Кейт Мэтьюс. Тайна Верховной Жрицы

– Нет, дорогуша. Я выдам тебе комплект белья, а ты тут уж сама располагайся. Надеюсь, дольше положенного ты здесь не задержишься.

С таким напутствием Эстер собралась было покинуть комнату, но вдруг остановилась. Обернувшись в мою сторону, она соизволила поставить меня в известность:

– Завтра в десять в конторе мистера Скарти состоится оглашение завещания. Окажи услугу – на этот раз явись вовремя.

Мне ничего не оставалось, как кивнуть головой в знак согласия.

– Вот и отлично.

С этими словами она захлопнула за собой дверь с обратной стороны. Я, наконец, осталась одна.

Еще раз, оглядевшись вокруг, я устало присела на край кровати. Матрац подо мной со скрипом прогнулся, и я невольно поморщилась. Вновь пришла мысль, что было ошибкой прилетать в Юджин. Захотелось обратно в Нью-Йорк, где у меня осталась моя полностью состоявшаяся жизнь с уютной квартирой, двуспальной кроватью, искусственным камином и мягким ковром перед ним. Но обстоятельства были таковы, что мне приходилось довольствоваться этой комнатушкой в конце коридора, лишенной отдельного душа и удобной постели.

Размышления привели меня к идее все же поселиться в гостинице. Все еще можно было повернуть назад, попрощаться до следующего утра с Эстер, забрать чемодан и найти ночлег неподалеку. Но вместо этого я нервно дернула плечами, отгоняя мрачные мысли.

«Уж если мне и довелось вновь попасть в Юджин, я буду жить в этом доме, в доме Рут».

Оставив в комнате все так, как было, я прихватила туалетные принадлежности и отправилась в душ. Влажные от пота завитки волос прилипли к шее, и я с удовольствием ступила босыми ступнями на дно ванны. В виду отсутствия душевой кабинки, пришлось довольствоваться малым.

Пот, усталость и неприятные предчувствия утекали в сток вместе с водой. Наслаждаясь хлесткими ударами струй о свою кожу, я размышляла над тем, что в некоторых культурах омовение приравнивается к очищению. Разумеется, это носит символический характер, подразумевая под очищением тела очищение души, своего внутреннего мира.

Это наблюдение имело под собой основу, так как я, действительно, почувствовала себя после душа взбодрившейся и наполненной энергией.

Высушивая волосы полотенцем, я уловила в зеркале свое отражение. Глаза, карие у зрачка и зеленые ближе к краю радужной оболочки, смотрели из-под дуг бровей озабоченно, словно мучаясь неразрешимой задачей. Влажные и оттого более темные, чем на самом деле, волосы в беспорядке падали на плечи, спускаясь ниже и заканчиваясь у края лопаток. Я знала, что их шоколадный оттенок вернется вместе с удивительной способностью виться, едва они подсохнут. Еще с детства я терпеть не могла свои кудряшки, поэтому всячески старалась выпрямить волосы.

В общем, мое отражение не очень меня впечатлило, и я вернулась в спальню, где выбрала костюм. Он состоял из юбки оливкового цвета с завышенной талией и белой шелковой блузки, под которой спряталась моя небольшая грудь. Этот наряд не позволял телу перегреваться в удушливой жаре Юджина. К тому же, как я рассудила, он вполне уместен на кладбище, куда я намеревалась отправиться.

Урок с обувью был мною успешно извлечен, и туфлям с высоким каблуком я предпочла туфли-лодочки, в которых было куда удобнее, чем в дорогой дизайнерской обуви. Несколько заключительных штрихов с помощью косметических средств, и я выглядела вполне сносно.

Удовлетворенная на этот раз своим отражением в зеркале, я подхватила сумочку и спустилась на первый этаж.

Эстер нигде не было видно, и я уже было обрадовалась своей внезапной удаче, как вдруг ее голос раздался прямо за моей спиной. Сестра вовремя выглянула из кухни, нарушая мой практически идеальный план незаметного исчезновения в тот самый момент, когда я бралась за ручку двери.

– Позволь узнать, куда ты собралась, – холодно звучал ее вопрос.

Проглотив дерзкие слова, готовые было сорваться с моих губ, я обернулась в ее сторону и послала сестре вежливую улыбку.

– Дорогая сестра, если бы я решила, что это достойно твоего внимания, я непременно бы разыскала тебя и сообщила все.

Брови сестры удивленно поползли вверх. Она явно не рассчитывала, что я стану дерзить ей. Однако я старалась вести себя с ней по возможности вежливо, хотя очень хотелось просто молча выйти из этого дома, и уехать хоть на время куда-нибудь подальше.

– А наша Чудачка Кейт нисколько не изменилась. Только стала изредка выпускать когти, – задумчиво резюмировала она. – Вот только не думай, дорогуша, что весь мир вращается вокруг тебя. Кто высоко летает, тот больно падает. Смотри как бы твой успех и везение не закончились, и ты не приползла обратно в Юджин, поджав хвост.

Даже не дав мне возможность что-либо ответить, Эстер удалилась на кухню, а я осталась в холле смотреть на дверной проем, в котором она скрылась. Ее слова больно задели меня, но я справилась со жгучим чувством досады.

Мне ничего не оставалось, как только выйти из дома, захлопнув за собой дверь. Вызванное заранее такси уже поджидало меня, и я не секунды немедля направилась к автомобилю. В конце концов, у меня были дела поважнее выяснения отношений с сестрой.

«Чем скорее я осуществлю намеченное, тем скорее покину этот город», – думала я, пока такси направлялось в сторону кладбища.

Глава 2

Пайонир Мемориал занимал и продолжает занимать огромную территорию. Это кладбище ближе всех находилось к дому Рут, и поэтому Эстер решила похоронить бабушку именно там. Мне же пришлось смириться с этим, и поэтому я покорно шла за смотрителем, который вел меня в необходимый сектор. Самостоятельно найти могилу в этом месте было просто невозможно – ровные площадки земли испещрены практически идентичными могильными плитами, расположенными аккуратно в ряд.

За время всего пути в мою голову приходили грустные мысли. Я размышляла над тем, как обезличена смерть на этом кладбище. Совершенно разные люди, каждый со своими предпочтениями и своей Судьбой, находят последнее пристанище в таком месте под одинаковыми плитами. И все… Теперь это только могила – ком земли, под которым находится прах умершего. И проходящий мимо не видит особых черт хозяина этого участка, не может составить свое впечатление о нем, ведь он видит только надпись на сером камне. Только близкие люди помнят, каким на самом деле был этот человек, что любил, как выглядел. И короткие встречи во время нечастых посещений – это все, что им останется.

Но что несут с собой эти встречи? Почему люди приходят на могилы близких людей, и разговаривают с ними, словно умерший может их услышать?

В разных религиях и культурах смерть рассматривается с различных точек зрения, но почти все они, включая даже первобытные культы, которые мне доводилось изучать, сходятся в одном, что смерть не исчерпывается чисто физическим смыслом – возвращением в прах. И это самое удивительное, с чем я столкнулась в своей жизни – вера людей в нечто божественное, в перевоплощение духа и реинкарнацию. Какую бы культуру я не рассматривала, во всех присутствует идея бессмертия души. Объяснение этому я нашла только одно – все хотят верить, что после смерти их ждет другая жизнь. Но что именно находится по ту сторону? Куда направилась душа Рут, и застану ли я ее у надгробия?

Как ни странно, но многие религии обладают собственным мнением на этот счет. С точки зрения буддизма, после смерти человека могут ожидать три варианта судьбы: мгновенное перерождение или переселение душ – сансара, попадание в ад до вселения в новое тело, уход в нирвану.

Учение о переселении душ, еще до Будды существовавшее в брахманизме, говорит о том, что душа человека, согласно закону кармы, проходит бесконечный ряд переселений, причем воплощается не только в людях, но и в растениях, животных. Умирая, душа распадается на сканды или составные элементы, но при следующем воплощении сканды вновь собираются определенным образом, сохраняя единство души.

С точки зрения христианства, люди утратили бессмертие после грехопадения Адама и Евы. Бог проклял их, и бросил гневное «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». Однако этим все не заканчивается. Душа может умереть, но не так, как умирает тело. Тело, когда умирает, теряет душу и разрушается; а душа, когда умирает грехом, лишается духовного света, радости и блаженства, но не разрушается, не уничтожатся, а остается в состоянии мрака, скорби и страдания.

И даже в исламе всем этим теориям находится свое подтверждение. После появления Корана в этой религии сложилось представление, что между смертью и Судным днем, когда Аллах будет окончательно решать судьбы всех людей, существует промежуточное состояние «барзах». В этом промежутке тела умерших все еще обладают способностью чувствовать, хотя и находятся в могилах. Души мусульман попадают на небеса, а души неверных – в колодец Барахут в Хадрамауте. Когда Аллах решит, что наступило время для последнего Суда, все мертвые будут воскрешены и предстанут перед Богом. Праведники после Суда обретут вечное блаженство в раю – ал-Джанне.

Почему же все эти знания, полученные мною, нисколько не помогали мне смириться с тем, что Рут больше нет? Сама возможность того, что я подойду к ее могиле и начну говорить с ее духом, не укладывалась у меня в голове. Только в тот момент я поняла, что осознавать возможность смерти и сталкиваться с нею непосредственно – это не одно и то же.

Мне было больно. И эта боль зарождалась где-то глубоко внутри моего тела, а чересчур щепетильные люди сказали бы, что в самом сердце. Но я никогда не испытывала подобных чувств, полагая, что смерть – это неизбежное. Со всем можно смириться, особенно обладая моими знаниями. От определения зарождения жизни и до понимания смерти в ее религиозном аспекте, я могла объяснить любое явление. Но личная боль обезоруживает. И с этим я столкнулась по пути к могиле, принадлежавшей моей бабушке.

Наконец, долгий путь был преодолен, и я остановилась у серого камня, на котором были выбиты дата рождения и дата смерти Рут Мэтьюс. Смотритель бросил на меня сочувствующий взгляд, и без слов удалился. Я осталась наедине со своей потерей.

Смотреть на кусок скалистой породы и представлять, что в нескольких футах подо мной покоится тело родного мне человека, было невыносимо больно. Я внутренне содрогнулась, понимая, что через несколько лет содержимое гроба будет мало напоминать мою любимую Ба. И все же, я нашла в себе силы обратиться к надгробию, надеясь, что бессмертная душа Рут меня слышит.

– Ба, – не узнала я свой голос, который звучал глухо и надломлено. – Здравствуй. Не знаю, слышишь ли ты меня, но я пришла, как и обещала.

Неожиданный ком, возникший в горле, не позволил мне продолжить. Лишь сглотнув его, и набрав в легкие побольше воздуха, я вновь негромко заговорила.

– Прости меня, что не приезжала раньше. Ты, я знаю, понимаешь меня. Теперь мне очевидно, что я была не права, и поступала не правильно.

Мои слова были искренними. Не имело смысла лукавить перед могилой и перед душой, которая неизвестно еще слышит ли меня. Увидев, в каком состоянии находился дом Рут, мне, действительно, стало не по себе. Я жила в Нью-Йорке, тщательно ограждая себя от всего, что связано с Юджином, и утешала себя только тем, что Ба ни в чем не нуждается, благодаря высылаемым мною деньгам. Отчего-то до этого момента мне не приходила в голову мысль, что для бабушки было куда важнее примирить меня с городом, а деньгами она и вовсе не воспользуется.

– Ба, почему ты мне ничего не сказала?

Вопрос был задан, но я понимала, что сама знаю на него ответ. И мне стало стыдно за свое малодушие. Все чего я боялась и избегала, случилось против моей воли, но это оказалось не так страшно, как я ожидала. Я вновь оказалась в Юджине, но смогла справиться со своими эмоциями. Сколько же времени было потрачено впустую, вместо того, чтобы провести его с близким мне человеком.

– Прости, – вновь повторила я. – Мне нужно было вернуться раньше.

Но ничего уже нельзя было вернуть, и горький вздох разочарования вырвался из моей груди.

Все, что я хотела сказать Рут, я сказала. Мне больше нечего было делать на этом кладбище. Но именно в тот момент, когда я приняла решение уйти, меня вдруг что-то словно кольнуло в груди. Я ощутила странное чувство, будто тысячи иголок вонзились в затылок. Никогда раньше мне не доводилось испытывать на себе нечто подобное, словно кто-то вторгается в мой внутренний мир и старательно копошится в нем.

Я медленно обернулась в ту сторону, откуда, как мне показалось, я почувствовала неприятное воздействие. В первую секунду я ничего не смогла рассмотреть за одинаковыми могильными плитами и редкими деревьями, растущими на территории кладбища, но уже в следующий миг в глаза бросилась мужская фигура в странном костюме, не соответствующем сезону – незнакомец был весь облачен в черную материю, которая окутывала его подобно грозовому облаку. Ни единого участка кожи не проглядывало из-под этой черноты.

Между нами было около трехсот футов, и мне не удалось рассмотреть лица, но я была уверенна, что неприятные ощущения, которые я испытала, были вызваны пристальным взглядом незнакомца. В тот момент я бы не смогла сказать, почему сделала именно такое заключение, но сомнений не было – я стала объектом пристального внимания.

Неподконтрольный воле страх охватил меня, и я посмотрела по сторонам, выискивая источник помощи, в случае возникновения неприятностей. В поле зрения на кладбище никого не было. Даже если бы со мной что-то случилось, неизвестно смог бы мне кто-нибудь помочь или нет.

Я вновь посмотрела в сторону странной и пугающей фигуры, но на том месте никого не оказалось. Закрыв глаза, досчитала до трех, и снова их открыла. Все было по-прежнему – незнакомец словно испарился.

«Что за шутки моего воображения?»

Чувство страха прошло вместе с исчезновением незнакомой фигуры. Я собралась с силами, и бросила последний взгляд на надгробие Рут. Беспокойство из-за странного видения подгоняло, и я мысленно попрощалась с бабушкой. Мне было неизвестно, приду ли я еще раз на это место, поэтому я приложила все силы, чтобы запомнить все так, как было.

«Прощай, Ба».

Развернувшись в сторону дорожки, ведущей с кладбища, я быстро направилась к выходу. Ни разу не обернувшись, я продолжала чувствовать на себе чей-то взгляд. Сердце отреагировало на возрастающее беспокойство учащенным биением, но я благополучно достигла центральных ворот. Такси терпеливо дожидалось меня, и я без препятствий устроилась в салоне автомобиля, дарившем мне хоть видимость безопасности.

– Обратно на Лонгвью Драйв, – негромко произнесла я водителю, и тот, молча, завел двигатель.

Под звуки джазовой музыки, лившейся из динамиков радиоприемника, мы доехали до дома Рут.

Я избавилась от липкого страха, охватившего меня на кладбище, но передо мной встала уже другая проблема. Мне предстояла очередная встреча с Эстер, что не внушало спокойствия. Ничего хорошего из этого, я была уверена, не получится.

Медленно я пересекла лужайку и попыталась открыть дверь, но она не поддалась – дом был заперт. Я воспользовалась своим ключом, радуясь, что в голову сестры не пришла идея сменить замки.

Вслед за мной в помещение с улицы просочился нагретый воздух. Внутри же было достаточно комфортно, и я невольно улыбнулась, наслаждаясь глотком прохлады. Такого не испытаешь в Нью-Йорке. Никакой кондиционер не справится с испарениями шумного и душного города. Здесь все было по-другому.

Эстер не выглянула из-за угла, набрасываясь на меня с упреками и обвинениями, из чего я сделала вывод, что ее нет дома.

«Что ж. У меня есть несколько минут покоя и одиночества», – с облегчением вздохнула я.

Наручные часы показали половину седьмого, и я решила, что не мешало бы подкрепиться, тем более что с самого прилета у меня во рту не было ни крошки. Словно в подтверждение моим мыслям, желудок напомнил о себе громким урчанием.

«Даже желудок со мной солидарен».

Кухня Рут была небольшой, но уютной. Стол и четыре стула стояли прямо посередине, представляя собой сердце помещения. Я вспомнила, как бабушка готовила для нас с Эстер ужин, и мы садились напротив друг друга, с аппетитом поедая ее кулинарные шедевры. Никогда больше я не пробовала такого жареного цыпленка, как у Рут.

Воспоминания нахлынули внезапно, и отозвались в сердце какой-то болезненной пустотой. С тех пор прошло много времени, и единственное, что осталось неизменным – это голубая столешница и деревянные стулья с высокими спинками, которые так и остались стоять на кухне, олицетворяя те далекие времена.

Я отвернулась и направилась к холодильнику. Стараясь не думать о прошлом, обратила внимание на блокнот, который с помощью магнита крепился к его стенке. Мелким подчерком Эстер на нем было написано время 18:00 и имя Мэт. Причина отсутствия сестры стала очевидна. Поразмыслив, я решила, что это вполне может быть ее друг.

На мгновение представив, какой он, я усмехнулась. У Эстер всегда был своеобразный вкус. Для нее еще во времена нашей юности имели значение внешность парня и возможности его кошелька. Поэтому она безуспешно сходила с ума по всем успешным мальчишкам, страдая и пряча свои эмоции от окружающих. Лишь я почему-то всегда знала, что она чувствует. Это можно было назвать кровной связью, но в одночасье эта нить оборвалась, как если бы кто-то невидимый резко и безжалостно ее перерезал. С тех пор сестра жила своей жизнью, а я своей.

Под череду сменяющих друг друга мыслей, я намазала мягкую булочку сливочным маслом, и отправила ее себе в рот. Желудок сразу успокоился, как если бы я принесла ему в жертву этот несчастный кусок сдобы. Посмотрев на еще одну пышную булочку, я отправила ее вслед за предыдущей. Это было все, что я позволила себе взять из припасов Эстер. Совсем не хотелось выяснять отношения еще и из-за еды.

Яблочный пирог и остатки овощного салата я оставила нетронутыми, запив съеденное стаканом сока. Я мысленно пообещала себе, что уже завтра поужинаю нормальной едой. Прихватив с собой одно зеленое яблоко из корзинки на столе, я сытая и вполне довольная отправилась к себе в спальню.

Следующие два часа прошли в тщетной попытке придать комнате жилой вид. Для этого мне пришлось снести все коробки Эстер в чулан, который и так был забит различным хламом. Я проветрила спальню, открыв запылившиеся створки окон, сняла грязь влажной тряпкой со всех поверхностей и в довершение сменила постельное белье.

Конечным результатом я осталась довольна – в комнате посвежело благодаря воздуху, проникавшему из-за приоткрытого окна и влажной уборке, а постель выглядела пригодной для сна. На большее я и не рассчитывала.

«Вот и славно», – похвалила я себя за труды.

Посмотрев на часы, я удивилась тому, сколько времени у меня отняла уборка комнаты. Прикинув в уме, что Майкл должен был уже вернуться с работы, я машинально потянулась к телефонному аппарату, но вовремя одернула руку. Обида на него еще не прошла, поэтому я подавила в себе порыв набрать номер нашей нью-йоркской квартиры.

Он был категорически против, чтобы я возвращалась в Юджин, и отказывался слушать о похоронах Рут. В тот момент я была удивлена такой его категоричностью, что и послужило причиной нашей размолвки. Дав однажды слово, я стараюсь никогда его не нарушать, поэтому наперекор его желанию прилетела в Юджин.

Еще раз, посмотрев на телефонный аппарат, привлекавший мой взгляд своей блестящей черной поверхностью, я отвернулась к окну, вспоминая наш последний разговор с Майклом.

– Зачем тебе это нужно, Кейт? – резко повернувшись в мою сторону, спросил он.

О поездке я рассказала ему на утро после звонка Эстер. Майкл пил на кухне кофе из маленькой фарфоровой чашечки, и листал свежий выпуск «Нью-Йорк Таймс». Услышав от меня такую новость, он отложил издание в сторону.

Внимательно всматриваясь в мои глаза, казалось, он пытался найти в моих словах некий скрытый смысл. Вся его поза выражала крайнюю степень напряжения, и я заметила эту его реакцию.

– Я обещала Ба, Майкл, – спокойно ответила ему я, ставя свою чашку со свежее сваренным кофе на стол. – И почему ты так завелся?

Я наблюдала за его плотно сжатыми губами и слегка сощуренными глазами, которые смотрели на меня выжидающе. Спорить со мной было бесполезно, и он это прекрасно знал, однако попыток вразумить меня, не оставил.

– Я беспокоюсь о тебе, – резко смягчился он, и мышцы на его лице расслабились.

Взгляд его серо-голубых глаз потеплел, и он с нежностью посмотрел на меня. Я не выдержала, и подошла к нему, склоняясь так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Проведя рукой по немного шершавой от короткой бородки щеке, я коснулась своими губами его губ в легком поцелуе. Мы неотрывно смотрели друг на друга, и я не удержалась от неторопливого движения языком по своей верхней губе.

– Это всего на несколько дней, и я вернусь, – негромко попыталась я все же склонить его к своей точке зрения.

Майкл повернул голову в сторону моей ладони и коснулся ее губами.

– Дорогая, мне не нравится, что ты туда едешь. Ты столько лет избегала даже упоминания этого города, а теперь добровольно обрекаешь себя на страдания. Подумай об этом. К тому же, ты не забыла о нашей свадьбе? Как же подготовка к ней и примерка твоего платья?

Я напряглась, понимая, что Майкл продолжает вести со мной партизанскую войну. Он приводил разнообразные доводы, надеясь переубедить. Мне это не понравилось, и я отстранилась от него, возвращая телу прежнее положение.

– Майкл, это больше не обсуждается, – аккуратно, но твердо сказала я.

Он взял со стола газету, и продолжил чтение, словно этого разговора не было. Но по вновь плотно сжатым губам я догадалась, что он огорчен. Решив дать ему время свыкнуться с обстоятельствами, я оставила этот разговор. До отлета мне так и не удалось пересечься с ним, и я покинула Нью-Йорк, сожалея об этой размолвке.

Я продолжала гипнотизировать аппарат взглядом, борясь с желанием набрать знакомый номер и услышать голос Майкла, который за три года стал занимать в моей жизни слишком много места. Так и не решившись, я оставила наш разговор до следующего дня. После встречи с адвокатом меня ждал самолет до Нью-Йорка, и я решила, что еще успею поговорить с ним и объясниться.

С грустными мыслями о женихе, я приняла душ и переоделась в шелковый набор, состоящий из короткой сорочки и легкого халатика молочного цвета. Тяжелый и выматывающий день дал о себе знать, и я слишком быстро погрузилась в мир грез, расслабляясь и наслаждаясь долгожданным покоем.

Утро встретило меня яркими солнечными лучами, проникшими через неплотно закрытые шторы. Сладко потянувшись, я встала с постели, прерывая отдых. Меня радовала мысль, что совсем скоро я улечу из этого города, и вновь вернусь к привычной жизни, которую я успела полюбить, и по которой очень соскучилась. Правду говорят, что достаточно на время расстаться с чем-то или кем-то, чтобы понять, как же они тебе дороги.

Быстрый душ и переодевание в легкое платье кофейного цвета с широким кожаным поясом прошло практически незаметно. Волосы я заколола заколкой, и нанесла минимум макияжа. За все время сборов я так и не встретилась с Эстер. На кухне все осталось в неизменном состоянии, из чего я сделала вывод, что сестра не ночевала дома.

«Странно это», – мелькнула мысль, но я тут же отвлеклась на приготовление кофе и намазывание тостов джемом.

Позавтракав и закрыв за собой дверь, я с предвкушением скорого отъезда покинула дом. Такси уже дожидалось меня, и я удобно устроилась в его салоне.

– Пересечении Хильярд Стрит и двадцать пятой авеню, – назвала я таксисту адрес, который нашла в телефонном справочнике.

Машина тронулась, и вскоре мы влились в плотный поток автомобилей.

На месте я оказалась только через сорок минут. Выйдя из такси, я подняла голову, чтобы оценить здание, в котором находилось адвокатское бюро. Нужно сказать, что оно меня впечатлило – современная планировка, и большое количество этажей говорили сами за себя.

Я поднялась на восьмой этаж, на котором располагалось бюро Скарти. Сам адвокат был мне известен, так как Рут прибегала к его услугам, еще когда я жила в Юджине. Очевидно, за время с нашей последней встречи он преуспел в своем деле, так как приемная впечатляла дорогим и современным интерьером, а несколько кабинетов, в которых работали его сотрудники, занимали достаточное пространство.

Вся эта картина резко контрастировала с безлюдностью и тишиной, царившими в помещении. Из трех кресел, находящихся там, только в одном сидел посетитель. Пожилой мужчина без особого интереса читал газету, изредка бросая взгляд на часы, висевшие в приемной.

Молодая секретарша с длинными пепельными волосами и ярким макияжем лениво листала каталог, стоявший на ее столе, наверняка, разыскивая кого-то из клиентов Скарти. Остановившись на одной карточке, девушка выписала ручкой какую-то информацию в блокнот, лежавший под рукой. В такие обычно вписывают важные встречи и дела.