Река Мира

Но выясняли отношения они по-прежнему громко и экспрессивно. Наши соседи, наверняка, знали о том, что Вася опять потратил последние деньги на свои чертовы краски, а Марина поломала ему за это мольберт. В этом плане все было, как обычно: художник и жена художника. Небо и земля.

Отец мне говорил, когда мы рисовали вдвоем в его мастерской, что когда-нибудь я встречу мужчину, и он будет точно так же далек от искусства, как наша мама.

– Он будет рвать твои эскизы и выбрасывать краски в окно. И твое сердце, Ася, будет каждый раз разбиваться от горя. Потому что каждый эскиз – это твоя маленькая жизнь.

– Ох, нет, папа. Тогда я вырасту и выберу себе нормального мужчину. Художника. Как ты, – отвечала я.

– Нет, Деревце. Не выбирай, пожалуйста, художника. Выбирай любого другого. Просто прячь от него свое искусство подальше, чтобы ему было спокойнее, – сказал грустно отец, – И жалей его, береги. Потому что человек, влюбленный в художника, всегда оказывается несчастным, третьим в любовном треугольнике.

– В каком еще треугольнике? – удивленно спросила я.

– Ох, деревце… Скоро ты поймешь, что, несмотря ни на что, самая большая любовь в жизни художника – это его творчество…

***

В тот августовский день (кажется, это был понедельник), мы должны были вечером поехать в кино. Наша семья сейчас сильно напоминала обычную семью. Мы даже иногда гуляли вчетвером по воскресеньям, обрастали традициями, так сказать. Правда, гуляли мы до магазина и обратно, но и это уже был прогресс.

В тот понедельник с самого утра мы с Алисой жили ощущением вечера. У нас были каникулы, до начала учебы оставалась еще целая неделя. Мне было так хорошо и спокойно на душе, что жизнь казалась раем.

А потом рай закончился, потому что у меня резко поднялась температура. Меня уложили в постель, заставили выпить лекарство. Весь день я лежала и смотрела, как по стенам над моей кроватью ползут ивовые ветви, сплетая причудливый узор.

Я почти не шевелилась, и лицо мое было грустным и несчастным, но это не подействовало ни на Алису, ни на маму с папой. Он собрались и уехали в кино без меня, оставив меня на попечение соседки тети Наташи, которая заходила ко мне каждые двадцать минут.

Перед тем, как выйти вслед за мамой и Алисой, отец заглянул ко мне в комнату, присел на край кровати, поцеловал меня в лоб и сказал:

– Не скучай без меня, деревце.

Какое-то странное чувство осело в груди после того, как он, подмигнув мне напоследок, вышел из комнаты.

Время в одиночестве тянулось долго. Сначала я смотрела телевизор в комнате родителей, обнимая Маркиза, который лежал рядом со мной. Я всегда разрешала ему спать со мной, когда никого не было дома. А потом фильм по телевизору закончился, я встала и подошла к окну.

На улице уже было темно. Я закрыла глаза, пытаясь понять, где темнота сильнее: на улице или внутри меня. И тут словно большое огненное колесо прокатилось перед моими глазами. Я часто заморгала, испугавшись этого ощущения. На улице было все так же темно и тихо, и меня охватила паника. Я отошла от окна, отдышалась, села на стул. Что это было?

Примерно через час ко мне зашла соседка тетя Наташа, бледная и взволнованная, и сообщила, что произошло большое несчастье – моя семья попала в аварию.

Сердце мое на этих словах остановилось, я больше не ощущала себя живой… А тетя Наташа, как назло, тянула время.

– Марина и Алиса сейчас в больнице, они живы, а вот папа твой… – соседка прижала к глазам белый кружевной платочек, – папа твой не выжил, погиб…

Я осела на пол и закрыла лицо руками. Тетя Наташа что-то говорила, Маркиз лизал мои руки и волосы, на заднем фоне из телевизора играла индийская музыка, из открытой форточки доносилась сирена скорой помощи.

Вся эта какофония звуков была невыносимо раздражающей, я подняла лицо кверху и закричала что было сил. Крик мой огромным стеклянным шаром стукнулся об потолок и разбился, посыпался на меня мелкими, колючими осколками…

***

После возвращения мамы и Алисы наша жизнь стала совсем другой. Поначалу было очень сложно, как будто из нашей семьи ушел не только отец, но и ее душа, основа.

Мы втроем сначала сидели по разным комнатам, переживая в себе все случившееся. Так прошло много дней. Но однажды мы с Алисой легли в мамину кровать и обняли ее с обеих сторон. С тех пор мы стали делать так постоянно.

Слушая, как мама тихо плачет, мы тоже начинали плакать. А потом, в один из таких вечеров, мама вылезла из кровати и, вытерев ладонями слезы, подошла к окну и отдернула легкую занавеску. Мы с Алисой с удивлением смотрели, как она неуклюже забирается на подоконник.

Сердце у меня бешено заколотилось в груди. Нехорошее предчувствие комом подкатило к горлу.

– Мам? – неуверенно позвала я.

Она обернулась и неожиданно широко улыбнулась нам с Алисой.

– Ну что, девочки. Где там наши звезды, помните?

Я вылезла из-под одеяла и забралась на подоконник рядом с мамой, Алиса подвинула стул к окну и села на него, щурясь и всматриваясь в ночное небо. Звезд не было, плотные темно-серые осенние облака застилали все вокруг, не давая нам ни единого шанса разглядеть хотя бы одну звезду.

– Я не вижу, но знаю, что они где-то там, за тучами, – сказала Алиса.

Мама поцеловала нас с Алисой по очереди – сначала ее, потом меня.

– Все правильно Вася говорил нам тогда. Главное, что мы вместе. Все остальное неважно… Помните, как мы тогда лежали на снегу перед новым годом? У Аси на следующий день горло заболело, я тогда на Васю из-за этого ругалась, – мама грустно улыбнулась.

И мы начали наперебой рассказывать друг другу свои важные, добрые и забавные воспоминания, связанные с отцом. Легли спать уже под утро…

***

– Не скучай без меня, деревце, – это были последние слова отца, обращенные ко мне, знать бы это заранее, я бы обняла его на прощание крепко-крепко…

Я вспоминаю эти слова очень часто, особенно, когда смотрю на его прекрасные картины, висящие сейчас в моей арт-студии. Среди них и пейзажи, и портреты людей, и мой портрет – тот самый, с ивовыми ветвями, которые, кстати сказать, до сих пор со мной.

Я вспоминаю эти слова и не слушаюсь. Скучаю по нему. Каждый день и каждую минуту. Да, он был не идеальным отцом. Но детям ведь вовсе не нужны идеальные родители. Нужны те, кто понимает, любит и ценит их.

Пап, если ты только слышишь меня, хочу тебе сказать, что ты был не идеальным. Ты был лучшим…

Река Мира

Она стоит на сцене. Перед ней огромный зрительный зал, несколько тысяч человек. Она смотрит на сияющие лица, ловит улыбки незнакомых людей, видит вдали маленькие сияющие звезды – включенные фонарики мобильных телефонов.

Музыка волнами широкой реки течет вперед – это ее музыка, ее река, но сегодня она не может войти в ее воды, слиться с ней. Сегодня она пустая, а река не принимает таких, ей нужна лишь живая энергия.

Перед концертом она знала, что не сможет сегодня петь и даже говорила об этом Герману, своему концертному директору, но он не захотел ее слушать.

– Мира, твои капризы мне надоели! Знала бы ты, как я ненавижу твой характер и эти твои глупые загоны! Ну почему ты не можешь жить, как нормальный человек?

– Потому что я ненормальный человек… – тихо ответила она, но он не слышал ее.

– Я все делаю для тебя. Ты окружена максимальным комфортом, максимально заботой. Получаешь все, что пожелаешь. Что же тебе еще надо, Мира?

– "Любовь. Мне нужна лишь его любовь…" – выдохнула она с сигаретным дымом слова собственной песни.

– В тебя влюблены тысячи людей. Тебе не хватает этой любви? – Герман орал на нее, лицо его покраснело, и вены на шее вздулись от напряжения.

– А он не любит. Почему так, Герман, у тебя есть ответ? Почему не нужна любовь тысяч, но нужна любовь одного?

Мужчина встал, нервно прошелся по гримерке, взял со стола почти пустую бутылку виски, плеснул в стакан янтарной жидкости и выпил залпом.

– Ничего больше не хочу слушать. Знал я, что с бабами лучше не связываться, но нет же, поверил, что ты особенная… Съехавшая ты, а не особенная! – воскликнул он в сердцах, а потом бросил стакан в стену, заполнив гримерку звоном стекла и мелкими блестящими осколками.

Сразу же после этого в дверь гримерки заглянула одна из девушек-организаторов концерта, покрасневшая и запыхавшаяся:

– Извините за вторжение, но мы задерживаем концерт уже на полчаса. Дальнейшая задержка просто невозможна! Люди начинают волноваться, – девушка заправила растрепавшуюся челку под черную кепку с музыкальным логотипом Миры и умоляющим взглядом посмотрела на нее, – вы готовы выйти?

Герман плеснул виски в другой стакан, выпил залпом и ответил за Миру:

– Мы уже идем.

***

Музыка льется, и течение этой реки благодатно и прекрасно. У Миры захватывает дух, и слезы подступают к глазам. Это она создала эту музыку. Это ее река.

В нотах и аккордах билось ее сердце, в них были заключены ее бессонные ночи, ее срывы и истерики, ее улыбки и смех, ее страхи и ее сила, ее ненависть и, главное, ее любовь.

В этой музыке была она вся. Она всегда представляла ее рекой. Именно поэтому она придумала когда-то себе такой псевдоним – Река. Не она управляла своим творчеством – Река всегда была сильнее, ее воды поглотили когда-то давно юную Миру. Это случилось тогда, когда отец, которого она ненавидела все душой, подарил ей на день рождения гитару…

А сейчас она стояла на сцене и понимала, что все исчезло. Река выплюнула ее, слабую, беспомощную, пустую на берег. Слезы покатились из глаз Миры. Она закрыла лицо ладонями.

Тысячи человек смотрели на молодую певицу из огромного зрительного зала. И никто не мог понять, что случилось, почему их обожаемая Река не поет. Она не видела, кто первый кинул на сцену цветок. Но потом люди один за другим поддержали этот внезапный флэшмоб – цветы посыпались на сцену дождем.

Мира задержала дыхание, вытерла слезы. Потом взяла в руки микрофон и сказала хриплым голосом:

– Я рада, что здесь собралось такое огромное количество людей, готовых поддержать меня в трудную минуту. Я чувствую вашу любовь, я вижу блеск ваших глаз. Но, увы, сегодня я разочарую вас. Потому что концерт, к сожалению, не состоится. По всем материальным вопросам вас сориентирует мой концертный директор. Извините…

Мира пулей выбежала со сцены, слыша, как за ее спиной зал загудел: то ли возмущенно, то ли расстроенно. Она бежала вперед, и этот гул догонял ее, преследовал даже в самых дальних коридорах огромного концертного холла.

Добежав до своей гримерки, Мира заперла дверь, стянула через голову блестящее платье, надела джинсы и клетчатую рубашку, натянула на голову шапку, взяла свой рюкзак и вышла в коридор. Опустив голову, она быстро прошла к запасному выходу и выскользнула на улицу.

***

Она шла, совсем не думая, куда и зачем идет. Голова была пустая, как будто мозг высох и сознание испарилось.

"Неизменное погибает. Хочешь жить – торопись меняться."

Строчки из ее песни мелькнули в голове, и она зашла в первую попавшуюся парикмахерскую и обрила голову наголо. Молоденькая парикмахерша испуганно посмотрела на нее, когда услышала пожелания Миры. Но, увидев сумму денег, выложенную странной клиенткой на стол, не задала больше ни одного вопроса. Выполнила свою работу, а потом замела с пола на совок длинные, блестящие черные пряди.

Мира снова надела шапку и вышла на улицу, чувствуя, что ей стало гораздо легче дышать.

Она бесцельно бродила по весеннему городу до темноты, а потом поняла, что страшно устала. Присев на лавочку в глубине парка, она не заметила, как глаза ее закрылись, и она уснула.

Рано утром кто-то разбудил ее, тихонько толкнув в плечо. Мира открыла глаза и соскочила с лавки. Рядом с ней в рассветном сумраке сидел старый бомж. Его растрепанные волосы и густая светлая борода закрывали лицо практически целиком. Мира видела лишь карие глаза и торчащий вперед, крючковатый нос.

Запах, исходивший от него, был отвратителен: смесь немытого тела, старости и протухшей еды. Мира отошла от скамейки еще на пару шагов. За плечами бомжа висел массивный рюкзак, который Мира спросонья приняла за горб.

– Что тебе надо? – спросила Мира, тревожно оглядывая пустынные аллеи парка.

– Извини, барышня, но я уже полночи сижу и жду, пока ты выспишься. И вообще, это я должен спрашивать – что тебе здесь надо? Это мое место, моя, так сказать, кровать. А ты тут разлеглась, даже разрешения не спросила… – громко и недовольно пробасил бомж и с хозяйским видом плюхнулся на лавку, поставив рядом свой увесистый рюкзак. Достав из него бутерброд не первой свежести, он подул на него со всех сторон, отряхнул невидимую грязь и с аппетитом откусил большой кусок.

– Когда я сюда пришла, тут никого не было. Если бы кто-то был, я бы обязательно спросила разрешения, – Мире вдруг стало ужасно неловко.

Бомж недовольно хмыкнул и посмотрел на Миру, жуя бутерброд, который, судя по всему, был найден в мусорном баке.

– Хочешь? – старик протянул ей остатки бутерброда.

Миру передернуло от отвращения, но вслух она вежливо отказалась, объяснив, что не голодна.

– Что-то я тебя раньше тут не видал. Ты откуда пришла?

– Да я, похоже, заблудилась. Гуляла-гуляла, присела на лавочку и уснула от усталости.

– Пьяная что ли была? – бомж захохотал так громко, что с соседнего дерева вспорхнула вверх напуганная звуком птица.

– Нет, просто сильно устала вчера. Был сложный день.

Мира присела на край скамейки и, стараясь не дышать, снова прикрыла глаза, думая, куда ей сейчас податься. Ее квартиру, наверняка, караулит Герман, а она пока не готова разговаривать с ним о том, что с ней сейчас происходит.

И вдруг по аллее, ведущей к их скамье, послышались торопливые шаги. К ним стремительно приближался высокий мужчина с пакетами в обеих руках. Мира насторожилась. Тоже бомж? Не похоже. Для бомжа он выглядел прилично: белая футболка, джинсовка и черные спортивные штаны.

– Еле нашел тебя, ты чего все с лавки на лавку тут прыгаешь? – мужчина обратился к бомжу, как будто знал его много лет.

Он поставил на скамейку два полных пакета продуктов.

– Я на неделю в рейс. Припрячь где-нибудь, должно хватить, – мужчина махнул рукой в сторону пакетов.

Бомж кивнул и пробубнил в ответ что-то вроде благодарности.

Мужчина сложил руки на груди, потоптался на месте, а потом внимательно посмотрел на Миру, которая все это время сидела молча.

– А это кто? – спросил он у бомжа.

– Черт его знает, – ответил тот, дожевывая бутерброд и одновременно открывая бутылку кефира, которую достал из пакета, – говорит, уснула тут случайно. Всю ночь пришлось ждать, пока она соизволит выспаться.

Мужчина снова пристально посмотрел на Миру карими глазами.

– Если надо, могу подвезти. Где ты живешь? – обратился к ней мужчина, голос его был звучный и приятный.

Мира, подумав пару секунд, ответила:

– Мне бы на вокзал…

– Хорошо, поехали подвезу тебя, как раз через вокзал еду.

Мира встала и послушно пошла за крупной мужской фигурой. Он помог ей залезть на пассажирское сиденье большой грузовой фуры. Повесив за спину джинсовку, мужчина остался в одной футболке. От него приятно пахло мужским цитрусовым одеколоном, он был гладко выбрит. Что связывало его с вонючим бомжом из парка?

– Какая-то ты странная, – сказал мужчина, когда фура тронулась, – вид у тебя, как будто сбежала из психушки.

– Можно и так сказать… – ответила Мира.

Он помолчал, потом включил радио. Попсовые мелодии заполнили кабину. Мира поморщилась, но ничего не сказала.

– Куда поедешь с вокзала?

Девушка пожала плечами.

– Я еду на север. Если по пути, могу подбросить, – мужчина взял с приборной панели сигареты и закурил, – дым не помешает?

– Не помешает, если и меня угостишь сигаретой.

Он протянул ей пачку и зажигалку. Мира прикурила сигарету и затянулась, прикрыв глаза от удовольствия…

Не доезжая до вокзала, мужчина остановил фуру на обочине. Мира взяла свой рюкзак, но потом снова положила его рядом с собой.

– На север, говоришь? Что ж, поехали на север…

Мужчина усмехнулся, покачал головой и снова завел мотор.

***

Выехав из города, они долго ехали молча. Мира смотрела на мелькающие за окнами поля, поселки и деревни, и думала о том, что со вчерашнего дня как будто бы прошла целая вечность. Телефон ее был выключен, и она даже не планировала его включать.

Герман, вероятно, рвал и метал, разыскивая ее повсюду. Пока он не успокоится, ему не объяснить, что она больше не сможет петь, как раньше. Мира надеялась, что он смог уладить вопрос по возврату денег за билеты зрителям после сорванного концерта.

– Кого-то ты мне напоминаешь. Вроде бы на актрису какую-то похожа или на певицу, – сказал Серега, прервав молчание, и пристально взглянул на Миру, – Как хоть тебя звать?

– Мира, – она и забыла, погрузившись в свои мысли, что он сидит рядом с ней, – А тебя?

– А меня Серега, – ответил мужчина и подмигнул ей, – Я обычный парень, дальнобойщик. Не первый год езжу. Но такая странная спутница мне попалась впервые, честно. Я даже не знаю, о чем с тобой завести разговор.

– Можно и не говорить, можно просто молчать, – ответила Мира.

– Любишь молчать?

Мира посмотрела на него. У него были сильные руки, причем левая была коричневого цвета, а правая – совсем бледная. Водительский загар. Лицо у Сереги было открытое, доброе, глаза – карие, с озорными искорками. Он бросил на нее ответный взгляд, и она сразу же отвернулась, стала смотреть на дорогу.

– Молчание сохраняет энергию и дает возможность больше думать, ответила она.

– Я тебе дам совет: говори, – Серега снова взглянул на Миру и широко улыбнулся ей, – судя по всему, тебе сейчас лучше поменьше думать, иначе ты совсем рехнешься.

– Да ты не только дальнобойщик, но еще и психолог! – скептическим тоном заметила Мира.

Серега рассмеялся.

– Нет, просто люблю наблюдать за людьми.

– И смеяться над ними? – тон у Миры стал почти злым.

– Да. Но я же по-доброму смеюсь, не обижайся. Всегда лучше веселиться, чем страдать.

– Всегда? Даже когда чувствуешь, что это конец? – резко спросила Мира, глядя на мужчину в упор.

Лицо Сереги вмиг стало серьезным. Глядя на дорогу, он произнес:

– Особенно когда чувствуешь, что это конец, Мира.

***

На ночь они остановились в маленькой придорожной гостинице – поужинать и переночевать. Серега хотел заплатить за Миру, но она сказала, что у нее есть деньги.

– Считай, что я просто поехала с тобой в путешествие. За компанию. Тебе не надо заботиться обо мне, я не бомжиха, как, вероятно, ты обо мне подумал.

Казалось, Серега слегка смутился от такой прямолинейности, но потом он все же сказал ей:

– Если что, говори, я хорошо зарабатываю, от меня не убудет.

Миру удивила его доброта.

– Спасибо тебе, учту на будущее, – Мира поковыряла вилкой в салате, а потом снова подняла глаза на Серегу, – Скажи, а зачем ты принес продукты тому бомжу в парке? Ты его знаешь?

Серега отставил от себя пустую тарелку, взял салфетку и вытер губы.

– Я его прекрасно знаю.

– Твой друг? – недоверчиво спросила Мира.

– Мой отец.

После этих слов мужчина встал со стула, собрал грязную посуду и унес ее к мойке. Мира осталась неподвижно сидеть над своим салатом. Отец… Отец, который живет на лавке в парке? Она обернулась, но Серега уже ушел из столовой.

Поужинав, Мира купила в ларьке через дорогу сигарет и ушла в свой номер, где, наконец-то, смогла помыться и постирать нижнее белье. Лежа на кровати и трогая руками свою бритую голову, она вдруг почувствовала себя удивительно легко и спокойно.

Как будто с каждым, оставшимся позади километром, из нее уходило что-то лишнее, тяжелое, тянущее к земле. Как там говорил Серега – веселиться, даже если чувствуешь, что это конец. Мира улыбнулась и закрыла глаза. Даже о Саше она сегодня думать не могла.

***

Рано утром Серега постучал в дверь Миры. Она с неохотой вылезла из кровати и открыла ему дверь. Увидев, как мужчина поменялся в лице, она поняла, что спросонья забыла надеть шапку.

– Вот это черепушка! А я думал, чего это ты все в шапке ходишь, тепло же. Думал, ну, вдруг, вши у девчонки, с кем не бывает. А у тебя, оказывается, рак? Все-таки ты из больницы сбежала? Ну дела… – Серега присвистнул, выражая тем самым свое удивление.

Мира не успела ничего ответить, а он уже схватил ее за руку и быстро заговорил:

– Давай, одевайся скорее, тут как раз по пути есть одно очень красивое место недалеко от трассы. Сделаем крюк, и я тебе его покажу. Полюбуемся немного, надеюсь, из графика сильно не выбьемся. Я когда-то смотрел интересный фильмец про такую, как ты, так вот, тебе нужно проживать последние дни на полную катушку, Мира! – он легонько встряхнул ошарашенную девушку за плечи, подмигнул и пошел к лестнице, – Давай-давай, шевели булками, жду тебя в столовой.

Мира с пылающими щеками прикрыла дверь и обреченно вздохнула.

***

За завтраком Мира пыталась сказать Сереге, что он ошибся, что у нее вовсе не рак, просто она в какой-то далекой и нереальной прошлой жизни была известной певицей, а потом разочаровалась в любви и почувствовала себя бездарной и никчемной, что случайно уснула в парке, а потом вообще отправилась с ним, незнакомым мужчиной, на север страны. Потому что бежать от себя проще, чем разбираться в себе…

"Не беги от себя, все равно ты оставишь следы, по которым сама же себя отыщешь…" – слова ее песни всплыли в голове, но она отогнала их прочь.

Несколько раз Мира начинала говорить, но сначала Серега перебивал ее, болтая без остановки о всяких пустяках – так он, видимо, пытался поднять Мире настроение. А потом в столовой вдруг заиграла по радио ее песня. Серега взмахнул рукой и воскликнул:

– Обожаю эту певицу, а ты? Говорят, она пишет все песни сама. Я понял, кого ты мне напоминаешь! Ее! Черт возьми, вы действительно чем-то похожи, только она не такая помятая, как ты, – Серега захохотал, а потом добавил уже вполне серьезно, – Кстати, тебе раньше никто об этом не говорил?

"Мы не выбираем свои дороги, это дороги выбирают нас…" – неслось из динамиков.

И Мира не выдержала, вскочила со своего места и, оставив свой завтрак практически нетронутым, выбежала на улицу.

***

Серега привел Миру на высокий холм, с которого открывался шикарный вид на низину. Внизу текла, извиваясь бесконечной змеей, узкая речка. Место было поистине красивым. Серега сел на берег, а Мира дошла до самой воды и потрогала ее рукой.

Здесь стоял особый запах – природный, влажный, тягучий, ни с чем не сравнимый. Мира редко в последние годы бывала на природе, несмотря на то, что она вдохновляла ее. Слишком напряженным был рабочий график.

– Серега, почему твой отец живет, как бомж?

Она резко обернулась и увидела, что лицо мужчины стало грустным. Не всегда ему удается быть беззаботным весельчаком. Жизнь с ее тяготами берет свое.

– Это его выбор. Как я не пытался, переубедить его невозможно… – Серега закурил, и Мира тоже достала из кармана пачку сигарет, – несколько лет назад он вдруг объявил нам с братом, что хочет свободы и ушел жить на улицу. Сначала мы подумали, что он сошел с ума, пытались его лечить, но каждый раз он сбегал из больницы. Нам, в конце концов, все это надоело, и мы оставили его в покое.

– Прости за бестактность. Но тебе не стыдно за него? – спросила Мира.

– Нет. Просто я волнуюсь за него, мне кажется, он достоин лучшей жизни. Но он считает по-другому, говорит, что, наконец-то, чувствует себя свободным человеком. И мне приходится с этим мириться.

– Странное понятие свободы, – задумчиво сказала Мира.

– У всех своя свобода. Я, к примеру, чувствую себя свободным каждый раз, когда сажусь за руль. Как будто крылья за спиной вырастают. Я без дороги долго не могу, начинаю сходить с ума, метаться по квартире, как попугай по клетке, – он помолчал, потом добавил, – моя свобода – нестись на фуре вперед по трассе, отцова свобода – бродить по улицам и спать, где придется… Мы разные. Вот твоя свобода в чем?

– Я… Я не знаю, – Мира вдруг с ужасом поняла, что не помнит, когда в последний раз она чувствовала себя по-настоящему свободной.

Так может быть, бородатый бомж, ночующий на лавке в парке, вовсе не убогий и несчастный человек, а даже в чем-то богаче и счастливее ее? Или дальнобойщик, проводящий за рулем большую часть жизни, может, он знает о свободе гораздо больше?

– Нет, ты все-таки больше похожа на чокнутую, чем на больную. Вот смотри, – Серега поднялся с земли, взял Миру за руку и подвел к самому краю склона, – смотри, это тоже чья-то свобода… Ищи ее, Мира, без нее не прожить.

Мира смотрела вниз, и дыхание ее захватывало от красоты и великолепия. Внезапно в голове зазвучал мотив. И тут же следом сложились строчки.