Шпионаж по-советски. Объекты и агенты советской разведки

Германская индустрия пыталась пресечь промышленный шпионаж своими силами. Пионером в этой области была «И.Г. Фарбен», которая учредила в Леверкузене специальный отдел под руководством нескольких опытных детективов. Скоро к ним присоединился Совет германской промышленности, который оценивал потери от промышленного шпионажа в 800 миллионов марок в год. Однако все попытки успеха не принесли, может быть, потому, что советский разведывательный аппарат внедрил девушку-секретаря в тот самый отдел, который был создан для борьбы с ним.

В течение нескольких лет развитие советского промышленного шпионажа в Германии шло со скоростью снежной лавины. СССР сумел развернуть в Германии невиданную по своим масштабам агентурную сеть. В конце двадцатых годов полицейское управление Берлина основало специальное подразделение для борьбы с промышленным (и другим неполитическим) шпионажем по всей Германии. Оно вскрыло около 330 случаев в 1929-м и более тысячи в 1930 году[13].

Годы с 1926-го по 1932-й были периодом советско-германского сотрудничества, когда берлинское правительство стремилось преуменьшить или даже скрыть наличие советского шпионажа, не применяя никаких жестких мер. Судебные процессы, на которых достоянием гласности могла стать неблаговидная роль советских представителей, проводились за закрытыми дверями.

Во времена демократической Германии (1919–1932 годы) существовало множество возможностей для вербовки персонала для советского шпионажа. В побежденной стране, с ее нестабильными правительствами, политическими убийствами и путчами, кипели политические страсти и коммунистическое движение было на подъеме. Сотни пылких молодых сторонников могли быть легко рекрутированы в различные организации как Германской коммунистической партии, так и русской разведки. Вознаграждение за шпионаж и перспектива работы в России помогали вовлекать инженеров и рабочих в большую шпионскую сеть.

В Германии также существовали широкие дипломатические возможности. Москва и Берлин восстановили полуофициальные отношения в 1920 году, и со временем советское посольство в Берлине стало использоваться для нужд всех видов разведывательной работы. Хорошим прикрытием было также торговое представительство на Линденштрассе с его огромным штатом. Оно стало самым важным укрытием для дюжин советских агентов, приезжающих в Германию с миссиями от ГБ, Четвертого управления армии или от Коминтерна. «Приемные комиссии» торгового представительства разъезжали по всей Германии для получения заказанных товаров и часто привлекались к промышленному шпионажу.

На немецком коммунистическом жаргоне советский секретный аппарат называли «двумя девушками» – «Грета» – ГБ и «Клара» – Красная Армия. Эти два агентства работали раздельно и входили в контакт только на самом верху советской иерархии в Берлине. В дополнение к «двум девушкам» существовало также большое агентство Коминтерна, которое работало преимущественно в Берлине (ОМС – Отдел международных связей центрально-европейской секции Коминтерна). У него были большие возможности по части паспортов, радиосвязи и курьеров.

Несмотря на неизбежные в таком деле неудачи, работу этих трех советских органов, которые возникли в начале двадцатых годов, следует считать успешной, особенно в 1930-1932 годах.

Торговое представительство

Как и «Аркос» в Лондоне, советское торговое представительство на Линденштрассе было громадным зарубежным агентством, чей торговый оборот исчислялся сотнями миллионов марок в год. Операции советского торгового представительства в Берлине были очень важны для России, равно как и для некоторых отраслей германской индустрии. Политическое значение агентства возросло, когда торговля оружием сосредоточилась в руках специального Инженерного отдела. Так как экспорт оружия из Германии был запрещен Версальским договором, этот отдел, работавший под непосредственным контролем военного атташе, был окутан завесой секретности, и о ним никогда не упоминалось в прессе. Это был лучший по организованности и эффективности отдел во всем торгпредстве. Среди клиентов Инженерного отдела были знаменитые «И.Г. Фарбен», «Крупп», «БМВ», «Юнкерс» и другие германские фирмы.

Опытные люди из ГБ возглавляли «отдел кадров», который занимался «секретными» делами. Они давали инструкции, как избавиться от ненужной бумаги, не выбрасывая ее, как прятать документы так, чтобы их не могли найти во время полицейского рейда. Германский персонал торгового представительства проверялся центральным комитетом Германской коммунистической партии. На деньги ГРУ братья Левенштайн, ювелиры по профессии и надежные агенты, которые никогда не были связаны с коммунистической партией, сняли магазин на Риттерштрассе и открыли свое дело. С заднего двора торгового представительства можно было попасть в их магазин и исчезнуть на Риттерштрассе.

В 1924 году торговое представительство в первый раз было вовлечено в политический скандал, и его помещения подверглись полицейскому обыску. Дело было связано с Гансом Ботценхардом, железнодорожным инженером, которого обвинили в коммунистической деятельности. Вильгельм Пик в свое время помог ему найти работу в торговом представительстве, и после двухмесячного испытательного срока его перевели в строго засекреченный «военный аппарат» Германской коммунистической партии. В 1924 году Ботценхард был арестован в Штутгарте и отправлен под охраной полиции в Штаргард, на север, через Берлин. Проходя по Линденштрассе, он уговорил двух сопровождавших его полицейских (оба они в первый раз были в Берлине) остановиться перекусить в ресторане. Когда они вошли в «ресторан» (на самом деле это был офис торгового представительства), Ботценхард закричал: «Товарищи, я Ботценхард, я работаю здесь. Эти два полицейских везут меня в Штаргард». Толпа советских служащих окружила их, полицейских оттеснили в сторону, а его самого выпустили через заднюю дверь. Полиция провела обыск здания и, конечно, не обнаружила ничего существенного[14].

Дело Ботценхарда переросло в международный конфликт. Советский посол Николай Крестинский занял наступательную позицию и обратился с протестом в германское министерство иностранных дел. Он настаивал на том, что торговое представительство, будучи частью посольства, экстерриториально и не подлежит юрисдикции полиции, поэтому германское правительство должно принести извинения. Тем временем он прекратил все торговые операции представительства, ожидая, что германские промышленники окажут давление на министерство иностранных дел и заставят его выполнить советские требования. В это время Москва вызвала Крестинского на «доклад». Его отъезд усилил напряженность. На следующий день германские коммунисты призвали к забастовке 300 тысяч шахтеров Рура, и одним из лозунгов был «протест против обыска в торговом представительстве». В Москве состоялась громадная демонстрация с участием 250 тысяч человек, на которой присутствовал Крестинский. Москва категорически требовала придать торговому представительству статус экстерриториальности, и после почти трехмесячных переговоров протокол был подписан. Германское правительство принесло извинения за полицейский рейд и объявило, что офицер, ответственный за это дело, уволен. Соглашение было заключено отчасти потому, что Штреземан придерживался курса на сотрудничество с Советским Союзом, но в то время ни в Германии, ни в других странах не понимали мотивов, которые заставляли Советы добиваться дипломатических привилегий для торговых представительств. Общественное мнение склонялось к тому, что эти требования диктовались соображениями престижа и было бы неразумно оскорблять правительство, которое столь чувствительно к иностранному вмешательству и непризнанию их прав.

Коммунистическая партия Германии исключила Ботценхарда как шпиона. Т-группа, опасаясь, что его снова схватят и он разгласит компрометирующие данные о ее действиях, решила убрать его. Все было подготовлено для убийства, когда полиция, выследившая Ботценхарда, арестовала его. Он признался только в мелких деталях дела. Чтобы предотвратить более серьезные разоблачения, Т-группа установила с ним контакт в тюрьме и посылала ему еду и другие подарки. В результате Ботценхард был сдержан на судебном процессе. В июле 1925 года его приговорили к трем с половиной годам исправительных работ.

Торговое представительство имело свой шифровальный отдел для связи с Москвой. В другом отделе представительства была установлена быстродействующая фотопечатная машина. Такое же оборудование было установлено в провинциальных отделах в Лейпциге, Гамбурге и Кенигсберге. Примером эффективности применения таких установок служит следующее: в 1935 году полицайпрезидиум Берлина подготовил отчет на пятистах страницах, посвященный подпольной работе коммунистической партии. Копия отчета была послана прокурору. На пути от Александерплатц до судебного здания в Моабите отчет прошел через торговое представительство, где был сфотографирован. Он прибыл к месту назначения с опозданием всего на два часа. Из его содержания руководители разведки узнали, как мало полиция знает о секретных формированиях партии и их людях.

Некоторые члены «Греты» и «Клары» путешествовали по всей Германии с удостоверениями сотрудников торгового представительства. В многочисленных шпионских делах германские суды выяснили, что следы ведут в торговое представительство. Подсудимые на процессах (Динстбах, Глебов, Машкевич, Смирнов, Лебедев, Арбузов и другие) в разное время числились работниками торгового представительства, хотя они вряд ли появлялись там после того, как им были переданы «проездные документы». Секретный агент мог неделями жить в одном из больших домов, где размещались официальные советские лица, потом, если все шло как надо, он «нырял», то есть исчезал из виду, а на свет появлялся другой, действительно важный человек, который принимал его имя, адрес и документы. Поэтому полиция никогда не могла заподозрить существование двойника. Этот особенный трюк назывался «пересадкой».

Германская полиция старалась завербовать информаторов из числа работников торгового представительства и внедрить туда своих агентов. Но им это так и не удалось, потому что меры предосторожности, которые предпринимали советские эксперты по подпольной работе, сделали это почти невозможным. «Полиция не имела агентов ни в советском посольстве, ни в торговом представительстве, – докладывала Нина Петерс, сотрудница политического отдела берлинского полицайпрезидиума. – Советские спецслужбы внимательно следили за образом жизни каждого официального лица и часто меняли своих сотрудников, вербовка же требовала значительного времени, и прежде, чем мы успевали это сделать, ему уже надо было уезжать».

Во главе разведывательных операций в области промышленного шпионажа в Германии с 1928-го по 1934 год находились братья Машкевичи из Баку. Они переиграли немецкую контрразведку и спокойно покинули Германию после пяти лет активной работы. С Машкевичами работали Лебедев, Смирнов и нелегал по кличке Оскар. За исключением Оскара все эти асы советской разведки использовали торговое представительство как прикрытие. В 1929 году Борис Базаров, восходящая звезда секретной службы, был переведен в Берлин с Балкан, его помощник, Михаил Самойлов, получил единственную задачу организовать промышленный шпионаж. Когда Самойлов был срочно отозван во время сенсационного шпионского процесса вокруг «И.Г. Фарбен» в 1931 году, Базаров и его жена стали самыми важными агентами Четвертого управления в Берлине, позже они были направлены в том же качестве в Соединенные Штаты.

В числе шефов ГБ в Берлине был Готвальд, инспектор советского персонала, который отвечал за проверку надежности сотрудников, следил за их поведением, ведал вопросами найма и увольнения. Настоящим главой ГБ в Германии много лет был Равич, который тоже числился в штате торгового представительства. Равич, спокойный, рассудительный и дружелюбный человек, был интересной личностью. Он воевал в Гражданскую войну в России, потом постепенно поднимался по иерархической лестнице ГБ и был одним из уважаемых (позже ликвидированных) старых большевиков. Перед тем как нацисты пришли к власти, ему было около сорока лет. Он никогда не казался чересчур властным, несмотря на свое высокое положение, здраво рассуждал, был молчалив и непроницаем, то есть был почти идеальным подпольным лидером. В его обязанности входила и организация прикрытия. С помощью Равича агент «Греты» Картхальс открыл машинописное бюро, которое служило не только для встреч агентов, но и для передачи секретных документов, которые прятали в резиновых валиках пишущих машинок. Этот хитрый трюк так никогда и не был раскрыт полицией.

Под верхним эшелоном официальных советских лиц работала группа надежных немецких организаторов, все они были коммунистами с большим стажем и заслуживали полного доверия.

Фриц Бурде, он же Доктор Шварц, руководил этой сетью с 1929-го по 1932 год, потом он был переведен в Китай. Бывший немецкий рабочий из Гамбурга, стройный, приятный, улыбчивый молодой человек тридцати лет, с открытым лицом и искренними глазами, Бурде был одним из тех способных подпольщиков, которые вносили гармонию в ряды работников советской разведки. Он кончил свои скитания в «отечестве пролетариата», где и был казнен во времена чисток. Одним из членов сети Бурде был молодой энтузиаст-коммунист Артур Кестлер, сотрудник либеральной «Фоссише цайтунг» и тайный член Коммунистической партии Германии. Советская разведка использовала его должность редактора иностранного отдела. Он имел доступ ко всей информации конфиденциального свойства, которая поступала в редакцию газеты, и докладывал о ней Бурде. Однако после нескольких месяцев такой работы руководству газеты донесли, что он коммунист, и его уволили. Он отошел от подпольной деятельности, но сохранил свое положение тайного члена партии, поехал в Россию, где написал книгу «Россия глазами буржуа». Несколько позже Кестлер вступил в группу Александра Радо.

Преемник Бурде, Вильгельм Баник, выпускник московской военно-политической школы, оставался на этом посту до 1935 года, когда его послали в Испанию, где он был ранен в гражданской войне. До 1935 года первым помощником Баника в Германии был Иоганн Либерс. Во главе агентурной сети в Центральной Германии (в Саксонии и Тюрингии) стоял другой выпускник военно-политической школы – Вильгельм Тебарт. Инженер Эрвин Крамер использовался группой как эксперт по танкам и железным дорогам.

Известную пользу приносила коммунистическая студенческая организация, члены которой уже несколько лет пополняли германскую индустрию и принимали участие в воспитании нового поколения. Существовал клуб работников интеллектуального труда, левых по своим убеждениям, и множество других «профессиональных» групп, аналогичных тем, которые существовали в коммунистическом подполье Соединенных Штатов. Клаус Фукс, обвиненный в Британии в атомном шпионаже, был членом одной из таких «профессиональных» групп в Германии в 1932–1933 годах. По оценке Ганса Рейнерса, бывшего члена сети, 5 процентов преподавателей Высшей технической школы в Берлине, крупнейшей и наиболее хорошо оборудованной из всех технических школ Германии, использовались советской разведкой, причем многие из них даже не знали об этом. «Аппарат, – свидетельствовал Рейнерс, – был разветвленным и вездесущим, он имел помощников среди представителей всех профессий, даже среди уборщиц и посыльных, некоторым из них платили, некоторым – нет… Месячный бюджет доходил до 30–40 тысяч марок, да еще 5 тысяч марок поступало от «Греты».

Иногда людей толкало на шпионаж и нечто другое, чем коммунистические убеждения. С самыми невинными побуждениями германские ученые вступали в переписку с коллегами из советских университетов, некоторые были даже членами-корреспондентами советских научных обществ. Всесоюзное общество культурных связей находилось под пристальным наблюдением ГБ. Имена всех немецких корреспондентов фиксировались, проверялись их политические убеждения, к некоторым из них подбирали ключик.

Были и такие, кого удавалось соблазнить финансовыми обещаниями. Любители приключений, невезучие азартные игроки, люди, обремененные долгами или запутавшиеся в любовных делах, становились агентами или потенциальными агентами. Некоторые соглашались и старались работать, другие пытались вернуться к спокойной жизни. Их имена никогда не забывали в Москве, и часто, после периода тихой отставки, им напоминали о прошлом, и тогда они вставали перед трудным выбором.

Другим источником «промышленных шпионов» был контингент инженеров и рабочих, которые желали поехать в Россию, чтобы получить там работу на заводах. В начале эры индустриализации высокие заработки, которые предлагались инженерам и квалифицированным рабочим, казались очень привлекательными. Позже, во времена депрессии, уже тысячи безработных немцев стремились в Россию. Один из людей Равича, открывший агентство по найму рабочей силы, давал объявления в газеты и просил людей, которые хотят получить работу в Советском Союзе, связаться с ним через указанный номер почтового ящика. Присланные письма передавались Эриху Штеффену, германскому агенту советской военной разведки, который переправлял их Равичу. Из массы предложений Равич отбирал тех людей, которые работали на заводах, представляющих интерес для России. Их заявления прорабатывались, проверялись политические взгляды, и, если результаты оказывались удовлетворительными, кандидату говорили в «агентстве по найму»: «Если вы сможете связать нас с человеком с вашего завода, который согласится сотрудничать с нами после вашего отъезда, то будете наняты для работы в России». Этот метод оказался весьма успешным.

Не последнюю роль играли рабкоровские группы, созданные в Германии, подобно тем, что появились повсюду под эгидой Коминтерна и при финансовой помощи советских разведывательных органов. Вначале во главе этого движения стоял Бела Ваго, венгерский коммунист, работник торгпредства и советский тайный агент. Движение рабкоров началось в 1925 году и приняло самый большой размах в сравнении с другими странами, если не считать Советский Союз. «Роте фане» в Берлине и местные коммунистические газеты призывали корреспондентов с индустриальных предприятий писать о доходах и расходах, технических нововведениях и новых методах работы. Сообщения рабкоров тщательно проверялись, и если попадались существенные, то они передавались в разведку.

Советские источники подтверждают, что больших успехов рабкоровское движение в Германии достигло в период между 1926-м и 1932 годом. «Из всех капиталистических стран, где развилось движение рабкоров, – писала Мария Ульянова, – Германия была одной из первых». В июне 1928 года «Роте фане» насчитывала 127 рабкоров, а месяцем позже – 227. А к концу 1928 года в Германии было уже несколько тысяч рабкоров.

В дополнение к торговому представительству в отдельных отраслях появились «торговые компании», часто именующие себя «смешанными» советско-германскими фирмами: «Дероп» – по нефти, «Дерулюфт» – по авиации, «Книга» – для издательского дела и т. д. Каждое из них служило прикрытием для одной из «двух девушек», редко для двух одновременно. Такое разделение было логичным: Красная Армия использовала «Дерутра» (немецко-русское транспортное общество), «Дероп», Гарантийный и кредитный банк («Гаркребо»), приемные комиссии торгового представительства. ГБ обосновалось в «Книге», «Востваг» (Восточно-западная торговая компания), Интуристе. ТАСС использовалось как «Гретой», так и «Кларой».

Немецкая деловитость

Отношения между советской разведкой и коммунистической партией в Германии по форме были те же самые, что и во Франции, тем не менее в Германии они существенно отклонились от французского образца.

В принципе КПГ должна была выделить высокопоставленного человека для связи с советским аппаратом и для руководства подпольной работой. Из-за уникальной важности такого поста выбор лидера для каждой страны велся при взаимодействии Москвы (под личиной Коминтерна) и отдельной коммунистической партии. После своего назначения этот человек находился под защитой своей партии. Чтобы придать ему иммунитет, его можно было сделать членом парламента, при необходимости ему выделялся телохранитель, и, разумеется, лучшие адвокаты были к его услугам, если он попадал в руки полиции. Но этот человек, обеспечивающий связь, предупреждался, что если он допустит «отклонения», то будет ликвидирован, прежде чем успеет вымолвить хоть одно слово. Во Франции пост такого человека для связи между коммунистической партией и советским аппаратом занимал с начала тридцатых годов Жак Дюкло, в Соединенных Штатах до 1945 года – Эрл Браудер, в Германии до 1933 года – Ганс Киппенбергер.

Немецкие ученики Москвы оказались подготовленными гораздо лучше, чем многие другие представители «братских» партий. С их вошедшей в поговорку аккуратностью, дисциплиной и техническими навыками германские агенты быстро усваивали методы конспирации, более того, совершенствовали их и во многом превзошли своих учителей. Не случайно, например, лучшие мастерские по изготовлению паспортов в Западной Европе, которыми снабжались ГБ, армейская разведка и Коминтерн, были в Берлине. Фальшивые деньги, которые пришлось раз или два печатать в экстренных случаях, тоже делались в Германии. А главный штаб компартии в доме Карла Либкнехта с его потайными комнатами, подвалами и сигнальной системой стал образцом для всех столиц.

Германский коммунистический аппарат рано начал готовить агентов, которые могли проводить разведывательные операции. Некоторые из них повышались в ранге, вступали на советскую службу, их посылали в разные страны, где они широко использовали свое немецкое гражданство для достижения своих целей. Те из них, кто остался верным Сталину, получили высокие посты в Четвертом управлении, а те, кто пережил войну, вошел в элиту Германской Демократической Республики.

Ганс Киппенбергер был одним из таких лидеров целое десятилетие, до 1933 года, а с 1929-го по 1933 год также возглавлял «специальную службу» (М-аппарат) в Германии. Он пришел из студенческой коммунистической организации, вожаком которой являлся, и сохранил все внешние черты студента-идеалиста. Со сверкающими черными глазами, узким лбом и стройной фигурой, он был воплощением фанатика, когда вступал в подпольную организацию коммунистической партии в Гамбурге. В 1925-1927 годах он разыскивался германской полицией и некоторое время жил на нелегальном положении. Он был выдвинут своей партией в рейхстаг, был избран, получил депутатскую неприкосновенность и вышел на открытую арену. Военная комиссия рейхстага, членом которой стал Киппенбергер, была чудесным наблюдательным пунктом и предоставляла возможности для прямого контакта с генералами и адмиралами германских военных сил, которые начали возрождаться. Эти контакты потом оказались фатальными для Киппенбергера, когда, во время правления нацистов, он скрылся в Москву – его там объявили германским шпионом и казнили во время большой чистки.

Как часто бывало с «практиками партийной работы», Киппенбергер не был выдающимся политическим или идеологическим лидером, даже, как организатор, он был ниже своего помощника Лео Флига, связника между немецким подпольем и Коминтерном. Флиг в нацистскую эру тоже был отозван в Москву и казнен.

В совместных советско-германских тайных операциях участвовало поколение многообещающих молодых людей, большинство из которых закончили одну из специальных школ в Москве. Многие из них добились печальной известности.

Среди них самым заметным был Рихард Зорге, чьи подвиги в Японии стали известны только спустя долгое время после его смерти. Привлекательный, высокий, хорошо сложенный мужчина, Зорге нравился всем, даже легкая хромота прибавляла ему очарования. «У Ики было что-то от германского гусарского офицера», – вспоминал один из его друзей. (Ика – прозвище Зорге среди его ближайших друзей, его жену Кристину называли Икарет). – Он довольно много пил, но всегда хорошо держался. Он легко заводил друзей, и каждый был рад видеть его». В институте социальных исследований во Франкфурте Зорге не добился заметных успехов, ни его исследование в области антисемитизма, ни брошюра «Накопление капитала» не получили известности. Зорге был выдающимся подпольным «практиком», лишенным политических или философских талантов.

Зорге вступил в советскую тайную службу в Германии и в конце тридцатых годов поехал в Москву в качестве корреспондента «Франкфуртер цайтунг», потом в Китай и, наконец, отправился в Японию, где с 1935-го по 1941 год руководил знаменитой шпионской группой. Он считался консервативным человеком и нацистом, поэтому ему доверяли все секреты в посольстве. Он завербовал в качестве агентов нескольких японских коммунистов, как в токийском правительстве, так и вокруг него. Его доклады в Москву в критические годы, с 1937-го по 1941-й, имели историческое значение.

Другой замечательной фигурой в этой русско-германской группе был Вильгельм Цайссер – после войны он долгое время руководил восточногерманской полицией. Работа Цайссера в качестве советского тайного агента бросала его то в Китай, то в Малую Азию, то в Испанию, а в 1945 году он вернулся на родину с советским гражданством и стал членом коммунистического правительства.