Под шепчущей дверью

Он пересек поле и пошел между двумя домами. В доме справа ревела музыка; дом слева был темным и тихим. Он прошел сквозь забор, окружавший правый дом, потом сквозь стену и очутился в спальне, где женщина в комбинезоне из красной кожи, стоя у кровати, постукивала по ладони стеком, все ее внимание было сосредоточено на мужчине в пижаме, произносящем:

– Это будет потрясающе.

– О боже милостивый, – хрипло прошептал Уоллес и попятился к стене.

Почувствовав под ногами дорожное покрытие, он остановился. Он не знал, куда теперь идти. Кожа на ногах по-прежнему расслаивалась и проникала сквозь спортивный костюм. В ушах у него звенело, мир вокруг был подернут дымкой, его цвета смешивались воедино. Трос светился, крюк подрагивал.

Он быстро пошел по тротуару, желая уйти как можно дальше. Но, казалось, его шлепанцы расплавились, и каждый следующий шаг давался труднее, чем предыдущий, словно он шел по воде. Он зарычал от напряжения. Звон в ушах усилился, и он никак не мог ни на чем сосредоточиться. Он стиснул зубы и пошел дальше. Ноготь на мизинце правой руки сполз и рассыпался.

Он, посмотрев вперед, сжал кулаки. Посреди улицы стоял мужчина.

Но что-то в нем было неправильным, и по коже Уоллеса побежали мурашки. Мужчина, наклонившись, стоял спиной к Уоллесу. Его обнаженный торс был обтянут серой, болезненного вида кожей, из спины резко выпирал позвоночник. Плечи ходили ходуном, словно его рвало. Штаны сползали с бедер. Кроссовки были грязными и изношенными. Руки безжизненно висели вдоль тела.

Уоллес сделал шаг к нему, по спине у него по-прежнему бежали мурашки, все в нем кричало, призывая повернуть назад, убежать, и тут мужчина повернулся к нему. Уоллес не хотел видеть его лица, оно наверняка было столь же ужасно, как и все остальное. Все звуки казались ему приглушенными, будто его уши были забиты ватой. Когда он заговорил, ему почудилось, что надтреснутым голосом говорит кто-то другой.

– Привет? Вы… вы меня слышите?

Мужчина дернул головой и поднял ее, его руки тоже задергались. Они были по локти покрыты отвратительными волдырями.

Он медленно повернулся.

Уоллес Прайс всегда был неимоверно внимательным. Он замечал обычно даже самые мелкие детали, которые другие вполне могли упустить, например, пару слов, оброненных во время дачи показаний. И благодаря этой своей черте он обратил самое пристальное внимание на все особенности мужчины перед ним: тусклые мертвые волосы, открытый рот с почерневшими зубами, ужасающе пустой взгляд. Он имел обличье человека, но казался диким и опасным. И Уоллеса охватил страх, какого он никогда прежде не испытывал. Ошибка. Он совершил чудовищную ошибку. Ни в коем случае нельзя было заговаривать с… с этой вещью, чем бы она ни была. И Уоллес попробовал шагнуть назад.

Ноги не послушались его.

Звезды на небе погасли, вокруг Уоллеса сгустилась тьма, со всех сторон, подступая все ближе и ближе, потянулись к нему тени.

Мужчина тоже пошел к нему, но двигался очень неуклюже, словно колени у него не гнулись. При этом он раскачивался из стороны в сторону. Он поднял руку, его пальцы, за исключением того, что был наставлен на Уоллеса, смотрели в землю. Он снова открыл рот, но из него не вырвалось ни слова, одно лишь звериное мычание. Мозг Уоллеса от ужаса переклинило. Он знал, что кожа мужчины тонка, как бумага, и невероятно суха, а прикосновение его окажется смертельным. И хотя ему твердили, что Бога нет, Уоллес впервые за многие годы начал молиться.!!ПОМОГИ МНЕ О ПОЖАЛУЙСТА ПРЕКРАТИ ЭТО!! метеором пронеслось у него в голове. Внезапно между ними спиной к Уоллесу появился Хьюго. И облегчение, какого Уоллес никогда в жизни не испытывал, наполнило его, яростно прорвавшись сквозь грудную клетку. Трос, тянущийся от Уоллеса к груди Хьюго, был теперь не больше двух футов длиной.

Хьюго сказал:

– Нет, Камерон, нет. Нельзя. Он не твой.

Раздался негромкий клацающий звук, и хотя Уоллес не видел мужчину, он понял, что тот стиснул зубы.

– Знаю, – спокойно сказал Хьюго. – Но он не для тебя. И никогда не был.

Тут рядом с Уоллесом появилась Мэй, и он резко повернулся к ней. Она стояла на цыпочках и хмуро смотрела на него поверх плеча Хьюго.

– Вот дерьмо. – Она опустилась на пятки и поднесла руки к груди, обратив левую ладонь к небу. Пальцами правой руки она отрывисто барабанила по ней, и в результате из ладони вырвалась маленькая вспышка света. Мэй взяла Уоллеса за руку.

– Отведи его домой, – сказал Хьюго.

– А ты что будешь делать? – спросила она, уже таща Уоллеса прочь. Его кисть прошла сквозь ее хватку, и ее лицо исказила гримаса.

– Я догоню вас. Мне нужно убедиться, что Камерон останется здесь.

Мэй вздохнула:

– Только не наделай глупостей. На сегодня нам их довольно.

Перед тем как Мэй завела его за угол, Уоллес обернулся. Камерон стоял, обратив лицо к небу, его рот был открыт, белый язык высунут, словно он пытался поймать им снежинки. Позже Уоллес сообразил, что ловил он отнюдь не снег.

* * *

На обратном пути он не произнес ни слова.

Мэй же все время бормотала себе под нос, что, разумеется, ее первое задание должно было стать занозой в заднице, что он действует ей на нервы, но, ей-богу, она обязательно доведет дело до конца, даже если это последнее из всего, что она когда-либо совершила и может еще совершить.

Мозг Уоллеса лихорадочно осмыслял происходящее. Он почему-то с немалым страхом отметил, что чем ближе они подходят к чайной лавке, тем меньше шелушится его кожа. А когда они ступили на грязную дорогу, ведущую к «Переправе Харона», то шелушение и вовсе прекратилось. Он посмотрел на свои руки и обнаружил, что выглядят они как обычно, хотя волоски на них и стояли дыбом. Крюк и трос все еще были на месте, но трос тянулся теперь туда, откуда они только что пришли.

Мэй втащила его на крыльцо и втолкнула в дверь.

– Оставайся здесь, – приказала она и хлопнула дверью перед его носом. Он подошел к окну и выглянул из него. Она стояла на крыльце и заламывала руки, глядя в темноту.

– Что за чертовщина? – прошептал Уоллес.

– Видел одного, да?

Он развернулся. Перед камином сидел в своем кресле Нельсон. В камине остались практически одни угли: красные и оранжевые головешки. Аполлон лежал на спине перед креслом, дрыгая в воздухе ногами. Перевалившись на бок, он издал некое подобие храпа, зевнул, обнажив челюсти, и закрыл глаза.

Уоллес покачал головой:

– Я… не знаю, что это было.

Нельсон хмыкнул и встал, опираясь на трость. Уоллес почему-то только сейчас заметил, что войлочные тапки на нем имеют вид кроликов с потрепанными, обвисшими ушами. Он снова повернулся к окну. Мэй вышагивала по темной, пустынной дороге перед лавкой.

Нельсон, причмокивая, зашаркал к Уоллесу. Оглядев его с головы до ног, он посмотрел в окно.

– Похоже, ты цел и невредим. Благодари свою счастливую звезду.

Уоллес же очень сомневался в собственной целости и невредимости. Казалось, его мозг вкупе с другими частями тела унес ветер. Он не мог ни на чем сосредоточиться, и ему было холодно.

– Что со мной произошло? Тот… человек. Камерон.

Нельсон вздохнул:

– Горемыка. Я подозревал, что он все еще где-то там скитается.

– Что с ним не так?

– Он мертвец. Вот уже два года или около того. У здешнего времени свои закидоны. Иногда оно останавливается. А иногда мчится вперед большими скачками. Такова уж жизнь рядом с перевозчиком. Послушай, мистер Прайс, тебе надо…

– Уоллес.

Нельсон моргнул, как филин. И за этим последовало:

– Уоллес, тебе нужно позаботиться о себе. Камерон не имеет к тебе никакого отношения. Ты ничего не можешь для него сделать. Как далеко ты успел уйти, прежде чем наткнулся на него?

Уоллес хотел было сделать вид, что не понимает, о чем говорит Нельсон, но вместо этого произнес:

– До автозаправки.

Нельсон присвистнул:

– Нужно отдать тебе должное, это дальше, чем я думал. – Он, казалось, немного посомневался. – Тот мир для живых. Он больше не принадлежит нам, усопшим. И те, кто пытается остаться там, теряют себя. Неважно, как это называть – безумием или другим видом смерти. В тот самый момент, что ты выбегал в эту вот дверь, он начал затягивать тебя. И чем дольше ты оставался бы там, тем хуже бы тебе пришлось.

Уоллес, ужаснувшись его словам, сказал:

– Но я был там. Несколько дней. Мэй появилась рядом со мной только на моих похоронах.

– Процесс ускоряется, как только ты оказываешься в «Переправе Харона». И если ты попытаешься покинуть это место, с тобой произойдет то же, что и с Камероном.

Уоллес сделал шаг назад:

– Я здесь в ловушке.

Нельсон вздохнул:

– Это не…

– Это именно что ловушка. Вы говорите мне, что я не могу уйти. Мэй похитила меня и доставила сюда, и теперь я чертов узник!

– Ну и чушь ты порешь. В задней части дома есть лестница. Я доведу тебя до четвертого этажа. Там есть дверь. Ты можешь пройти через нее, и все это исчезнет. Ты оставишь сей мир позади и будешь ощущать одно лишь спокойствие.

И тут до Уоллеса дошло то, чего он прежде не учитывал. Хотя это было ясно как день.

– Вы до сих пор здесь.

Нельсон бросил на него настороженный взгляд:

– Да.

– И вы мертвы.

– От тебя ничего не скроешь, верно?

– Вы не осуществили переход, – голос Уоллеса взлетел. – И значит, все, что вы говорите, яйца выеденного не стоит.

Нельсон положил ладонь на руку Уоллеса и сжал ее сильнее, чем тот ожидал.

– Это не так. Я бы не стал лгать тебе – о таком не лгут. Если ты покинешь это место, то кончишь как Камерон.

– Но с вами же этого не произошло.

– Верно, – медленно проговорил Нельсон. – Потому что я никуда отсюда не уходил.

– И как долго вы…

Нельсон фыркнул:

– Невежливо расспрашивать кого-либо о его смерти.

Уоллес побледнел и, что было нехарактерно для него, сконфузился:

– Я не хотел…

Нельсон рассмеялся:

– Да я шучу. Стараюсь получать удовольствие везде, где могу получить. Я мертв вот уже несколько лет.

Уоллес пошатнулся. Несколько лет.

– Но вы все еще здесь, – еле слышно проговорил он.

– Да. И у меня есть на то свои причины, неважно какие. Я остаюсь здесь, потому что таков мой выбор. Я знаю, чем рискую. Я понимаю, что это значит. Меня пытались выгнать, но я не дался. – Он покачал головой. – Но это никак не повлияет на то, что Хьюго нужно сделать для тебя. Оставайся здесь сколько заблагорассудится. Торопиться не следует, при условии что ты понимаешь: это место – последняя остановка перед переходом. Ты должен понять это ради твоего же блага. И тогда все будет в порядке. Смотри, вот и он.

Уоллес снова повернулся к окну. По дороге с засунутыми в карманы фартука руками и со склоненной головой шел Хьюго.

– Он такой хороший мальчик, – с любовью сказал Нельсон. – Эмпатичен до ужаса еще с тех пор, как был совсем крохой. Несет на своих плечах всю тяжесть мира. Прислушивайся к нему и учись у него, это пойдет тебе на пользу. Вряд ли ты когда-нибудь окажешься в лучших руках. Вспомни об этом, прежде чем начнешь обвинять его в чем ни попадя.

Мэй поджидала Хьюго на крыльце. Он посмотрел на нее и устало улыбнулся. Они заговорили друг с другом, их голоса звучали приглушенно, но отчетливо.

– Все в порядке, – сказал он. – С Камероном все… хорошо. Камерон – это Камерон. А как Уоллес?

– Он в доме, – ответила Мэй. А потом спросила: – Как считаешь, случившееся приведет сюда Руководителя?

Хьюго покачал головой:

– Скорее всего, нет. Но, бывало, имели место и более странные вещи. Если он здесь объявится, мы сумеем все объяснить ему.

– Руководитель? – прошептал Уоллес.

– Тебе лучше не попадаться ему на глаза, – пробормотал Нельсон, беря трость и направляясь к креслу. – Поверь мне. Это начальник Мэй и Хьюго. Довольно противный парень. Молись, чтобы тебе не довелось встретиться с ним. А если такое произойдет, то, думаю, придется делать все, что он скажет. – Он погладил Аполлона по спине. Пес, радостно лая, носился туда-сюда у двери. Она отворилась, и он отпрыгнул от нее. Вошла тараторящая с невероятной скоростью Мэй, вслед за ней шел Хьюго. Аполлон принялся нарезать круги вокруг них обоих. Хьюго вытянул руку. Аполлон обнюхал его пальцы и попытался облизать, но его язык прошел сквозь руку Хьюго.

– Все в порядке? – спросил Хьюго, Мэй тем временем не отрывала взгляд от Уоллеса.

Нет, Уоллес был далеко не в порядке. Ну какой тут мог быть порядок?

– Почему вы не сказали мне, что я пленник?

Хьюго вздохнул:

– Дедушка.

– Что такое? – вскинулся Нельсон. – Нужно было хорошенько припугнуть его, до посинения. – Он помолчал, раздумывая над чем-то. – Почему тебе это в голову не пришло? Ты ж и сам голу…

– Дедушка.

– Я стар. И мне дозволено говорить все, что мне заблагорассудится. И тебе известно об этом.

– Моя головная боль, – пробормотал Хьюго, но Уоллес заметил ласковую улыбку на его лице. Крюк тихо подергивался у него в груди, теплый и будто мягкий. Хьюго перевел взгляд на Уоллеса, и улыбка исчезла с его лица. – Пойдемте со мной.

– Я не хочу проходить в дверь, – выпалил Уоллес. – Я не готов.

– Дверь? – повторил Хьюго.

– Там, наверху.

– Дедушка.

– Ась? – Нельсон приложил руку к уху. – Что-то я плохо тебя слышу. Глохну, должно быть. Горе мне! Будто моя жизнь и без того не была тяжела. Не говорите со мной сегодня, я должен собраться с мыслями.

Хьюго покачал головой:

– Я до тебя еще доберусь, старик.

Нельсон фыркнул:

– Ты не прав.

Хьюго посмотрел на Уоллеса:

– Я не собираюсь подводить вас к двери. Я сделаю это, только когда вы будете готовы. Обещаю.

И Уоллес, сам не зная почему, поверил ему.

– А куда мы тогда идем?

– Я хочу вам кое-что показать. Это не займет много времени.

Мэй смотрела на него:

– Если ты еще раз попытаешься сбежать, я приволоку тебя обратно за волосы.

Уоллесу не раз угрожали и до того – такова уж жизнь юриста, но он чуть ли не впервые воспринял адресованную ему угрозу всерьез. В устах столь миниатюрной особы она прозвучала особенно страшно.

Не успел он отреагировать на ее слова, как Хьюго обратился к ней:

– Мэй, ты не могла бы закончить подготовительную работу к завтрашнему дню? Тебе, наверное, немного осталось. Я в общем и целом просмотрел сделанное тобой до возвращения.

Проходя мимо Хьюго, Мэй пробормотала еще несколько угроз и пошла к двойной двери за стойкой. Когда она открыла ее, Уоллес увидел что-то вроде большой кухни. Она была напичкана всяческими бытовыми приборами и приспособлениями, пол был выложен квадратной плиткой.

Хьюго кивком показал на коридор:

– Вперед. Думаю, вам понравится.

Уоллес сильно сомневался в этом.

Глава 7

Похоже, Аполлон понимал, куда они направляются, и горделиво шествовал по коридору, виляя хвостом. При этом он то и дело оглядывался, желая удостовериться, что Хьюго от него не отстает.

Хьюго миновал еще одну прихожую, не удосужившись посмотреть, не отстал ли Уоллес. Стены коридора были оклеены обоями, старыми, но чистыми: маленькие цветочки казались живыми, хотя Уоллес подумал, что, может быть, это просто игра света и тени. Дверь справа вела в маленький кабинет, на столе рядом с древним компьютером лежали какие-то бумаги.

Дверь слева была закрыта: похоже, через нее также можно было попасть в кухню. Оттуда до них доносились звуки шагов Мэй и звон посуды. Мэй во весь голос распевала какую-то рок-песню, которая, наверное, была старше нее. Но поскольку Уоллес не знал, сколько ей лет (а если честно, то и кто она такая), то решил оставить это свое соображение при себе.

За еще одной дверью справа был туалет, табличка на ней гласила: ДЛЯ ПАРНЕЙ, ДЕВЧАТ И НЕБИНАРНЫХ РЕБЯТ. За дверью рядом располагались ступеньки, и если бы сердце Уоллеса могло биться, то его пульс, не сомневался он, зашкалил бы.

Но Хьюго, не принимая этого в расчет, быстро поднимался по лестнице к двери в конце коридора. Аполлон просто прошел сквозь нее. Уоллес же понял, что все еще не навострился делать такие вещи, и потому подождал, когда дверь откроет Хьюго.

Она вела на улицу и в темноту.

Уоллес помедлил на пороге, но Хьюго жестом пригласил его переступить через него.

– Все в порядке. Это всего-навсего задний двор. Ничего плохого с вами здесь не случится.

Во дворе было прохладно. Уоллес дрожал и удивлялся тому, что дрожит. Он видел впереди хвост Аполлона, но его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к темноте. Тут Хьюго нажал на выключатель у двери, и Уоллес тихонько ахнул.

Висевшие над их головами гирлянды лампочек ожили. Хьюго с Уоллесом стояли на задней веранде. Здесь было много столов, на них лежали перевернутые стулья. Гирлянды были развешаны по перилам веранды и по карнизу. Вниз свисали растения с закрывшимися на ночь яркими цветами.

– Вот, – сказал Хьюго, – смотрите. – Он подошел к краю веранды, где опять же были ступени, нажал на другой выключатель на деревянной балке, и новые огни вспыхнули перед верандой, освещая сухую песчаную почву и ряды…

– Чайные кусты, – ответил Хьюго на еще не заданный Уоллесом вопрос. – Я стараюсь вырастить сколько могу и покупаю листья только тех сортов, которые не выживают в нашем климате. Ничто не сравнится с чашкой чая, приготовленного из листьев с кустов, выращенных собственноручно.

Уоллес смотрел, как Аполлон ходит туда-сюда между чайными кустами, изредка останавливаясь, чтобы понюхать листья. Уоллес гадал, чувствует ли он их запах. Сам Уоллес ощущал отчетливый запах земли, и он успокаивал его сильнее, чем можно было ожидать.

– А я и не знал, что чай растет на земле, – признался Уоллес.

– А вы думали где? – удивился Хьюго.

– Я… никогда над этим не задумывался. У меня нет времени на такие вещи. – И как только эти слова слетели с его губ, он понял, как они прозвучали. В нормальной обстановке он не стал бы обращать на это внимание, но сейчас для него наступили странные дни. – Не то чтобы от этого мне было плохо, но…

– Жизнь ускользала от вас, – просто сказал Хьюго.

– Ну да, – пробормотал Уоллес. – Что-то вроде этого. – А затем добавил: – Но почему именно чай?

Он вслед за Хьюго спустился по ступенькам. Растения были высокими, самые высокие и зрелые доходили Уоллесу до пояса. Краем сознания он отметил, что трос между ним и Хьюго сильно натянулся.

Он остановился, когда Хьюго наклонился, чтобы прикоснуться к листьям одного из самых высоких растений. Листья же на нем были маленькими, гладкими и зелеными. Хьюго провел пальцем по одному из них.

– Отгадайте, сколько лет этому кусту.

– Понятия не имею. – Уоллес окинул взглядом другие кусты. – Полгода? Год?

Хьюго издал короткий смешок:

– Нет, немного больше. Он появился у меня довольно рано. На следующей неделе ему исполнится десять лет.

Уоллес моргнул:

– Сколько-сколько?

– Выращивать чай – это не для всех. Многие растения достигают зрелости только в три или четыре года. Можно собрать листья и раньше, но во вкусе и запахе будет чего-то не хватать. И потому нужно иметь терпение. Поспешив, можно погубить куст, и придется начинать все сначала.

– Мы говорим о чем-то одном, но вы имеете в виду нечто совершенно иное?

Хьюго пожал плечами:

– Я говорю о чайных кустах, Уоллес. А вы так не считаете?

Уоллес не знал, верить ему или нет.

– Я много чего считаю.

Хьюго сказал:

– Осенью некоторые кусты цветут – маленькими цветами с желтой середкой и белыми лепестками. Аромат стоит неописуемый. Он смешивается с запахом леса, и ничто в мире не может с этим сравниться. Осень – мое любимое время года. А у вас?

– А вам какая разница?

– Мне просто интересно, Уоллес.

Уоллес пристально смотрел на него.

Хьюго не стал заострять внимание на этой теме.

– Иногда я разговариваю с моими кустами. Знаю, звучит странно, но, согласно некоторым исследованиям, растения реагируют на человеческий голос. И здесь важны не убедительность и не собственно слова, а голосовые вибрации. Я хочу когда-нибудь установить здесь колонки, чтобы чай слушал музыку. А вы разговариваете с растениями?

– Нет, – ответил он, завороженный рядами зеленых кустов на фоне темной земли. Они были посажены на расстоянии четырех-пяти футов друг от друга, их листья блестели при свете звезд, и пахли они так, что Уоллес непроизвольно сморщил нос. Запах был не противным (совсем наоборот), а просто ошеломляющим. – Это глупо.

Хьюго улыбнулся:

– Немного. Но я все же делаю это. Кому от этого плохо, верно? – Он снова обратил взгляд на растения перед ним. – Нужно быть осторожным, собирая листья. Иначе можно погубить кусты. Мне потребовалось немало времени на то, чтобы понять это. Вы не можете представить, сколько растений мне пришлось выкорчевать и выбросить из-за моей поспешности.

– Растения живые, – заметил Уоллес.

– Да. Не так, как вы и я, но на свой манер.

– А бывают растения-призраки?

Хьюго воззрился на него с широко открытым ртом.

Взгляд Уоллеса стал злым:

– Не надо так на меня смотреть. Сами велели мне задавать вопросы.

Хьюго закрыл рот и покачал головой:

– Не бывают – хотя я никогда не думал об этом. Интересно. – Он искоса посмотрел на Уоллеса. – Мне нравится, как вы мыслите.

Уоллес отвел взгляд.

– Нет, – сказал Хьюго. – Не думаю, что бывают такие растения, хотя это было бы интересно. Да, они живые. И, может, реагируют на наше желание общаться с ними, поддержать их. А может, и нет, и это всего-навсего выдумка, благодаря которой мир кажется нам более загадочным, чем он есть на самом деле. Но души у растений нет, по крайней мере, я так считаю. И в этом заключается разница между нами и ими. Они умирают, и все. Мы умираем, и…

– Против воли оказываемся в чайной лавке посреди нигде, – горько сказал Уоллес.

Хьюго вздохнул:

– Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Вам нравилось быть живым?

Опешивший Уоллес ответил:

– Конечно нравится. – И тут его лицо посуровело: – Нравилось. Конечно нравилось. – Но это прозвучало слишком фальшиво даже для его собственных ушей.

Хьюго медленно вытер руки о фартук.

– А что вам в этом нравилось? – продолжал выспрашивать он, уже шагая вдоль кустов.

Уоллесу не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

– А разве это не всем нравится?

– Думаю, большинству нравится. Хотя я не могу говорить за всех. Но вы не большинство, и здесь кроме вас никого нет, вот мне и пришлось обратиться с этим вопросом к вам.

– А что в этом нравится вам? – переадресовал Уоллес заданный ему вопрос. Его раздражение росло.

– Много чего, – легко ответил Хьюго. – Ну, во-первых, растения. Земля под ногами. Это место. Здесь все обстоит иначе, и не только потому что я тот, кто есть, и занимаюсь тем, чем занимаюсь. Я долго не мог дышать. Мне не хватало воздуха. Я чувствовал себя… подавленным. Потерпевшим крах. Словно на мои плечи взвалили непомерный груз и я не знал, как сбросить его. – Он снова посмотрел на Уоллеса: – Вам знакомо это состояние?

Да, знакомо, но он не собирался признаваться в этом здесь и сейчас. Он никогда в этом не признается.

– Вы не мой психотерапевт.

Хьюго покачал головой:

– Да, согласен. Для этого у меня нет нужных навыков, хотя время от времени мне приходится играть такую роль. Это составная часть моей работы.

– Работы, – повторил за ним Уоллес.

– Я продаю чай, – продолжал Хьюго. – Сюда приходят люди, и некоторые из них сами не понимают, чего ищут. Вот я и стремлюсь выяснить, что они из себя представляют, и только потом решаю, какой чай им нужен. Это процесс познания. И обычно мне удается это, хотя и не всегда.

– Мята, – сказал Уоллес.

– Мята, – согласился Хьюго. – Я угадал?

– Вы даже еще не были знакомы со мной.

Хьюго пожал плечами:

– Иногда у меня бывают предчувствия.

– Предчувствия. – Уоллес не смог утаить послышавшегося в его голосе презрения. – Сами должны понимать, как это звучит.

– Да, понимаю. Но это же просто чай. Так что нечего заводиться.

Уоллес почти что закричал:

– У вас было предчувствие, что это должна быть мята.

– Да. Все так. – Хьюго остановился перед еще одним кустом, наклонился, подобрал с земли завядшие листья и с крайней осторожностью положил в карман фартука, словно боялся раскрошить их. – Я ошибся?

– Нет, – нехотя признал Уоллес. – Не ошиблись. – Он подумал, что Хьюго попросит его объяснить, что значит для него мята.

Но он этого не сделал.

– Хорошо. Мне нравится попадать в десятку, но, как я уже говорил, такое случается далеко не всегда. И я стараюсь быть осторожным. Нельзя за деревьями терять лес.