Внутренний навигатор

– Разрешите уточнить почему? – я нахмурила брови, нарушая дисциплину строя не столько внешне, сколько внутренне.

– Хм. Нечего вам там делать. Пусть мужики воюют. А тебе еще рожать, товарищ прапорщик. Уточни у начмеда, кого вы подаете вместо тебя, и доложи мне.

– Есть, – процедила я сквозь зубы, уже имея другой план действий.

– Сергей Николаевич! – Какое счастье, что за начальника остался именно он. – Разрешите обратиться? – ударной волной негодования я открыла настежь дверь кабинета заместителя.

– Что, на войну собралась? – усмехнулся доктор, копошась в своей укладке.

– Как вы догадались? – я выдохнула и опустила плечи.

– Насквозь тебя вижу. Ладно, – Николаич оторвался от сумки и присел на стул. – Это нормальное и правильное желание. Кроме тебя что-то никто не заявился, поэтому мне придется.

– А как же…– я была готова выпрыгнуть из ботинок и лететь в Цхинвал на собственных крыльях, обгоняя транспортные самолеты.

– Спокойно. Ты оперативного на разводе внимательно слушала? – Сергей жестом указал на соседний стул.

– Допустим, – его настрой мне нравился.

– Сколько человек вылетает?

– Пятьдесят.

– А сколько медиков на такую группу полагается?

– Минимум двое.

– Ну я и подал нас двоих. Черемисов сейчас за командира, он тебя не вычеркнет.

– Уф, – я выдохнула. – Дай Бог. Пойду проверю аварийный контейнер и свою укладку.

В эти сутки мы не вылетели. Было слишком опасно. В регионе шла зачистка. Но мне было искренне непонятно, почему мы не могли вылететь во Владикавказ и стоять в Алагире в готовности войти в республику, параллельно занимаясь беженцами. Именно эту задачу выполнял Центроспас, о чем сообщил Гоблин в смс-сообщении. Сдав смену, я в растерянности набрала номер Леши.

– Здравствуй, Юленька. Рад тебя слышать, – его ласковый голос не первый раз что-то рвал внутри. Когда я его слышала, не хотелось быть Солдатом Джейн. После наших первых сборов я даже стала немного отращивать волосы.

– Здравствуй, Леш. Сразу к делу: ты в списках?

– Пока да, но там все меняется по сто раз в день. А ты чего, тоже собралась лететь? С ума сошла. Там же война…

– Я как-то уже говорила, что пришла в этот центр не для того, чтобы жевать сопли.

– Помню-помню, – Алексей усмехнулся. – Ладно, завтра поговорю со Станиславовичем. Он сейчас в министерстве на совещании.

– Лех, завтра может быть поздно, – я нервничала, намекая на желание немедленного результата.

– Не спеши. У авиации бортов свободных нет. Сегодня точно не улетим. Ориентируйся на завтра.

– Спасибо большое.

На следующий день также ничего не произошло. Черемисов в части не появлялся, борта не было. Народ находился в готовности. Меня из списков вычеркнули. Я сидела в частном автосервисе в ближайших от КПП гаражах, боясь пропустить вылет. Августовский вечер коралловым закатом пятился к концу, предлагая поехать домой ни с чем.

– МЧС России направляет во Владикавказ самолет Ил-76 со специалистами Центра «Авангард». Среди них пиротехники, альпинисты, медики. Вылет запланирован на 5:00 по московскому времени… – голос диктора Первого канала звучал как приговор.

– Как направляет? Уже? А я? – синей молнией я подскочила с кожаного дивана, потешая механиков.

– Удачи, Солдат Джейн! – кричали они вслед лавине, обрушившейся с лестницы в джип.

Часы показывали 22:15. Со словами «Господи, помоги!» я, выезжая на трассу, набрала известный еще с поездки в Волгоград номер Черемисова.

– Товарищ полковник. Простите за беспокойство в столь поздний час… – дрожание голоса выдавало волнение, явно не идущее на пользу ситуации.

– Добрый вечер, Юль. Чем помочь?

– Михаил Станиславович. У меня есть опыт работы в реанимации и на скорой помощи. В горах ориентироваться умею, к полевым условиям привычна. Никаких проблем, удерживающих меня в Москве, не имею. Разрешите лететь в Осетию? Пожалуйста! – последнее слово вылетело щенком, жалобно смотрящим на хозяина – вершителя его судьбы, обнажило плохо скрываемые эмоции.

– Я, как исполняющий обязанности командира, совершенно не против. Как раз сейчас правлю списки. Ты здесь несколько раз была записана и вычеркнута, – начальник засмеялся. – Только стоит поторопиться…

– Я уже паркуюсь около части.

– Вот как? Давай. В 23:00 построение, потом выезд на аэродром в Раменское. Без опозданий.

– Есть! – сердце облегченно потеплело. Молниеносно прокрутила наш разговор. Похоже, я знала, что полечу, уже в тот момент, когда говорила в темноту дороги «Господи, помоги».

Глава 19. Цхинвал

Огромный транспортный самолет, невзирая на то, что в него заехал санитарный уазик и камаз с имуществом полевого лагеря, легко оторвал от земли тяжелое шасси. Мы с водолазами, которых Черемисов внес в списки почти в полном составе, всю дорогу травили анекдоты.

– Парни, надо поспать, – настаивала я, поправляя кожаную кобуру, бережно хранившую табельный ПМ [23]. – Нам работать еще.

– На том свете отоспимся. Ха-ха-ха! – вместе рассмеялись мы, но все же затихли, пока алюминиевая птица, махнув стреловидным высокопланом, не нашла свой короткий приют на военном аэродроме в Беслане.

Пока мы летели, Центроспас на плечах 58-й армии врывался в Цхинвал. Нам же предстоял 90-километровый путь на запад до Алагира. Проделав его, отряд встал в сводную колонну с разными подразделениями МО и МЧС, всего почти двести единиц техники. Теперь мы двигались гораздо медленнее, серпантином пробираясь вверх по скалам на юг, в сторону Цхинвала. Перед Рокским тоннелем длинная цепочка техники остановилась. Мы пересекали госграницу. По внутренней связи Черемисов приказал всем надеть бронежилеты и проверить оружие. Водитель камаза, имевший немалый опыт вылетов в Чечню, расцепил боковые липучки броника и повесил его на стекло своего окна. Это позволило ему закрыться, не обременяя себя лишней тяжестью. Мы с Лешей, снова вместе сидевшие в кабине, переглянулись и натянули броники на себя, помогая друг другу.

Далее дорога лежала вниз, вдоль реки Рокдон. Солнце жарило нас в металлических сковородках техники, а броня неприятным грузом давила на плечи. Вход в Цхинвал предваряло грузинское село Тамарашени. Оно было практически полностью разрушено. Повсюду вперемешку валялись камни и обгорелые доски, с трудом напоминавшие недавние стены домов. Развороченная земля дымилась. Село, ставшее призраком за несколько дней, патрулировали бородатые мужчины в камуфляже разных расцветок, вкрадчиво поглядывая на нас через раскаленное лобовое стекло.

– Гриш, я надеюсь, это не грузины? – по-детски спросила я у бывалого водителя.

– Нет, конечно. Это местные. Ополченцы. Шантрапа, посмотри на них,– обнадеживающе подмигнул он одним глазом, не отводя другой от дороги.

– В любом случае хорошо, что мы в синей форме. Может, это даст им понять, что мы приехали помогать, а не воевать…

Когда колонна выбралась из Тамарашени, я обратила внимание на проходящую над рекой перебитую трубу. Очевидно, она предназначалась для питания столицы водой. Когда удалось подъехать ближе, стало видно, что трубы две. Обе были разорваны, и из них крест-накрест в реку низвергалась вода, лишая город живительного питания.

Конечной точкой маршрута была цхинвальская больница, на территории которой уже разместился дружественный Центроспас с полевым госпиталем. В подвалах лечебницы до сих пор находились лежачие больные, эвакуированные сюда из отделений прямо с кроватями. Больница, чудом выстоявшая под минометным огнем, за эти пять дней выполнила около сотни экстренных операций.

Выставив оцепление, мы принялись за лагерь. Черемисов побежал в штаб, располагавшийся здесь же, в бьющемся, несмотря на кровопотери, сердце Цхинвала. Николаич сразу же убыл с группой саперов на срочный выезд. Как мы и предполагали, главной задачей Центра было разминирование. После ужина командир отряда провел совещание.

– Коллеги, российским войскам удалось отогнать грузин за Гори. Но продолжают работать снайперы. Одна из них, по разведданным, украинская биатлонистка, лупит вон с тех сопок, – Станиславович показал на восток, – прямо по лагерю. Прошу и приказываю всем быть предельно осторожными. На ночь наряд – три человека с вооружением, днем – так же. В 6:00 завтрак. В 6:30 развод на работы. Вся республика усеяна боеприпасами, поэтому нас тут очень ждали. Работать будут в основном две-три группы по пять человек. Доктора – с группами. Вопрос о вашей работе в госпитале Центроспаса пока решается. Понадобитесь – сразу к ним…

Первую ночь я никак не могла сомкнуть глаз. В пахнущем резиной модуле расположилось двадцать человек. Снятые берцы этой толпы вносили в казарменное амбре кисловатые нотки. Бронежилеты и форму по негласной договоренности никто не снимал – мало ли что могло ждать ночью. Я долго ворочалась, раскрывая и снова застегивая спальник, пока Леша, почему-то даже здесь оказавшийся рядом, не прижал меня к себе.

– Спи уже, – прошептал он. Сил сопротивляться и строить из себя недотрогу не осталось. Объятия подполковника не были дерзкими и сочились теплом прямо сквозь листы брони. Не убирая руку, я провалилась в недолгий, но глубокий сон.

Глава 20. Свойство войны

На следующий день мы с Николаичем разъехались с группами. Я оказалась в той, где старшим был Дима Ситко – не только водолаз, но и профессиональный сапер. Алексей попал в эту же группу автоматчиком. Нам было поручено снятие вооружения с трех подбитых танков. Один из них разорвало на куски детонацией боекомплекта. Башня танка пушкой воткнулась в крыльцо Министерства юстиции республики и торчала из здания, как гвоздь с широкой шляпкой. Две других бронемашины наполовину обгорели и могли рвануть в любой момент. Перекресток, который мы тут же назвали «площадью трех танков», был усыпан отстрелянными гильзами разного калибра, бесформенными кусками алюминия и прочим металлическим мусором. Работа предстояла внушительная. Саперы просеивали останки техники, бережно снимая и укладывая смертоносные брикеты ВВ [24] в ящики с песком. Медику и автоматчику по инструкции следовало находиться на удалении, но мы не продержались ни минуты и ринулись на помощь ребятам. Под чутким Диминым руководством управились до темноты. Благо, не пришлось работать под пулями.

Вечером я без сил упала на каремат. Разворачивать спальник не хотелось, впрочем как и надевать бронежилет, снятый перед полевой баней.

– Солдат Джейн… – надувная дверь резинового дома приоткрылась, и из темноты послышался распевный голос нашего лучшего альпиниста по кличке Старый, – иди поздоровайся. – Я с трудом поднялась и вышла.

– Гоблинька! – увидев доброго друга, я забыла усталость. – Рассказывай: как живы-здоровы? Чем госпиталь занимается?

Втроем мы направились в соседний лагерь. Там встретили еще нескольких спасателей, с которыми были знакомы с приозерских соревнований. По рюмкам наскоро разлился импровизированный бейлиз – напиток из кофе и сгущенки на спирте, которым спасался Северо-Кавказский отряд МЧС эту тяжелую неделю. У каждого была своя история прошедшего дня, и все они сплетались в единую сеть общего дела – нашу гуманитарную операцию на этой земле.

– Товарищ прапорщик, не пора ли вам в расположение? – на пороге М-10 [25] появился дерзкий на сей раз подполковник.

– Пора, конечно. Но не под вашим конвоем. Ребята, до завтра, – помахав удивленной компании, я выскочила через задний вход палатки.

– Юль… – Алексей догонял. – Стой. Подожди, – его рука легла на плечо и была такой же теплой, как ночью. Я резко развернулась, и она плетью слетела вниз. Ночное небо пахло надвигающимся дождем.

– Доволен? Я иду домой. Но не из-за тебя. Просто так решила, – несколько первых капель упали прямо на лицо.

– Правильное решение. Дождь начинается, пойдем в модуль.

– С каких пор ты решил, что я буду делать то, что ты говоришь? У тебя, если не ошибаюсь, есть жена? – Алексей опустил глаза и тяжело вздохнул. – Вот ее и строй. А у меня свой путь. – Если бы надувная дверь могла хлопать, она бы непременно клацнула перед лицом подполковника, перебудив уставших ребят.

Укутываясь в кокон спальника, я спешила укрыться от боли и дикого желания плакать. Война, хоть и утихающая, явно не подходила для таких эмоций. Но у нее было одно великое свойство. Она не позволяла никому скрыться под маской. Здесь каждый, хотел он этого или нет, был собой. Под шквальным огнем дождя, бьющего в резиновую крышу, мне осталось только признать глубокие чувства к этому несвободному человеку.

Утром наша группа уехала в Тбет – село близ Цхинвала, где шли первые бои. С возвышенности, на которой оно частично располагалось, просматривался весь город. Дубовую рощу, занявшую вторую половину холма, заполонили обезображенные тела грузинских бойцов. Южное солнце распалило рощу, и смрад, который она источала, выворачивал душу. В силу профессии я стойко переносила такие вещи, но один из контрактников не выдержал.

– Думаю, смех здесь неуместен, – с укоризной посмотрела я на хохочущего над сержантом круглолицего майора. – Когда человек видит такое, его душа сострадает и выворачивается наружу. А тело вторит ей, опустошая желудок. Это нормальная реакция.

– Вы бы лучше скорее обследованием территории занялись, а то мы все сейчас блевать начнем. – Ситко, повязав на нос бандану, пошел галсами между дубов, неся перед собой по верхней кромке травы знамя металлодетектора. Я осматривала погибших. На всех без исключения был залитый кровью натовский камуфляж. Тело одного из бойцов в прямом смысле разорвало пополам. Лицо другого представляло собой черное месиво с открытым ртом. Вероятно, боец кричал от боли, когда Тот, Кто сотворил его, принял решение о передислокации солдата в Свои обители. С шеи последнего свисал жетон с фамилией на английском языке. Ниже был номер, группа крови и надпись ortodox. Найдя несколько минометных мин и кучу патронов, мы наконец покинули «рощу смерти».

После обеда Черемисов поднял отряд по готовности, и мы в полном составе уехали в Гори на обеспечение переговоров. Пересекая границу, по приказу проверили оружие. Внутренняя уверенность, что все пройдет даже без санитарных потерь [26], не покидала меня. Жгуты, бинты и шприц-тюбики с буторфанолом, переполнявшие мою разгрузку, только подкрепляли решимость. Резиновые перчатки по скоропомощной привычке надела заблаговременно. Переговоры прошли мирно. Только одна шальная пуля по касательной задела буханку, когда мы отъезжали. Круглолицый майор в голубых погонах хотел ввязаться в бой, но Черемисов, к счастью сидящий с нами в санитарке, тремя русскими словами объяснил, что этого делать не стоит.

На обратном пути, проезжая окраину города, мы стали свидетелями неожиданной картины. Вплотную к дому с полностью выбитыми стеклами подъехал Т-72 [27]. Экипаж танка сунулся в оконный проем и тут же на руках вытащил из него пожилую стонущую женщину.

– Товарищ полковник, разрешите осмотреть. – Не дождавшись ответа, я почти на ходу выпрыгнула из санитарки. Бабушка оказалась лежачей больной с давним переломом шейки бедра и свежих травм не имела. Но мы все же уложили ее на носилки, чтобы доставить в госпиталь. Танк с грохотом продолжил патрулирование улицы, а в соседнем проеме появилась еще одна немолодая женщина. Я подала ей руку, помогая выбраться. Черные уставшие глаза смотрели на меня сквозь слезы словно от имени всего аланского народа.

– Спасыбо… – прошептала женщина сухими губами, не выпуская моей ладони. Ребята видели меня со спины и, очевидно, не поняли, что дальше мы стояли молча и беззвучно плакали. Слова были излишни. Две женщины разных национальностей и возрастов. Два разных пути, слившиеся в эти минуты единой скорбью.

Глава 21. Шаг до убежища

О том, что город недостаточно обследован относительно пострадавших, Черемисов доложил старшему группировки. Нам было приказано за несколько следующих дней проверить все дома и квартиры на предмет не охваченных медицинской помощью людей. В Цхинвале не осталось ни одного жилого помещения, куда бы мы не зашли с вопросами о здоровье хозяев. Подворные обходы напоминали работу скорой. Только ехать нужно было не по вызову, а по приказу, и осматривать не одного больного, а последовательно всех желающих в квартирах и на улицах. Попутно нам удалось составить план для саперов: на многих участках свободно валялись неразорвавшиеся боеприпасы, к которым люди боялись подходить.

Вечером одного из дней Ногинский Центр привез гуманитарную помощь, на разгрузку которой мы направились в полном составе. Старшим был назначен Алексей. Я старалась держаться подальше, чтобы не разжигать в себе неуместные эмоции. В гуманитарке было около двух сотен блоков сигарет разных марок. Грузчикам, с заблаговременного разрешения Черемисова, посчастливилось взять по одному. Мне достались с ментолом. Когда сортировка коробок была окончена, тут же вскрыла пачку и с наслаждением закурила. Страшно захотелось побыть одной, и я побрела в сторону КПП. Покидать территорию без наряда категорически запрещалось. Не оставалось ничего другого, кроме как прислониться к смолистому стволу огромной ели недалеко от шлагбаума.

Не слышала, как он подошел. Теплая рука снова легла на плечо. Адреналин, прыснувший в кровь сотнями иголочек, вспарывал тело, не щадя душу. Не двигалась. Он тоже. Но в стремительно спустившейся, как это всегда происходит в горах, тьме мы слышали тяжелое дыхание друг друга. Второй рукой медленно, словно спрашивая разрешения, он притянул меня к себе. Оба по-прежнему молчали…

Утром пришлось остаться в лагере – у троих офицеров приключилось отравление. По моим предположениям, всему виной были сливы, росшие повсеместно. Из-за хронического недоедания участники операции поглощали их в больших количествах, запивая игристыми домашними винами и чачей. Без такого ритуала не представлялось возможности покинуть почти ни один осетинский двор. Особо ретивые аборигены хватались за автоматы с криками типа: «Ти щто мэня нэ уважаещ?» Делать было нечего – приходилось пить.

Три жертвы нехитрых аланских традиций лежали под капельницами, когда совсем рядом с лагерем послышались взрывы. В воздухе запахло не то порохом, не то гарью. Звуки стремительно приближались. В сторону бивака, рассеиваясь по территории, прилетали крупные осколки снарядов. Один из них пробил крышу палатки, служившей столовой. Если бы на том месте кто-то стоял, он бы точно остался без головы. Испуганный повар прибежал к нам в модуль, на время ставший мини-лазаретом:

– Там это, в новостях говорят, что в Цхинвале обстреливают лагеря МЧС.

– Твою дивизию! Парни, давайте потихоньку в убежище, – двое офицеров отреагировали незамедлительно. Впрыгнув в сланцы, они прихватили необходимые их сосудам пакеты с раствором Рингера и ринулись в бомбоубежище. Лагерь стоял в непосредственной близости от него благодаря тактической дальновидности Черемисова. Третий парень пытался надеть берцы, но успел натянуть только один, когда очередной осколок упал возле входа в модуль, только что не преграждая нам путь. Наскоро хватив попавшиеся на глаза броники и несколько касок, я вытолкнула одноберцового наружу. Вчетвером мы просидели в убежище минут десять. Грозовой фронт раскаленных кусков железа локализовался, и до нашей территории они больше не долетали. Удостоверившись в этом, осмотрела лагерь – больше никто не пострадал. Со стороны штаба, облаченный в броню, быстрым шагом шел Черемисов.

– Это склады горят с боеприпасами. Поедешь?

– Конечно, поеду, – забыв про дристунов, сидящих в убежище с капельницами наперевес, обрадовалась я. – То есть нас не обстреливают?

– Нет, слава Богу. Давай в уазик.

Склад находился метрах в двухстах от КПП. Кто его поджег, было загадкой. Один из местных пожарных надышался угарным газом. Я достала из укладки баллон с драгоценным кислородом и открыла вентиль ровно на три минуты. Уколола ацизол в мышцу, а аскорбинку с глюкозой – в вену. Других пострадавших не было. Доставив тушилу [28] в полевой госпиталь, вернулась к своим. Они давно покинули бомбоубежище и снова лежали на раскладушках, предоставленных гуманитарной помощью.

Глава 22. Ушивали небо звездное калаши

С ребятами провозились трое суток. Пришлось подключить антибиотики. Николаич грешным делом задумался, не дизентерия ли это, но обошлось. Работ по разминированию хватало, и когда офицеры пошли на поправку, я снова уехала с группой.

Минометная мина, вспахав огород одного из домов на окраине Цхинвала, погрузилась на два метра в землю. Об этом сигнализировали миноискатель и нора, которая в любой момент могла стать воронкой. Предстояло много копать, и команда была усиленной. Мы с охранником группы попеременно помогали ребятам. Во время очередного перекура сидели на лавочке в тени. Вдруг со стороны центра города послышались автоматные очереди. Одна за другой они застрачивали пространство гулкими оверлоками.

– Давай посчитаем. Я думаю, палят метров двести от нас, – Серега, прошедший вторую Чечню, был спокоен и весел, но с предохранителя свой АКСУ снял. Тем временем очереди приближались.

– Не, Серый, ближе. Метров сто. – Оверлок стрекотом окружил участок, и автоматчик легким движением потянул меня за собой, приседая за лавку.

– Такое впечатление, что стреляют по соседнему дому. – Знойный воздух наполнился порохом, теперь я отличала его от запаха гари. Серега уже нажал на кнопку передатчика на своей рации, чтобы вызвать подмогу, как из дома выскочил радостный хозяин с АК-47 в руках и с криком:

– Ур-р-ра! Независимость! – пустил очередь в небо.

– Уф. Слава Богу, – мы с Серым радостно переглянулись. В этот же момент все рации единым хором зашелестели голосом Черемисова.

– Мажор-707, Мажор-707. Россия признала независимость Южной Осетии. Продолжайте выполнять вверенные вам работы с соблюдением всех требований и мер безопасности. Как приняли? – Один за другим пошли доклады, отвечающие на циркулярное оповещение [29]. Когда мина наконец погрузилась в ящик с песком, хозяин, ясное дело, позвал нас за стол. Его радость мы разделили довольно спокойно. Непреложное шестое чувство взывало набрать номер Леши.

– У тебя все в порядке?

– Конечно. У нас есть для тебя сюрприз. Если освободились, возвращайтесь в лагерь через Советскую улицу.

Когда мы подъехали к назначенному месту на покачивающемся уазике, я буквально не поверила своим глазам. На обочине стояли Гоблин, Старый, Леша и… Юрий Шевчук. Я помотала головой: «Не, не может быть». Завидев нашу буханку, компания оживилась. Фиксируя взглядом своего давнего кумира, я, оглушенная, вышла из машины.

– Знакомься, ЮЮ, – торжественно произнес Гоблин. – Это Юля, медик из Авангарда. Она же Солдат Джейн. Твоя большая поклонница.

– Юля, прекрасно. А я Юлианыч, можно ЮЮ. – Сердце вибрировало в груди со скоростью не меньше двухсот ударов в минуту. Каких-то пять-шесть лет назад я ничего не хотела так сильно, как поблагодарить лично этого человека за его добрые и живительные песни. А теперь он сам подает мне руку в разрушенном Цхинвале, благодаря за то, что я здесь. Не сводя глаз с рок-гиганта и не закрывая рот, я пожала его руку.

– Ох. Вот так рукопожатие. Я вот сюда вас приехал поддержать новыми стихами. Если хочешь послушать, приходи вечером к госпиталю. – Голова с открытым ртом послушно закивала, а Гоблин с Лехой залились хохотом.

– Ну хоть что-нибудь скажи, Юль, – по-отечески приобнял меня Старый.

– Спасибо…

Как же я была счастлива. Неужели, когда отпускаешь ситуацию и проходит время, она решается сама собой? Словно Кто-то, Кто отвечает за все в этом мире, просто открывает кран и события текут, иногда вопреки руслу обстоятельств. Мне было сложно поверить, но это было именно так.

Вечером мы в том же составе отправились к Центроспасу. Госпиталь и их лагерь были уже свернуты. Усталая темень ложилась на горы, а город и не думал следовать ее примеру. Он был наполнен звуком гудящих машин, радостными криками и непрерывными автоматными очередями. Когда мгла окончательно окутала Цхинвал, ликующие аланы стали стрелять трассерами [30].

– Ушивали небо звездное калаши… – задумчиво улыбаясь, ЮЮ читал стихи, еще не остывшие от рождения.

На следующее утро стало ясно, что оперативная работа здесь окончена. Впереди – социальные и строительные работы. К первому сентября нам поручили привести в порядок все школы города: вставить стекла и покрасить стены. Тогда я сделала важный вывод: если из зоны ЧС выводят Центроспас, дальше начнется тягомотина.

Авангард задержали в республике еще почти на месяц, состоявший сплошь из хозяйственных работ. Впрочем, и заявки по боеприпасам иногда поступали. Чтобы не пугать население, мы выезжали на специальный полигон недалеко от миротворческой базы и там подрывали собранное. Еще появилась задача по патрулированию Военно-Грузинской дороги. Однажды мы дежурили на перекрестке под селением Дзау.