Журнал «Парус» №87, 2021 г.

Ирина Калус, Николай Смирнов, Вацлав Михальский, Татьяна Ливанова, Нина Ищенко, Алексей Котов, Виталий Даренский, Георгий Кулишкин, Иван Марковский, Надежда Кускова, Дмитрий Игнатов, Василий Костерин, Александр Савельев, Иван Жилкин, Андрей Шендаков, Ольга Корзова, Теране Оруджева, Людмила Назаренко, Геннадий Авласенко, Юлия Еремеева, Евгений Чеканов, Дмитрий Лагутин, Диана Кан, Михаил Назаров, Валерий Храмов, Александр Дубинец, Дарья Морозова, Маргарита Пинская, Светлана Безверхова, Александр Пшеничный, Алексей Ивин, Людмила Брагина

Журнал «Парус» №87, 2021 г.

Слово редактора

Дорогой читатель!

Наш литературный корабль уверенно берёт философский курс, выверяя его по звёздам. Несмотря на некоторые проявления литературного хулиганства, на борту всё прочее — благочинно, а морской бриз — вольный ветерок странствий и романтики, как ему и положено, днём ориентирован на залитый солнцем берег, а ночью — на темнеющее в философских раздумьях море.

Небесная твердь и суша, ночная прохлада и палящий полуденный зной всё так же контрастны и так же устойчивы в своих основополагающих признаках, уверенно растягиваясь к разным полюсам бытия в самодовлеющем покое.

Воздух чист и наполнен рефлексиями. Только лёгкие «летние снежинки» одуванчика, сдуваемые морским ветром, напоминают о парадоксах этого мира, единстве противоположных стихий и о том, что впереди — неизменная вечность, вмещающая в себя всё вышесказанное, а также — нас с вами.

Ирина Калус

Художественное слово: поэзия

Андрей ШЕНДАКОВ. Звезда горит в моём окне…

* * *

Звезда горит в моём окне

сквозь полог утреннего света

и тонет вновь за далью, где-то

в рассветной тихой глубине;

сквозь полевую чистоту

плывут неведомые дали,

а в сердце капельки печали

лучей встречают остроту —

и, отступивший стылый мрак

своим сияньем прожигая,

звезда является — другая,

и остаётся только прах,

небесный прах — далёкий свет;

пылай, волнистое круженье!

В твоё, в твоё перерожденье,

в твоё сиянье мир одет.

* * *

Порой такая гложет мысль,

что всё бессмысленно и бренно,

но каждый раз, горя нетленно,

свои пути рождает высь;

и звёзды светят — высоко,

и как бы ни было тревожно —

душа легко и осторожно

пьёт лунных бликов молоко;

и, словно крохотный малец,

в душе росток живёт — всё выше,

и вот уже — поля и крыши,

а рядом — Космос и Творец!

Соприкасаясь, пьёт душа

покой своих миров нетленных,

своих неведомых вселенных,

трудясь, приветствуя, верша…

* * *

Мой свет, сияние, покой,

летя в крылатом млечном круге

и вознося друг другу руки,

мы продолжаемся строкой,

в которой каждый был из нас

когда-то звуком, полуслогом,

началом, действием, итогом,

создавшим вечности каркас;

а где начало иль исход?..

Я сам пока времён и правил

к своим скитаньям не прибавил:

глубок и долог небосвод!

Не тлеют наши письмена,

навек не исчезают души,

но каждый раз врата — всё уже.

И выше, выше имена.

* * *

Стволы осин ещё туги и голы,

едва качает ветер кроны их,

весь мир, как будто двоечник, притих,

шагнув к пустынным окнам старой школы:

в них — тишина, лишь выйдет иногда

к порогу сторож, чтобы сиротливо

курнуть — воронам и котам на диво, —

еще не стар, а борода седа;

вновь над скамейкой пляшет береста

и горьковато-сладкий привкус дыма

плывёт во дворик еле уловимо —

такая нынче выдалась весна:

ни погулять, ни с другом отдохнуть,

ни заглянуть в фойе кинотеатра,

весна сменила легкокрылость кадра

на скуку дней, иной отмерив путь,

путь напряжённый, долгий, не такой,

каким он многим виделся в начале:

«Мир пошумит и, растворив печали,

все беды снимет быстро, как рукой…»

Но нет, весна сегодня не для нас,

листва и мы — во власти небосвода,

законам дань вновь воздаёт Природа,

не торопясь ведя свой пересказ

о днях былых: чума иль тиф брюшной —

на Землю много насылалось мора,

но каждый раз надежда, иль опора,

иль, может быть, какой-то свет иной

спасал землян — и грешных, и святых,

и тех, кто даже жалок и преступен;

к спасенью путь тогда не слишком труден,

когда начал великих и незлых

познаешь суть и, к миру обратив

лицо и душу, воспаришь отныне

среди глупцов, прочь от своей гордыни,

сквозь облака, несущие мотив,

мотив Творца — единственный, один;

пойми, о друг, своё предназначенье!

А я ловлю вечерних звёзд круженье

и слышу гул, весенний гул осин…

* * *

Такой апрель: не выходя из дома,

смотрю, как к солнцу тянется трава;

но для меня история знакома:

от мыслей ноет к ночи голова.

…Да, грешен я: переводя Шекспира,

считал, что в прошлом — лютая чума;

теперь моя обычная квартира —

моя защита и моя тюрьма.

Какой-то вирус — что он или кто он?

Мельчайший мир, цепочка РНК,

но без него, наверно, мир не полон —

и не осознан до конца пока.

А каждый миг — наука иль загадка?

Хрупка планета, словно электрон…

Среди страниц лежит моя закладка —

и вечный свет летит со всех сторон!

Виталий ДАРЕНСКИЙ. Повсюду время неземное

Время

Забыто бывшее давно —

Но, словно будущее, снится;

И то, что знать нам не дано —

Судьбою нашей воплотится.

Так время замыкает круг

Беспамятства и узнаваний,

А память оказалась вдруг

Наукой встреч и расставаний.

Уже читать не нужно книг,

Уже не нужно рассуждений —

Жизнь собралась в единый миг

Жемчужной россыпью мгновений.

Как это счастье передать?

Стал чудом этот мир привычный,

Куда не бросишь тихий взгляд —

Как ново всё и необычно!

Уже не сон, а ясный взгляд

Предвидит бытие иное;

И сердцу нет пути назад —

Повсюду время неземное.

* * *

В кварталах дальних и печальных,

что утром серы и пусты…

Борис Рыжий

Во сне смешались времена,

Душа летит в места родные —

Квартала нашего дома,

Дни детства — встали, как живые.

Как будто вечность на дворе —

Стояла мама молодая,

И в нашей шумной детворе

Я многих лиц уж не узнаю.

Год где-то семьдесят седьмой,

День солнцем залитый, далёкий…

И я заплачу над судьбой,

Проснувшись с болью одинокой.

Жизнь пролетела, словно сон,

Растраченная вся впустую.

В окне светлеет небосклон,

Но не начать мне жизнь иную.

И вдруг так ясно стало мне,

Что день тот длится, длится, длится,

Что я остался в этом дне,

А то, что ныне — мне лишь снится.

Испытание

Бывают дни… Но нет названья

Минутам тяжести земной,

Когда ничтожны притязанья

Перед безмерной пустотой;

Когда холодная проснется

У сердца страшная тоска,

И жизнь, как птица, встрепенется,

И смерть, как родина, близка;

Когда, как сон, охватит душу

Всепоглощающая мгла,

И жжет, и мучает, и душит,

Пронзая сердце, как игла…

Но лишь отходит помраченье

Мгновений мглы и пустоты —

Сильней охватит вдохновенье

Святой, предвечной Красоты!

Осень

Из-за полей, из-за морей

Уже спешит «гиперборей»;

Под белым куполом небес

Притихший обнажился лес.

Постой, зима, повремени,

Еще не настоялись дни

Осенней строгости прозрачной,

Такой томительно-невзрачной,

Размокшей, стынущей земли…

И сладко думать о далеком,

О сокровенном и глубоком,

Когда шумит промозглый ветер

И день напоминает вечер…

Облака

Струятся в небе облака,

Как сердца радостные тени —

Жизнь стала сказочно легка,

Как россыпь сладостных мгновений.

Прошел суровый год, как сон,

И жизнь вернулась, словно в детство;

Был год войны, и это он

Оставил нам свое наследство.

Оно не в боли и беде,

Оно в душевном возрожденье!

Такого счастья нет нигде —

Война дарует постиженье.

Струятся в небе облака,

Пришла пора воспоминаний,

И непонятная тоска,

И жажда новых начинаний.

Ольга КОРЗОВА. Старинные напевы

***

Старинным напевом смиряю набеги ветров,

Пришедшим ко мне, может быть, от Адама и Евы.

Из райского сада… В пустыне ветра — будь здоров! —

И Ева шептать принялась, защищаясь от Божьего гнева.

Молилась и пела — слова, словно вечность, текли,

Стремясь оградить и себя, и Адама, и чрево,

Где жизнь зарождалась.

И ветер утих средь земли,

И слушал Господь, и раздумывал, глядя на древо.

* * *

Я чувствую синичьи коготки:

Отважно корм берут они с руки

И прочь уносят. Клювиков работу

Я слышу в первозданной тишине.

Стою, молчу, мне грустно отчего-то.

Увидят ли они меня во сне

Сегодняшнем, и если да, какою?

В ушанке, возле ветхого жилья,

Старухою с протянутой рукою?

А может, только внутреннее «я»

Им ведомо? На землю свет струится,

Преображая налетевший снег.

Погаснет он — и мне пора, и птицам

Спешить к ночлегу, находить ночлег…

* * *

Всё такое старое, больное.

Всё такое близкое, родное. —

Дом, крылечко, лодка и скворешня,

И деревня, ставшая нездешней.

Вот взмахнёт крылами — и растает,

А меня печалиться оставит.

Молитва

Забудь моё имя.

Пускай растворится, как дым.

И голос возьми —

Ни к чему бесполезная песня.

Позволь хоть снежинкой

Кружиться над лугом моим,

Над речкой и полем —

Над всем этим краем безвестным.

Пускай не у моря,

Мне только б смотреть с высоты

На эти дома,

На ушедшие в небыль деревни,

На лес поредевший,

Стоящие насмерть мосты —

Они, как часовни, застыли

В молении древнем.

Позволь мне остаться

На стрелке затерянных рек

Песком или камнем,

Прибрежною белою глиной.

Не дай отступиться,

Когда отступается век

И прадед молчит,

Укоризненно глядя

Мне в спину.

* * *

Тянут без всякого волшебства

Родина, поле, клевер…

Словно из Божьего рукава

Птицы летят на север.

Слышишь, как улица ожила? —

Воздух звенит упругий.

Разве хватило бы им тепла

Там, на счастливом юге?

Светлого мира, где ждут гостей —

Вестников белой ночи.

Края — любить, поднимать детей,

Помнить заветы отчие.

* * *

Дождь усталую землю качает,

Третью ночь не ложится подряд.

То баюкает, то причитает —

Не идёт его дело на лад.

Чуть затихла — и плачет спросонок.

То ей снится пожар, то ковчег,

То растерзанный взрывом ребёнок,

То вода из отравленных рек.

Засыпай! — Далеко до рассвета.

Лишь бы ты до него дожила.

…Спит земля, зябко кутаясь в лето,

От которого мало тепла.

* * *

Ячеи дождя качаются. —

Кто-то вяжет эту сеть.

У меня не получается

Даже ниточку поддеть,

Чтобы выплыть,

Чтобы вынырнуть,

Не запутавшись в траве,

К солнцу, к свету,

К небу синему

На минуту иль на две,

Убежать от этой сырости

Хоть в какой-нибудь Магриб.

Эй, рыбак небесный, смилуйся,

Отпусти на волю рыб!

…За окном привычно хлюпает,

И в Магрибе скоро дождь.

Да куда ты, рыбка глупая,

Из России уплывёшь?..

* * *

Пойдём обратно. Холодно и сыро.

Неужто вновь придётся зимовать,

Топить жильё, в несовершенстве мира

Своё несовершенство укрывать?..

А может быть, отложим все печали

И в лес нахлынем с самого утра,

Где листья не совсем ещё опали

И голос только пробуют ветра.

Хотя видны зловещие приметы,

Мне радостно: пока ещё со мной

И яркий куст, и этот полдень светлый,

И муравей на горке травяной.

Плач по журавлю

Сколько лет проживу в ожидании зим,

В ожидании новых утрат?..

Почему не сказал мне: «Давай улетим!»

Отчего не позвал меня, брат?

Травяная рубашка твоя коротка.

Не сумела её доплести.

А у берега плещет крылами река.

Или небо в Господней горсти?

Ранний снег застилает дорогу в поля,

И пора возвращаться домой.

Только чудится мне дальний крик журавля

Между тающим светом и тьмой…

* * *

Есть время для ветра и снега,

И горькой последней любви,

Неяркой, как низкое небо;

Как лес, где молчат соловьи,

Пустынной, безлиственной, странной.

Но вдруг из-за каменных туч

Пробился, блеснув над поляной,

Случайный рассеянный луч.

Глядишь в осветлённые дали,

И сердце плывёт, как река.

Для поздней любви и печали,

Быть может, есть время пока.

* * *

Моё синичье царство не достанется

Теперь уже, наверно, никому.

Осталось мне смириться и состариться,

Переходя в неведомую тьму.

Но лёгкий стук за окнами послышится,

И хитрый глаз уставится в лицо.

И я пойду, пока живётся-дышится,

С тарелкой корма к птицам на крыльцо.

* * *

Мне захотелось выйти в тишину,

Сбежать в неё от внутреннего шума.

И вот стою, и на меня одну

Со всех сторон, по-зимнему угрюмый,

Глядит декабрьский лес:

— Зачем ко мне?

Печален я. Какие разговоры!

Давно пора по снежной целине

Носиться зайцу. Новогодье скоро,

А нечем укрываться от невзгод.

То хлещет дождь, то в ярости калечит,

Ломает сучья и деревья гнёт

Залётный ветер. Облик человечий

Нам ненавистен. Вы всему виной.

О, если бы земле собраться с силой,

Пойти на вас и одолеть войной!

Вздохнув, он замолчал.

А я взмолилась:

— Великий лес! С тобою я скорблю

О каждой ветке, лепестке, былинке,

О том, что трудно даже воробью

Найти свой мир; и праздник как поминки.

Но ведаешь ли? — Маемся и мы

От суеты, от власти бесполезной,

От горло захлестнувшей горькой тьмы;

И новый век своей пятой железной

Вытаптывает след былых времён,

А вместе с ним — и сердце человечье…

Прости нас, лес! — И колыхнулся он,

И ветви опустились мне на плечи…

Чёрный лёд

Вороньё раскричалось над полем, за старым сараем.

Видно, тоже, как мы, обсуждают погоду да власть.

В странном мире, где мы, только кажется, что-то решаем,

Дай мне руку, сестра, чтоб на раннем ледке не упасть.

Не замёрзла река. В эту зиму река не замёрзла

И разбитую землю нечасто латал снегопад.

И ненастье тянулось, порою хватая за горло

И бежать заставляя по чёрному льду наугад.

Мне казалось, что лёд просто смог перебраться на сушу,

И с живыми она перестала делиться теплом.

Он ползёт и ползёт, и в дома проникая, и в души.

Говоришь, поделом? Да, быть может, и впрямь поделом…

Дай мне руку, сестра, друг за друга держась, друг за друга…

И отступит беда, и когда-нибудь вовсе уйдёт.

Просветлел горизонт, скоро птицы потянутся с юга,

И растает, как сон, как обманчивый сон, чёрный лёд…

* * *

Я веточка твоя,

Раскидистое древо,

Подсохшая уже,

С надломом у ствола.

Не схожая с Лилит,

Далёкая от Евы,

Зачем среди других

Задумана была?

Для шороха ветвей,

Для пения и шума,

Когда идут ветра

Разбойною гурьбой

И ни о чём другом

Не остаётся думать,

Как просто уцелеть,

Качаясь вразнобой?

Да, вразнобой и всё ж

Поглядывать на крону,

Не сломится она

И выдержит ли ствол,

А в добрый час молчать

В саду преображённом,

Где солнце и тепло,

И светлый дождь прошёл…

Да, не видать корням

Весёлых свежих веток,

Но радостно и там,

В глуби сырой земли,

Им чувствовать: опять

На старом древе где-то

Зелёные ростки

Весною в ход пошли.

Живи и расцветай,

Моё родное древо!

По миру разветвись,

Но сохрани в себе

Родные берега,

Старинные напевы,

Знакомые огни,

Как главное в судьбе.

Пересаженные цветы

Теране ОРУДЖЕВА. Мелодией весенней становясь. Перевод с лезгинского Евгения ЧЕКАНОВА

Первые шаги

Девчушка, что похожа на птенца,

Покинув зыбку, радует сердца:

Она сама пытается шагнуть,

Без помощи пуститься в дальний путь.

К малышке милой тянутся цветы,

А дети птиц щебечут с высоты:

— Дитя апреля, весточка весны,

Пусть будут все пути твои ясны!

И бабочка, над девочкой кружась,

Так говорит ей, на руку садясь:

— Шагай по жизни твёрже и смелей!

Да не увидишь ты печальных дней!

Напиши стих

Зимний лес спокоен, холоден, уныл.

Мощные деревья спят, лишившись сил.

Но неужто корни тоже снег накрыл?

Отчего так долго ты молчишь, поэт?

Где твой стих прекрасный? Будет или нет?

Ты ж не лист, что должен всю весну дрожать,

А под вьюгой зимней — тихо высыхать.

Вот уже читатель начал вопрошать:

Отчего так долго ты молчишь, поэт?

Где твой стих прекрасный? Будет или нет?

Ты ж не воробьишка, что бураном смят,

Ты — орел, чьи крылья чуть попортил град!

Так пускай твой клёкот горы повторят.

Отчего молчишь ты? Отвечай, поэт!

Где твой стих прекрасный? Будет или нет?

Песня весны

Повеяло теплом. Порыв игривый,

Мелодией весенней становясь,

Сорвал мне шаль… Бегу тропой счастливой,

И волосы мои летят, струясь.

Смеется солнце. Вместе с юным ветром

Восторгом вешним душу обдает.

То спрячется, лучи рассыпав щедро,

То снова из-за облака моргнет.

Журча о чем-то голосом поспешным,

Со мной родник болтает, не таясь.

Бежит вода по камушкам надежды

И к речке убегает, пузырясь.

В бездонной синеве ликуют птицы.

Земле и небу песни их слышны.

Сменив наряд, природа веселится,

Чарует нас улыбкою весны.

Ты похож

Ты — словно бойкий водопад,

Что с гор сорвался час назад

И речкой стал. И наугад

Течешь… На речку ты похож!

То мутен, то прозрачен ты,

То вдруг суровые черты

Приобретаешь… С высоты

Несешься, на поток похож!

В обрывах щели роешь вмиг,

Стремишься к цели напрямик.

Но вот уже ты снова сник

И на Самур слегка похож.

Покой навеки разлюбя,

Всё пропуская чрез себя,

Кипишь, как лава, мир губя.

Ты на вулкан сейчас похож!

Вдруг вверх бежишь — и на скале,

Подобно молниям во мгле,

Путь освещаешь по земле…

Ты на луну теперь похож.

И вот уж, как родник лесной,

Приют оленей потайной,

Лучи бросаешь в мир земной,

На солнце светлое похож.

Пропал покой

Сияло море Черное вчера,

А нынче скрылось в дымке облаков…

Пусть я тебя не видела с утра,

Но разве наши встречи — дар богов?

Чуть не к воде прижался небосклон,

Навеки растерявший всё тепло.

И тучами, что мчат всех сторон,

Синь грёз моих навек заволокло.

И в хмуром небе слышен чайки крик —

Щемящий крик несбывшейся мечты.

Навстречу ей душа рванулась вмиг:

«Ах, отчего так горько плачешь ты?»

А чайка ей: «Пропала часть меня.

Пропал покой. Душа полна огня…»

Осталось плакать

Привет, береза! Лбом к тебе прижмусь

И в тот же миг твою услышу грусть:

«Ах, как давно тебя я здесь ждала!

Ты где была? Ты почему не шла?

Не для тебя ли теплые ветра

Сюда весну внесли еще вчера?

Нет ни морозов, ни постылых вьюг,

Лишь струи родников журчат вокруг.

Ах, знала б ты, забывшая про нас,

Как ждал подснежник, не смыкая глаз!

И у ветвей моих полно обид,

И у ствола, что шрамами покрыт…»

Я отвечаю: «Милые друзья,

Весна всё лечит… Да, виновна я,

Но разве птицы, что кричат вдали,

Недоброй вести к вам не принесли?»

И плачем мы с березой. Сок ее

Не осветляет горюшко мое.

Подсолнух

Подсолнуха корзинка, мать семьи,

Мне шлет приветы летние свои,

Ждет поутру восхода, как впервой,

Мне улыбаясь рыжей головой.

Снаружи семя крупное сидит,

А в центре — мельче… Мать им говорит,

Что стар и млад должны в согласье жить.

Она ж должна за солнышком следить.

А вечером она всегда грустит,

По сторонам потерянно глядит

И, провожая красную зарю,

Тихонько шепчет ей: «Благодарю…»

Ни мускулов, ни мозга… Как же мать

Смогла понять свой жребий — и принять?