Вторая рука

– А ты с ним не встречался? – спросил я у Тоби.

– Нет, – надменно ответил он. – Как-то не приходилось.

– Тоби ездил в Австралию, – пояснил Чарлз.

Они все ждали. Деваться мне было некуда. И я обратился к ней напрямую, нейтральным тоном:

– Дженни?

– Он был веселый! – неожиданно с жаром выпалила она. – Господи, какой же он был веселый! А после тебя…

Она остановилась и с горечью бросила взгляд в мою сторону:

– Он был полон жизни, шутил! Он меня смешил! Потрясающий. Он озарял собой все вокруг. Это было… это было как…

Она внезапно запнулась, остановилась, и я понял, что она подумала: это было совсем как мы, когда мы встретились впервые. «Дженни, – в отчаянии подумал я, – только не говори этого вслух, пожалуйста, не надо!»

Наверное, это было слишком даже для нее. «Ну вот как могут люди, – в десятитысячный раз задался я бесполезным вопросом, – как могут люди, которые так сильно друг друга любили, дойти до такого опустошения?» И все же перемены в нас были необратимы, и ни я, ни она даже не попытались бы отыскать дорогу назад. Это было невозможно. Пламя выгорело. И только несколько непотухших угольков прятались в золе, обжигая при неосторожном прикосновении.

Я сглотнул.

– Какого он роста? – спросил я.

– Выше тебя.

– Сколько ему лет?

– Двадцать девять.

Как и Дженни. На два года моложе меня. Ну, это если он говорил правду. С мошенника на доверии станется солгать абсолютно о чем угодно, просто из осторожности.

– Где он проживал, пока… э-э-э… сотрудничал?

На это Дженни ничего не сказала – мне ответил Чарлз:

– Он говорил Дженни, что живет у тетушки, но после того, как он исчез, мы с Оливером проверили. Тетушка, к сожалению, оказалась домовладелицей из Оксфорда, которая сдает комнаты студентам. И как бы то ни было, – тут он кашлянул, – похоже, он вскоре оттуда съехал и переселился в квартиру, которую Дженни снимала на двоих еще с одной девушкой.

– Он жил у тебя на квартире? – спросил я у Дженни.

– Да, ну и что?!

В ее голосе звучал вызов. И что-то еще…

– Когда он съехал, он никаких вещей после себя не оставил?

– Нет.

– Вообще ничего?

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы его нашли? – спросил я.

Чарлз, Квейль и Тоби ответили бы «да» не раздумывая, но Дженни ничего не сказала. Вместо этого она покраснела: румянец разлился от шеи и вспыхнул двумя яркими пятнами на щеках.

– Он причинил тебе много зла, – напомнил я.

У Дженни упрямо напряглись плечи.

– Оливер говорит, в тюрьму меня не посадят, – ответила она.

– Дженни! – я вышел из себя. – Судимость за мошенничество будет преследовать тебя всю жизнь множеством разных отвратительных способов. Я вижу, что он тебе нравился. Может, ты даже его любила. Но это не просто озорной мальчишка, который из хулиганства спер из буфета банку варенья. Он хладнокровно устроил все таким образом, чтобы тебя наказали вместо него. И это – преступление, и за это я его найду, черт возьми, даже если тебе этого не хочется!

– Сид, ну это же смехотворно! – энергично запротестовал Чарлз. – Разумеется, ей хочется, чтобы он был наказан. Она согласилась, чтобы ты попытался его разыскать. Она этого хочет, как же иначе?

Я вздохнул и пожал плечами:

– Согласилась она, чтобы угодить вам. И потому, что думает, будто у меня ничего не получится, – весьма вероятно, она права. Но даже разговоры о том, что у меня может получиться, выбили ее из колеи и разозлили… А ситуация, когда женщина продолжает любить негодяя, сломавшего ей жизнь, не сказать чтобы неслыханная.

Дженни вскочила, бросила в мою сторону невидящий взгляд – и вышла из комнаты. Тоби сделал было шаг ей вслед, и Чарлз тоже поднялся, но я с нажимом произнес:

– Мистер Квейль, пожалуйста, пойдите и разъясните ей, какие последствия влечет за собой судимость. Говорите жестко, пусть она все поймет, пусть будет шокирована.

Он принял решение и отправился следом за Дженни раньше, чем я договорил.

– Это жестоко, – заметил Чарлз. – Мы старались ее щадить…

– Ну, от Холли ей ждать сочувствия не приходится, – ядовито бросил Тоби.

Я смерил его взглядом. Не самый умный мужчина на свете, однако же Дженни выбрала его себе в верные, ничего не требующие спутники – как тихую гавань после урагана. Несколько месяцев назад она подумывала выйти за него замуж, но сделает ли она это теперь, после Эйша? Сомневаюсь. Тоби, как обычно, смерил меня высокомерным взглядом – мол, что она в нем нашла? – и решил, что Дженни нуждается в нем прямо сейчас.

Чарлз проводил глазами его удаляющуюся спину и сказал с ноткой усталого отчаяния:

– Я ее просто-напросто не понимаю. А тебе потребовалось всего десять минут, чтобы увидеть… то, чего я бы вообще не увидел. – Он угрюмо взглянул на меня. – То есть подбадривать ее было бесполезно? А я-то старался…

– Ох, Чарлз, ну и мерзкая же каша заварилась… Нет, вреда-то это никакого не причинило. Просто дало ей возможность оправдывать его, Эйша, и подольше оттягивать момент, когда ей придется признаться себе самой, что она совершила кошмарную… позорную… ошибку.

Складки на лице Чарлза сделались глубже – он сильно помрачнел.

– Все еще хуже, – угрюмо произнес он. – Хуже, чем я думал.

– Печальнее, а не хуже, – поправил я.

– Как думаешь, ты сумеешь его найти? – спросил он. – Тут ведь и ухватиться-то не за что…

Глава 4

За дело я взялся с утра. Дженни я больше так и не видел: накануне вечером они с Тоби сели в автомобиль и на всех парах укатили в Оксфорд, оставив нас с Чарлзом ужинать вдвоем, к радости нас обоих. Вернулись они поздно и не вышли к завтраку до того времени, как я уехал.

Я поехал на квартиру Дженни в Оксфорде, руководствуясь указаниями Чарлза. «Если дома никого нет, – думал я, глядя на дверь, – с замком справиться труда не составит». Однако после второго звонка дверь, запертая на цепочку, приотворилась на несколько дюймов. В щели показался глаз, спутанные светлые волосы, босая ступня и пола синего халата.

– Луиза Макиннс? – спросил я.

– Она самая.

– Можно с вами поговорить, а? Я… э-э-э… бывший муж Дженни. Ее отец просил меня узнать, не смогу ли я ей чем-то помочь.

– Так вы Сид? – удивленно переспросила она. – Сид Холли?

– Да.

– Ну сейчас… минуточку!

Дверь закрылась и оставалась закрытой довольно-таки долго. Наконец она открылась снова, теперь во всю ширь, и я увидел девушку целиком. На этот раз на девушке были джинсы, клетчатая рубашка, мешковатый синий свитер и шлепанцы. Она успела причесаться и подвести губы нежно-розовой неброской помадой.

– Входите.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Дженнина квартирка отнюдь не была собрана из гипсокартона на канцелярских кнопках – о чем я мог бы заранее догадаться. Она находилась в большом викторианском доме в тихом переулке, в небедном райончике. Перед домом была полукруглая подъездная дорожка, за домом – парковка для автомобилей. Часть дома, принадлежавшая Дженни, имела отдельный вход с пристроенной позднее лестницы и занимала весь просторный второй этаж. Как говорил мне Чарлз, на квартиру ушла часть выплаты по разводу. Приятно было видеть, что в целом мои деньги потрачены не зря.

Девушка щелкнула выключателем и провела меня в большую гостиную с эркером. Шторы в гостиной были еще задернуты, на столах и креслах царил не убранный с вечера бардак. Газеты, плащ, сброшенные впопыхах ботинки, кофейные чашки, в вазе для фруктов пустая коробочка из-под йогурта, с торчащей из нее ложечкой, вянущие нарциссы, пишущая машинка в раскрытом футляре, смятые бумаги, не долетевшие до мусорной корзины.

Луиза Макиннс отдернула шторы, разбавив свет люстры серым утренним светом.

– Я еще спала, – пояснила она, хотя это и так было ясно.

– Извините, пожалуйста.

Бардак принадлежал ей. Дженни всегда была аккуратисткой и неизменно прибиралась перед тем, как лечь спать. Но сама комната принадлежала Дженни. Пара вещиц из Эйнсфорда и общее сходство с гостиной у нас дома – в том доме, где мы когда-то жили вместе. Любовь уходит, а вкусы остаются прежними. Я чувствовал себя чужим и в то же время дома.

– Кофе хотите? – спросила она.

– Ну, только если…

– Конечно. Я в любом случае хочу кофе.

– Вам помочь?

– Как хотите.

Она провела меня по коридору в пустоватую кухню. Нельзя сказать, чтобы она вела себя резко, однако же она определенно держалась холодно. Оно и неудивительно. Все, что Дженни обо мне думала, она говорила, и вряд ли она говорила много хорошего.

– Тосты будете?

Она достала пакет с нарезанным белым хлебом и банку молотого кофе.

– Да, спасибо.

– Тогда суньте пару ломтиков в тостер. Тостер там.

Я так и сделал. Она тем временем набрала воды в электрический чайник и полезла в буфет за маслом и джемом. Начатая пачка масла так и хранилась в пергаментной бумаге. Середина была выскоблена, и в целом все выглядело крайне неопрятно – точно такая же пачка лежала и у меня дома. Дженни всегда автоматически перекладывала масло в масленку. Интересно, когда она живет одна, она тоже так делает?

– Молока, сахару?

– Сахару не надо.

Когда хлеб выпрыгнул из тостера, она намазала тосты маслом и джемом и положила их на две тарелки. Бурый порошок в кружках был заварен кипятком из чайника, молока налили прямо из бутылки.

– Тащите кофе, – велела Луиза, – а я возьму тосты.

Она взяла тарелки и краем глаза увидела, как моя левая рука смыкается на одной из кружек.

– Эй, осторожнее, – воскликнула она, – горячо же!

Я бережно стиснул кружку ничего не чувствующими пальцами.

Девушка озадаченно заморгала.

– Один из плюсов, – сказал я и поднял вторую кружку за ручку, куда более небрежно.

Она посмотрела мне в лицо, но ничего не сказала – просто повернулась и пошла в гостиную.

– Совсем забыла, – сказала она, когда я поставил обе кружки на свободное место, которое она разгребла на журнальном столике у дивана.

– Ну да, искусственную челюсть встретишь куда чаще, – вежливо ответил я.

Она чуть было не рассмеялась, и, хотя потом она сдержалась и даже неуверенно нахмурилась, все равно это мгновение душевного тепла позволило мне мельком увидеть настоящего живого человека, прячущегося за резковатым фасадом. Она с хрустом откусила бутерброд, задумчиво принялась жевать и, проглотив кусок, спросила:

– А что вы можете сделать, чтобы помочь Дженни?

– Попытаться найти Николаса Эйша.

– А-а!

Снова мимолетная улыбка, тотчас же подавленная запоздалой мыслью.

– Он вам нравился? – спросил я.

Она грустно кивнула:

– Боюсь, что да. Он такой невероятно веселый… был. Вот уж с кем не соскучишься! Я просто ушам своим не поверила, когда узнала, что он взял и смылся, оставив Дженни в такой ситуации. Я хочу сказать… он ведь тут жил, у нас в квартире… Мы так хохотали все вместе… И то, что он натворил… Нет, просто не верится!

– Послушайте, – сказал я, – не могли бы вы начать с самого начала и рассказать мне, как это все получилось?

– Но разве Дженни вам не…

– Нет.

– Наверное, – медленно произнесла она, – Дженни не хотелось вам сознаваться, что он так нас обвел вокруг пальца.

– Очень сильно она его любила? – спросил я.

– Любила? Что значит «любила»? Не могу вам сказать. Она была влюблена, это да. – Луиза принялась облизывать пальцы. – Волшебные пузырьки. Все такое яркое и воздушное. Прямо как в облаках.

– А вы сами там бывали? В облаках?

Она взглянула на меня в упор:

– Вы хотите спросить, знаю ли я, как это бывает? Да, знаю. Если вы хотите спросить, была ли я влюблена в Никки, – нет, не была. Он был веселый, классный, но он не заводил меня так, как Дженни. И в любом случае – это она ему нравилась, не я. Или по крайней мере, – неуверенно закончила она, – так это выглядело со стороны.

Она помахала облизанными пальцами:

– Передайте мне, пожалуйста, вон ту коробочку с салфетками, она у вас за спиной.

Я протянул ей коробочку. Она стерла с пальцев остатки липкого джема. У нее были светлые ресницы и розовая, типично английская кожа. И лицо, совершенно чуждое всякой застенчивости. Жизнь еще не успела расставить на нем свои верстовые столбы – для этого она была слишком молода, – однако видно было, что она одинаково чужда и цинизму, и нетерпимости. Практичная, разумная девушка.

– Я на самом деле не знаю, где они познакомились, – начала она, – знаю только, что где-то здесь, в Оксфорде. Я просто однажды возвращаюсь домой, а тут он, если вы понимаете, что я имею в виду. Они уже… ну… интересовались друг другом.

– Мм… – сказал я, – а вы с самого начала жили тут вместе с Дженни?

– Ну, более или менее. Мы же в школе вместе учились… Не знали? Ну вот, как-то раз мы встретились, и я ей сказала, что буду два года жить в Оксфорде, пока диссертацию пишу, а она спросила, а жить-то мне есть где, потому что она приглядела себе эту квартирку, но ей не хотелось жить одной… И короче, я поселилась здесь. Прямо так, с бухты-барахты. Мы с ней в целом неплохо уживались.

Я посмотрел на пишущую машинку и следы творческих мук:

– Вы все время тут и работаете?

– Ну, либо тут, либо в Бодлианке… в библиотеке, в смысле… или в колледже, занимаюсь другими исследованиями… Я Дженни плачу за комнату… Не знаю, для чего я вам все это рассказываю.

– Нет-нет, все это может пригодиться.

Она встала:

– Может, вам имеет смысл посмотреть на все это барахло. Я просто все стащила в его комнату… в комнату Никки, с глаз долой. По правде сказать, это было слишком противно и мучительно.

Я снова пошел за ней по коридору, на этот раз дальше, в более широкий проход, который прежде явно был лестничной площадкой второго этажа.

– Вот, – говорила она, указывая на двери, – это комната Дженни. Это ванная. Здесь я живу. А вот тут, в конце коридора, жил Никки.

– А когда именно он исчез? – спросил я, шагая следом за ней.

– Когда именно? А кто его знает… В среду. В среду на позапрошлой неделе.

Она открыла белую крашеную дверь и вошла в комнату в конце коридора.

– Завтракал он вместе с нами, как обычно. Я пошла в библиотеку, а Дженни уехала поездом в Лондон, пройтись по магазинам, а когда мы обе вернулись, его уже не было. Просто исчез, и все. Дженни была в шоке. Рыдала в три ручья. Но конечно, мы тогда еще не знали, что он не только бросил ее, а еще и сбежал со всеми деньгами.

– А как вы об этом узнали?

– Дженни в пятницу пошла в банк оплатить счета и снять немного наличных, чтобы отправить посылки, а ей сказали, что счет закрыт.

Я огляделся. Толстый ковер на полу, комод времен короля Георга, просторная, удобная кровать, мягкое кресло, милые занавесочки в стиле Дженни, свежевыкрашенные белые стены. На самом большом куске свободного пространства высились составленные в две колонны шесть больших коробок из толстого картона – в целом комната выглядела как нежилая.

Я подошел к комоду, выдвинул ящик. Ящик был совершенно пуст. Я сунул туда руку, провел пальцами изнутри и вынул их совершенно чистыми – ни пылинки.

Луиза кивнула:

– Он вытер пыль. И все пропылесосил. Следы от щетки на ковре остались. И ванную помыл. Все прям сверкало. Дженни была так растрогана, что он прибрался… Пока не поняла, почему он не хотел оставлять следов.

– Я сказал бы, что это символично, – рассеянно заметил я.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… Не то чтобы он боялся, что его разыщут по волосам или отпечаткам пальцев… просто он старался стереть все следы своего пребывания в этом доме. Чтобы не чувствовать, что он оставил тут часть себя. Я хочу сказать… если тебе хочется куда-то вернуться, ты подсознательно стараешься оставить там что-нибудь из своих вещей, «забываешь» их. Хорошо известный феномен. Так что если ты подсознательно, а не только сознательно не хочешь куда-то возвращаться, ты, возможно, постараешься сделать так, чтобы от тебя там даже пыли не осталось. – Я остановился. – Извините, не хотел вас утомлять скучными рассуждениями.

– Да нет, это не скучно.

– А где они спали? – спросил я как ни в чем не бывало.

– Тут. – Она опасливо заглянула мне в лицо и решила, что можно продолжать. – Она обычно сама сюда приходила. Ну… я же не могла ничего не знать. Почти каждую ночь. Не всегда.

– А он к ней никогда не ходил?

– Даже странно: я ни разу не видела, чтобы он заходил к ней в комнату. Даже днем. Если она была ему нужна, он стучался в дверь и звал ее.

– Ну, все сходится.

– Что, тоже символично?

Она подошла к пирамиде коробок и открыла верхнюю:

– Вот, тут все, почитайте сами и вы все поймете. Я ухожу, просто не могу все это видеть. И вообще, мне лучше прибраться, а то вдруг Дженни вернется.

– А что, Дженни должна вернуться?

Она слегка склонила голову набок, услышав в моем голосе отзвук тревоги:

– Вы ее что, боитесь?

– А что, должен?

– Ну, она называла вас «скользким типом».

Это звучало бы оскорбительно, если бы не тень усмешки.

– Ну еще бы! – сказал я. – Нет, я ее не боюсь. Просто она меня… отвлекает.

– Дженни – супердевушка! – сказала она с внезапным жаром.

«Искренние дружеские чувства, – подумал я. – Демонстрация преданности. Немного вызова. Однако ведь и я женился на Дженни-супердевушке».

– Это правда, – ответил я ровным тоном.

Она постояла еще пару секунд, повернулась и вышла из комнаты. Я вздохнул и взялся за коробки. Я неловко ворочал их и радовался, что ни Дженни, ни Луиза этого не видят. Коробки были здоровенные, и хотя одна или две оказались не такими тяжеленными, как остальные, все равно двигать их при помощи электрического протеза было крайне неудобно.

В самой верхней лежали двухфутовые стопки белых, качественных листов стандартного формата, на которых было распечатано то, что выглядело как письмо, напечатанное на пишущей машинке. Вверху каждого бланка красовалась внушительная шапка, в центре которой сиял золотом вытисненный герб. Я взял в руки одно из писем – и начал понимать, как вышло, что Дженни попалась на эту удочку.

Над гербом была выдавлена надпись: «Исследования сердечно-сосудистых заболеваний», а под гербом: «Зарегистрированная благотворительная организация». Слева от тисненого герба перечислялись основные спонсоры, по большей части титулованные, а справа – сотрудники благотворительной организации, среди которых была и Дженнифер Холли, секретарь-референт. Под ее именем мелкими заглавными буквами был напечатан адрес оксфордской квартиры.

В самом письме не стояло ни даты, ни приветствия. Оно начиналось где-то в нижней трети листа, и говорилось в нем следующее:

Увы, в наши дни очень многие семьи на собственном опыте узнали о том, насколько серьезная вещь сердечно-сосудистые заболевания. Даже если эта болезнь не убивает, человек навсегда теряет возможность полноценно трудиться.

Многое уже сделано в области исследования причин и возможностей предупреждения этого бича современного человечества, однако многое еще только предстоит сделать. Исследования, финансируемые государством, по необходимости зависят от современного состояния экономики. Именно поэтому чрезвычайно важно обратиться к общественности с просьбой поддержать напрямую важные программы, которые на данный момент ведутся в частных лабораториях.

Однако мы понимаем, что многие отрицательно относятся к прямым просьбам о финансовой поддержке, сколь бы достойное дело им ни предлагали. Поэтому, чтобы поддержать «Исследования сердечно-сосудистых заболеваний», мы предлагаем Вам что-нибудь приобрести – по тому же принципу, что рождественские открытки, продажа которых поддерживает добрые дела во многих областях. Наши спонсоры, после длительного обсуждения, приняли решение предложить Вам самый качественный полироль, состав которого специально рассчитан на уход за старинной мебелью.

Полироль поставляется в банках по 250 граммов. Это качественный продукт, из ряда тех, которые используют профессиональные реставраторы и музейные работники. Если Вы захотите его приобрести, мы можем предложить Вам наш продукт по пять фунтов за банку. При этом Вы можете быть уверены, что минимум три четверти полученных доходов пойдут непосредственно на медицинские исследования.

Наш полироль принесет пользу Вашей мебели, Ваш вклад принесет пользу медицинским исследованиям, и, возможно, именно благодаря Вашей помощи мы продвинемся на шаг ближе к пониманию и обузданию смертельно опасных заболеваний.

Если Вы пожелаете принять участие в нашей программе, просим Вас выслать вспомоществование на указанный выше адрес. (Все чеки будут переданы в «Исследования сердечно-сосудистых заболеваний».) Вы в ближайшее время получите запас полироля, и будущие пациенты-сердечники всего мира будут Вам благодарны.

С уважением,

секретарь-референт

«Ну и ну!» – сказал я, сложил письмо и спрятал его в карман. Сперва разжалобить, потом предложить нечто полезное, и завуалированный намек, что, если вы не раскошелитесь, в один прекрасный день то же самое может случиться и с вами. Если верить Чарлзу, эта смесь работала эффективно.

Во второй коробке лежало несколько тысяч белых неподписанных конвертов. Третья оказалась наполовину заполнена письмами, написанными в основном от руки, на самых разных видах писчей бумаги: все это были заказы на полироль, в которых, в числе прочего, говорилось о том, что «чек прилагается».

В четвертом ящике лежали отпечатанные заранее ответы, где говорилось, что «Исследования сердечно-сосудистых заболеваний» искренне благодарят за пожертвование и высылают запас полироля.

В пятой коробке, наполовину пустой, и в шестой, нераспечатанной и полной доверху, лежало множество плоских белых коробочек, размером шесть на шесть дюймов и два дюйма в высоту[5]. Я достал одну и заглянул внутрь. В коробочке лежала плоская жестянка без надписей, с плотно завинчивающейся крышкой. Крышка оказала сопротивление, но в конце концов я ее все-таки открутил. В жестянке обнаружилась мягкая коричневатая масса, которая в самом деле пахла полиролем. Я завинтил крышку, спрятал жестянку обратно в коробочку и оставил ее так, чтобы была под рукой.

Похоже, больше там ничего не было. Я заглянул во все щели в комнате, осмотрел подлокотники кресла – нет, ни единой булавки не завалялось.

Я забрал белую коробочку и медленно, тихо пошел обратно в сторону гостиной, открывая по пути все закрытые двери и заглядывая внутрь. В квартире было еще две комнаты, про которые Луиза ничего не сказала: это оказались чулан с бельем и небольшая комнатушка без мебели, где лежали чемоданы и разный хлам.

Комната Дженни выглядела чрезвычайно женственной: все сплошь розовое и белое, в пене тюля и оборочек. В воздухе висел слабый аромат Дженни – фиалковый запах «Mille». К чему вспоминать, что первый пузырек этих духов подарил ей я давным-давно, в Париже? Слишком много воды утекло с тех пор! Я затворил дверь, оставив аромат внутри, и перешел в ванную.

Белая ванна. Огромные пушистые полотенца. Зеленый коврик, зеленые растения. Зеркала на двух стенах, много света и блеска. Никакие зубные щетки на виду не торчат: все аккуратно убрано в шкафчики. Очень в стиле Дженни. Мыло «Roger&Gallet».

Работа сыщика отучила меня от чрезмерной щепетильности. Я, почти не колеблясь, отворил Луизину дверь и заглянул внутрь, надеясь, что она не выйдет в коридор и меня не застукает.

«Рабочий беспорядок», – подумал я. Повсюду стопки бумаг и книги. Одежда, раскиданная по стульям. Кровать не застелена, – впрочем, это и неудивительно, я ведь ее разбудил.

Умывальник в углу, зубная паста без крышечки, сушащиеся колготки. Открытая коробка шоколадных конфет. Мелочи, раскиданные по комоду как попало. Высокая ваза с распускающимися ветками конского каштана. И никаких запахов. Эта комната только выглядела как помойка, на самом деле тут было чисто. Синий халат валялся на полу. В целом комната была обставлена примерно так же, как и комната Эйша. Сразу видно, где закончила Дженни и начала Луиза.

Я отодвинулся и закрыл дверь, оставшись незамеченным. Луиза сидела на полу в гостиной. Она взялась было за уборку, но не закончила, уткнувшись в книгу.

– А, это вы! – рассеянно сказала она, словно успела забыть о моем существовании. – Ну что, закончили?

– Должны ведь быть и другие бумаги, – сказал я. – Письма, счета, кассовые книги – вот это все.

– Их забрала полиция.

Я сел на диван напротив нее.

– А кто обратился в полицию? – спросил я. – Дженни?

Луиза наморщила лоб:

– Нет. Кто-то пожаловался в полицию, что благотворительная организация не зарегистрирована.

– Кто?

– Не знаю. Кто-то получил такое письмо и решил проверить. Половины спонсоров, которые перечислены в шапке письма, просто не существует, а другие ни сном ни духом ничего не ведают.