bannerbannerbanner
Невесомый мой паланкин
Невесомый мой паланкин

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 1

Глава первая.

Этика


***

Фотон


  Стук колёс и граффити безличные,


за окном – не родная земля:


что же держите здесь, заграничные


перелески, болота, поля?



Ностальгию познаю едва ли я:


дела Родине нет до меня.


Здесь семья и родился мой маленький:


пару лет здесь не зря разменял.



Целый день: и заботы, и радости.


Сына старшего, вот, повидал.


Хорошо… Не хватает лишь малости…


Капля с неба… И хлынет вода!



И накроет спасительной свежестью


в жаркий полдень среди тополей,


одарив позабытою нежностью


ленинградских тенистых аллей…



Тихим вечером, медленно тающим,


я пишу в электричке стихи;


для вещей незнакомых пристанище —


вещество поутихших стихий.



Улыбнётся спросонок мелькающий


и привычный, вокзальный перрон.


Не прощаюсь со сказкой пока ещё


и жар-птицу держу за перо.


Мне судьбу – сероглазую спутницу —


не искать в неизвестных мирах;


невесомым фотоном, на улице


освещают стихи  полумрак!


***

Бутафория (поэма)



Невесомым фотоном стихи – то ли дар, то ли блажь —


озаряют  по улице детства счастливый вояж


в той стране,  где зима беспокойно быстра на примерке.


Пусть за окнами вновь нам  едят, протезируют мозг


гуманисты в запасе, сминая в расплавленный воск


на вечерней поверке.


Листья ищут тепла. Этих старых парадных уют


как подножье Олимпа, где лифты бессмертье куют,


зажимая дверьми зазевавшихся мам и младенцев…


В них убористый почерк тинейджеров стенки разъел,


и знакомая клинопись там завершает раздел


понадёжней каденций.



Здесь привычны дела. Многотомные сводки властей


и тоскливые своды судьбы между их челюстей.


Потолки натяжные, работа и взрослые дети:


впятером на квадратах родных. А за выслугу лет —


новый шведский диван да на транспорт бесплатный билет;


и всё те же соседи.



Вереницы домов, иномарки, в метро марш-броски,


а у входа старушки:"Купите – бормочут – носки".


На асфальте реклама: ремонты, Содом и Гоморра;


магазины ночные… Народ тащит с дачи мешки.


Бизнесмены на форумах наглые ловят смешки


прохиндея и вора.



Променять на свободу селёдку под шубой готов


тут не каждый четвёртый… Сознание своры котов


поглощает сознание Божьих созданий;


хоть коты, вроде, тоже  от Бога – орут будь здоров,


если сильно голодные – им не хватает кормов


и без счёта свиданий.



Время смоет следы кафкианских пейзажей на дне


рек, текущих под кожей в немыслимой нам глубине,


всё расставит по полкам… Нулями от доли процента

рассчитает свершенья, провалы, законы смертей…


Свойства ангелов, может, а может, чертей


порождает плацента.



Только здесь вроде чёрной дыры; искорёжена ось


обалдевшей планеты и время расплющено вкось.


По дощатым настилам покойники прошлой державы


валом валят отсюда в распахнутый мир голубой,


где с открытым лицом нас встречает прохожий любой,


бомб не ведая ржавых.



Что ещё не порвали Европу на сотни частей


радикалы, мигранты, политики разных мастей,


в это веришь с трудом, находясь в окружении хладном


обращённых к живым, мертвечиной смердящих речей,


ворожбы на костях и омоновских крепких плечей —


диссонансом  досадным.



Что в ментальности вечера? Пегая,  странная грусть —


словно пёс  ошалелый – и город,   в который не рвусь…


Обыватели топают мимо, лелея заботы…


Мне бы в лица вглядеться, но сеется дождик с небес;


вечных луж зеркала отражают  падение бездн


на исходе субботы.



С доброй феей лесною горланить во все времена,


по зелёному лугу бежать и держать стремена


моего удалого коня в дивном сне послезавтра…


Только вряд ли поможет проверенный этот рецепт;


за спиною,  у входа в идиллию тот же концерт


с чашкой кофе на завтрак.



Мы, пожалуй, повсюду,  осколки империи той —


ведь открыты границы – но держится купол литой,


где кончается тень, привлекая и тех, кто уехал


и тем более тех, кто остался, как шарик Фуко;


кто-то сводит концы, кто-то смаху вмерзает в Юкон


на вершине успеха.



Не пора ли увидеть, как бьётся под кожей река,


дотянуться до сжатой материи материка


и  вернуться к себе? эх, мешает короста:


императоры, ханы, тираны, генсеки, князья,—


всё лишь мы, познающие снова оттенки  "нельзя" —


бутафория просто.


***

  Река жизни

    Посвящается Марине Цветаевой…



Вернёшься ты из этой долгой муки,


Меж небом и землёй!


Растопит луч литые льды разлуки —


Безжалостной зимой.



Грядёт поток надежды и спасенья,


Отступит суета.


Ты будешь жить среди стеблей растений


– Прожилками листа!



Ты не уйдёшь, и в этом вихре вечном


Пусть бархатом дождя


Коснёшься нас на перекрёстке Млечном,


Как берега – ладья.



Изящная, как лань, в движеньи чутком,


Наивна и чиста,


Приведшая свободною минуткой,


В знакомые места.



Дубравы шум и птичьи переклики,


И вишни спелой вкус…


– Твой голос здесь – плетеньем ежевики,


Нелепицею чувств!



Нам всем теперь – тебе, созвучной эху,


У томика внимать.


Твои стихи, не просто на потеху,


Как таинство – читать.



Горчит полынь и сладок плод запретный:


Мне грустно и легко,


Твой абрис здесь и силуэт заветный —


Из глубины веков.



Наедине с печальною тобою —


Случайны и смешны


Следы в душе невидимого боя —


Без правды и вины.



Уж сколько лет, как вижу эту бездну


Развёрстую вдали!


Настанет день, когда и я исчезну


С поверхности земли.




В финальной строфе использованы строки Цветаевой из стихотворения:


"Уж сколько их упало в эту бездну"


***

Марина

 "В большом и радостном Париже


  Мне снятся травы, облака,


  И дальше смех, и тени ближе,


  И боль как прежде глубока."


                                            Марина Цветаева



Не опоздание, а радость


И неба чистая пастель,


И смех, и тени за оградой,


И ожидание потерь.



Давай, Марина, через годы


Мы о тоске поговорим.


Как эмигрантов пароходы


Вдаль уплывали. Горький дым.



Расстрелы, а затем разруха,


Но всё же Родина – одна!


И без неё поэту – мука:


Ту чашу выпила до дна.



Там запах свежих круассанов:


– Гарсон.


– Мерси, мадмуазель.


Здесь стоны из Чека подвалов


И непримятая постель.



Ждала вестей и не ложилась,


Курила долго, у окна,


И напрягалась шеи жила,


Но всё же, Родина – одна…



И, опустив смирённо руки,


Ты приняла, как божий дар,


Страны родной и вид, и звуки,


Её растянутый удар.


***

 Ночной портье


 Ко мне приходит мой ночной портье,


Мой мрачный стражник, вечный инквизитор,


Из тени незадёрнутых портьер,


Когда не жду и не прошу визита.


Ботинками ступает на палас,


С ухмылкою мне глядя прямо в очи,


Распахивая рта кривой атлас,


Как жэковский, хмельной водопроводчик.



Права качает, душу теребя


И  требуя отчёт за весь период:


Мол, сколько, ненавидя и любя,


Мол, сколько про Владивосток и Рио



Ты написал?…  А я молчу в ответ…


Скукоживаясь,  пропадает доблесть.


Скользят слова,  подобные плотве,


В обрывки снов роняя странный проблеск…



Влекомый им, иду на эшафот —


Без времени, без места, без причины,


Сквозь маски пламенеющий шифон


Узреть пытаясь злобную личину…



Орёт надрывно золотушный грач,


Луна висит размазанною каплей;


Безудержный на волю рвётся плач,


Когда  рублю себя тупою саблей…


***

  Моя душа


Поёт душа и треплет сердце ветер


До слёз, до боли, до звенящих рос…


Ах, кто бы так меня ещё приметил!


Ах, где бы я в родную землю врос!



Гори, гори опять, не вполнакала.


Берёзой белой, небом голубым


И жаворонком в небе запоздалым,


Пожайлуста, чуть-чуть меня люби…


 ***

Я ломтями небо пластал


Я ломтями небо пластал,


Тишину ладонями черпал,


За зелёной плотью листа


Поворачивал к солнцу череп.



Не из тех мы, видно, пока,


Кто малину не рвёт, а просит;


Наминает себе бока,


Окунаясь в ресницы, просинь.



Поперёк Вселенной торчит


С нашим скарбом телега криво;


До нетронутой звёзд парчи


Ковыляет тихонько Клио.



Нарастает звучаний зуд


Беготнёй насекомьих ножек.


Нас давно небеса не ждут —


Жмутся в нас шагреневой кожей.



Заплутавших берём котят


Мы под крыши своих укрытий,—


Как по миру звуки летят,


Я услышу в плену наитий.



Не напившись крови, клинки


Возвернутся в ножны, смиряясь:


В невесомый мой паланкин


Превращается мира завязь.


***

                Моему другу


До дыр износив,


             не выменяю


                      ботинок.


(Старая пара —


          лучше двух,


                   новых.)


Но с радостью двух, длинноногих блондинок


на Рихарда Мора


             выменял бы


                     снова и снова.


Иные удивятся,


           мол,– зануда из зануд —


назовут каким-нибудь обезьянним именем,


и ну, авторитет


            поэтический раздув,


давай насасываться стихирищи выменем.


А мне


    милее


        его скромность,


пускай не засвеченный —


                    человек просто.


Разве


    обязательно


            быть огромным


лиллипутом


        стабильного, рейтингового роста?


Каждый может поднять дактиль,


выжать


     амфибрахия


            сто с лихом,


а вы


   смогли бы


        стихотворческую практику


разложить теоретически


                  совёнку с совихой?


А он сумел


        мою бедную голову


заполнить


      знанием


           высшего


                сорта.


Не просто


      на пляже


            валяюсь голым я:


киплю


    одновременно


             стихов


                 ретортой!


Пускай,


    бронзовея


         колителей


               читачеством,


знающие скажут:


           "От кур в ощип".


Поэзия —


     ближнему


          помочь


              не артачась!


Поэзию —


    поближе


        к сердцу


                ищи!


***

Вороны


Я не вижу огня, не вижу.


За спиною выжжено всё.


Наливается солнце рыжим


Цветом палева. И несёт



Запах гари, да прямо в душу,


А на сердце такая муть:


Не доплыть до желанной суши,


Хоть осталось совсем чуть-чуть.



Что вы лезете оголтело?


Пережил я боль, испытал.


Нате, вороны, рвите тело,


Закаляйте души металл!


***

             Что сумели сберечь?


Пора. Ухожу в мимолётной пылинке


Над тучами слушать блаженную тишь.


И, с неба срываясь, летящей дождинкой


Слепящего света пространство прошить.



Там белая ночь в петербургском конверте


Найдёт адресата на улице Грёз,


Наивная радость застрянет в кювете


Машинкою детской из смеха и слёз.



Там горечь потерь и разлуки страданье,


И чёрная зависть, и лживый навет,


Но солнечный луч невозможных желаний


Подарит надежду, веселье и свет.



Чуть хмурятся тучи, чуть веет прохладой


И тянется клин ожиданий и встреч.


Что было случайным, что было досадным,


А что в нашей жизни сумели сберечь?


***

 Дождит


Она пришла с восходом, до зари,


Остановилась и слегка парила,


Застенчиво, наивно, изнутри


Смотрела и вела через горнило:



"Ты ожидай, когда придёт рассвет,


Исчезну, тихой радости желая,


Пунктирный, мой, размытый силуэт


Не забывай, пока ещё жива я".



Смычки дождя ходили по стеклу,


Играл сентябрь осеннюю кантату,


И плечи серебрились на свету


Так трогательно нежны и покаты.



Хотелось мне покаяться в грехах


И загадать заветное желанье,


Прижаться к ней и отпустить в мечтах,


Она смотрела ясно и печально.



Прожитых лет оконченный наркоз


Мешал понять, что делать с этим счастьем,


А белый лист под радугой пророс


Неповторимой нежностью и страстью!



А за окном ветра плясали твист,


Вступал кларнет и флейты, и гобои,


И плакал я, и гимн играл горнист,


И в сердце жизнь наделала пробоин.



Закончился визит, пришёл рассвет,


Нечаянную радость мне пророча,


И стёрся светоносный силуэт,


А дни летят, а капля камень точит…


***

           Апостол


Что эти строки? – И боль, и радость —


Их отражение размыто.


Подбитой птицей доколе падать?


Не проще ль кинуться в тупую сытость?



Кричать устанешь – зовёшь тихонько,


А слово ластится, порхает рядом:


То лезет слабым, слепым котёнком,


То пышет ядом.



Не раскрывая сакральных истин,


Идти апостолом заставит


Тропинкой лунной. Но только свистни —


Исчезнет, ускользнёт, растает…



Порывы ветра, трава, фиалки —


Всё просто вроде бы – состряпай хокку;


Но почему-то скорбят весталки,


И Ланселот увяз с наскока.



И вещий голос услышишь между


Сердцебиений лабиринта,


На перепутьи, смыкая вежды,


В разрыве спринта!



«Пусть перед всеми, но мне бы в душу


Ты – аз и есмь – воздай крылатым.


Среди Вселенной, мир не нарушив,


Живи…


             всегда…


                            невиноватым…»


***

   Этика


Корябать душу саблей перочинной


Тебе доколе в лучшем из миров?


Ведь этот мир является причиной


Твоих поступков, разума и снов.


 Не продавай свободу – ни мгновенья,

           Не потеряй способность сострадать

                              И, может быть, поймаешь вдохновенье,

                                              И прочитаешь Божию тетрадь.


***

   Меганом


Я триста песен написал,


Я триста раз себя распял.


Я был жрецом, я был пророком:


Пускай, мне это вышло боком,



Не стал соперником Ему.


Но жизни спелую хурму


Вкушал, от сладости балдея,


Но сказки слушал берендеев!



Там обретал, а здесь терял


И рвался, вновь, на пъедестал,


И горю не сдавался, смея,


И в небо, ввысь, воздушным змеем,



Воздушным змеем улетал.


Что жизнь земная – суета.


Вот счастье, видишь – цвета вербы.


На Меганоме буду первым!



А стопы давят тормоза,


А по щеке бежит слеза…


Я триста песен написал,


Я триста раз себя распял…




мыс Меганом-одно из сакральных мест в Крыму


Глава вторая.


Письма


***

Последнее


Я бросил душу на ножи, лица овал

Мне листопад наворожил, наколдовал.


Проходит жизни суета,


Игра в вине:


Остаться с Вами я мечтал


Наедине!



Не бойтесь, Господом прошу,


Моих проказ,


Послышится дубравы шум


Последний раз.



Прощаться с осенью грешно,


Продлить бы миг,


Но что решил, то решено,


Письмо – не крик.



Прощаться с Вами целый век


Я был бы рад;


Лишь ожидания завет —


Последний взгляд.



Чиновник – графам не чета.


Что может тень?


Ответных писем не читал


Ни разу в день.



И этот опус напоказ


Не выставлял,


Он не дойдёт уже до Вас,


И в наст – земля…



Металась белая метель —


Бумага зла —


Рвалась со скрипом дверь с петель,


Молилась за.



Лакей, отказанный приём;


Пишу – зачем?


Сперва сорвалось остриё


Пера – затем —



Пронзило грудь, забилось вдруг


Там сердце, в такт!


Кончаю драму, милый друг,


Последний акт.



Камней граната алый блеск


Почти угас,


И лишь слова, последний всплеск


Меня для Вас,



Восстали с белого листа,


Как со стерни,


Собратья первые Христа —


В благие дни.



Их, трепетных, не смог распять,  оставил жить;


Уже поставлена печать, свистят ножи.



по мотивам повести

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
1 из 1