Печать Индиго. Дочь Сварога

В настоящее время Слава отчетливо осознавала, что фон Ремберг никогда не любил ее. А она предала ради него светлую память о матери и своих близких, утеряв бесценный самоцвет Света. И эта правда была настолько страшной, что ее душа не находила покоя ни днем, ни ночью. Она не понимала, как могла так забыться, что невольно отдала оберег матери фон Рембергу. Но Слава явственно помнила тот миг. Она как будто находилась в каком-то обволакивающем нереальном сне, а ею тогда владела неистовая безумная любовь к Кристиану. Потом, когда он ушел, она вроде бы опомнилась, но было уже поздно. Камень был потерян.

Еще в тот день, когда ей приснился кошмар, в котором Мирослава обвиняла ее в проступке, Слава твердо решила во что бы то ни стало попытаться исправить все, что натворила. Она мучительно думала о том, как ей вернуть Великого Владыку. В тот же день переговорила с камердинером фон Ремберга, Людвигом, пытаясь узнать хоть что-то. После вопроса девушки Людвиг сделал удивленное лицо, заметив, что не слыхивал от хозяина ни о каких алмазах и тем более о долгах, поскольку у фон Ремберга всегда было вдоволь денег, и никакие кредиторы никогда не приходили в их дом требовать долг. Все эти расспросы только запутали девушку, и она окончательно сникла. Мучительно поразмыслив над всей этой печальной историей, она вознамерилась ждать возвращения фон Ремберга, чтобы попытаться узнать, кому он продал древний камень.

Дойдя до дальней скамьи небольшого сада, Слава печально созерцала унылый осенний пейзаж. Листья почти опали, а ветер носил по серому небу свинцовые тучи. Настроение девушки было таким же серым и мрачным, как и окружающая ее увядающая природа.

– Здравствуй, сестрица, – неожиданно раздался позади нее мужской оклик.

Услышав знакомый приятный голос, девушка быстро обернулась и опешила. Гриша, ее названый брат, которого она видела в последний раз еще три месяца назад, стоял в нескольких шагах от нее.

– Гриша! – воскликнула Слава радостно и устремилась к нему. – Как я рада тебя видеть! Ты просто не представляешь, как я скучала по тебе! – Бросившись на шею к Артемьеву, она крепко обняла молодого человека. Спустя миг, отстранившись от него, она выпалила: – Целых три месяца! Как долго я не видела тебя. Где ты был все это время? Тебе передали мое письмо? Почему ты не ответил на него?

– Письмо? – удивился Гриша. – Нет, не было никакого письма.

– Но как же? Человек моего мужа должен был передать тебе мое послание.

– Я ничего не получал, Слава.

– Очень, странно, – тихо вымолвила она, понимая, отчего Гриша все это время не давал о себе знать. – Но это уже неважно. Расскажи, что же с тобой приключилось? Я знаю, что тебе удалось убежать от Федора, и ты был болен.

– Так и было, Слава. Федор понял, что это я помог тебе бежать. Он дико разозлился и… – Артемьев чуть замолчал и опустил голову, вспоминая все издевательства Федора, но совсем не собирался все это рассказывать Славе. – Мне чудом удалось выжить. Я сам не помню, как оказался на том постоялом дворе. Почитай, почти месяц провалялся в горячке…

Он замолчал. Слава внимательно посмотрела на Гришу и поняла, что молодой человек многого недоговаривает.

– Он бил тебя?

– Да.

– Сильно истязал? – спросила Слава, холодея, вмиг представив, что мог сделать с Гришей жестокосердный Федор, который ненавидел парня.

– Все уже позади. Одна сердобольная девица, дочь трактирщика, лечила меня, и я остался жив. Я не хочу говорить об этом, – мрачно ответил он.

– Отчего ты не написал, где ты и что ты так сильно болен? Я бы тотчас приехала, – произнесла порывисто Слава.

– Написать, но куда? – удивился молодой человек.

– Ах да, прости, ты же не получал моего письма.

– Едва оправился от ран месяц назад, я сразу же поехал к Семену. Но ты же знаешь, он уехал из Москвы.

– Да, это так.

– А потом я долго разыскивал тебя. Именно слуги Семена сказали мне, что ты вышла замуж за некоего иностранца, который служит при прусском посольстве. Я насилу разузнал его имя. Вот теперь я здесь.

– Когда ты приехал?

– В Санкт-Петербург? Позавчера.

– Так хорошо, что ты все же нашел меня, – улыбнулась ему девушка. – Пойдем в дом. Ты расскажешь мне обо всем, что с тобой приключилось.

* * *

В то ненастное утро Слава возилась на усадебной кухне вместе с Матильдой, помогая готовить обед. Наставления своего мужа о том, что ей не следует помогать кухарке, Слава решила позабыть, оттого что фон Ремберг в этот момент явно не нуждался в ее послушании, если вообще вспоминал о ней. Ежедневно, намереваясь подавлять в себе горестные печальные мысли о грубости и безразличии мужа, девушка пыталась занять себя чем-нибудь полезным. Как раз поэтому сегодня поутру она помогала Матильде с приготовлением супа и жаркого.

Слава как раз опустила в кипящую кастрюлю натертую морковь, когда в кухню вплыла высокая неприятная экономка в темно-коричневом простом платье на немецкий манер, Ядвига управляла всеми домашними слугами. Немка по происхождению, она вынужденно, только по приказу фон Ремберга, жила в этой холодной стране уже второй год. На родине в Пруссии у тридцатилетней Ядвиги остался возлюбленный, некий военный в отставке, который постоянно звал ее назад. Но в данную пору она не могла вернуться на родину по долгу службы, потому что место в доме фон Ремберга было весьма престижным и высокооплачиваемым. Ядвига только и ждала момента, когда вновь сможет вернуться в Пруссию и обвенчаться со своим возлюбленным. Экономка ненавидела Россию и все, что с ней связано, и искренне считала, что ее хозяин должен был жениться на немке и остаться жить в Кёнигсберге. Но все случилось иначе. Оттого молоденькая жена хозяина, которая поселилась в усадьбе всего пару месяцев назад, вызывала у Ядвиги открытую неприязнь.

Смерив презрительным взглядом хозяйку, которая была одета как прислуга, экономка на ломаном русском произнесла:

– Госпожа, на крыльце вас дожидаются крестьяне. Они хотят говорить с вами.

Слава обернулась и, недоуменно взглянув на нее, спросила:

– Со мною? Но вы говорили, что всеми хозяйственными делами поместья занимается управляющий, господин Дерюгин.

– Да это так, – холодно ответила Ядвига. – Но люди хотят видеть именно вас, госпожа. Они узнали, что господин фон Ремберг женился и что отныне у них новая хозяйка.

– Хорошо, пойдемте, – согласилась Слава. Наскоро вымыв руки, девушка сняла с головы платок и направилась к выходу. У двери она обернулась к кухарке и велела: – Матильда, вы пока управляйтесь без меня. Я скоро вернусь.

– Слушаюсь, госпожа, – почтительно сказала кухарка.

* * *

Велев пригласить крестьян в кабинет мужа, Слава заняла место в вычурном кресле Кристиана, за письменным дубовым столом. Спустя несколько минут в кабинет вошли четверо мужиков в простых запыленных одеждах и лаптях.

– Будьте здравы, барыня, – сказал при входе один из них, кланяясь и комкая в руках шапку-треух.

Слава смотрела на бородатые загорелые от полевых работ лица мужиков и не понимала, что они хотят от нее.

– Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мною? – задала она вопрос.

– Так и есть, барыня, – пробубнил нерешительно тот же самый мужик, чуть выдвинулся вперед и уже смелее произнес: – Несчастье у нас случилось в том месяце. Все амбары с зерном погорели, дак ноне мы не знаем, что и делать.

Внимательно окинув озадаченным взором всех четырех бедно одетых мужиков, Слава устремила глаза на светловолосого бородатого мужика, который говорил, и вежливо спросила:

– Как ваше имя, милейший?

– Степка, Иванов сын, – ответил удивленно мужик.

– Степан Иванович, а что же вы не обратились к господину Дерюгину? Насколько я знаю, он весьма умело ведет хозяйственные дела и мог бы помочь вам.

– Как раз от произвола Прокопия Никоноровича мы и хотели просить у вашей милости заступничества, – заметил мужик, нахмурившись. – Ведь он и слушать не хочет о наших бедах. Только одна надежда у нас на вас, барыня.

– Вот как? – удивилась Слава и, чуть помолчав, добавила: – Тогда прошу вас, присядьте и расскажите мне все подробно. Что же случилось? И что именно я могу для вас сделать?

– Благодарствуем, барыня, мы постоим лучше. Привычные мы к этому, – ответил, нахмурившись, Степан Иванович и, прокашлявшись, начал свой рассказ: – В том месяце приключилось несчастье. В северных амбарах, которые на окраине села нашего, случился сильный пожар. Только к утру мы смогли потушить его. Дак все добро и сгорело дотла. В амбарах тех хранился весь нынешний урожай. Почитай, почти с четырнадцати полей собранный. В основном рожь да пшеница, из которой мы еще не успели муку смолотить. И нынче нам не из чего хлеб печь, да и муки-то успели мы намолоть всего на несколько недель. А по велению Прокопия Никоноровича наша деревня должна еженедельно поставлять в имение по восемь пудов, но нам неоткуда взять. Все, что успели смолотить, мы уже отвезли сюда, в усадьбу. А ноне у нас ничего не осталось. Наши семьи уже вторую неделю без хлеба сидят. А еще даже зима не пришла. Вот мы и просили у Прокопия Никоноровича заменить нам пшеничный оброк на другой какой. Но он и слышать ничего не хочет. Говорит, что ему наша репа да свекла не надобна. Да и гречу брать не хочет. А где ж нам рожь да муку эту брать, коли сгорело все?

– Но разве у вас нет прошлогодних запасов зерна? – спросила Слава.

– Нет, барыня. В том годе вообще урожай хилый вышел, холодно было и не выросло ничего. Почитай, весь год впроголодь сидели. Куда уж там запасы делать, хоть бы ноги не протянуть.

– А вы не пробовали обменяться овощами на зерно с другими деревнями?

– Конечно, пробовали. Но они сами не больно много собрали, лето-то дождливое было. И сами они не хотят, им ведь тоже надобно свой оброк платить. Мы уже три раза ходили на поклон к господину Дерюгину, но он и слушать не желает про наши беды. Говорит, что можно муку нашу заменить только деньгами, пятьдесят копеек за пуд! А где нам такие деньги взять, когда он сам же запрещает торговать на ярмарках нашим урожаем? А продавать-то у нас более нечего. Мы и так впроголодь живем. Вот и не знаем, что делать, Прокопий Никонорович угрожает в уплату оброка забрать у нас всю скотину нашу, коров да лошадей. А как же мы без кормилиц-то коровушек? Да без дружков наших, коней, пахать-то как будем? Совсем по миру пойдем. Помогите, барыня, одна надежда на вас! Второй месяц, почитай, на одной грече да репе живем. А зимой вообще ноги протянем. Только вы можете нам помочь!

Слава слушала слова мужика и все больше хмурила брови. Слова Степана Ивановича, пронизанные отчаянием и болью, отозвались в сердце девушки. Она долго молчала, напряженно думая, как ей поступить. Она почти ничего не знала об управлении хозяйством. Но эти люди, видимо, считали ее хозяйкой и просили о помощи.

Нервно заправив выбившуюся светлую прядь волос за ушко, Слава спросила:

– И что же вы хотите от меня, Степан Иванович?

– Ну как же, барыня. Просим мы отменить наш оброк мукой на этот год до будущего урожая. А в следующем годе мы обещаемся отдать в полтора раза больше. Последнее, что есть у нас, отдадим. Только не забирайте нынче наших коровушек да другую живность.

– Хорошо, я обещаю, что переговорю с господином Дерюгиным, – кивнула Слава. – И попрошу его не взимать с вас оброк мукой в этом году. Я думаю, усадьба без него сможет обойтись. Но как же ваша деревня? Вы проживете без зерна сами? Ведь вы, Семен Иванович, сказали, что отдали уже всю муку, что была.

– Да что мы? – удивился мужик и как-то заискивающе заулыбался. – На гречихе как-нибудь протянем. Не первый же год голодаем. Ниче, как-нибудь…

– Что ж, – заметила Слава. – Я переговорю с управляющим как можно скорее. А к следующему четвергу жду вас вновь у себя. Я скажу вам, как мы все с Прокопием Никоноровичем порешили.

– Добро, барыня, – заулыбался Степан Иванович. – Благодарствуем за то, что выслушали и не погнали нас.

* * *

Вечером следующего дня в усадьбе фон Ремберга появился грузный, невысокий господин с короткой темной бородкой, усами и невзрачными бегающими глазами. Как только вошел в кабинет, он отыскал взглядом девушку, которая сидела за письменным столом.

Слава, которая в этот момент изучала доходные и расходные книги, услышав шорох, подняла голову на вошедшего.

– Господин Дерюгин, здравствуйте. Хорошо, что вы приехали так скоро, – заметила вежливо она. – Прошу вас, пройдите.

– Доброго вечера вам, госпожа фон Ремберг. Как только получил ваше послание, тотчас оставил все свои дела и устремился к вам, – произнес управляющий приторно-сладким голосом и приблизился к девушке.

– Обращайтесь ко мне Светослава Романовна, если можно, – спокойно поправила его Слава.

Управляющий подошел к ней и окинул взглядом ее фигуру и юное лицо.

– Я так счастлив, Светослава Романовна, что господин фон Ремберг выбрал в жены столь прелестное создание. Я хотел еще месяц назад, когда нас представили друг другу, высказать вам свое восхищение, – произнес управляющий слащаво. Его масляный взгляд задержался на светлых ее волосах, заплетенных в косу и заколотых на затылке в большой пучок, и, быстро приблизившись вплотную к ней, мужчина проворковал: – Вы столь красивы, госпожа, что у меня нет слов.

Невольно Слава подалась всем телом назад, стараясь создать большее расстояние между собой и управляющим, неприятный раздевающий взор которого прямо испепелял ее.

– Прокопий Никонорович, мне кажется, что расточать комплименты не входит в ваши обязанности, – перебила почти невежливо Слава и сама поразилась тому, что непочтительно оборвала речь управляющего. – Простите, – тут же извинилась она за свою горячность. – Я вызвала вас по делу.

– По какому делу, ваша милость? – удивился Дерюгин, думая, что такая молоденькая девица вряд ли что-то смыслит в делах.

– Вчера у меня были крестьяне из Ждановки. Рассказали мне о пожаре и потере урожая. Они просят избавить их на время от оброка зерном.

– Зачем это они решили обременять вас столь никчемным вопросом, который вовсе не стоит вашего драгоценного внимания? Я ведь с ними все уже решил.

– Степан Иванович мне все рассказал. О том, что вы намерены забрать их скотину в случае неуплаты за муку.

– Истинная правда, госпожа. А как же иначе? Неужто они думают, что просто так уменьшат свою долю оброка? Где ж это видано, чтоб босяки свои условия торговали?! Это Степка, сучий сын, всех супротив меня настраивает. Ишь удумал – жаловаться на меня вашей милости!

– Степан Иванович все сделал верно. И я думаю…

– И что вы его слушаете! – вспылил Дерюгин, перебив девушку. – По нему давно кнут плачет. Вот возьмусь я за него!

– А я так не думаю. Вы и пальцем не тронете Степана Ивановича, – произнесла твердо Слава, вмиг побледнев и вспомнив недавние рассказы Матильды о жестокости и зверствах управляющего.

– Да? Вы этого хотите? – удивленно заметил Дерюгин и чуть отодвинулся от Славы. – Что ж, как вам угодно, госпожа.

– Мало того, оброк с Ждановских крестьян на муку и пшеницу я тоже велю вам не взимать до следующего урожая.

– А из чего же печь хлеб-то в усадьбе, да и на ярмарках каким зерном торговать?

– Я просмотрела расчетные книги, это вы делали в них записи?

– Я, – кивнул управляющий. – Каждый понедельник поутру я все записываю.

– Хорошо. В этих записях числится, что Ждановский оброк составляет лишь четвертую часть от всего мучного и зернового оброка, поставляемого из всех деревень. Я думаю, что усадьба вполне может немного сократить траты муки и обойтись. А насчет продажи зерна я думаю – продадим на четверть меньше.

– Да? Но где же взять недостающие деньги на все расходы поместья? У меня каждая копейка на счету! И я рассчитывал, что продам эту четвертину зерна со Ждановки. И позвольте спросить, госпожа, где я должон денег брать, чтобы все траты закрыть? Я едва свожу доходы с расходами. И лишних денег у меня нет, Светослава Романовна! – вдруг вспылил Дерюгин.

– Я понимаю вас, – согласилась девушка. – Но, просмотрев все ваши записи за последние шесть месяцев, отметила, что за это время вы, помимо вашего жалования, не отчитались за четыреста пятнадцать рублей серебром, которые были получены доходом в прошлом году. И нигде нет записей, куда они потрачены. Мне нужны эти деньги. Если вы еще не потратили эти деньги на нужды усадьбы, прошу часть из них взять на покрытие расходов поместья, как вы выразились, если денег будет не хватать. Да и часть денег мне нужна прямо сейчас. Мне необходимо сделать закуп зерна для Ждановских крестьян. Я не могу допустить, чтобы их семьи голодали.

Дерюгин напряженно слушал речь этой юной девицы и с каждым ее словом все более нервничал. Он не понимал, откуда она узнала о его кражах.

– У меня нет никаких денег! – воскликнул он. – С чего вы взяли, что я не отчитался за четыреста рублев! Эта такая огромная сумма!

– Все доходы и расходы за полгода записаны вот здесь, а также здесь, – спокойно произнесла Слава, показывая пальчиком в книгу. – Я просто вычла одно из другого и у меня не хватает этих денег.

– Вы хотите сказать, что я вор?! – вскричал недовольно управляющий. – Это неслыханно! Какая-то сопливая девица будет меня обвинять Бог весть в чем!

– Я не обвиняю вас, господин Дерюгин, – смутилась Слава, вставая. – Если вы предоставите мне счета или расписки на покупки, которые были оплачены этими деньгами, я запишу их в книгу. Тем самым вы подтвердите, что честны перед господином фон Рембергом, моим мужем.

Нервно вытирая пот со лба, Прокопий Никонорович, кусая губы, лихорадочно соображал, как ему выкрутиться.

– Я не собираюсь отчитываться перед вами, маленькая госпожа! – прошипел управляющий. – Этих денег у меня нет!

Слава молчала минуту, а затем, пронзительно посмотрев на толстого управляющего, стоявшего напротив нее, твердо сказала:

– Тогда вы уволены, господин Дерюгин. Прошу вас, завтра же все бумаги передать мне.

– Что?! – взревел управляющий. – Да как вы смеете?! Я служу у господина фон Ремберга уже второй год, и он никогда не жаловался на мое управление!

– Возможно, потому, что мой муж не интересуется делами, ибо все время в разъездах? И как надобно не спрашивает с вас? – произнесла холодно Слава и чуть отодвинулась от разъяренного мужчины. – Я просмотрела книги за последние два года и везде не хватает больших сумм. Четыреста пятнадцать рублей – это лишь последние. Вы можете остаться, если вернете мне эти деньги, они сейчас очень нужны.

– Ничего я не верну! Ваши обвинения несправедливы! – уже закричал Дерюгин.

На его крик в кабинет заглянул Митрофан, дворецкий.

– Вам нужна помощь, Светослава Романовна? – спросил он, с угрозой посмотрев на управляющего.

– Да, Митрофан, проводи господина Дерюгина до выхода и более не пускай его в дом. Он более не служит у нас, – ответила Слава и, отвернувшись от управляющего, направилась к выходу из кабинета.

– Как вы смеете со мной так обращаться?! – завопил Дерюгин. – Меня может уволить только господин фон Ремберг! Ведь непосредственно он нанимал меня на службу!

Слава на миг обернулась к управляющему, удивившись его словам.

– Вы неправы, сударь, – осек его Митрофан. – В отсутствие господина Светослава Романовна может распоряжаться всеми слугами и делами.

Слава холодно улыбнулась на прощание побагровевшему от досады Дерюгину и вышла из кабинета.

Глава II. Хозяйка поместья

– И что же вы решили, барыня? – спросил почтительно Степан Иванович.

Мужик и Слава находились в том самом кабинете, что и неделю назад.

– Я все разузнала, не так все плохо, – ободряюще произнесла девушка. – И усадьба вполне может обойтись без вашей части оброка. К тому же другие деревни согласились поставлять муки чуть больше. Мы немного сократим потребление хлеба, и все. Для нас это не будет сильно заметно. Так что на этот год я освобождаю вас от уплаты оброка рожью и мукой.

– Ох, благодарствую, барыня! – облегченно воскликнул крестьянин, опешив, и не удержался от вопроса: – И что же, Прокопий Никонорович на все это согласен?

– Господин Дерюгин более не служит у нас. И более не будет над вами управляющим. Мы с ним поспорили, и я решила, что в его услугах мы более не нуждаемся, – уклончиво ответила Слава.

Степан Иванович долго молчал и лишь спустя некоторое время вымолвил:

– Ох, как чудно, барыня. И к кому же нам тепереча на поклон ходить?

– По всем делам вы можете обращаться ко мне или новому управляющему Артемьеву Григорию Ивановичу.

– Слушаюсь, ваша милость, – кивнул мужик как-то довольно. – Тогда от оброка мукой и зерном мы освобождены до следующего урожая, так?

– Да, как вы и просили, – уточнила она. – Да, и еще, ваши семьи. Не дело это впроголодь жить. Я надеялась, что у нас есть некоторые сбережения, но оказалось, что это не так, – Слава чуть замялась, вспомнив, что в тот же вечер, когда она уволила управляющего, они Гришей еще раз вместе пересчитали расходные книги за два года и выявили многочисленные факты воровства Дерюгина. – Оттого я подумала вот о чем. В прошлый раз вы упоминали об излишках овощей и гречи? Если они есть у вас, то, возможно, еще удастся что-то продать на ярмарке? Ведь они еще проводятся?

– А как же, барыня, в соседнем уезде еще торгует последняя ярмарка. Но управляющий запрещал нам самим торговать.

– Я даю вам свое разрешение на продажу излишков на этой ярмарке. Ежели будут для этого нужны какие документы, справим. А на вырученные деньги закупите, сколько получится, зерна, чтобы у вас было, с чем зимовать.

– Вот спасибо вам, барыня. Но мы и не думали о том, – засуетился Степан Иванович, чувствуя себя неловко. – Не нужно было вам там беспокоиться о нас. Мы народ привычный, перезимуем как-нибудь.

– Нет, не дело это, Степан Иванович. Езжайте на ярмарку да купите там, что требуется. И впредь, прошу вас, как старосту селения, предоставлять мне отчет, о том, какие излишки вы продали и что купили. Вы умеете писать?

– Нет, неграмотный я. Но помню все очень хорошо.

– Ну что ж. Приезжайте ко мне каждый понедельник и все рассказывайте, а я с ваших слов все буду записывать.

– Как прикажете, барыня, – кивнул Степан благодушно и заискивающе произнес: – И уж как повезло-то нам с вами, что вы наша хозяйка новая. Все как есть поняли и пожалели нас горемычных. Вовек Бога молить за ваше здоровьице будем.

– Лишнее это, Степан Иванович. Это мой долг – помочь вам. Не более.

– Да не скажите, – нахмурился Степан. – Барин-то наш, господин фон Ремберг, хоть и купил нас у князя Юсупова, не сильно о наших делах радел. Все время отправлял нас к этому душегубу Дерюгину, который три шкуры с нас спускал. А вы жалостливая, сразу видать. Но вы не бойтесь, мы вас не обманем и не подведем. За доброту вашу еще пуще работать на вас будем. Слово даю, как староста деревни нашей.

– А знаете, Степан Иванович, я вот подумала. Возможно, вы бы согласились поступить ко мне на службу? Вы человек смелый, да и печетесь о своих деревенских. Знаете, что да как, как я погляжу. Вы могли бы еженедельно докладывать обо всех нуждах и делах вашей деревни и быть помощником Григорию Ивановичу. Что вы об этом думаете?

– Но, барыня, как же я могу стать помощником управляющего? Я же невольный.

– Это не помеха, – заметила Слава. – Ежели будете исправно служить мне, то через год, обещаю, я постараюсь выправить вам и вашей семье вольные бумаги. Да и сейчас жалование вам положу. Правда, небольшое. Пять рублей в год.

– Ох, барыня, вы прямо огорошили меня, – опешил мужик. – Не знаю, что и сказать.

– Вы подумайте, Степан Иванович. А то мне и Григорию Ивановичу не управиться без вашей помощи, да и других помощников. Все-таки мне пришлось всех людей господина Дерюгина выгнать тоже. Потому что они покрывали его бесчинства и кражи. Нынче Григорий Иванович день и ночь разбирает бумаги и пытается все привести в надлежащий вид. Дерюгин невозможно все запустил, потому я не в силах ничего понять. И нынче мне нужны преданные люди, справедливые и честные, которые крестьянскую жизнь хорошо знают. Вы как раз и подходите. В соседних деревнях нескольким толковым мужикам я тоже предложила это. Они сразу же согласились. Так что решение за вами, Степан Иванович. Мне кажется, что вы справитесь.

– Даже не знаю, что и сказать. Наверное, я соглашусь все же.

– Вот на том и порешим, Степан Иванович, – улыбнулась Слава.

* * *

В тот морозный ноябрьский вечер Слава не пошла гулять в сад одна. Гриша еще поутру уехал по делам в соседний уезд и должен был вернуться только завтра. После ужина почти до десяти вечера девушка провела в библиотеке за изучением новых иностранных книг по земледелию, которые приобрела на днях в книжной лавке. Когда часы пробили четверть одиннадцатого, Слава, печально вздыхая, потушила свечи в библиотеке и, взяв с собой небольшой канделябр в три свечи, направилась в спальню. Она прошла небольшую чайную комнату, потом музыкальную залу и направилась по мрачноватой картинной галерее, которая едва освещалась тусклым светом луны от больших окон. В какой-то момент, проходя мимо одной из картин, девушка остановилась и задержала взор на портрете, висящем на противоположной стене, обитой бледно-зеленым шелком.