кончиком находки сыпучее содержимое правой солонки. Потом с удовольствием покрутила перед глазами состоявшееся соединение. Уголки губ девушки вздрагивали, но улыбнуться она не решалась. Странная мазь, предложенная ей бесноватой блондинкой, холодила виски, непостижимым образом ускоряя течение вкрадчивых мыслей.

Настя словно ожила, движения ее ускорились. И вот противоположный конец трубки ловко оказался в мерно дрожащем отверстии ноздри спящего. Секунда, и на спелых губах злодейки расцвела шикарная, но злая улыбка. Углы комнаты изумленно вздохнули, и бесшумное дуновение отправило порцию загадочного песка глубоко во внутренний мир подопытного.

* * *

Сознанием своим Арсений был далеко отсюда.

Нагое тело, взметая за собой снежное облако, во всю прыть бежало по нетронутой ломаной поверхности, иногда встречая узловатые уродливые деревца, словно случайно растущие из кривой линии цвета мела, негусто залитого чернилами. Протяжно каркали вороны, гнездилось свербящее ощущение, что вопли их раздаются не в небе, а внутри головы. Спортивная мужская фигура старалась подпрыгивать выше, согреваясь в подскоках, протяжный шлейф пара завивался вокруг розового торса и тянулся далеко за плечо. Дом, откуда человек вышел, скрылся в неизвестном направлении, голый несколько раз уже пытался вернуться, принимаясь остервенело бежать назад, время, казалось, шло, но фиолетовая гладь и кривь по-прежнему простирались во все стороны. Зубы стучали, мозг лихорадочно бился о стенки стылого черепа, с удивлением вспоминая, как минут десять назад морозно еще не казалось, а стало именно так, стоило об этом подумать. Свет вокруг выглядел белесым, определить точное время суток не представлялось возможным, а человек пытался отыскать хотя бы свои старые следы, но пространство кругом продолжало оставаться нетронутым. Бегущий одной рукой сжимал гениталии, предполагая сохранить их в заданных условиях любыми способами, вторая рука ритмично резала воздух, корректируя хаотический, но фанатичный полет тела из точки А в точку Б. Заиндевевшие брови подчеркивали вытаращенные глаза, которые плакали от холода, но слезы стеклянным виноградом тут же застывали на рубиновых щеках.

Человек бежал изо всех сил. Пожалуй, это единственное, что ему оставалось, чтобы мигом не окоченеть, в телесной клети отчаянно бесновался инстинкт самосохранения. Первый раз случился в его жизни край, за которым кромешная тьма, приблизился вплотную к каменеющим мышцам, к захлебывающимся морозом легким, к саднящим колкой болью вискам и лобной доле.

Он не мог поверить, что это происходит с ним, а вместе с тем непоколебимо был уверен, что оформившаяся данность несомненно реальна, отчего отчаяние хватало его под руки и мощными рывками швыряло вперед по обжигающему снегу.

Абсолютно неродное холодное солнце, точно сквозь толщу многочисленных призм, равнодушно светило навстречу, и на него можно было глядеть, почти не щурясь. В какой-то момент по причине безысходности человек выбрал эту огненную точку в качестве цели приложения усилий, несся к нему, но светило виделось непривычно далеко, отчего состояние «не по себе» лишь усиливалось, а теплее не становилось.

«…Что же это… я бегу или стою на месте… – разъярился замерзающий, вкладываясь в очередной прыжок вверх и мучительно не желая приземляться, – когда же будет хоть что-нибудь… что угодно – пусть хоть кладбище…»

Странная мысль получила продолжение. Впереди кучно наметился шипастый кустарник, издалека напомнивший колючую проволоку, за ним местами прорезались кривые, нагие, точно мертвые, деревья, и стоило обмороженному телу приблизиться, как припорошенный снегом, чуть покосившийся, но отчетливый среди них проступил щербатый могильный камень. Находка на секунду остановила в истерии мечущееся тело, на миг оно замерло, проверяя показания глаз, и продолжило путь, с мрачной решимостью вцепившись в недобрую растительность. Черные разводы наполнили ладони, в колючих зарослях обнаружилась невысокая кладбищенская ограда, кованая и исполненная множества витых элементов, покрытая какой-то седоватой ржавостью.

С немым рыком, который должен был прогреметь, но даже не прозвучал, человек перевалился через препятствие, капая на фиолетовую бель кровавою смолой, упал вниз головой и почти сразу же оказался опять на ногах. В несколько рывков он достиг могильного камня, озябшие ладони заскребли по мертвой поверхности, которая в самом своем центре вдруг лукаво проглянула женским лицом, озорно улыбающимся с цветной фотографии, переведенной на каменную основу. В обрамлении снежных хлопьев, продолжая их светлыми локонами, независимо лукавый образ чему-то счастливо улыбался, всем своим видом давая понять, что знает себе цену и простых решений не обещает.

Со спокойным разумом, забыв на какое-то время о холоде, вгрызающемся в босые пятки, человек отступил назад, с некоторым удивлением всматриваясь в знакомые черты на розовом мраморе с узорной резьбой. Присмотревшись, обнаженный слезящимися глазами сумел разобрать фразу – «Ты пожалеешь об этом…», повторяющуюся и образующую рамку, но прочесть кольцеватую вязь повторно не смог.

Глаза его забрались чуть выше, и поверх печального камня он разглядел в снежных играх молодой метели еще пять разных по высоте, материалу и по художественному исполнению молчаливых надгробий, при виде которых опять в голове тревожно возопили вороны, мрачно заиграл церковный орган. Ближайший и расположенный чуть левее кельтский крест из цельного куска черного мрамора покосился, собрав на своей вытянутости снежные шапки. Издалека он виделся неуловимо гладким, таким же оказался вблизи и на ощупь. Посредине загадочного памятника, под легкой снежной вуалью выразительно улыбалась со снимка еще одна девушка, богатой сажей волос сливающаяся с крестом, ее смуглость черт подчеркивала крупный рот и большие глубокие глаза.

В испуге человек бросился к следующей скульптуре – высеченному из гранита крылатому серому ангелу, чье лицо не сразу удалось разобрать, но онемевшие пальцы отскребли точно мертвые черты и в пустых глазницах будто сверкнул интеллект. Каменные волосы ангела вились по-особому жутковато, легкую ухмылку невозможно было спутать ни с чем, а широкие крылья пребывали в завершении взмаха, отчего казалось, что глыба через секунду воспарит в небо.

Дальше – тянулся туда же бронзовый столб, высокий, в вертикальную полосу, похожий на продолговатую шестеренку. На самом верху, на ровной площадке, в лучах скучного солнца представленный достоверной туфелькой с высоченной шпилькой. Дотянуться до нее казалось невыполнимым, но странным образом человек сумел разглядеть крохотное круглое фото хозяйки туфли и столба, размещавшееся в изгибе стельки описанного декора.

Пятой расстелилась большая веснушчатая плита красного мрамора, так же припорошенная. Ему пришлось основательно поползать, чтобы различить на гладкой сути плиты несколько отчетливых черт, при виде которых память легко заканчивала внешность той, чьим лицом и показался неоконченный рисунок.

А напоследок – окладисто разметался свинцовый цветок, большой, только раскрывшийся множеством родственных лепестков, богатый деталями, по-живому сочный, покоящийся на мощном стебле с двумя маленькими листочками. Сильные корни притягивали планету к цветку.

Подле этого изваяния, в отличие от прочих, земля была разрыта, широко и глубоко, так, что дно не виделось, проверять же его наличие не хотелось никоим образом.

«…Свежая могила…» – пробормотал кто-то, точно внутри собственной черепной коробки.

Голый человек опять осознал колючую стужу, распростершуюся на много километров вокруг. Пытаясь закутаться в синие ладони, он напоследок заглянул в распахнутый бутон твердого цветка и увидел еще одно лицо, мелко выбитое на благородном материале. Изображение было меньше малого, но содержало столь много нюансов, что само стремление разглядеть его детально казалось подозрительным. Но осознал Арсений это только спустя минуту. В тот же момент он тронулся дальше, углубляясь в кладбище, где, все реже расположенные, начали попадаться совсем ветхие памятники – с оторванными снимками владельцев, выцветшими красками, почти незнакомыми лицами. При этом все они и даже более знакомые оказались женскими.

Миновав еще сотню метров, бегун уже зашагал – по кочкам, помеченным снегом, иначе разглядеть их не удалось бы. Только соревнующиеся в кривизне деревья, без единого листа и напропалую черные, встречались на околелом пути. Они протягивали к нему свои множества рук в тот момент, когда он отвлекался, и замирали, стоило ему только воспрянуть умом.

Чуть дальше темнота стала полной, момент перехода от света к мраку человек не ощутил. Он ослабил мышцы ног и старательно сощурился вперед, опасаясь подвоха.

Вскоре, подрагивая от звуковых колебаний, из темноты умиротворенно выплыл угол каменного здания с большим окном, на треть охваченным морозным рисунком. Дрожь идентифицировалась в качестве музыки. Человек медленно подошел к раме, что заканчивалась подле его подбородка, но прежде, чем встать на цыпочки и заглянуть за ледяные узоры, он обернулся. Дальше трех метров видимость ломано иссякала, на идеально ровной горизонтали снега человек без труда различил свои следы, опять повернулся к окну, затем назад – следы исчезли.

«…и сейчас он там, крепко спит. Настя как раз должна начать его будить. В этом есть символизм…» – услышал человек, вернув свой взгляд окну и проникая за тонкую призму стекла.

В кухонной комнате, одетые в платья, с шальными взглядами и тяжелыми копнами волос, улыбаясь разной степенью лукавства, похожие лицами на детенышей травоядных, но при этом очевидные хищницы, в бессистемном порядке располагались шесть девушек. Все отчетливо знакомые и, более того, потягивающие агрессивное виски, передающие по кругу крохотный пузырек. При этом они выглядели недобрыми, и концентрированным злом разило от их извилистых улыбок и бледных лиц.

«…и не забудьте, что наш агнец – мужчина, и в нашей власти помучить его нашей наготой…» – откуда-то донеслось до него.

Демонизмом пахнуло из-за сросшихся оконных створок. Морозный рисунок, разбуженный дыханием человека, принялся заметно глазу шириться, захватывая все новые прозрачные территории, места взгляду и любопытству голого человека оставалось все меньше. Сопротивляясь очевидному, он ухватился за стену, в которую врезалось окно, и попытался подтянуться, нечувствительными фалангами цепляясь за почти гладкий кирпич.

«…и ты дрожишь, как приговоренный к смерти, чей приговор через мгновение исполнят. Можешь даже обмочиться или поседеть…»

Человек вдруг осознал, что усилий больше не требуется. Он престранно лежал теперь в несомненной горизонтали, обветренное лицо упиралось во вредное стекло, а с обратной стороны на него синхронно полыхали шесть пар глаз, незаметно оказавшихся дружно у подоконника.

Законы природы точно исчезли, кухня и фигуры в ней выглядели перевернутыми. Глаза девушек странно и фиолетово светились, таким же светом полыхали смазанные виски, и лица, несмотря на очевидную знакомость, показались посторонне чужими. Человек отшатнулся, вскакивая на ноги и пятясь. Вслед ему с треском распахнулись створки мистического окна. И вот уже оконная рама престранно улеглась на снег вместе с куском стены. Смутные фигуры с горящими взглядами и пронзительным хоровым визгом с дикой скоростью выстрелили из глубины перевернутой, но аккуратной кухни и припустили за сверкнувшими лопатками нагой спины.

Арсений помчался что нашлось сил, холод было сковал его, но тут же отступил перед кипящим желанием человека унести ноги. Он мчался сквозь тьму, слыша шорохи за спиной, совсем близко, слыша истерический многоголосый хохот, кусающий за икры и ягодицы. В памяти колыхнулось воспоминание о скором переходе к большему свету. Ничего подобного не произошло, в вязкой мгле он начал спотыкаться о кочки, по которым недавно уверенно двигался в проклятую сторону. Тем не менее скорость его развилась, хаотический бег протащил голое тело вдоль сутулых безымянных памятников.