Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

После этого 16 мая 1980 года Горбачев созывает новое большое совещание «всех заинтересованных ведомств», посвященное только доле сельского хозяйства в национальном доходе. Очевидно, что ему было необходимо подвести идейную базу под серьезный штурм бюджета, представляя себя продолжателем дела Брежнева пятнадцатилетней давности. «Некоторые утверждают, что село это „прорва“, что оно разорило сельское хозяйство. Не по Марксу получается», – начал он свое выступление207.

Правда, плавный ход совещания нарушили начальник ЦСУ Лев Володарский (скорректировавший некоторые абсолютно нелепые ссылки Горбачева на зарубежный опыт) и заместитель начальника отдела пятилетних планов Госплана СССР Владимир Коссов, который опроверг скорректированные цифры ЦСУ и настаивал на правильности прежних. Коссов указал, что высокая доля в национальном доходе по данным сельхозотдела и ЦСУ сложилась исключительно из‐за того, что в него была некорректно включена завышенная в четыре раза против американской стоимость земли, а земля, используемая промышленностью, подсчитана не была. В результате оказалось, что рабочие вырабатывали примерно на 5% меньше дохода, чем аграрии, несмотря на наличие у них куда более дорогого оборудования.

Алексей Краснопивцев детально передает в своих записях с совещания грубые попытки Горбачева уломать строптивца: «Я уже уловил, что вы все „знаете“ и мозги любому закрутите. Как отрасли, дающие самое нужное человеку, могут быть убыточными?!» Далее он заявил, что стоимость сельхозпроизводства надо считать «по Марксу» – «издержки производства на самых худших землях» надо умножить на 30–40% прибыли. «Тогда и будут реальные цены». Такой прямолинейный, если не сказать грубый лоббизм интересов отрасли никого из участников совещания, разумеется, не смутил208. Коссов не сдался и, став вскоре руководителем Главного вычислительного центра Госплана, упорно оппонировал подобным теоретическим построениям дальше, очевидным образом имея поддержку руководителя Госплана Николая Байбакова209.

Помощник Косыгина Фирсов довольно неожиданно называет Михаила Горбачева в числе противников «косыгинской реформы», несмотря на то что она закончилась еще в 1972 году, а сам Горбачев неоднократно в мемуарах говорит о своей приверженности ее идеям и о личном хорошем отношении к Косыгину. Причиной такой характеристики Фирсова послужило то, что Горбачев (ставший прямым оппонентом Косыгина только в 1978 году) считал, что введенное реформой изменение оптовых цен между промышленностью и селом действует в ущерб сельскому хозяйству210.

Горбачев в мемуарах (написанных и изданных до публикации текста Фирсова) много пишет о своей роли в конфликте Брежнева и Косыгина. Репутацию человека, «лояльного Брежневу», он заслужил после написания записки в Политбюро, а затем выступления на пленуме, посвященном аграрным вопросам, 4 июля 1978 года. В них он поставил вопрос о необходимости поднятия закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию, передачи больших кредитов успешным сельхозпредприятиям и отказа от поддержки малопроизводительных, убыточных хозяйств, что противоречило позиции Косыгина.

Я привел в записке подробные расчеты, из которых было видно, что за десять лет (1968–1977 гг.) цены на горючее повысились на 84 процента, трактора, сеялки стали стоить в 1,5–2, а то и в 4 раза больше, закупочные же цены на продукцию сельского хозяйства остались прежними. В результате, несмотря на повышение урожайности, сокращение трудовых затрат и расхода горючего в натуре, себестоимость зерна, животноводческих продуктов резко повысилась, большинство хозяйств превратилось в низкорентабельные и убыточные211.

Горбачев утверждает, что сам Косыгин отнесся к записке положительно: «Реакция Косыгина на мою записку была многозначительной: „Это же бомба!“»212 Получив после этого выступления у Брежнева и его группы в Политбюро репутацию продолжателя «дела Кулакова» и заняв после скоропостижной смерти последнего пост секретаря по сельскому хозяйству ЦК КПСС, Горбачев нашел новую форму вовлечения Брежнева (уже сильно больного) в аграрную проблематику, переправляя ему все заявки регионов на оказание помощи в данной сфере. Удовлетворение как минимум части из них было раньше прерогативой человека, занимавшего его должность. Теперь окончательные решения принимал лично Брежнев. Горбачев оставил себе скромную роль составителя проекта решений и справок о реальном состоянии дел в регионах, на основе которых они принимались213.

Первый зампред Госплана СССР Яков Рябов рассказал о другом маневре Горбачева, который позволил ему обходить на этом этапе как Косыгина, так и конкурентов из ВПК в борьбе за государственные ресурсы. Рассуждая о своем выдвиженце (то есть человеке, который благодаря ему сначала стал директором «Уралмаша», а потом последовательно получил несколько постов на общегосударственном уровне) Николае Рыжкове, который в 1979–1982 годах не просто был его коллегой по Госплану, а занимал полностью аналогичный пост (у председателя Госплана тогда было четыре первых зама), Рябов сказал следующее:

…у Рыжкова был [под началом] сводный баланс, и он мог перебрасывать материальные ресурсы из отрасли к отрасли, с предприятия на предприятие. Ко мне часто приходили товарищи из оборонки, директора заводов других отраслей, которыми я занимался, и что-то просили. Я шел к Рыжкову и частенько получал отказ. На этой почве у нас начался конфликт. Рыжков в то время переориентировался на Горбачева и начал перебрасывать ресурсы так, как просил Михаил Сергеевич. Вес Горбачева в глазах секретарей обкомов, руководителей отраслей, понятное дело, вырос. Вот на почве перераспределения они и стали соратниками214.

То, что Горбачев удачно завербовал Рыжкова, подтверждает и первый заместитель министра финансов этого периода Виктор Деменцев, входивший в команду Косыгина – Байбакова – Гарбузова. По его утверждению, Байбаков лично забрал Рыжкова из Свердловска, где тот не сработался с новым секретарем обкома Ельциным, и сначала дал ему поработать в Министерстве тяжелого машиностроения (тут нельзя исключать и важную роль Рябова в его трудоустройстве), а потом перевел к себе в Госплан первым замом по макроэкономике. Вероятной причиной симпатии Байбакова к Рыжкову было то, что «Уралмаш» был одним из основных производителей бурильного оборудования в стране, используемого для нефтегазового комплекса, которому покровительствовал глава Госплана. Но затем Байбаков обнаружил утечку важных разрабатываемых им лично документов в аппарат ЦК и через некоторое время установил, что ответственен за это Рыжков, передававший их Горбачеву. После чего возненавидел предателя так, что отказывался его принимать, даже когда тому что-то было необходимо215.

Возможно ли было повысить эффективность сельского хозяйства без инвестиций?

Тем временем на уровне раздела сфер влияния в экономике продолжали кипеть страсти. Помимо Косыгина, постоянным оппонентом Горбачева оставался Кириленко и непосредственно ему подчиняющийся «рабочий» секретарь ЦК КПСС, глава Отдела тяжелой промышленности и энергетики Владимир Долгих, олицетворявшие промышленное, но не оборонное лобби – базовых отраслей промышленности («тяжелой промышленности») и машиностроения. Долгих, по утверждению Горбачева, считал сельское хозяйство убыточным (что секретарь по селу, как говорилось выше, яростно оспаривал на разных уровнях) и утверждал, что там для начала надо «навести порядок»216.

Это были не пустые слова. Положение в базовых индустриальных отраслях значительно отличалось от сельского хозяйства. Степень контролируемости индустриальных предприятий была объективно выше. Они находились в рамках определенных огороженных заборами территорий, работали по более или менее нормированным графикам и регламентам, почти не зависели от природных условий, их продукция не была скоропортящейся, не было необходимости выделять огромные суммы наличных для заготовительных контор, покупающих промышленную продукцию частных лиц, у них часто еще существовали (а в некоторых отраслях и жестко поддерживались) представления о трудовой дисциплине и ответственности, компенсируемые высокими по советским меркам зарплатами.

Сельсоветам ни рубля не дают на жилищное и культурно-бытовое строительство. <…> Мы почти все строим и достаем сами. Если поставить в наше положение директора металлургического завода, то у расторопного месяц будет идти дым из трубы, а у среднего через два дня прекратится,

– писал госплановец и аграрный лоббист Краснопивцев в декабре 1977 года в своем рабочем блокноте, сетуя на то, что выделенные ресурсы не доходят до села, кормя городские подрядные организации217.

Однако можно ли было навести подобный «порядок» в сельском хозяйстве, не изменяя в корне экономическую систему? Тут, пожалуй, Горбачев был ближе к истине. Сам он продолжал считать, что ключ к решению сельскохозяйственных проблем лежит в ценовой политике и неравномерном обмене сельскохозяйственного продукта на индустриальный.

«Ножницы» цен продолжали раздвигаться в связи с нарастанием поставок на село техники, которая, мало отличаясь по производительности от предшествующей, была в 2–3 раза дороже. Долги колхозов и совхозов непрерывно нарастали, приближаясь к 200 миллиардам218. Но вместо того, чтобы менять экономические отношения на селе, прибегали к самой простой операции: сначала пролонгировали, а потом вообще списывали задолженность со всех хозяйств. Если положение с той или иной сельхозкультурой становилось критическим, на нее устанавливали повышенные закупочные цены. Так увеличили цены на хлопок, в другой раз на виноград, потом на табак. На какое-то время подобные меры облегчали положение, но уже через 2–3 года все опять съедалось дальнейшим повышением стоимости машин, горючего, удобрений, стройматериалов. В конечном продукте сельского хозяйства около 60 процентов затрат стали связываться теперь с поставками промышленности на село219.

Хотя сельскохозяйственный отдел Госплана СССР в целом поддерживал позицию Горбачева и аграрного лобби, специалисты в узком кругу признавали, что повышение цен на сельскохозяйственную технику и горючее не единственная причина снижения рентабельности. Фиксируя в конце 1979 года повышение себестоимости продукции в растениеводстве за 1966–1978 годы на 58%, а в животноводстве на 63%, специалисты подотдела экономики на внутреннем совещании отдела сельского хозяйства винили в том куда более широкий список факторов – оплату труда (в первую очередь. – Н. М.), подорожание кормов, удобрений, горючего и амортизации и непонятную нам сейчас «несбалансированность материальной базы». Кроме того, они указывали на то, что «мало внимания уделяется себестоимости в хозяйствах, органах управления. В нашей работе практически никто причинами роста затрат не занимается»220. Впрочем, другие специалисты отдела считали, что промышленность в росте себестоимости доминирует. Ее доля составляла 56% в среднем (от роста себестоимости), а по Украине – 75%221.

В то же время неангажированные наблюдатели (так же, как и Долгих) продолжали поражаться хаосу, бесхозяйственности, грязи и антисанитарии в сельскохозяйственной сфере, огромному количеству бездействующей, сломанной и «разукомплектованной» дорогостоящей техники, стоящей, как правило, на открытых площадках (зачастую просто в грязи) и потому подвергающейся перманентному испытанию погодой как сверху, так и снизу (например, тающим снегом).

Не имела никаких оправданий привычка «механизаторов» (то есть универсальных водителей сельхозтехники) использовать дорогостоящую технику для частных поездок (зачастую в сильно нетрезвом состоянии), расходуя ресурсы и топливо в личных целях и регулярно попадая в аварии.

Характерный пример – в популярном фильме «Калина красная» (1973) в финальной сцене демонстрируется, как горящий праведным гневом сельский шофер использует свой грузовик для того, чтобы отправить автомобиль преступников на дно реки, дабы отомстить им за убитого родственника. И, разумеется, топит и свою машину. Присутствующие на пристани люди отнюдь не шокированы, а интересуются – не пьяный ли он, вводя дело в привычные для себя рамки.

Большое недоумение у наблюдателей (в том числе журналистов) вызывали потери сельскохозяйственной продукции при первичном хранении и транспортировке, когда дороги, ведущие из колхозов в пункты приема зерна и хранилища овощей, были усыпаны зерном и овощами только потому, что борта автомобилей были с крупными щелями, а сам перевозимый продукт не был укрыт брезентом.

Продукция, которой повезло добраться до мест хранения, зачастую пропадала, поскольку складировалась под открытым небом либо во временных условиях – «буртах», плохо прикрытых брезентом. Там она дожидалась транспортировки фактически под дождем и снегом. В аграрных регионах десятилетиями не могли построить достаточно элеваторов и хранилищ для укрытия и подготовки к переработке не слишком меняющего количества массовой сельскохозяйственной продукции.

Из-за хранения 15 млн тонн зерна в буртах его потери составляли около 1 млн тонн. <…> Аналогичное положение складывалось по сахарной свекле. …Терялось до 1 млн тонн или десятая часть выращенного сахара, что составляло до 1 млрд рублей товарооборота222.

Первый замминистра хлебопродуктов РСФСР (1989–1992) Александр Куделя в интервью говорил и об упущенных возможностях. При наличии пика продуктивности у молочного скота в начале – середине лета, после перехода на свежую траву, советская молочная промышленность не была готова к приему такого количества молока и его консервации в различных формах. В частности, даже когда Косыгин пообещал неограниченное финансирование сыроделательной промышленности для преодоления подобной проблемы, всего два региона (Ярославская область и Карачаево-Черкесия) откликнулись на это предложение и быстро построили у себя крупные заводы, а остальные его проигнорировали223.

Всем было очевидно и массовое хищение крестьянами колхозного и совхозного имущества и ресурсов, выделяемых для сельхозпроизводства или производимых в ходе работы, и использование их в личном хозяйстве или для личного потребления (подробнее см. следующую главу).

В 1987 году в узком кругу на уровне секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству вынуждены были признать, что «хозяйства не обеспечены приборами и счетчиками расхода материалов и энергии» или что, поскольку во многих сельских районах отсутствуют заправочные станции, а колхозам и совхозам в этой ситуации не выделяют специальные лимиты для продажи топлива населению, но продают личные автомобили, мотоциклы и моторные лодки, неудивительно, что заправляют их бензином, предназначенным для производственной деятельности224.

Другим фактом, влияющим на себестоимость и перераспределение материальных ресурсов, стал резко обнаружившийся в середине 1970‐х годов дефицит рабочей силы в сельском производстве. Он был особенно характерен для северной половины страны, но пока меньше ощущался на юге. Переток населения из бедных северных сельскохозяйственных регионов в города продолжался десятилетиями. Однако с 1935 по 1 января 1975 года власти его сдерживали и регулировали, отказываясь выдавать без специальных причин общегражданские паспорта колхозникам225. Решение отказаться от этой практики, вероятно, вызвало достаточно резкий рост миграции из колхозов и совхозов тех, кто был внутренне готов к переселению. Во всяком случае, именно с середины 1970‐х на различных совещаниях по аграрной тематике дефицит рабочей силы на селе становится постоянной темой обсуждения.

В фильме «Не ходите, девки, замуж» (1985) показан апофеоз этого процесса. Очень успешный председатель колхоза, возвращаясь из заграничного круиза для таких же передовых председателей, первым делом вынужден остановить молодую жительницу своего села, уже севшую в автобус, чтобы навсегда уехать в город. Из четвертого диалога выясняется, что в селе уже «семь лет никто не рожает», а это означает прекращение работы детского сада. Собственно, весь фильм и посвящен тому, как председатель не оставляет попыток удержать молодых селянок от намерения стать горожанками. Правда, не из‐за социальных условий жизни, а из‐за отсутствия в селе молодых мужчин, пригодных для создания семьи. Причины этого явления не разъясняются. В целом, несмотря на комедийный характер фильма, в нем ярко показан контраст между участием советской деревни в глобализующемся мире и мировой экономике (в деревню для нового комплекса завозят коров-зебу из Кубы, председатель берет в качестве образца для создаваемого ансамбля африканскую поп-этник группу, в финале колхозницы уезжают выступать с гастролями «на БАМ, а потом в Японию») и архаичными формами социального устройства. Тот же председатель (тучный, жовиальный, но скупой асексуальный (или, возможно, гомосексуальный) мужчина среднего возраста) выступает в качестве хозяина тел, душ и брачных перспектив молодых жительниц деревни и применяет все более изощренные методы для сохранения этого контроля. Чтобы выбить себе внеплановые материалы на постройку комплекса, он широко использует не только теневой лоббизм, но и взятки натуральными продуктами – медом и клюквой. В финале он добивается своего: благодаря идее с женским вокальным ансамблем в традиционном духе и после демонстрации его по телевидению (а также удачно дав взятку медом) он получает и материальные ресурсы на строительство, и большую группу молодых мужчин, приезжающих жениться на колхозницах. Более того, у него получается оставить их в деревне в качестве рабочей силы – под обещание, что девушки вернутся с гастролей и тогда можно будет заключать браки. В финале под песню о величии и красоте России он предстает мечтательным барином, у которого в хозяйстве завелись и плодятся новые крепостные226. Но подобная удача, действительно, была возможна только в кино, да и то в жанре комедии.

Широко распространенным явлением со второй половины 1960‐х стал и массовый алкоголизм сельского населения. Он принял масштабы, превышающие городские, и приводил к потере трудоспособности значительной части сельских жителей и к высокому риску травматизма227.

В 2019 году журналисты британской BBC обнаружили в Забайкалье в с. Максимовка здание бывшего правления колхоза, заваленное документацией, и опубликовали часть обнаруженных там записок, «самые старые из которых датируются 1980‐ми годами». Они, собственно, были посвящены одной теме – алкоголизму: «Был с похмелья, в результате этого левым коленом свалился в яму», «Тов. Козлов В. И. не работал по пьянке восемь дней», «Коношенко Алексей явился в гараж в девять часов и в пьяном виде с бутылкой водки», «[Скотники] были на смене не в трезвом виде, бросили самовольно скот, скот бродил без присмотра»228.

Это были те очевидные любому постороннему человеку вещи, которые аграрное лобби предпочитало не замечать и замалчивать, в том числе и в дискуссиях о производительности труда в сельском хозяйстве или о себестоимости производимой продукции. Например, в записных книжках Краснопивцева за 1970‐е годы при фиксации постоянных сетований его коллег на совещаниях на «обдирание» горожанами и производителями сельскохозяйственной техники совхозов и колхозов, при регулярных замечаниях о состоянии социального развития села (в том числе заседаний по этому поводу академических специалистов у руководства Госплана), о бегстве крестьян в города нет ни одного замечания об алкоголизации сельского населения или о его воровстве. При этом ранее с последней проблемой он был знаком до переезда в Москву не понаслышке и боролся, работая в совхозе229.

Кроме того, было очевидно, что сельское хозяйство, особенно в пригородных зонах, продолжало оставаться разделенным надвое. Часть времени крестьяне трудились (и воровали) в совхозах и колхозах, однако значительную часть времени они работали на своих собственных участках, что позволяло не только обеспечить себя продовольствием, но и продать часть произведенной продукции (особенно овощей и фруктов) горожанам частным образом230. Очевидно, что при более высоких зарплатах, связанных с выполнением каждым конкретным крестьянином индивидуальных норм, и распределении части произведенной аграрными предприятиями продукции среди своих сотрудников баланс в соотношении труда на предприятие и на себя менялся бы в пользу предприятия. В этом была идея Горбачева.

Однако насколько должна была увеличиться для этого оплата и как она должна была быть дифференцирована в зависимости от производимой продукции и региона? Ответы на эти вопросы Горбачев предложил уже после избрания Генеральным секретарем. Мы поговорим об этом далее в последней части книги. Пока же, в начале 1980‐х, он продолжал настаивать на увеличении выделяемых средств (если не было политической возможности поднять цены на продовольствие), встречая противодействие как «производственников», так и Министерства финансов. Член коллегии Госплана Владимир Коссов, ответственный за составление межотраслевого баланса, утверждает, что поставил на карту свою карьеру, горячо убеждая тогда еще секретаря ЦК Горбачева. Он попытался доказать, что исповедуемая тем идея о том, что чем выше объем сельского хозяйства в экономике страны, тем лучше, ошибочна и что соотношение должно быть противоположным. Однако убедить будущего генсека не смог231.

Вместе с тем было также очевидно, что уровень механизации как в сельском хозяйстве, так и в области переработки сельхозпродукции низок. Особенно это касалось сферы переработки.

В июле 1984 года новоназначенный министр мясной и мясоперерабатывающей промышленности СССР Евгений Сизенко – классический партийный работник, пришедший на эту должность с поста первого секретаря Брянского обкома КПСС, креатура секретаря ЦК КПСС Ивана Капитонова (переброшенного в декабре 1983 года на кураторство вопроса производства потребительских товаров) с 1950‐х годов – направил Генеральному секретарю ЦК КПСС Константину Черненко подробную записку о состоянии дел в подведомственном министерстве, у которого насчитывалось 5,3 тысячи предприятий и в котором работало более миллиона человек232.

Сизенко констатировал, что, хотя в отрасли за последние 20 лет построено 1230 новых и реконструировано 1350 старых заводов (то есть около половины всех заводов могут считаться относительно современными), ее состояние не позволяет обеспечить своевременный и без потерь прием и переработку сырья, а также выпуск продукции в индивидуальной упаковке для конечных потребителей. По его мнению, так происходило потому, что поставки оборудования для отрасли удовлетворялись на 55% от необходимого, а 140 видов нужного оборудования не производились вовсе. Остро стояла проблема с холодильным оборудованием. В то же время 1300 молочных и сыродельных заводов и 200 мясокомбинатов не имели очистных сооружений, что способствовало распространению массовых заболеваний233.

Исходя из имеющегося финансирования и поставок оборудования, планы на пятилетку по строительству новых производств могли быть выполнены на 66–84%, а индивидуальная расфасовка – в размере 50% от произведенного. В частности, детское питание, имеющее высокий спрос и являющееся товаром, носящим остросоциальный характер, в следующей пятилетке производилось бы в объеме 7–50% (по отдельным видам) от необходимого. Проблемой отрасли оставались низкие зарплаты в сочетании со скудным обеспечением работников жильем (64%) и детскими садами (70%). Все это приводило к высокой текучести кадров – 21%, то есть каждый пятый работник увольнялся (или был уволен) с предприятия в течение года234.

Черняев приводит впечатления от заседания Секретариата ЦК КПСС в 1985 году о состоянии мясо-молочной промышленности:

Три министра выступали, из Госплана, Соломенцев. Вел и подытоживал Горбачев: «пещерный век», заключил он оценку министрам наше отставание от западных фирм. На мясокомбинатах, чтобы готовить мясо в упаковочно-товарный вид, бабы топорами его рубят235.

Министром торговли в правительстве Горбачева в 1986 году был назначен Кондрат Терех, сделавший свою карьеру в торговле Белоруссии. В воспоминаниях он живописал ситуацию 1970‐х годов в сфере сельской кооперативной торговли, где он с 1970 по 1977 год был первым замом, а потом председателем республиканского объединения. Он наглядно показывает, что в этой сфере, направленной на снабжение сельского потребителя продовольствием и на закупку у него излишков личного производства, были скрыты огромные резервы, которые сдерживались как устаревшими инструкциями, так и отсутствием крупных менеджеров, способных поставить дело.

Главная из забот того времени – создание материальной базы: магазины в деревнях были простыми халупами, а кое-где и таких не было. Забюрокраченная инструкция не разрешала нам брать кредит под строительство магазина, ресторана, столовой, колбасного цеха. Возводить дозволялось только торговые павильоны. Тогда мы договорились с Белорусской конторой Госбанка о кредитах, причем под незначительный процент, для массового строительства павильонов. По принципу: пусть павильон станет пуговицей, а штаны к ней сами пришьем. Так и получилось. Под прикрытием павильонов всюду появились современные универмаги, магазины, рестораны, столовые, в каждом районном центре – колбасный цех, в каждой области – цех по производству консервов. Всего таких крупных торговых точек мы построили около полутысячи. Материально-техническая база потребкооперации обновилась на 70–80 процентов236.