Осколки прошлого

Левая нога. Правая нога.

Вдох. Выдох.

Левая. Правая.

Вдох.

Напряжение в плечах понемногу спало. Челюсти разомкнулись. Головная боль, медвежьей пастью сдавливавшая ей голову, теперь только слегка отдавалась в висках. Это было терпимо. Мысли Энди начали блуждать. Она слушала дождь, смотрела на капли, падавшие у нее перед глазами. Каково это будет – вновь открыть свой ящик для рисования? Взять в руки карандаш и альбом? Нарисовать что-нибудь – например расплескавшуюся под ее убитыми кедами лужу? Энди стала мысленно рисовать перед собой линии, представила игру света и тени, момент погружения ее ноги в воду, изгибы пойманных в полете шнурков.

Лора чуть не умерла во время лечения. Дело было не только в убийственной смеси медикаментов, но и в сопутствующих проблемах. Инфекции. Поражение почек. Пневмония. Повторная пневмония. Стафилококк. Коллапс легкого.

А теперь к этому списку можно добавить Джону Хелсингера. Детектива Палаццоло. Желание вытеснить из своей жизни Гордона. Желание освободить пространство от собственной дочери.

Им нужно было пережить этот момент холодности, как они пережили рак.

Гордон был прав: время все расставляет по местам. Энди знала, что такое ожидание: когда выйдет хирург, когда проанализируют снимки, когда получат результаты биопсии, когда начнется химиотерапия, когда пропишут антибиотики и болеутоляющие, когда поставят укол от тошноты, постелют чистые простыни и принесут свежие подушки. И когда, наконец, осторожно улыбнется врач, сообщая Лоре и Энди, что на снимках чисто.

Все, что Энди нужно сейчас сделать, – это подождать, когда мать придет в себя. Лора пробьется через мрак, в который погрузилась, и со временем – рано или поздно, через месяц, или через полгода, или к следующему дню рождения Энди – она увидит произошедшее скорее как через телескоп, чем как через увеличительное стекло.

Променад закончился раньше, чем Энди ожидала. Она перепрыгнула обратно на дорогу с односторонним движением, которая тянулась вдоль особняков на береговой линии. Под ногами вновь оказался твердый асфальт. Шум моря начал теряться за огромными домами. Дальше дорога делала поворот на мысу. До бунгало матери отсюда было не больше полумили. Энди не собиралась возвращаться домой. Она уже разворачивалась, когда вдруг вспомнила…

Велосипед.

Энди видела свой велосипед, подвешенный под потолком, каждый раз, когда заходила в гараж. На колесах она доберется до Гордона вдвое быстрее. Принимая во внимание гром и молнии, иметь пару резиновых шин между собой и асфальтом не помешало бы.

Она замедлилась до трусцы, а потом до быстрого шага. Дождь уже не хлестал с такой силой. Здоровенные капли ударялись о ее макушку и будто оставляли вмятины. Энди замедлила шаг, когда увидела тусклый свет в окне кабинета Лоры. Дом был по меньшей мере в сорока метрах, но в это время года все особняки-гиганты в окрестностях пустовали. Белль-Айл был по преимуществу местом обитания перелетных птичек, прибежищем для северян, которые пережидали здесь суровые зимние месяцы. Да и других местных жителей августовский зной гнал из города.

Энди заглянула в окно кабинета Лоры, когда шла по подъездной дорожке. Насколько она могла видеть, он был пуст. Она воспользовалась боковым входом в гараж. Стекла в двери задрожали, когда она ее закрыла. В пустом помещении шум дождя казался гораздо громче. Энди потянулась к пульту от гаража, чтобы включить свет, но остановилась в последний момент, вспомнив, что он зажигается только при поднятых воротах, а они скрипят так, что и мертвого разбудят. К счастью, свет из офиса Лоры проникал через стекло в боковой двери. Его как раз хватало, чтобы Энди, прищурившись, могла видеть.

Она пошла в глубь гаража, оставляя за собой безобразный след из грязных лужиц. Велосипед висел вверх ногами на двух крюках, которые Гордон ввинтил в потолок. Ее плечи скрутило от боли, когда она попыталась приподнять велосипед, чтобы снять колеса с крюков. Один раз. Второй. Потом велосипед начал падать, и она чуть не повалилась на спину, пытаясь удержать его, прежде чем он все-таки рухнул.

Вот почему она с самого начала была против того, чтобы подвешивать чертов велик под потолок. Только она никогда, никогда в жизни не сказала бы это отцу.

Одна из педалей чиркнула ей по голени. Энди уже не волновалась насчет пары капелек крови. Она проверила протектор, ожидая увидеть плесень, но шины были настолько новыми, что кое-где из них еще торчали резиновые усики. Энди сразу узнала руку своего отца. Летом Гордон несколько раз предлагал возобновить их велосипедные прогулки по выходным. Это было так в его духе – все подготовить на тот невероятный случай, если Энди скажет «да».

Она уже начала поднимать ногу, но застыла. Сверху раздался отчетливый дребезг. Энди наклонила голову набок, как ретривер. Все, что она теперь могла расслышать, был белый шум дождя. Она попыталась подбодрить себя шуткой про Джейкоба Марли[12], когда звук раздался снова. Она изо всех сил напрягла слух, но не услышала ничего, кроме непрекращающегося шелеста падающей с неба воды.

Отлично. Теперь она официально трусиха. Мало того что она в буквальном смысле туго соображала, так теперь еще и поддалась паранойе.

Энди покачала головой. Надо было двигаться. Она села на велосипед и обхватила пальцами руль.

Сердце чуть не выскочило у нее из груди.

Мужчина.

Стоит за дверью. Белый. Глаза недобро поблескивают. Темный капюшон закрывает лицо.

Энди застыла.

Он приложил ладони к стеклу.

Крикнуть. Молчать. Поискать, чем вооружиться. Убрать велосипед к стене. Спрятаться в тени.

Мужчина еще сильнее прижался к стеклу, заглядывая внутрь гаража. Он посмотрел налево, направо, прямо перед собой.

Энди вздрогнула, вжав голову в плечи, словно так могла стать менее заметной.

Он смотрел прямо на нее.

Она затаила дыхание. Она ждала, дрожа. Он видит ее. Она была уверена, что он видит ее.

Очень медленно он повернул голову и снова внимательно посмотрел сначала налево, потом направо. Последний раз кинул взгляд прямо на Энди и исчез.

Она открыла рот. Сделала крохотный глоток воздуха. Перегнулась через руль, пытаясь справиться с тошнотой.

Мужчина из больницы – тот, в бейсболке с Алабамой. Он что, проследил за ними до дома? И затаился где-то в ожидании, когда можно будет действовать?

Нет. Алабама был высоким и стройным. Парень у двери гаража, в капюшоне, был приземистым и мускулистым, ростом где-то с Энди, но раза в три шире.

Дребезг издавала металлическая лестница, когда Капюшон по ней спускался.

Он проверил комнату и убедился, что в ней никого нет.

Он проверил гараж и убедился, что в нем пусто.

А теперь, вероятно, он собирался вломиться в дом.

Энди начала отчаянно шарить по карманам, хотя прекрасно понимала, что телефон наверху, где она его и оставила, причем полностью разряженный. Лора избавилась от домашнего телефона в прошлом году. В особняках по соседству скорее всего тоже не было телефонов. До Гордона минимум десять минут езды на велосипеде, а к тому времени Лора уже может быть…

Сердце Энди ухнуло в груди и чуть не остановилось.

Ее мочевой пузырь лопался. В животе кололо так, будто там рассыпали коробку канцелярских кнопок. Она осторожно спустилась с велосипеда. Прислонила его к стене. Дождь теперь звучал как непрерывная мелкая барабанная дробь. Сквозь этот монотонный шум она слышала только стук своих зубов.

Она заставила себя подойти к двери. Вытянула руку, обхватила дверную ручку пальцами. Они ощутили холод. Может, с той стороны, прижавшись спиной к стене, ее ждал Капюшон, подняв биту, пистолет или просто свои огромные ручищи, которыми он вполне мог бы ее придушить?

Энди почувствовала привкус рвоты во рту. Ее мокрая кожа словно обледенела. Она попробовала убедить себя, что мужчина просто срезал дорогу на пляж, но здесь никто не среза́л дорогу на пляж. Тем более в дождь. Точнее, в грозу с молниями.

Энди открыла дверь. Она присела на корточки и выглянула на подъездную дорожку. Свет в кабинете Лоры по-прежнему горел. Энди ничего не увидела: ни теней, ни зажегшихся фонарей, ни мужчины в капюшоне, стоящего с ножом в руке рядом с гаражом или заглядывающего в дом через окна.

Лора могла о себе позаботиться. Она уже о себе позаботилась. Но тогда у нее были обе руки. А теперь одна рука была зафиксирована у нее на талии, и она не могла пройти по кухне, не держась за столешницу.

Энди тихонько закрыла дверь в гараж. Она прислонила ладони к стеклу точно так же, как Капюшон. Вгляделась в темную пустоту. И точно так же, как он, ничего не увидела: ни велосипеда, ни полок с запасами еды и воды.

Но особого облегчения это не принесло, потому что Капюшон пошел не на подъездную дорожку. Он повернул в сторону дома.

Энди потерла пальцами лоб. Даже под таким дождем она вспотела. Может, этот мужик не пошел в бунгало? Какой интерес для грабителя может представлять самый маленький дом на этой улице и один из самых маленьких во всем городе? Окружающие его особняки были забиты дорогой электроникой. Каждый вечер пятницы диспетчеры принимали по крайней мере один звонок от кого-то из владельцев, кто приехал из Атланты приятно провести здесь выходные, но вместо этого обнаружил пропажу телевизора.

Капюшон поднялся наверх, в комнату. Он осмотрел гараж.

Он ничего не взял. Он что-то искал.

Кого-то.

Энди прошла вдоль стены дома. Детектор движения не работал. Фонари уже должны были зажечься. Она почувствовала, как под ее кедами хрустит стекло. Разбитые лампочки? Сломанный детектор? Она встала на цыпочки и заглянула через окно на кухню. Расположенная с правой стороны дверь, ведущая в кабинет, была приоткрыта, но совсем чуть-чуть. Из узкой щели на кухонный пол ложился треугольник белого света.

Энди немного постояла, ожидая увидеть движение, тень. Ничего не произошло. Она отступила назад. Слева от нее начинались ступеньки, ведущие на веранду. Она могла зайти на кухню. Включить свет. Могла застать Капюшона врасплох, так что он обернулся бы и застрелил ее или пырнул ножом, как это пытался сделать Джона Хелсингер.

Эти две вещи должны быть взаимосвязаны. Только это привнесло бы в происходящее хоть какой-то смысл. Это Белль-Айл, а не Атлантик-Сити. Тут мужики в капюшонах не следят за пляжными домиками под проливным дождем, чтобы потом их ограбить.

Энди обошла дом. Она задрожала от зябкого бриза со стороны океана. Тихонько открыла дверь на крытую веранду. Скрип дверных петель утонул в шуме дождя. Она взяла ключ из блюдца под горшком с фиалками.

В спальню ее матери вели две стеклянные двери. Энди снова приложила ладони к стеклу. В отличие от гаража, в спальне был виден каждый уголок. В ванной включена ночная подсветка. Кровать застелена. На прикроватной тумбочке книга. Комната пуста.

Энди прижала к стеклу ухо. Она закрыла глаза и попыталась сфокусировать все свои чувства, чтобы уловить хоть какие-то звуки, идущие изнутри: скрип пола под ногами, голос матери, зовущий на помощь, звон стекла, звуки борьбы.

Она слышала только, как поскрипывают на ветру кресла-качалки.

В прошлые выходные Энди пришла встретить рассвет на веранде вместе с матерью.

– Андреа Элоиз. – Лора улыбнулась поверх чашки чая. – Ты знала, что, когда ты родилась, я хотела назвать тебя «Элоиза», но медсестра неправильно меня поняла и записала «Элоиз», а твоему папе настолько понравилось, как это звучит, что мне не хватило духу сказать ему, что имя пишется не так?

Да, Энди это знала. Она слышала эту историю прежде. Каждый год, в преддверии ее дня рождения или в день ее рождения, мама находила повод рассказать ей о пропавшей букве «А».

Энди прислушивалась, прижавшись к стеклу, но потом все-таки заставила себя двигаться дальше. Ее пальцы так онемели, что она едва смогла вставить ключ в замок. Ее глаза налились слезами. Она была очень напугана. Ей никогда в жизни не было так страшно. Даже в дайнере, потому что там, во время стрельбы, у нее не было времени на раздумья. Энди реагировала, а не анализировала. Сейчас у нее была масса времени, чтобы решить, как действовать, но все сценарии, возникавшие в ее голове, оказывались один ужаснее другого.

Может, Капюшон ранил Лору – еще раз. Может, он внутри и поджидает Энди. Может, он убивает ее мать прямо сейчас. Может, он изнасилует Энди. Может, убьет ее на глазах матери. Может, будет насиловать одну, заставляя другую смотреть, и наоборот, или, может, убьет их, а после изнасилует, или…

У Энди подкашивались колени, когда она заходила в ванную. Она закрыла дверь, поморщившись от щелчка. На ковер натекла лужица дождевой воды. Она выскользнула из своих кедов. Убрала назад влажные волосы.

Прислушалась.

Из другой части дома доносилось какое-то бормотание.

Будто бы простой разговор. Ни угроз, ни криков, ни мольбы о помощи. Больше похоже на то, что Энди слышала в детстве после ухода в постель.

«В следующие выходные по “Фокс” будут показывать концерт Дайаны Кролл. – Ой, Гордон, ты же знаешь, что джаз меня нервирует».

Энди почувствовала, что ее веки дрожат, как перед обмороком. Перед глазами все тряслось и прыгало. Звук сердцебиения эхом отдавался у нее в голове, словно сотня баскетбольных мячей, скачущих по спортзалу. Ей пришлось надавить на свое бедро сзади, чтобы заставить себя идти.

По большому счету дом представлял собой квадрат, внутри которого подковой изгибался коридор. Кабинет Лоры находился рядом с гостиной – за кухней. Энди пошла в противоположный конец коридора. Она прошла мимо своей спальни, которая теперь была гостевой, не глядя на семейные фото и школьные рисунки, висящие на стенах.

– …сделаю все, – раздался голос Лоры. Она говорила твердо и четко.

Энди остановилась в гостиной. Только небольшое фойе отделяло ее от кабинета Лоры. Раздвижные двери были полностью открыты. Обстановка этой комнаты была так же хорошо знакома Энди, как и ее жилище над гаражом. Диван, кресло, стеклянный кофейный столик с чашей ароматической смеси, стол, стул, книжный стеллаж, полки с документами, репродукция «Рождения Венеры» рядом с двумя вставленными в рамку страницами из медицинского пособия «Психология и анатомия патологий речи и языка».

На столе фотография Энди в рамке. Ярко-зеленый кожаный журнал для записей. Ручка. Ноутбук.

– Ну? – произнесла Лора.

Она сидела на диване. Энди видела часть ее подбородка, кончик носа, сдвинутые ноги, одну руку, лежащую на бедре, и вторую, закрепленную на талии. Лицо Лоры было слегка приподнято, она обращалась к человеку в кожаном кресле.

Капюшон.

Его джинсы промокли насквозь. На ковре у его ног образовалась лужа воды.

– Давай посмотрим, какие у нас варианты. – У него был глубокий голос. Энди почувствовала, как от его слов все у нее в груди задрожало. – Я могу поговорить с Паулой Кунц.

Лора помолчала, а потом сказала:

– Я слышала, она в Сиэтле.

– В Остине. – Он сделал паузу. – Но попытка засчитана.

Повисло долгое, тягостное молчание.

Потом Лора заговорила опять:

– Покалечив меня, ты не получишь то, что тебе нужно.

– Я не собираюсь калечить тебя. Я просто хочу, чтобы ты испугалась до усрачки.

Энди почувствовала, что у нее снова дрожат веки. Дело было в его интонации – уверенной, почти веселой.

– Вот как? – Лора выдавила из себя неестественный смешок. – Ты считаешь, меня можно испугать?

– Зависит от того, насколько сильно ты любишь свою дочь.

Внезапно Энди оказалась посреди своей старой комнаты. Ее зубы стучали. Из глаз лились слезы. Она не помнила, как попала сюда. Воздух громко вырывался из ее легких. Сердце перестало биться, а может, билось так часто, что она этого уже не чувствовала.

Телефон ее матери должен лежать на кухне. Она всегда оставляла его там на ночь заряжаться.

Уходи из дома. Беги за помощью. Не подвергай себя опасности.

У Энди тряслись ноги, когда она шла по коридору к задней части дома. Она машинально протянула руку, схватила ручку двери в спальню своей матери, но заставила себя продолжить движение в сторону кухни.

Телефон лежал на краю столешницы, с той стороны, которая была ближе к кабинету, в той части кухни, куда падал треугольник света из приоткрытой двери.

Они замолчали. Почему они замолчали?

«Зависит от того, насколько сильно ты любишь свою дочь».

Энди резко развернулась, ожидая увидеть Капюшона, но не увидела ничего, кроме открытого прохода в спальню матери.

Она могла убежать. Она могла оправдать свой уход тем, что ее мать хотела бы, чтобы она ушла, чтобы она была в безопасности, подальше отсюда. Это все, чего Лора хотела от нее тогда, в дайнере. Это все, чего она захотела бы от нее сейчас.

Энди снова развернулась и оглядела кухню. Она была и внутри своего тела, и в то же время как бы вне его. Она видела себя, идущую за телефоном на дальнем конце столешницы. Холод от плитки обволакивал ее босые ступни. Рядом с боковым входом была вода, вероятно, накапавшая с Капюшона. Взгляд Энди сосредоточился только на мобильном телефоне матери. Она сжала зубы, чтобы они не стучали. Если Капюшон все еще сидит в кресле, от Энди его отделяет метр пространства и тонкая деревянная дверь. Она потянулась к телефону. Осторожно отсоединила зарядку. Медленно вернулась обратно в тень.

– Скажи-ка, – произнес Капюшон, и его голос донесся до кухни, – у тебя когда-либо были такие сны, что тебя хоронят заживо? – Он сделал паузу. – Как будто ты задыхаешься?

У Энди во рту пересохло. Пневмония. Коллапс легкого. Жуткий хрипящий звук. Паника, когда не получается вдохнуть. Мать до ужаса боялась задохнуться. Ее страх захлебнуться жидкостью из собственных легких был настолько навязчивым, что докторам приходилось давать ей валиум, чтобы она могла заснуть.

Капюшон продолжил:

– Вот что я собираюсь сделать: я надену этот пакет тебе на голову на двадцать секунд. Ты почувствуешь себя так, будто умираешь, но не умрешь. – Он добавил: – Пока.

Пальцы Энди дрожали, когда она нажимала на кнопку главного экрана на телефоне матери. В нем были сохранены отпечатки их обеих. Нажатие должно было разблокировать телефон, но ничего не произошло.

– Это как имитация утопления, только без воды, – сказал Капюшон. – Очень эффективно.

– Пожалуйста… – Лора поперхнулась этим словом. – Не надо этого делать.

Энди вытерла пальцы об стену, чтобы они стали менее влажными.

– Стой! – Лора закричала так громко, что Энди чуть не уронила телефон. – Просто послушай. Одну минуту. Просто послушай меня.

Энди снова нажала на главный экран.

– Я слушаю.

Телефон разблокировался.

– Не нужно этого делать. Мы можем договориться. У меня есть деньги.

– Мне от тебя не деньги нужны.

– Ты никогда из меня ничего не вытянешь. О том, что ты ищешь. Я никогда…

– Посмотрим.

Энди нажала на текстовые сообщения. Диспетчерская служба Белль-Айл внедрила систему «Напиши в 911» полгода назад. Оповещения появлялись в верхней части экрана каждого сотрудника.

– Двадцать секунд, – сказал мужчина. – Мне посчитать за тебя?

Пальцы Энди отчаянно забегали по клавиатуре.

«Сиборн-авеню 419 вооруженный мужчина непосредственная угроза пжлст быстрее».

– На улице никого. Можешь кричать так громко, как тебе заблагорассудится.

Энди нажала на стрелочку для отправки.

– Стой. – В голосе Лоры послышалась паника. – Пожалуйста. – Она начала плакать. Ее всхлипывания звучали приглушенно, будто она держала что-то у рта. – Пожалуйста, – умоляла она. – О господи, пожа…

Звуки прекратились.

Энди из всех сил прислушалась.

Ничего.

Ни плача, ни вздоха, ни даже мольбы.

Тишина была оглушающей.

– Один, – начал считать Капюшон. – Два. – Он сделал паузу. – Три.

Дзинь. Тяжелая стеклянная столешница кофейного столика. Мать, очевидно, пиналась. Что-то глухо упало на ковер. У Лоры была только одна свободная рука. Она с трудом могла поднять пакет из магазина.

– Четыре, – произнес Капюшон. – Постарайся не обмочиться.

Энди широко открыла рот, будто бы могла дышать за свою мать.

– Пять. – Он явно наслаждался процессом. – Шесть. Почти полпути.

Энди услышала отчаянное резкое сипение, точно такое же, какое вырывалось из горла матери в больнице, когда на фоне пневмонии и произошел коллапс легкого.

Она схватила первый тяжелый предмет, который ей подвернулся. Чугунная сковородка громко лязгнула, когда она подняла ее с плиты. Теперь застать Капюшона врасплох не получится, но пути назад нет. Энди пинком открыла дверь. Капюшон стоял, нависая над Лорой. Его руки обхватывали ее шею. Он не душил ее. Его пальцы фиксировали пластиковый пакет, натянутый на ее голову.

Капюшон пораженно оглянулся.

Энди размахнулась сковородкой, словно битой.

В мультиках сковородка всегда прилетала дном точно на макушку героя, и он начинал дрожать, как колокол после удара.

В реальности сковородка в руках Энди свернулась набок. Ее чугунный край клином вошел в череп мужчины с тошнотворно громким треском.

Это был не звон, а скорее звук ломающейся ветки.

Отдача была настолько сильной, что Энди не удержала ручку.

Сковородка с грохотом упала на пол.

Сначала Капюшон никак не отреагировал. Он не упал. Не заорал и не кинулся на нее. Он просто смотрел на Энди так, словно не понимал, что происходит.

А она смотрела на него.

Белок его левого глаза начала медленно заливать кровь, она двигалась по капиллярам словно дым, закручиваясь вокруг роговицы. Его губы беззвучно шевелились. Уверенным движением он поднял руку, чтобы потрогать голову. Висок был вдавлен под острым углом. Идеально повторяющим форму сковородки. Он посмотрел на свои пальцы.

Крови не было.

Энди схватилась рукой за горло. У нее было такое ощущение, будто она проглотила стекло.

Он в порядке? А будет в порядке? Настолько в порядке, чтобы навредить ей? Чтобы задушить ее мать? Чтобы изнасиловать их? Чтобы убить их обеих? Чтобы…

Из его горла раздался щелкающий звук. Рот открылся. Глаза начали закатываться. Он потянулся к креслу, согнув колени, чтобы сесть, но промахнулся и упал на пол.

Энди отпрыгнула, словно боясь ошпариться.

Он лежал на боку, ноги подвернуты, руки хватаются за живот.

А Энди просто смотрела, ждала и тряслась от страха.

– Андреа, – произнесла Лора.

Сердце Энди дрожало, как пламя свечи. Ее мышцы окаменели. Она застыла на месте, как статуя.

– Андреа! – крикнула Лора.

Энди резко вышла из транса. Она моргнула. Посмотрела на мать.

Лора пыталась опереться на диван. Белки ее глаз и щеки были испещрены полопавшимися сосудами. Губы посинели… Пластиковый пакет так и болтался на шее, вокруг которой были заметны глубокие отметины. Она ногтями разодрала пакет – точно так же, как Энди зубами прогрызла в мусорном мешке дырку для головы.

– Быстрее, – проговорила Лора хриплым голосом, – проверь, дышит ли он.

Энди вдруг увидела все будто через телескоп. У нее закружилась голова. Она услышала собственное свистящее дыхание. Почувствовала, что начинает отключаться.

– Андреа, – сказала Лора, – у него за поясом джинсов мой пистолет. Дай его мне. Пока он не очнулся.

Что?

– Андреа, возьми себя в руки. – Лора сползла с дивана на пол. Из раны на ее ноге снова шла кровь. С помощью здоровой руки она начала двигаться по ковру. – Нам нужно достать пистолет. Пока он не пришел в себя.

Рука Капюшона пошевелилась.

– Мама! – Энди прижалась спиной к стене. – Мама!

– Все нормально, он…

Внезапно Капюшон так сильно дернулся, что опрокинул кожаное кресло. Он начал описывать руками круги, круги превратились в судороги, от которых затряслись сначала его плечи, а затем голова. Потом туловище. Ноги. Через несколько секунд все его тело билось в конвульсиях, как во время сильного припадка.

Энди услышала, как из ее рта раздался вой. Он умирает. Он сейчас умрет.

– Андреа, – сказала Лора спокойным, ровным голосом, – иди на кухню.

– Мама! – закричала Энди.

Его спина выгнулась дугой. Нога пнула воздух. Что она наделала? Что она наделала?!

– Андреа, – повторила Лора, – иди на кухню.

Он начал издавать рычащие и булькающие звуки. Энди закрыла уши, но ничто не могло их заглушить. Она в ужасе смотрела, как выкручиваются его пальцы. Из его рта пошла пена. Глаза дико вращались.

– Иди на…

– Он умирает! – взвыла Энди.

Рычание стало громче. Его глаза полностью закатились, и это выглядело так, будто в его глазницы затолкали комочки хлопка. Руки хватали воздух. Джинсы в районе паха промокли от мочи. С ноги слетел ботинок.

– Сделай что-нибудь! – заорала Энди. – Мама!

Лора схватила сковороду и замахнулась ею.

– Нет!

Энди кинулась к ней через всю комнату. Она отшвырнула сковородку подальше. Рука Лоры обхватила Энди за талию, прежде чем она успела увернуться. Она притянула дочь к себе, прижала губы к ее голове.