Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

Несмотря на упреки Разумова (типичные для госслужащих), что в Оборонном отделе ЦК КПСС сидели «партийные работники, не имевшие достаточной профессиональной квалификации» и «давала себя знать типично партийная закваска»47, в действительности биографии их сотрудников (изученные нами благодаря интернету и другим источникам) в среднем ничуть не отличаются от биографии этого мемуариста. Разумов (как и многие другие сотрудники ВПК, чьи биографии оказалось возможным проследить) принадлежал к дореволюционному среднему классу (дед по отцу – священник, в 1930‐е годы осужден два раза как руководитель церковного подполья в ряде районов Ивановской области и скончался в ссылке, ныне канонизирован РПЦ48, отец из‐за происхождения долго подвергался дискриминации, жена – правнучка потомственного дворянина, губернского секретаря, сам окончил московский технический вуз во второй половине 1950‐х49).

В Оборонном отделе (как и в других отраслевых отделах ЦК КПСС) работали все те же довольно молодые инженеры-оборонщики. Из числа сотрудников 1970‐х – первой половины 1980‐х годов, о чьем образовании нам известно, 10 окончили московские вузы (2 из них – гуманитарные, остальные – технические (МАИ, МИФИ, МЭИ, МФТИ)). Так, глава отдела Иван Сербин окончил престижный математический факультет МГУ. Из остальных семеро окончили ленинградские вузы (все – технические, пятеро – кораблестроительный), а другие семеро – технические и естественно-научные вузы в провинции50. Затем они сделали успешную деловую карьеру на производстве и прошли через членство в парткоме своего предприятия.

По словам бывшего заместителя заведующего отделом Виталия Катаева, большая часть сотрудников отдела вообще не имели опыта партийной работы до прихода в аппарат ЦК КПСС, а он сам до прихода в аппарат ЦК даже не был членом парткома предприятия51. Глава сектора Средмаша Оборонного отдела Лев Рябев проделал путь от студента-практиканта до директора в крупнейшем центре разработки атомных боеприпасов Арзамас-16, прежде чем попал в аппарат ЦК КПСС. Он в мемуарах отмечает высочайший профессионализм набранных сотрудников, обладающих учеными степенями, в том числе крупных изобретателей52.

Некоторые из сотрудников тем не менее успели по три – семь лет поработать в региональных партийных органах. Однако поскольку и там они курировали в основном местную оборонную промышленность, говорить об их (и их коллег) «недостаточной профессиональной квалификации» было для сотрудников аппарата ВПК типичным примером советского «шейминга», то есть сознательного нивелирования их знаний и квалификации в зависимости от занимаемой профессиональной ниши и необходимости приведения доказательств, что оппоненты заведомо хуже говорящего. Часть руководителей секторов и заместителей главы отдела были уже немолоды, однако тоже всю жизнь работали в сфере ВПК или партийного контроля над ней, что означало постоянные визиты на производство и вникание в его проблемы.

Например, первый заместитель генерального конструктора НПО «Энергия» (располагающегося в г. Королев Московской области), главный разработчик системы «Энергия» – «Буран» (советского многоразового космического корабля) Борис Губанов в своих мемуарах, опубликованных в 1998 году, выражает горячие благодарности трем сотрудникам сектора общего машиностроения Оборонного отдела за реальную помощь и профессионализм в советах (как кадровых, так и технических). В то же время ВПК он характеризует без энтузиазма, говоря, что она

выполняла некую формальную роль, утверждая подготовленные в системе решения. Под формальностью подразумевается отсутствие инициативного влияния на ход событий, как это было в аппарате Д. Ф. Устинова (тут, как можно понять, он имеет в виду его должность в аппарате ЦК КПСС. – Н. М.). Однако, поскольку через руки Комиссии шло достаточно много документов, помощь в своевременном выходе нужных поручений и решений была, естественно, заметной53.

Оценкой качества и профессионализма сотрудников Оборонного отдела ЦК КПСС стало выдвижение после 1985 года как минимум трех заведующих его секторами (Игоря Коксанова, Льва Рябева, Владимира Шимко) на должности сначала первых заместителей министров, а потом и министров СССР (судостроения, среднего машиностроения и радиопромышленности соответственно). Рябев продолжил свою работу в качестве первого заместителя министра атомной энергии правительства РФ (1993–2002).

Затраты на ВПК и армию

В российской либеральной публицистике принято считать, что на оборонную промышленность работала большая часть советской экономики. Даже в специализированной статье в издании «Коммерсантъ-Власть», посвященной Военно-промышленной комиссии при Совете министров СССР, автор утверждает: «Пришедший к власти Горбачев и его окружение понимали, что невозможно больше допускать, чтобы от 60 до 80% промышленности работало на оборонку»54.

Сам Михаил Горбачев, рассказывая о председателе Госплана СССР Николае Байбакове, пишет:

…Он [на рубеже 1970–1980‐х годов] первым дал мне понять, что многие проблемы страны, в том числе финансирования сельского хозяйства, имели бы решение, если б не «заповедные зоны», доступ в которые запрещен.

Такой заповедной зоной являлся прежде всего оборонный комплекс. Вот уж где действительно можно было поджимать, урезать и выскребать, ибо темпы увеличения военных расходов намного опережали общий рост национального дохода. Но никто и никогда даже не пытался разумно проанализировать бюджет с целью оптимального перераспределения средств и ресурсов.

– Ты мог бы поставить этот вопрос? – спросил меня напрямую Байбаков после одного из заседаний, когда мы остались вдвоем. Нетрудно было догадаться, что говорил он о сокровенной своей мечте.

– Нет, не поставлю, – ответил я.

– Ну вот видишь, и я не поставлю, – с сожалением заметил Николай Константинович. Мы оба прекрасно знали, что стоило кому-то лишь заикнуться о чем-то подобном, как уже на другой день его не оказалось бы на своем месте. Это была «закрытая зона» генсека55.

В рамках самого «военно-промышленного комплекса» его масштабы и его размер влияния на советскую экономику оцениваются достаточно скромно, хотя их авторы никогда не раскрывают методику своих расчетов. Так, по одним подсчетам, на 1962 год в оборонной промышленности насчитывалось порядка 4,6 млн занятых, что составляло, соответственно, около 6% занятых в стране56. По данным руководителя индустрии в 1980‐е годы Юрия Маслюкова, который в 2005 году опубликовал (в соавторстве) фундаментальную работу по советскому ВПК, в нем использовалось всего 7% общенациональных материальных ресурсов и только в отдельных сферах комплекс имел действительно важное значение: например, он использовал 25% от общенационального объема алюминиевого проката или кабелей57.

Однако ведущие оборонные экономисты признают, что «с конца 60‐х расходы на оборону стали возрастать»58. Один из ключевых сотрудников ВПК при Совете министров СССР и аппарата Совмина по вопросам оборонного комплекса Наркис Разумов отмечает в мемуарах:

Оборонка развивалась высокими и устойчивыми темпами. Ежегодный средний прирост объемов ее производства превышал народно-хозяйственный и составлял в то время 6–8%59.

Из имеющейся статистики заметно, что общие оборонные расходы в 1970–1989 годах не сильно меняли свою долю в национальном бюджете, постепенно уменьшаясь с 18,9 до 16,1%. Однако выделяемые суммы в рублях быстро росли, отражая и скрытую советскую инфляцию, и общий рост экономики, и аппетиты военных и ВПК: в 1970 году – 29,2 млрд (18,9% бюджета), в 1980‐м – 48,9 млрд (16,6%), в 1985‐м – 63,4 млрд (16,4%), в 1989‐м – 77,294 млрд (16,1%)60. Однако, как мы увидим ниже, эти данные были неполны и их надо увеличить как минимум на 14%61.

Упоминавшийся выше заместитель заведующего Оборонным отделом ЦК КПСС (1974–1990) Виталий Катаев в интервью Гуверовскому проекту рассказывал о том, что в 1989 году в его отделе пытались корректно подсчитать военные расходы, и оказалось, что они очень маленькие – 8,5% от ВВП, 15,7% от бюджета. В абсолютных цифрах они составляли 77,3 млрд рублей. В военной промышленности было занято 8,4% от всего трудоспособного населения страны (135 млн человек), то есть 11,34 млн человек, и они давали 20% валового национального дохода страны. Всего на конец 1980‐х в СССР было 1770 предприятий оборонной промышленности, которые к 1990 году давали уже от 50 до 60% гражданской продукции. Предполагалась и дальнейшая конверсия, планы которой были детально разработаны62. По данным Николая Рыжкова, сообщенным нам в интервью, военные расходы составляли всего 12% национального дохода на вторую половину 1980‐х, что никак не коррелирует с другими данными63. Авторы статьи «Экономика ВПК» в фундаментальной энциклопедии (включая Маслюкова) частично используют данные обследования 1989 года (мы к ним вернемся ниже), а частично дают несколько отличающиеся цифры. Например, они утверждают, что к «началу 1990‐х» в «Оборонно-промышленном комплексе» на 2000 предприятий и НИИ работало около 8 млн работников, что составляло 6% от числа населения, занятого в «народном хозяйстве»64.

Данные, собранные Оборонным отделом в 1989 году, там даются в более подробном виде. Заявленный выше общий оборонный бюджет на 1989 год – 77,294 млрд – был сформирован из двух статей – общего оборонного бюджета Министерства обороны 89,7% и НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы) по госбюджету – 10,3%. Последняя цифра, как можно предположить, означает средства, выделенные на фундаментальные научные разработки в оборонной сфере вне бюджета Министерства обороны, например через отраслевые министерства.

Внутри оборонного бюджета закупки вооружений в свою очередь составляли почти половину – 45,6%, НИОКР (расходы на военные разработки) – 8,2%, содержание Вооруженных сил (то есть зарплаты военным, обеспечение их продовольствием, топливом, униформой, коммунальными услугами) – 27,2%, военное строительство – 5,2%, пенсии военным – 3,4%. В сумме это дает 89,6%, 0,1%, видимо, стоит отнести на «округление».

Помимо этого официального оборонного бюджета считались «военные расходы, входившие в отчетность ООН». Они составляли 6,6% к официальному оборонному бюджету (расходы на КГБ (2,3%), гражданскую оборону (1,4%), МВД (0,8%), военную помощь (0,7%), железнодорожные войска и ДОСААФ (по 0,5%), расходы на фундаментальные исследования в системе АН СССР и научных институтах (0,4%)).

Эти статьи уже вызывают много вопросов о релевантности данных. Что же, например, понималось под «гражданской обороной», если на нее тратилось больше, чем на «военные расходы» МВД (видимо, содержание внутренних войск), и немногим меньше, чем на «военные расходы» КГБ? Причем непонятно, где в этой статистике «невоенные» расходы КГБ, который был, безусловно, «оборонным» ведомством, хорошо финансировался и должен был стоить бюджету куда больше заявленной суммы. Тем не менее помимо всех этих расходов в разделе «расходы, которые можно оценивать как военные» имеются еще 7,2% к официальному военному бюджету, которые включают в основном и вовсе малопонятные статьи – «НИОКР МООП65 по военной тематике» (1,7%), развитие мобилизационных мощностей и госрезервы (0,5%), «затраты на подготовку специалистов» (0,7%), «пенсионное обеспечение сотрудников МООП» (4.3%), на которых, получается, тратилось больше, чем на хорошо обеспечиваемых пенсионеров Министерства обороны. В любом случае к официальным военным расходам за счет этих двух блоков набегало еще 13,8%66.

Разумов обращает внимание на возможные проблемы в таких подсчетах. В частности, при проведении исследований происходило «перекрестное опыление» разработчиков (особенно из смежных, подрядных структур) из военных и общегражданских источников финансирования. И хотя вся разрабатываемая продукция шла на нужды «оборонки», в статистику по финансированию ВПК попадали только «оборонные средства»67. Хотя в Комиссии учет подобных расходов был в итоге по его инициативе налажен (и, как мы видели выше, отражен в бюджете), можно предположить (продолжая Разумова), что в государственной «гражданской» экономике существовали и другие кластеры, в которых, например, финансирование строительства объектов или инфраструктуры военного и двойного назначения проводилось за счет общегражданского бюджета.

Так, для нужд ВПК в 1970‐е годы была создана специальная государственная программа (курируемая Комиссией и Госпланом) по «материалам группы 100», в которую были включены 100 наименований материалов, закупаемых для нужд «оборонки» за рубежом. Для сокращения стратегической зависимости (и, как можно предположить, экономии валюты) их предлагалось производить в СССР, что в течение нескольких лет в общем и целом было сделано, хотя, насколько можно понять источник информации, далеко не в полном объеме68.

Впрочем, и далее значительная (если не большая) часть химической промышленности или промышленности строительных материалов работала на нужды ВПК и армии. Однако в указанных выше оборонных бюджетах невозможно найти пункты о финансировании капитальных вложений в эти отрасли.

Под нужды ВПК строилась и дорогостоящая инфраструктура, которая номинально предназначалась для общеэкономических целей. Так, например, помощник Юрия Андропова по Политбюро Игорь Синицин говорит в своих мемуарах, что БАМ и другая железная дорога – от советско-польской границы до Катовиц – были построены по настоянию Министерства обороны, хотя номинально были рассчитаны под перевозку хозяйственных грузов. Железная дорога в Польше, построенная по широкой советской колее, формально предназначалась для транспортировки железных окатышей из Нового Оскола (Курской области) на Катовицкий металлургический комбинат, работающий на местных углях, однако реально способствовала ускоренной переброске бронетехники на потенциальный западный театр военных действий69. БАМ должен был возить советскую нефть в цистернах для дальнейшего экспорта в Японию, но стал принимать на себя и транспортировку войск вдоль китайской границы по более защищенному маршруту, чем прежний Транссиб70.

Министр энергетики Петр Непорожний рассказывает в своих мемуарах, что строительство целлюлозно-бумажного комбината на Байкале, вызвавшее протесты Сибирского отделения АН СССР, а потом и общественности, понадобилось ВПК для промывки особо чистой байкальской водой корда класса «супер-супер», используемого при производстве покрышек для шасси военных самолетов, имеющих высокую посадочную скорость71.

О зависимости целых отраслей машиностроения, в частности автомобилестроения и тракторостроения, от запросов военных мы поговорим ниже.

Не отражается в этой статистике и советская «торговля» вооружениями со странами-союзниками. Хотя им чаще всего по линии «Внешоборонэкспорта» оформлялись продажи дорогих вооружений, реально это была бесплатная передача с бесконечной пролонгацией, а потом и списыванием кредита. Впрочем, реальная экономика этого бизнеса нуждается в дополнительных исследованиях. Сторонники советской экспортной политики настаивают, что СССР начислял долги по международным ценам на оружие, а брал его для экспорта по внутренним, которые были в несколько раз ниже. Поэтому оплата хотя бы части контракта в иностранной валюте (а нефтедобывающие страны типа Ирака, Ирана и Ливии оплачивали всю сумму контракта или большую ее часть) или получение вместо этого ликвидных на внутреннем рынке потребительских товаров уже приносили доход или, во всяком случае, делали бизнес не столь убыточным, как казалось со стороны72.

Идеология ВПК и лоббирование интересов предприятий

Идеологией, которой питался советский ВПК, был прежде всего тяжелый опыт советских военных в начальный период Великой Отечественной войны, когда почти все накопленные (и нерасчетливо складированные в западной части страны) запасы оружия были истощены, захвачены или уничтожены противником в течение первых двух месяцев. По словам Виталия Катаева,

Ахромеев и Огарков73 не могли изжить в себе опыт 1941 года и всегда говорили, что оружия не может быть много, его может быть мало74.

Другой важный аргумент «оборонщиков», по его словам, появлялся, когда все государственные заказы были реализованы, а новых в рамках принятых концепций уже (или в ближайшее время) не предполагалось. Тогда директора оборонных заводов начинали говорить, что несут социальные обязательства перед рабочими, которых «надо кормить». Военные, как правило, в таких ситуациях легко соглашались сохранить заказы, аргументируя это тем, что иначе на заводах «будет утеряна технологическая дисциплина»75.

В результате к 1990 году на вооружении огромной (3,4 млн, или 3–4% от всего трудоспособного населения) Советской армии стояло невероятное количество сложной и дорогой техники – 1400 баллистических ракет, 8200 боевых самолетов, 4000 вертолетов, 63 900 танков, 76 520 бронетранспортеров и БМП, 66 800 артиллерийских систем и орудий, 260 подводных лодок, из которых 113 атомных76. С 1970 по 1977 год, на фоне разрядки в отношениях с Западом, СССР произвел около 16 тыс. ядерных боеголовок – в дополнение к 12 400 имевшимся – и перегнал США (снизившие к тому моменту число боеголовок по сравнению с 1970 годом) по их количеству77. Понятно, что значительная часть этой техники только числилась находящейся в штате, а реально не годилась для использования или нуждалась в ремонте, однако сам по себе размер горы накопленного (и, как правило, никогда не использовавшегося в деле) оружия поражает. Для него не хватало даже складских помещений и мест хранения, поскольку эти объекты, в отличие от производства оружия, строились по плану и не были в числе приоритетов. Тем более не хватало средств на строительство капитальных сооружений для внепланового оружия, типа ракетных шахт.

Гонку вооружений подогревал эгоизм представителей ВПК, ориентирующихся на получение крупных и долгосрочных государственных заказов, обеспечивающих им беззаботное существование на десятилетия вперед.

Управленческая модель, по которой действовал советский военно-промышленный комплекс еще со сталинского времени, подразумевала создание конкурентной среды между крупнейшими производителями вооружений одного типа. Для их обозначения как минимум с 1970‐х годов полуофициально использовали термин «фирма». То есть в гражданской экономике СССР конкуренция заведомо не предполагалась, поскольку в соответствии с планом каждый крупный производитель должен был выпускать продукцию в своей нише. А в сфере вооружений она была, и острая.

Всегда существовали два варианта близких по функциональным возможностям истребителей или бомбардировщиков, танков, баллистических и противовоздушных ракет, подлодок и так далее, причем воплощенных не только в опытных образцах, но и в массовом производстве. Однако государственные и партийные деятели всегда были готовы рассмотреть новые или усовершенствованные старые образцы и поддержать их производство, если они гарантировали выигрыш в показателях. Бывший секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам Яков Рябов констатировал на основе своего опыта:

Разные КБ (конструкторские бюро. – Н. М.) параллельно вели работу над системами одного и того же назначения. В результате силы главных конструкторов тратились на проталкивание созданных образцов на вооружение армии. Иногда недоработанная и недостаточно испытанная техника запускалась в производство, и из‐за этого было немало аварий и катастроф. А в целом такая политика вела к тому, что мы во многих вопросах начали отставать от американцев78.

В интервью он приводит и другой характерный пример. Став секретарем ЦК по оборонным вопросам, он в 1977 году в ходе проверки обнаружил, что огромная дорогостоящая система противовоздушной обороны Москвы не работает, а значит, секретарь МГК Николай Егорычев, критиковавший ее еще в 1967 году, был прав, хотя подобная критика и стоила ему карьеры79. Когда Рябов попытался заявить об этом своему непосредственному начальнику, Устинов его выслушал и сказал: «Знаешь, Яков, у нас раньше и такой системы не было»80.

Это еще раз говорит о том, что советские руководители готовы были тратить на оборонные эксперименты гигантские средства, расценивая их как инвестицию в будущие победы. Для генеральных конструкторов в рамках такого подхода главным было встроить свои изделия в пятнадцатилетнюю программу, формируемую ВПК при Совете министров СССР, или в ежегодное «приложение» к ней, которое формировалось по мере поступления информации о новых задумках «потенциального противника» и поиска ответов на них81. Наркис Разумов, в целом прогрессистски настроенный, утверждает, что «моральным оправданием наших усилий было ознакомление еще в то время с директивами ЦРУ США», правда, в качестве примера подобной директивы приводит постсоветскую фальшивку, известную как «план Даллеса»82. Далее он заявляет, что сложившаяся система управления военными разработками «позволяла полностью обеспечить интересы обороны страны и ее престижа в мире»83. Помощник Дмитрия Устинова в интервью констатировал примерно то же:

Размеры военных расходов зависят от государственной политики. Поскольку у руководства страны было настроение быть впереди всей планеты по вооружениям, расходы были соответствующие84.

В свою очередь Маслюков в своей работе откровенно описывает механику стимулирования быстрой разработки своих изделий:

…шире стали использоваться методы экономического стимулирования: аккордные работы с дополнительной оплатой труда (до 90% оклада), премирование за выполнение отдельных этапов работы и т. п. Эти средства закладывались в сметную стоимость разработок. Применялось также квартальное премирование… Эти меры позволили повысить уровень оплаты труда в оборонных отраслях… Конечно, для решения этих задач приходилось увеличивать расходы в военном секторе экономики. Возросли затраты на НИОКР и закупки вооружения и военной техники, а вместе с ними и расходы на оборону страны85.

Разумов в мемуарах подробнее разъясняет, за что боролись «оборонщики», проталкивая свои «изделия». В оборонной промышленности зарплаты сотрудников были выше, чем в гражданской, – до 30% за одни и те же работы. Это была основа привлекательности работы в отрасли для специалистов. Однако по-настоящему большие деньги давали не за это:

Сильнейшим рычагом влияния ВПК, стимулирующим быстрейшее завершение разработок и принятие на вооружение новых видов изделий, было общеизвестное постановление Правительства от 8 января 1960 г. № 28-10. Это постановление давало право ВПК назначать и выплачивать премии главным конструкторам и коллективам разработчиков за сдачу на вооружение новых видов изделий в определенном проценте от произведенных затрат. Размеры премий были весьма значительные, финансировались из госбюджета…86

То есть за пять лет до «косыгинской реформы», в период, когда Хрущев (а значит, и партия, и государство) драконовскими мерами боролся с остатками частного предпринимательства и экономической заинтересованности граждан, в сфере ВПК он ввел псевдорыночный механизм87, идейно связанный со сталинской премиальной системой огромных выплат за успехи в наиболее важных проектах. Однако сама по себе постановка вопроса о выплате премиального процента от произведенных затрат, естественно, побуждала будущих реципиентов их всячески раздувать. Мы пока не знаем, какие инструкции Минфина сопровождали эти выплаты, то есть каковы были «потолки» премий, которые генеральные конструкторы и директора заводов могли себе выплатить единоразово. Но при умелом обращении с платежными ведомостями выплаты можно было растянуть поквартально, обозначить их выплатами за ускоренную сдачу, распределить по верным сотрудникам и так далее.

Любопытно, что многочисленные мемуаристы из круга высших руководителей оборонного комплекса, опубликовавшие в 1990–2000‐е годы десятки текстов с воспоминаниями о своих заслугах и интригах недоброжелателей, все как один молчат о своих доходах на этом посту. Судить об этом приходится по косвенным признакам. Так, например, в вышедшем в 1975 году фильме популярного детективного сериала «Следствие ведут ЗнаТоКи» – «Ответный удар» – в центре повествования фигура директора городской свалки. Это очень непрезентабельная по советским меркам должность, на которой высокий уровень доходов директора обеспечивается махинациями с кражей сырья с предприятий и перепродажей его теневикам. Однако вне обсуждения в картине остается один вопрос, примечательный в контексте этой главы. Даря девушкам бриллианты, водя их по ресторанам и возя на автомобиле с личным шофером и личным помощником, немолодой ловелас-директор представляется «секретным физиком». И ни у одного персонажа в фильме не возникает вопроса о том, сколько же должны зарабатывать «секретные физики», чтобы вести такую роскошную жизнь.

ВПК в этой ситуации оставались не только административные (определение и утверждение победителей проектов разработок), но и дополнительные финансовые рычаги. За ней резервировалось 3% годовых средств от всех выделяемых из бюджета министерствам оборонной сферы на «ускорение работ», и она могла направлять их в соответствии со своими приоритетами88.