Рынок удобных животных

Исполняя роли детей и возлюбленных, психотерапевтов и рекламных агентов, навязанные неолиберальной культурой, животные-компаньоны, как и любые другие формы жизни, время от времени проявляют свою субъектность. В такие моменты они демонстрируют естественное стремление к автономии, непостижимые для нас поведенческие реакции и странные предпочтения. «Жизнь с питомцем можно рассматривать как упражнение в смирении, – пишет Эрика Фадж. – Мы смотрим на своих домашних животных и понимаем, что не знаем и не можем знать (и чувствовать) всего»9. Истории нетипичного поведения животных, например нежной дружбы котов с собаками, птицами или рыбами и другие случаи межвидовой солидарности «природных врагов», встречаются нам в социальных сетях. Другие примеры – в материалах новостных агентств, которые рассказывают об ушедших «в отрыв» чихуахуа и минипигах. Третьи, наиболее редкие и ценные образы, появляются в текстах философов и писателей, внимательно наблюдающих за своими компаньонами. В таких историях удобные животные исполняют роли неототемов, как назвал их Доминик Петтман. Некоторые из этих животных реальны, как коты Александра Гениса, другие вымышлены, как постапокалиптические питомцы Линор Горалик, заговорившие по-человечески на страницах романа «Все, способные дышать дыхание». Глава «Неототемы» рассказывает о способности удобных животных к импровизации и предлагает увидеть в них наставников в сопротивлении негативным эффектам неолиберального режима.

Говоря о неолиберализме в контексте отношения к животным-компаньонам, я ориентируюсь на исследование культуролога Джули Энн Уилсон, которая рассматривает тревожность, неуверенность, неравенство и другие эксцессы этой идеологии как следствие изменения ценностей индивидуализма. Вместо частной собственности, личных прав и свобод – идеалов либерализма – приоритетом нового человека становится профессиональное признание. «Неолиберальные индивиды – это личности, которые думают о себе и относятся к себе как к инвестиционному проекту, постоянно работают над тем, чтобы повышать собственную ценность с течением времени, – пишет Уилсон. – Как человеческий капитал, личность всегда имеет перспективы для развития, экспансии, максимизации и оптимизации»10. Императив саморазвития побуждает людей оценивать любые отношения, не связанные напрямую с приобретением конкурентных преимуществ на рынке человеческих ресурсов, как второстепенные. А это значит, что резерв времени и энергии, которые можно потратить на заботу о животных-компаньонах, сегодня расходуется на работу.

С неолиберализмом тесно связана концепция самозамкнутого индивидуализма. Социолог Аналуиз Китинг ввела этот термин, чтобы разграничить неолиберальный эгоцентризм и более позитивные проявления индивидуализма – агентность, автономию и свободу воли11. Самозамкнутый индивидуалист проводит четкую границу между собой и другими, полагается только на себя, а окружающих воспринимает исключительно как препятствие (конкурентов и неудачников) или ресурс для продвижения (потенциальных инвесторов, менторов, экспертов)12. В этой парадигме любой человек, животное, событие или действие оцениваются по критерию полезности.

Продуктивность животных-компаньонов в эпоху неолиберализма реализуется в поле аффективной работы. Философы Майкл Хардт и Антонио Негри определили эту форму труда как деятельность по производству и манипуляции аффектами13 – психофизиологическими реакциями организма на внешние стимулы. Мобилизация харизматичных животных-компаньонов для психологической поддержки людей эксплуатирует их способность провоцировать позитивные аффекты – приятные нам эмоциональные переживания и соответствующие им физиологические изменения, включая синтез гормонов доверия и привязанности. В этом контексте жизнерадостность, просоциальное поведение, трогательная внешность и другие качества удобных животных приобретают рыночную стоимость. Стремление усилить эти черты задает соответствующие критерии селекции кошек, собак и других животных, предрасположенных к приручению.

В связи с антистрессовым потенциалом удобных животных в книге упоминается эстетика каваии. Сегодня она служит ориентиром для создания и репрезентации множества трогательных товаров, сервисов и персонажей. Применение такой эстетики в дизайне и репрезентации живых и цифровых животных-компаньонов я называю обмилением. Для понимания эффекта каваии необходимо подчеркнуть неоднозначность этого феномена: производство уютных, округлых, нежных и компактных кавайных персонажей включает позиционирование их в качестве уязвимых, инфантильных, зависимых, безобидных и иногда невежественных. Многие из этих характеристик провоцируют асимметричные отношения покровительства и подчинения и исторически используются в патриархальных культурах для репрезентации женского идеала. Культивация таких черт отражает традицию сексуальной объективации, а потому в критической теории рассматривается как практика создания ситуаций неравенства14. Исследование возможных негативных последствий асимметричных отношений между людьми и трогательными животными имеет важное значение для развития этики взаимодействия с ними.

Переходя к анализу функций удобных животных, я хочу подчеркнуть, что каждые отношения индивидуальны. Так, трогательный аксолотль, которого подарили моей знакомой, не справлялся с задачей снижения стресса, потому что пугал ее своим пристальным взглядом, а Лёля, в прошлом уличная собака моих соседей, не смогла работать медиатором социального взаимодействия, так как не умеет скрывать дикий восторг при виде людей. Исследование, представленное в этой книге, не является попыткой свести многообразие отношений между людьми и их животными к нескольким категориям, но стремится создать карту актуальных тенденций, которые с разной степенью интенсивности влияют на повседневную жизнь наших компаньонов. Сегодня эти тенденции развиваются в рамках ценностей неолиберальной культуры, среди которых – индивидуализм, свобода и разнообразие потребительского выбора, гибкость обязательств и социальных институтов. В будущем факторы, определяющие положение животных в мире людей, будут другими. Неизменное значение сохранит лишь привычка задавать открытые вопросы, рассуждая о природе наших взаимоотношений с кошками, собаками и другими нечеловеческими агентами – своими и чужими, молодыми и взрослыми, харизматичными и непримечательными. Такую привычку я и предлагаю приобрести, начав с этической оценки того, как мы представляем своих животных в социальных медиа.

На страницах этой книги время от времени появляется мой кот, животные знакомых и незнакомых мне людей. Это происходит не потому, что они – самый доступный материал для обсуждения, а потому, что я верю в ценность автоэтнографии и ситуационного знания и учусь видеть материал для этического анализа в повседневной жизни15.

В контрасте с этими сюжетами выступают антропологические и социологические исследования различных аспектов взаимодействия с животными в Великобритании, США, Израиле, Японии и других странах мира. Авторы этих проектов изучают явления, ставшие результатом глобализации – столкновения неолиберальных идей и ценностей с локальными культурами и экономиками.

Некоторые векторы социокультурных трансформаций описаны в книге схематично, так как их анализ не является приоритетной задачей этого исследования. Также на страницах «Рынка» я в основном анализирую негативные тенденции, но это не значит, что они не встречают сопротивления в виде инициатив зооактивистов и всех тех, кто неравнодушен к страданиям животных. Тем не менее в рамках экономики внимания, ориентированной на позитивные аффекты, их голоса звучат слабо и нуждаются в нашей поддержке.

Признаки каждой из упомянутых в книге тенденций заметны в России, так как рынок животных-компаньонов и современные виртуальные зверинцы являются компонентами транснациональной системы производства и потребления. Приводя примеры из жизни американских собак, я не утверждаю, что в нашей стране войдут в моду костюмированные пасхальные вечеринки с питомцами, но уверена, что знание о том, как меняется жизнь животных и их людей в Европе, Америке и Азии, поможет нам сформировать адекватные представления о значении межвидовой дружбы и избежать многих ошибок в репрезентации своих компаньонов.

ГЛАВА 1. ЖИВЫЕ АНТИДЕПРЕССАНТЫ

В книге «Капиталистический реализм» философ Марк Фишер сравнил современную экономическую систему с биполярным расстройством16. Для многих людей экономика резких и частых подъемов и спадов стала источником непрерывного стресса и, как следствие, триггером развития психопатологий. Согласно Фишеру, в эпоху постиндустриального производства проблема распространения ментальных и аффективных расстройств, которые развивались как «невидимая эпидемия» с 1750 года (с начала промышленного капитализма), достигла нового уровня17. Как следствие, обострилась потребность в психотерапии и вырос спрос на доступные средства поддержки психического здоровья. В их числе оказались животные – сперва как вспомогательный элемент клинической психотерапии, способный повысить эффективность консультаций и медикаментов, затем как метод самолечения на дому. Рост потребности в эмоциональной поддержке и поток научных исследований, подтверждающих способность животных снижать уровень тревожности, побуждают нас заводить питомцев. В ответ на спрос рынок модифицирует тела животных, чтобы усилить эффект взаимодействия с ними. Польза контакта измеряется уровнем серотонина и окситоцина (гормонов счастья и доверия), которые наш организм вырабатывает в ответ на приятные ощущения.

Чтобы разобраться в социокультурных тенденциях, провоцирующих подобную реакцию рынка, необходимо изучить причины роста психологического дискомфорта в нашей повседневной жизни. Поэтому в первой части главы я рассматриваю внешние факторы, которые влияют на развитие таких состояний, как синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Во второй части я анализирую практику производства животных-компаньонов стандарта teacup в контексте распространения тревожных расстройств и депрессий. Изучив траектории, вдоль которых меняется психологическое состояние людей, мы разберемся, почему животных-компаньонов нельзя рассматривать как неисчерпаемый источник эмоциональной поддержки, а тем более как альтернативу психотерапии.

Причин, по которым современный человек теряет психическое здоровье, становится все больше, к тому же интенсивность стрессовых воздействий растет. В этом контексте животные не справляются с навязанной им функцией заботы о нашем эмоциональном состоянии. Осознание этой ситуации поможет нам критически взглянуть на приемы прямой и косвенной рекламы, где кошки и собаки показаны в качестве доступного и эффективного лекарства против стресса и жизненных разочарований.

Истоки роста психического напряжения стоит искать прежде всего в механизмах производства и потребления, характерных для когнитивной экономики (экономики знаний и инноваций). В системе, для которой основным ресурсом роста является интеллектуальный и творческий потенциал людей, основная нагрузка приходится на психику. Так как компании ориентируются на максимизацию прибыли, воображение, логика, интуиция, эмоции как средства производства эксплуатируются на предельно высоких оборотах. Чтобы поддерживать работоспособность сотрудников, занятых интеллектуальным, творческим и эмоциональным трудом, создаются новые мотивационные схемы и средства стимуляции мозговой активности, в том числе различные фармакологические препараты.

Философ Тициана Терранова отметила парадоксальный характер организации труда при когнитивном капитализме18. С одной стороны, производство информации, идей, знаний, оценок, решений и впечатлений требует творческой свободы и переключения режимов активности, поэтому компании готовы предоставить сотрудникам практически полную автономию в организации своего труда, включая гибкий график и возможность работы за пределами офиса. С другой стороны, успех таких бизнесов зависит от способности сотрудников создавать продукт высокого качества в сжатые сроки, что фактически исключает возможность отдыха. Специфика некоторых сфер наглядно отражает этот конфликт – например, работа инвестиционного аналитика или сценариста телевизионных шоу. Одним из эффектов такого противоречия становится согласие людей работать на износ без прямого принуждения. Ответственность за высокие бюджеты, стремление перевыполнить KPI, получить повышение и улучшить репутацию, а также внимание к качеству выпускаемого продукта побуждают людей работать сверхурочно, воспринимая это решение как добровольное. Фактически труд превращается в угнетение – прежде всего из‐за коротких сроков производства, диктуемых рынком, и постоянной зависимости работников от зарплаты и гонораров, которые тратятся на кредиты и поддержку образа жизни «среднего класса». Токсичные эффекты этого процесса – неврозы, депрессия, гипертония и бессонница – усугубляются пропорционально росту инвестиций в ту или иную сферу нематериального труда, которая оценивается как потенциально прибыльная. Увеличение финансирования сектора вызывает приток квалифицированных кадров и ужесточение профессиональной конкуренции. Рост объемов, масштабов и сложности проектов повышает ответственность сотрудников за их реализацию. В результате интенсивность труда достигает критического уровня – интеллектуальная и творческая работа становится более опасной, чем некоторые индустриальные специализации, вред которых признан институционально и потому предполагает четкие правила техники безопасности и гигиены.

Больше стресса, больше удобных животных

Работа, содержание которой представляет собой мыслительный процесс, в условиях свободного рынка и неограниченной конкуренции превращается в непрерывный стресс. «Как измерить когнитивный труд, выполняемый ученым, художником, учителем, дизайнером или писателем? Они когда-нибудь перестают работать, то есть думать?»19 – рассуждая о природе интеллектуального и творческого труда, Терранова сформулировала вопросы, которые помогают понять, почему увлекательный процесс производства знания имеет обыкновение выходить за пределы времени и пространства, отведенных для работы. Интенсификация конкуренции, с одной стороны, и снижение работоспособности из‐за накопленной усталости, с другой, способствуют тому, что режим работы без отдыха становится доминантным, а отказ от права на личное время – привычным. Эту тенденцию очень точно иллюстрируют разнообразные демотиваторы, которые наводнили соцсети в ответ на корпоративные стратегии повышения трудового энтузиазма. Фоновыми картинками для таких мемов служат фото трогательных животных-компаньонов, которые спят мертвым сном – лицом в подушку.

Другая особенность когнитивного труда связана с переживанием стресса, обусловленного не столько скоростью, сколько содержанием работы. Психологическое напряжение всегда сопровождает процесс поиска оригинальных идей и решений, принятие репутационных рисков, обработку критических комментариев. В этом контексте выход из зоны комфорта и работа в обстановке контролируемого стресса, связанного, например, с освоением новых навыков и форматов деятельности, рассматриваются как универсальная стратегия профессионального развития. Между тем немногие из нас представляют, какой уровень тревожности способны контролировать и какая норма дискомфорта будет продуктивной в той или иной ситуации. Как правило, стресс становится неконтролируемым раньше, чем мы успеваем заметить симптомы эмоционального выгорания. К тому же, оказавшись на стадии нервного истощения, работники когнитивного труда редко выбирают заботу о здоровье и предпочитают доделать работу до конца. Делегировать завершение авторского проекта нелегко, скорее по определению невозможно.

Принципом самоорганизации при когнитивном капитализме стал жестокий оптимизм. Этот термин введен философом Лорен Берлант для обозначения наших стремлений к реализации той или иной амбиции вопреки здравому смыслу20. В таких ситуациях абсурдность цели делает усилия бессмысленными. В качестве примеров можно привести сохранение токсичных отношений в надежде на создание семьи или паллиативное лечение смертельно больной собаки, которая страдает от боли и не может двигаться. Принципиальная невозможность достижения желаемого результата, встроенная в подобные ситуации, характеризует пребывание в них как проявление жестокости по отношению к себе (ил. 1). Благодаря неолиберальному императиву «Все возможно!» жестокий оптимизм процветает во всех сферах нашей жизни, заставляя терпеть повышенные нагрузки в надежде на успех как награду за тяжелый труд.

Ил. 1. Кейси Грин (KC Green). «В огне», вебкомикс из серии Gunshow, 2013. В 2014 году после публикации первых двух кадров комикса на Reddit он стал популярным мемом, а выражение «Все в порядке» (This is fine) приобрело противоположный смысл.

Сегодня привычные модели жизни и работы устаревают раньше, чем формируются новые. В результате стремление к традиционным компонентам благополучия – приобретению квартиры, достижению высокого профессионального статуса, созданию семьи – становится препятствием для осознания и удовлетворения собственных интересов. Преследование недостижимых показателей успеха рано или поздно приводит к эмоциональному истощению, развитию тревожности и депрессии. Жилплощадь, зарплата, отношения – все три стереотипных слагаемых счастья удается собрать немногим. Между тем именно просторная квартира, высокая зарплата и семья обеспечивают возможность содержать крупную собаку и достойно ухаживать за ней в течение 15–18 лет, летая при этом в командировки и работая на износ. В квартирах одиноких жестоких оптимистов выживают лишь удобные животные – незаметные и легкие в уходе. Они не требуют внимания, когда их опекуны заняты, в то же время помогают переживать стресс, если человек инициирует контакт – а к нему они всегда расположены.

В последние два десятилетия жестокий оптимизм питает карьерные амбиции в развивающихся экономиках. В России, как и в странах развитого капитализма, перспектива построить успешную и продолжительную карьеру в корпорациях или предпринимательстве с нуля становится все менее вероятной. Социолог Ален Эренберг, исследующий симптомы самоизноса, связывает рост депрессивных расстройств во второй половине XX века с углублением конфликта между верой человека в безграничные возможности и действием неподконтрольных факторов, препятствующих индивидуальному успеху21. Надежда на достижение желаемого, длинная история уже потраченных усилий и пристрастие к непрерывной самоактуализации побуждают людей предпринимать все новые попытки проявить себя, теперь уже в разных сферах – для подстраховки. Мы все больше работаем ради работы. Откликаясь на вакансии, отправляя заявки на гранты, налаживая связи или наращивая свою популярность в соцсетях помимо основной работы, многие из нас балансируют на грани эмоционального выгорания, часто откладывая полноценный отдых и удовольствия. Это превращает карьерное соревнование в эстафету жертвенности. Кажется, что при равно выдающихся способностях выиграет тот, кто откажется от опыта, обязательств и даже людей, непосредственно не связанных с профессиональным развитием и ростом дохода. В числе таких необязательных контактов оказываются животные-компаньоны – интервалы повседневного взаимодействия с ними сужаются, забота сводится к минимуму или делегируется. По этой же причине знания о потребностях и особенностях животных становятся поверхностными и фрагментарными, так как поиск и изучение заслуживающих доверия научных исследований требует времени.

Как и жесткая диета, самоистязание карьерой приводит к срывам – в этом отношении примером саморазрушающего потенциала жестокого оптимизма можно считать образ японского офисного работника – сараримана (от английского salaryman). Сарариман засыпает в обеденный перерыв на велосипеде, прислонившись к стене круглосуточного магазина, а в конце недели напивается до беспамятства. Пятничные вечеринки с коллегами заканчиваются сном на газоне, в общественном туалете или на платформе метро. Инстаграм-аккаунт @shibuyameltdown публикует фото сарариманов, заснувших пьяными на улицах в районе Сибуя в Токио22. Хронические переработки усугубляет стресс скученности, характерный для таких городов. Сложно представить жизнь сараримана с субботы по четверг без удобного кота, который по вечерам успокаивает его тревожные мысли уютными вибрациями своего тела и разминает уставшую спину лапами.

Животные участвуют в лечении людей как минимум тысячу лет – известно, что в IX веке они использовались в процессе реабилитации инвалидов в Бельгии, а в 1790 году в Англии кролики и цыплята помогали пациентам психиатрических клиник развивать самоконтроль23. Первая научная статья о положительном влиянии животных-компаньонов на людей была опубликована в 1944 году американским социологом Джеймсом Боссадом и называлась «Психическая гигиена жизни с собакой». Детский психолог Борис Левинсон приводил своего пса Джинглса на сеансы терапии. Изучив реакции пациентов на присутствие животного, он опубликовал статью «Собака как со-терапевт» (1962)24. Приставка «со» в этом случае очень важна – животное не может заменить врача. Точное название комплекса психотерапевтических практик с участием животных включает эпитет animal-assisted, а реализация таких методик предполагает обязательный контроль со стороны специалиста. Как правило, терапия с участием животных носит характер вспомогательных интервенций в основной план лечения, то есть сводится к серии непродолжительных контактов.

В 1980 году Эрика Фридман впервые в истории изучения животных-компаньонов измерила их полезность для здоровья людей, анализируя статистику восстановления пациентов после инфаркта по критерию наличия у них кошек и собак. Это позволило ей сделать вывод о способности животных обеспечивать необходимый для выздоровления психологический комфорт25. Вслед за Фридман десятки исследователей межвидового взаимодействия пытались вычислить, как животные влияют на переживание стресса. Ученые подсчитывали у испытуемых уровень артериального давления, частоту сердечных сокращений, содержание в крови гормонов и иммуноглобулинов. В результате выяснилось, что тактильный и/или зрительный контакт с харизматичным животным практически мгновенно снижает психологическое возбуждение, а продолжительные отношения с питомцем формируют своего рода буферную зону между человеком и стрессовой средой26. Способность животных успокаивать нервы привела к распространению профессиональных собак-терапевтов в больницах и домах престарелых. Иногда питомцев «выписывали» в дополнение к медикаментам для лечения на дому. Сегодня животные-терапевты работают в школах и университетах, залах суда и тюрьмах – сфера их применения продолжает расти, побуждая задействовать приютских собак. Антистрессовый потенциал животных-компаньонов привлекает не только пожилых людей с предрасположенностью к сердечно-сосудистой недостаточности. Финансовая нестабильность, хронические переработки и эмоциональное истощение вызывают потребность в непрерывной поддержке и заботе почти у каждого. Как следствие, рынок животных-компаньонов устойчиво растет. Между тем жизнь с питомцами не сводится к непродолжительному контакту в присутствии специалиста и, помимо эмоциональных подъемов, включает стрессовые ситуации: это может быть тяжелая болезнь животного, переезд в другую страну, сложности в поиске жилья. Вопрос о роли животных-компаньонов в поддержании здоровья своих опекунов остается открытым, так как ответ на него требует продолжительного исследования многих субъективных факторов.

Спустя два десятилетия после публикации исследования Фридман стало очевидно, что в формуле влияния кошек и собак на физическое и психическое здоровье своих владельцев есть множество неучтенных переменных. Так, исследование, опубликованное в 2010 году, не подтвердило выводы, сделанные Фридман в 1980‐е и 1990‐е. Ученые получили противоположные результаты: некоторые опекуны собак, а еще чаще кошек после сердечного приступа чувствовали себя хуже, чем пациенты, у которых не было животных27. Это может быть связано с тем, что люди стали больше переживать о благополучии своих питомцев, а значит, последних стоит рассматривать не только как средство снижения стресса, но и как его источник. Также, анализируя методологию изучения эффектов межвидового взаимодействия в ретроспективе, современные ученые находят ошибки и упрощения, которые ставят под сомнение выводы многих исследований. Так, Мишель Моррисон подчеркивает, что такие эксперименты не учитывают необходимость расширенного наблюдения за состоянием пациентов после терапии с участием животных для определения продолжительности эффекта. Оптимистичные результаты клинических исследований, подтверждающих положительное влияние присутствия кошек и собак-терапевтов на самочувствие пациентов, не могут распространяться на питомцев – такие опыты игнорируют фактор новизны при взаимодействии с незнакомыми животными, регистрируемый эффект от общения с ними значительно выше28. Исследования, проведенные Николиной Антонакопулос в Канаде и Ясмин Пикок в Австралии в 2010 и 2012 годах, не выявили прямой положительной зависимости между привязанностью к животным-компаньонам и психическим здоровьем их людей, а, напротив, обнаружили негативные корреляции – например, склонность одиноких владельцев кошек и собак к повышенной тревожности29. Это не значит, что животных-компаньонов стоит считать спутниками одиночества и депрессии, но результаты подобных исследований ставят под сомнение распространенные предубеждения – например, что сам факт наличия питомца поможет избежать проблем со здоровьем.