Зимовьё на Гилюе

– Привязал, – успокоил я друга, надеясь, что лодку не унесло.

Мы вышли из зимовья под проливной дождь. Вода на поляне была по щиколотку, а ближе к берегу стала подбираться всё выше и выше к краю болотников. В какой-то момент вода залилась в сапоги, ноги неприятно обдало мокрым холодом, но через несколько минут, когда тело прогрело воду, снова стало тепло. Мы были в брезентовых энцефалитках[31] и сразу промокли насквозь, поэтому на воду в сапогах не обращали особого внимания.

К берегу протоки мы вышли по пояс в воде. Лодки нигде не было.

– Макс, – сказал я, – лодку унесло, я не привязал её.

Друг ничего не ответил. Вздохнул тяжело и хмуро уставился на протоку, которая была сейчас шире и полноводнее, чем главное русло реки в спокойную воду. Тёмно-бурая вода бешено несла мимо нас свои воды, вспучивалась, пенилась, крутилась водоворотами. По реке плыл смытый с берегов мусор: прошлогодние листья, хвоя, ветки и вырванные с корнями деревья. Но самое страшное было в том, что ливень не прекращался и вода продолжала прибывать.

– Надо плыть на тот берег, – сказал Макс после долгого молчания.

– Может, в зимовье отсидимся, – неуверенно предложил я.

– Плохая идея, – возразил друг. – Вода прибывает, и зимовьё может затопить, несмотря на опоры. Да и без еды долго не протянем. Неизвестно, сколько продлится это наводнение.

Мы выросли в Тынде и помнили годы, когда дожди шли всё лето. Поэтому самым верным решением было как можно скорее покинуть остров.

– Придётся добираться до противоположного берега вплавь, – спокойно и уверенно сказал Макс.

– Вплавь?! – ужаснулся я. – Тут до берега метров двести, а плавать я не умею, ты же знаешь!

Мне стало страшно, что Макс сейчас решительно и смело сиганёт в реку и уплывёт, а я, как неудачливый Робинзон, останусь на острове один.

– Да я и сам не смогу до того берега добраться, – грустно произнёс Макс. – Унесёт течением, не выплыву.

Мы, расталкивая перед собой толщи холодной воды, побрели к зимовью. Вода дошла уже до середины опор, на которых стояло наше жилище. Мы стали собирать самые необходимые вещи и укладывать их в рюкзаки. Таких вещей оказалось немного. Я, несмотря на возражения друга, прихватил к тому же с собой сома. Вытащил его из мешка, который плавал возле зимовья, и посадил на верёвочный кукан. Сом был вялый, но ещё живой и, словно собачонка, тащился за мной на привязи по воде. Мы сняли с наружной стены избушки моток проволоки, взяли топор и снова вернулись к берегу, но уже не к тому месту, где только что искали лодку, а чуть выше по течению, где был большой завал из брёвен. С помощью топора и проволоки мы решили сделать плот и переплыть протоку.

Но выяснилось, что брёвна в завале на плот не годятся, они были с корневищами, которые невозможно было быстро отсоединить, так как пролежавшая в воде лиственница стала каменной и рубить её было трудно. К тому же брёвна были тяжёлые и имели плохую плавучесть. А вода между тем прибывала и доходила нам уже выше пояса.

Выискивая в завале подходящее дерево, я вдруг наткнулся взглядом на инородный предмет, несвойственный природе: грязно-жёлтый, большой и плоский, который болтался вдалеке на воде среди кустов. Я бросил работу и побрёл в его сторону. Оказалось, в кустах застрял принесённый рекой большой кусок плотного жёлтого пенопласта. Это был единственный раз, когда я искренне поблагодарил человечество за безобразную привычку захламлять природу строительным мусором.

– Ничего себе! – воскликнул Макс, когда я вернулся к завалу с пенопластом. – Вот то, что нам нужно!

– Это моя компенсация за утраченную лодку, – радостно и гордо ответил я.

Работа у нас закипела дружно и с новой силой. Мы отыскали в завале несколько сухих хлыстов, разрубили их топором, связали крест-накрест в виде решётки и сверху этой решётки прикрепили проволокой пенопласт. Конструкция получилась уродливо-неказистой и вряд ли бы когда-нибудь попала на обложки журналов «Юный техник» или «Судостроение», но это был единственный доступный нам предмет, который хоть как-то держался на плаву.

Выйдя из кустов к открытой воде, мы попытались вскарабкаться на плот, но он уходил из-под наших ног. Плот не выдерживал двух пассажиров. Можно было повысить плавучесть, добавив дополнительные брёвна, но у нас больше не было проволоки, чтобы скрепить их.

Положение было отчаянным. Весь труд шёл насмарку. Мы стояли по грудь в холодной мутной реке, ливень всё шёл и шёл, но мы так привыкли, что уже не замечали его.

– Плыви один, – предложил я. – Ты всё равно лучше меня на воде держишься. А там что-нибудь придумаем. Если поплыву я, то в случае переворота плота могу утонуть, тогда и ты тоже тут пропадёшь.

Макс молчал, лихорадочно соображая, как поступить, а потом сказал:

– Значит, так, я сейчас переправлюсь на тот берег – и бегом к Саньке Мохову, возьму у него лодку и вернусь за тобой!

Плыть на хлипком плоту через широкую полноводную протоку, с бешено летящими мимо водоворотами, было опасно. Макс долго собирался с духом и вдруг громко запел:

Что будут стоить тысячи слов,Когда важна будет крепость руки?И вот ты стоишь на берегуИ думаешь – плыть или не плыть?[32]

Затем, вскарабкавшись на плот, балансируя и удерживая равновесие, он решительно оттолкнулся шестом. Река подхватила и понесла его вниз по течению. Плот от тяжести подтопило, он скрылся под водой, и казалось, что Макс стоит на воде, словно библейский пророк. Плот удалялся, и ветер доносил до меня обрывки песни, которая становилась всё тише и всё неразборчивее. У Макса была привычка: в трудных ситуациях он укреплял силу духа песнями Цоя.

Макс был уже на середине, когда я увидел, что к нему стремительно приближается огромная крутящаяся вокруг своей оси старая лиственница, влекомая разбушевавшимся потоком. Друг стоял на плоту спиной к ней и не видел опасности.

– Макс, уходи вправо! Сзади лесина! – закричал я.

Но мои слова разорвал и разметал по реке ветер, смешав с ливнем и шумом бурлящей воды.

Когда Макс обернулся, дерево уже было близко, оно к тому времени выкрутилось поперёк реки и неслось прямо на него, грозя смести плот. Друг пытался уйти, отчаянно работая шестом, но в том месте шест уже не доставал до дна. Дерево приближалось. Катастрофа была неизбежной. Но в нескольких метрах от плота лесину снова резко развернуло вдоль течения. Дерево пронеслось мимо, но ветки всё же вскользь задели плот. Посудина накренилась, Макс потерял равновесие, выронил шест и упал в реку. Плот начало относить, но, вынырнув из воды, друг доплыл до него и кое-как вскарабкался на шершавую поверхность пенопласта.

Плот с пассажиром уносило всё дальше, но струя понемногу прибивала его к противоположному берегу. Макс уже превратился в маленькую чёрную точку, готовую скрыться вдали за поворотом, когда я увидел, что он достиг берега, выбрался на него и исчез за стеной кустарника.

Я остался совсем один среди бушующей стихии. Спереди была протока, позади – торчащие из воды ветки кустов. Я стоял по грудь в холодной воде. Спину немного грел полупустой рюкзак, на привязи изредка шевелился сом, к которому понемногу начинали возвращаться силы.

Я только сейчас осознал всю трагичность своей ситуации. Саньки Мохова могло не оказаться в зимовье. Вдруг он в городе продаёт ягоду? А лодка где-нибудь спрятана. Макс не найдёт её и не сможет вернуться за мной. Река поднимется ещё выше, течение оторвёт меня от дна и потащит сначала по верхушкам затопленных кустов, а потом вынесет на стремнину, я захлебнусь, буду долго плыть обездвиженной биомассой, качаясь на волнах, пока водоворот на очередной излучине не закрутит меня под залом. Грустные мысли лезли в мою голову, но животного страха не было. Вместо него была досада и обида, словно я проиграл в карты или купил лотерейный билет, оказавшийся невыигрышным. Неприятно было понимать, что мне не повезло, да ещё так фатально, без права отыграться.

Я потерял счёт времени. И это не просто обычная в таких случаях фраза. Я действительно не мог представить себе время, оно не вписывалось в эти мокрые, грозно нависшие надо мной тучи, в этот непрекращающийся ливень и реку, несущуюся мимо. Время казалось в этой стихии нелепым и неуместным. Я думал, что это последние мгновения моей жизни, а значит, эти мгновения будут теперь для меня вечными, потому что после этого ливня не будет для меня уже ничего.

Почему я не ушёл назад в зимовьё? Во-первых, я стоял на берегу затопленного острова, а берег не всегда спускается к реке под равномерным уклоном. Там, где я находился, была возвышенность, в ста метрах за моей спиной берег тоже был высоким и там росли лиственницы, но эти сто метров между мной и лиственницами утопали в низине. Между мной и лиственницами была уже глубина выше моего роста. Во-вторых, несмотря на всякие «но» и «если», я верил, что Макс вернётся за мной, поэтому оставался там, где мы расстались.

Ещё я помню, что, стоя по грудь в воде под проливным дождём, не просто «мокрый до нитки», как обычно пишут в таких случаях, а насквозь пропитавшийся водой, растворившийся в реке и ливне, я не чувствовал холода и дискомфорта. Наверное, меня согревало состояние шока, при котором включаются первобытные инстинкты человеческого организма.

Вода прибывала, я всё так же с философской обречённостью размышлял о своей участи, как вдруг на том берегу, выше по течению, показались два размытых человеческих силуэта с надувной лодкой в руках. Они повозились немного (видимо, вставляя вёсла в уключины), сели и поплыли в мою сторону. Это были мои друзья Макс и Санька Мохов.

Через несколько минут я уже перекинул в лодку сома, после чего влез в неё сам. На обратном пути мы шутили и смеялись, вспоминая сегодняшний день. Беда была позади и казалась нам уже весёлым приключением.

– Слыс какое дело, сам чуть не утонул, а сома не бросил! – посмеивался Санька Мохов. – Видать, староверы в роду были. Такой, слыс, призымистый народ – чузого не возьмут, но и своего не отдадут.

С каким же удовольствием я шагал к Санькиному зимовью по хлюпающей тропинке через марь! Тропа, в которой ноги увязали по колено, которая изобиловала большими, до краёв наполненными бочажками, казалась мне гладким асфальтированным тротуаром. Тайга вокруг была мокрой и взъерошенной, с лиственниц лилась за шиворот вода ручьём, но я восхищался и наслаждался ею, потому, что у этой тайги было одно неоспоримое преимущество перед островом Тополиным – она не была залита рекой.

Глава X

Беседы во время грозы

Ночью ливень усилился, и началась гроза. Но в зимовье гудела печка, потрескивали дрова, выбрасывая редкие искорки на жестяной лист перед поддувалом. Над печкой сушились в клубах пара наши вещи. Мы поели на ужин жареных карасей и сыто икали, развалившись на широких нарах. От засаленных бревенчатых стен веяло теплом и надёжностью. Не страшна была никакая стихия, даже если она затопит и поглотит весь мир и только наша избушка останется в одиночестве среди чёрной Вселенной.

Я прокручивал в голове сегодняшний день, перематывая его мысленно туда-сюда, словно кассету в видеомагнитофоне, и думал о том, что не всегда тайга бывает приветливой, ласковой и щедрой. Нельзя сказать, что тайга обошлась с нами сегодня жестоко. Она была всего лишь холодной, равнодушной и беспристрастной. Она не виновата в том, что я забыл привязать лодку.

– Если бы не пенопласт, не грелись бы мы сейчас возле печки, – сказал Макс.

Я понял, что он думал о том же.

– Ага, – подтвердил я, – зимовьё деда Ильи уже под водой, наверное.

– Я мог сегодня до берега не доплыть из-за лиственницы, которая плот задела. Тогда бы нам обоим хана.

– И меня бы унесла река. – ответил я. – А потом бы прошёл слух, что двое подростков пропали при загадочных обстоятельствах.

– В тайге всяко бывает, слыс какое дело, – вступил в разговор Санька Мохов. – Мы с соседом Вовкой Потапенко в прослом годе три дня гудели. Утром он надел горбовик[33], бутерброды взял, четуску[34]… Я, говорит, за брусникой. И всё.

Над зимовьём гулко треснул гром. Бах-бах! Ба-ах! Пламя свечи на столике испуганно заметалось…

Мы ждали продолжения рассказа, но Санька молчал. Он поднялся с нар, зевнул, хрустнув скулами, прикурил сигарету и подсел к печке.

– А дальше-то что было? – недоуменно спросил Макс.

– Когда было? – не понял Санька.

– Ну, когда этот Вовка Потапенко взял горбовик и ушёл. Ты же историю хотел рассказать.

– А я и рассказал, это вся история, – ответил Санька, невозмутимо стряхивая пепел на жестянку. – Усол – и всё. По сих пор не вернулся, скоро год будет. Искали его до самой зимы, пока снег не выпал.

– Интересно, что могло с ним случиться? – поинтересовался я.

– Да многое чего, – ответил Мохов, – медведь заломал, или сердце прихватило, гудели-то с ним три дня до этого.

Санька досмолил сигарету, бросил окурок в поддувало и продолжил:

– Была у нас одна старуха. Всё по грибы ходила. И, слыс какое дело, как ни пойдёт, обязательно заблукает. Посла она в первый год и пропала. Искали-искали, еле насли. Пролетел год, она снова в тайгу намылилась. Ей грят: сиди дома, опять несчастье будет. А она не слусает. Снова пропала. Искали её три недели. Насли худую-худую. Кое-как в больнице вылечили. Ей бы успокоиться, а она купила собаку мелкую, порода такая, словно чихает кто…

– Чихуахуа, – подсказал Макс.

– Ага, блин, она и есь! Придумают зе! И на третий год снова в тайгу по грибы. Её просят: «Тёть Кать, не ходи, устали искать тебя». А она улыбается, грит: «Я узе не пропаду, у меня собака породистая, с бумагами. Собака к дому выведет». Ну а против бумаги не попрёс. Так ведь? Бумага – дело серьёзное. Ты вот дазе человека возьми, с бумагою-то…

Санька, потеряв нить повествования, замолчал.

В этот момент за окном снова сверкнула молния, озарив причудливо-кривые узоры мокрых деревьев за маленьким окошком. И вслед за этим запоздало сотряс избушку долгий раскатистый взрыв грома. Бах! Бах-бах-бабах! Погромыхал с переливами, пугая дичь, забившуюся в норы, и полетел, покатился по тайге, затухая.

– И что, перестала она теряться? – спросил Макс, когда затих гром.

– Кто? – недоуменно переспросил Санька.

– Женщина эта, тёть Катя.

– Куда там! – махнул рукой Мохов. – Забрала её тайга с третьей попытки. В этот раз её не насли. Совсем пропала.

– Вот и бери после этого собак с документами, – грустно произнёс я.

– А собака-то тут при чём? – удивился и даже немного обиделся Санька. – Собака вернулась. Не сразу, слыс какое дело, недельки через три, но присла. Умнее своей хозяйки оказалась, несмотря, что порода некудысная.

От этих историй спать расхотелось. Мы поставили чайник на печку, и разговор зашёл о четырёх рыбаках, отправившихся прошлой осенью на реку Сутáм за тайменем. Уехали рыбаки далеко за водораздел с Якутией на «Ниве» по старому геологическому зимнику и по неопытности утопили машину при переправе через быструю горную речку. Пришлось пешком возвращаться назад. Продукты вместе с машиной унесла река. Были ружья, но северная тайга в гольцах Станового скудна на дичь. Встретится иногда след сокжоя[35] или медведя, но попробуй добудь зверя без сноровки и охотничьего опыта. Шли они голодные, нервные, злые. Зима была ранняя, и уже в октябре тайгу завалило метровым снегом и заморозило стужей. Иногда скитальцы натыкались на пустующие охотничьи избушки, подъедали скудные запасы, найденные в них, брали тёплые вещи и отправлялись дальше. Самый пожилой вскоре ослаб, высох, растерял силы и на одной из стоянок умер. Оставшиеся в живых, вместо того чтобы похоронить друга, набросились на труп, обезумев от голода, словно подлые росомахи, и неделю питались им. Мертвечина помогла выжить. Но не все из них смогли простить себе этот поступок и жить с ним дальше. Один вскоре сошёл с ума. Когда до города оставалось несколько дневных переходов, отстал и тихо ушёл обратно на Сутам, в заснеженные дали, без ружья, без спичек и без еды. Навсегда пропал. Лишь два самых сильных и живучих, как дикие звери, компаньона через пару месяцев скитаний вышли к людям – чёрные, истощённые, обмороженные и озлобленно-угрюмые.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Эльгакáн – ручей, единственный в данной повести вымышленный топографический объект, у которого существует реальный прототип, находящийся в нескольких километрах от своего книжного двойника.

2

Вы́воротень – корень упавшего дерева, вывороченный из земли.

3

Албази́н – так, на старинный манер, герои повести называют казачью станицу Албазино, основанную на месте русской крепости Албазин, которая существовала на левом берегу Амура в 1651–1689 гг.

4

Ергáч – тулуп мехом наружу, а также устаревшее прозвище охотника.

5

Áльберс Гу́став (1838–1911) – один из основателей товарищества «Кунст и Альберс», которое имело торговую сеть по всему Дальнему Востоку, в том числе – крупный универсальный магазин в г. Благовещенске.

6

Штáты – в подражание США территория Желтугинского прииска была поделена на пять штатов: четыре русских и один китайский.

7

Марь – болотистое место в тайге.

8

Лóкоть – старая мера длины, равная приблизительно 50 см.

9

Фунт – старая мера веса, равная 409,5 г.

10

Штýка – здесь: то же, что золотни́к, старая мера веса, равная 4,26 г. На Желтуге за штуку золотого песка в то время давали от 3 до 3,5 рублей.

11

Ханши́н – русское название китайской водки байцзю́ в Приамурье.

12

Штéйгер – мастер рудных работ.

13

Модолáн (сейчас Мадалáн) – правый приток реки Ольдой.

14

Ульдеги́т (сейчас Уляги́р) – приток Модолана.

15

Залóм – образующийся в узком месте или на крутых поворатах реки нанос пней, упавших деревьев и т. п.

16

Мохэ́ – китайское название реки Желтуга.

17

Адали́ – словно, точь-в-точь (вост. – сиб.).

18

Амикáн – медведь (эвенк.).

19

Ки́рокта – чёрный дятел, желна (ороч.).

20

УМС – Управление механизации строительства.

21

Рёлка – возвышающийся над общей низменной заболоченной равниной и покрытый лесом участок.

22

Шахтаýмская – в данной повести под этим названием описывается улица Киевская.

23

Тонкомéр – тонкоствольная древесина, брёвна небольшого диаметра.

24

Кýчность (боя) – процентное соотношение количества дробин, попавших в мишень, к общему количеству дробин в патроне.

25

Рéзкость (боя) – способность дробин снаряда проникать в поражаемую ими среду и производить в ней разрушение.

26

Ты́чка – ивовый колышек, вбитый в землю.

27

Дюрáлька – лодка из дюраля (дюралюминия), прочного сплава на основе алюминия.

28

У́лово – омут, глубокая яма на дне реки.

29

Медвежье озеро существует в реальности, но носит иное название.

30

Гольцы́ Становóго – безлесные голые вершины Станового хребта.

31

Энцефали́тка – противоэнцефалитный защитный костюм.

32

Слова из песни «Мама, мы все сошли с ума» («Мама, мы все тяжело больны») Виктора Цоя и группы «Кино».

33

Горбови́к – заплечный берестяной, фанерный или жестяной короб для сбора ягод, грибов, кедровых шишек.

34

Четýшка, чекýшка – русская единица измерения объёма жидкости, равная 246 мл.

35

Сокжóй – дикий северный олень (эвенк.).