Шпионаж по-советски. Объекты и агенты советской разведки

Военные атташе пользовались радио при посольствах, но часто они имели и собственную аппаратуру, а иногда и своих радистов. Несмотря на принцип разделения служб, которым руководствовались все советские работники за рубежом, передатчики военных атташе часто употреблялись и для сообщений других агентов. Такие сообщения вручались военным атташе в закодированном виде.

Вторая мировая война косвенно способствовала развитию радиослужбы советской разведки. После октября 1941 года, когда немецкая армия достигла Москвы и разведывательному центру пришлось эвакуироваться в Куйбышев, отдел радиосвязи увеличился и приобрел важное значение. Был создан ОРД (Особый радиодивизион), оснащенный коротковолновыми передатчиками. Он размещался в Москве на Ленинских горах и был замаскирован под научно-исследовательский институт, который якобы занимался вопросами золотодобычи.

На передатчиках работали военные радисты, знавшие все тонкости коротковолновой связи, некоторые из них впоследствии были посланы за границу в качестве тайных агентов. Большинство советских разведчиков за границей поддерживали радиосвязь именно с этим большим центром. Штат радиодивизиона состоял из специалистов-шифровальщиков, специалистов по коротковолновой связи, которые назначали частоты и время работы «корреспондентов», людей, которые систематизировали позывные, менявшиеся каждый день. В другом здании Москвы, неподалеку от Белорусского вокзала, был завод, где изготавливалась и проходила испытания радиоаппаратура для нужд разведки.

Двойная сущность советской разведки

Сеть советских агентов за рубежом существует в двух видах, каждый из которых работает на дипломатические или военные органы, и этим она схожа со службами других стран. В то же время она является частью международного коммунистического движения, и в этом и заключается ее уникальность.

В принципе каждая страна была объектом внимания советской разведки, однако были державы, которые считались особо опасными для СССР. Польша и Румыния, соседи и потенциальные враги, были самыми первыми ее целями начиная с 1918 года. Прибалтийские страны в этот ранний советский период тоже были объектами наблюдения. У южных границ России, в Иране и Турции, закулисная деятельность советской разведки встречала сильное английское сопротивление. На Востоке в то время главной ареной шпионажа были Харбин и Шанхай. Немного позже в центре внимания оказалась Япония.

Но на первом месте все же были Париж и Берлин. Германия с 1920-го по 1933 год служила наблюдательным постом на Западе, но главной целью шпионажа была Франция. Самая сильная держава в то время на континенте, Франция являлась действительным лидером интервенции союзников 1919-1920 годов. Она поддерживала Польшу в ее войне против ленинской России и финансировала перевооружение буферных государств. Было совершенно ясно, что в случае нового конфликта Франция снова будет играть первую роль в антисоветской кампании.

В середине тридцатых годов, после заключения советско-французского соглашения, внимание разведки было перенесено на Германию и Японию, которые превратились в сильных и опасных врагов. Во время войны Германия, естественно, являлась главным объектом советской разведки, но в то же время другая держава – Соединенные Штаты – все больше и больше притягивала к себе ее взоры. А с 1943-1944 годов США превратились в главную мишень, и промышленный, атомный и политический шпионаж против них достиг беспрецедентного размаха. Так как Соединенные Штаты заняли позицию ведущей антисоветской страны, ни одна столица по сравнению с Вашингтоном не привлекала такого внимания секретных служб.

Два основных принципа являлись частью теории и практики Коммунистического Интернационала с самых ранних дней: в каждой стране должна быть легальная или подпольная коммунистическая партия, и каждая такая партия обязана поддерживать Советскую Россию всеми доступными способами.

Вначале ВКП(б) была только первой среди равных коммунистических партий, ее интересы не выдавались за первостепенные, и она не собиралась приносить другие родственные партии в жертву Интернационалу. Хотя помощь России конфиденциальной информацией считалась обычным делом, систематический шпионаж зарубежные коммунисты не считали своей обязанностью, и никто не хотел стать орудием тайных советских операций. Даже Лев Троцкий, несмотря на его особый интерес к новому разведывательному отделу Яна Берзина, резко возражал против слияния коммунистической работы со шпионажем, как мы увидим в последующих главах. Троцкий понимал, что коммунистическая партия, даже выполняя директивы Коминтерна и принимая от него деньги, должна вести независимую политику, отвечающую взглядам и интересам ее членов, и ничто не может быть столь пагубным, как вовлечение в шпионаж в интересах иностранной державы.

Главный догмат сталинизма – если только в коммунизме существует понятие, которое может быть так названо, – это приоритет интересов Советской России и подчинение всех людей и партий ее нуждам. Взяв на себя всю полноту власти в 1926-1927 годах, Сталин не раз говорил о серьезных обязательствах пролетариев других стран перед диктатурой пролетариата в СССР и в особенности об их долге пропагандировать переход армий империализма на сторону Советского Союза, подразумевая под этим тайную работу в пользу СССР.

Если в умах коммунистических лидеров и оставались какие-то сомнения в здравом смысле таких функций, то это касалось только практических вопросов. Так как почти в каждой стране время от времени контрразведка разоблачает шпионов, следовало принять некоторые меры предосторожности, чтобы по возможности уменьшить причастность коммунистических партий к неотвратимым скандалам. Никакой риск не мог служить причиной отказа от шпионской деятельности, и Сталин никогда не соглашался освобождать партии-сателлиты от их шпионских задач. Самая крупная уступка, которую он сделал, состояла в том, что он пошел на формальное отделение советского разведывательного аппарата от коммунистической партии: контакты между партией и этим аппаратом должны быть сведены к минимуму, чтобы никогда нельзя было доказать сотрудничество между ними.

Компромисс решался путем привлечения к «специальной службе» видного и надежного функционера, обычно из числа лидеров больших коммунистических партий. Кандидатура утверждалась только после согласования с Москвой. Одной из его главных обязанностей было сотрудничество с тайными советскими агентами, от также помогал и в других делах, главным образом в подборе новых людей для секретных заданий. Он, однако, никогда не информировал своих товарищей по партии об этой стороне своей деятельности. Таким образом, остальные партийные руководители имели все основания отрицать, что знают что-либо о связях с советскими спецслужбами.

Внешнее и формальное отделение советской разведки от местных коммунистических партий постоянно поддерживалось московскими директивами, особенно после многочисленных арестов тайных агентов в Европе в 1927 году. Эти тенденции даже усилились в Соединенных Штатах во время последней войны.

При таком положении вещей лидер коммунистической партии на Западе попадал в странное и очень неопределенное положение. С одной стороны, он был гордым «вождем угнетенных масс» этой страны и должен был презирать «пресмыкающихся» членов правительства, с другой – он являлся активным деятелем подполья и должен был выполнять задания иностранной разведки и рекрутировать новых людей.

Таким был типичный коммунистический лидер тридцатых годов по строгой регламентации Советов. В последующих главах мы покажем роль Жана Креме и Жака Дюкло во Франции, Ганса Киппенбергера в Германии, как членов политбюро своих партий и тайных агентов Советского Союза. В Швейцарии во время Второй мировой войны очень эффективно работавшая разведгруппа была полностью отделена от коммунистической партии, но Леон Николь, лидер коммунистов, помогал этой группе радистами, курьерами, средствами и сведениями о швейцарских шпионах других стран. Похожее положение сложилось и в Канаде, где два коммунистических лидера, Фред Роуз и Сэм Kapp, работали как вербовщики в интересах советской разведки. В Польше коммунистическая партия предоставила в распоряжение советского аппарата группу своих активистов. Один из членов центрального комитета даже работал как связник. На заседаниях центрального комитета он докладывал о деятельности советских агентов и как это отражалось на обстановке в Польше.

Среди коммунистических лидеров такого типа особое место принадлежит Эрлу Браудеру, секретарю Коммунистической партии Соединенных Штатов с 1930-го по 1945 год. Тесно связанный с резидентами советских секретных служб в Америке, он не только знал об их шпионской работе в своей стране, но и всячески содействовал им[4].

Большинство тайных советских агентов носили членские билеты партии или являлись сочувствующими, в самых важных случаях это были лица, которые намеренно отмежевались от всех коммунистических организаций. Русские применяли термин «свой» к людям, которые проявляли полную готовность выполнять все приказы и подчиняться дисциплине. «Чужим» называли того, кто служил не по идеологическим или политическим мотивам. Обычно это были шпионы по профессии и по призванию или те, кто работал за вознаграждение. Как мы увидим, советская разведывательная служба в прошлом использовала много «чужих».

Было бы напрасным занятием пытаться описать «обобщенный тип» тайного советского агента. По сравнению с обычным типом шпиона советский агент отличается более высоким уровнем интеллекта и лучшим пониманием международной обстановки, его идеологические связи с могущественными политическими движениями придают ему чувство собственного достоинства и морального превосходства. Если не считать советскую шпионскую бюрократию, которая работает за границей под прикрытием дипломатического иммунитета и никогда не рискует большим, чем высылка из страны, советские тайные агенты – люди отважные и хладнокровные и часто действуют на свой страх и риск. Тем из них, кто выдержал испытание, приходится полагаться на удачу, они обречены на нелегкую жизнь, за их головой идет охота, им угрожает наказание, несоизмеримое ни с их заработком, ни с престижем, который им обещает Москва. Постоянное напряжение и чувство неуверенности грозят взрывом, когда потерявший все иллюзии агент восстает против своих руководителей и становится настолько же опасным, насколько преданным он был раньше.

Во всех областях советской разведки существует принцип, по которому агент, «свой» он или «чужой», должен получать деньги за работу. Но подходы к этому совершенно различны.

По отношению к «иностранцу» существует только один вопрос: сколько заплатить? Соответственно своему интересу к нелегальной деятельности такой агент называет свою цену, и покупатель его услуг старается заключить как можно более выгодную сделку. Если стороны приходят к соглашению, такой агент работает до тех пор, пока ему платят. Его заработок или разовая оплата различны. Если агент является правительственным служащим, то его доходы – нечто вроде взятки. Рудольф фон Шелиа, нацистский дипломат, шпионивший на Россию, получал тысячи долларов за свою работу. Рудольф Ресслер, преуспевающий советский агент в Швейцарии, получал в месяц до 7000 швейцарских франков.

«Наш», или «свой», агент, напротив, предлагает свои услуги по причинам, которые на Западе часто называют «идеалистическими». В начале своей карьеры он зарабатывает себе на жизнь обычным способом и не помышляет о шпионаже по материальным соображениям, сама мысль о том, чтобы шпионить за деньги, кажется ему отвратительной, и ни один опытный вербовщик не предложит ему плату на ранней стадии. Но по московским понятиям такое положение вещей не представляется нормальным, оно допустимо лишь в исключительных условиях. Агент, не получающий плату, чувствует себя независимым и готов выйти из игры, он может сообщить о своей деятельности властям в надежде на то, что работа «за идею» будет зачтена как смягчающее обстоятельство.

Платный агент, даже при умеренном вознаграждении, является человеком, состоящим на службе, он вынужден подчиняться приказам. Он должен быть покорным, послушным и молчаливым, прежде, чем он что-то предпримет, его решения и действия должны быть одобрены. Расписки в получении денег могут быть преданы гласности, если он пожелает оставить тайную службу. Он находится полностью в руках своего нанимателя.

Техника склонения «нашего» агента к получению денег развивалась целые десятилетия. На начальной стадии шпиону-новичку возмещают расходы на поездки, питание и прочее. Потом ему предлагают скромную сумму в знак «признания его заслуг». Потом наступает день, когда агенту предлагают помесячную оплату. Если «наш» агент продолжает работать и после этого, вознаграждение становится обычным делом. В личных делах советских агентов часто встречаются циничные пометки вроде: «Финансово обеспечен, но деньги берет»[5].

Если прямая оплата невозможна, – например, когда агент даже после продолжительного периода работы отказывается от нее, – в ход идут подарки. Преимущество дорогих подарков заключается в том, что в этом случае возражать трудно и агент попадает в зависимость. Ковры, которые сыграли важную роль на суде Хисса, были как раз подарками такого рода. Денежное вознаграждение таким видным государственным чиновникам, как Алджер Хисс, Генри Джулиан Уодли, Гарри Декстер Уайт и Абрахам Джордж Силвермен, не имело смысла и предлагать, поэтому работник секретной советской службы Борис Быков подарил им четыре дорогих ковра. Принципы, по которым делались эти подарки, были цинично определены самим Быковым: «Кто платит, тот хозяин, а кто берет, тот обязан что-то сделать взамен»[6].

В другом случае предлагалось манто из каракуля и кондиционер. Так было, когда Билл, советский агент, пытался уговорить Элизабет Бентли принять плату за ее службу:

«– Как насчет пятидесяти долларов в месяц? – спросил он.

Я с удивлением посмотрела на него. Зачем он предлагает мне деньги, когда мой доход вполне покрывает мои нужды? Я покачала головой, но он настаивал.

– Хорошо, – вкрадчиво сказал он. – Если этого недостаточно, то как насчет ста?

Когда я опять отказалась, он поднял цену до двухсот долларов, а потом до трехсот. «Да что же это происходит, – подумала я. – Уж не пытается ли он подкупить меня?» Я в ярости повернулась к Биллу.

– Как можно предлагать деньги за то, что я и так обязана делать? – спросила я.

Мгновение он смотрел на меня так, будто я ударила его по лицу, потом отвернулся и ничего не ответил. Но на этом дело не кончилось. После продолжительных дискуссий о моем жалованье Билл изменил направление атаки. Он сказал, что занимается меховым бизнесом. И решил преподнести мне манто из каракуля. Когда я наотрез отказалась, он предложил мне кондиционер для моей квартиры. Он сказал, что обеспокоен состоянием моего здоровья…

– Билл, – спросила я, – это ваша идея или кто-то подсказал вам?

Он, отвернувшись от меня, сказал:

– Нет, идея не моя. Я ничего не делаю сам по себе. – И потом с горечью добавил: – Я всего только мелкая сошка, они могут сделать со мной все, что захотят».

Позже, когда мисс Бентли почти решила оставить советскую службу, она встретилась с Элом – сотрудником советского посольства, чья настоящая фамилия была Громов.

«– Не будем больше спорить из-за ерунды, – сказал он угрожающим тоном. – У меня в кармане две тысячи долларов. Это часть вашего заработка. Вы должны сейчас же принять их. Если вы откажетесь, то я буду вынужден прийти к неизбежному выводу, что вы – предатель!

Я начала было возражать, но потом остановила себя. Меня предупредили, что нельзя вызывать подозрений у Эла. Я подумала, что теперь все карты выложены на стол. Если я не приму денег, он подумает, что здесь что-то не так. Надо было создать у русских впечатление, что меня все-таки можно купить. Я заставила себя чуть улыбнуться.

– Не глупите, Эл, – сказала я. – Конечно же я не предатель. И лишние деньги мне не помешают».

В докладе майору Рогову в советском посольстве Канады вербовщик Дэвид Лунан в апреле 1945 года сообщал о работе с возможным будущим агентом Дарнфордом Смитом из Национального исследовательского совета: «Бадо очень встревожился, когда я перешел к вопросу оплаты. Думаю, ему показалось, что это переведет его работу в более опасную (и более законспирированную) область». Через три месяца Рогов лично встретил нового агента Бадо-Смита. После встречи Рогов записал в своих заметках: «Дал ему сто долларов, он их охотно взял». Потом в «учетной карточке» Бадо-Смита появилась запись: «Нуждается в периодической помощи». И это притом, что его ежемесячное жалованье от канадского правительства составляло 300 долларов.

Глава 2. Франция перед Второй мировой войной

Коммунистическое сопротивление

В соответствии с потребностями внешней политики Франция, как только закончилась Гражданская война в России, стала главным объектом советских спецслужб. Французское оружие и финансовая помощь спасли Польшу в 1920 году, Франция была союзником и защитником Румынии против Советской России, она же мешала сотрудничеству Москвы и Берлина вплоть до 1923 года, когда ближайшей целью Советов в европейских делах было военное советско-германское соглашение против Запада.

После Первой мировой войны Франция превратилась в наиболее могущественную державу в Европе. В мире не было более многочисленной и лучше оснащенной армии. Ее военная промышленность набирала силу, развивалось самолетостроение, появилось химическое оружие и новые виды артиллерийского вооружения, со стапелей сходили новые военные корабли. В международных делах Франция доминировала во всей Европе, от Мадрида до Варшавы и от Осло до Бухареста, министры иностранных дел всех стран должны были консультироваться с Францией прежде, чем принять какое-то важное решение. Париж также стал столицей влиятельных русских эмиграционных групп, воинственно настроенных против Москвы.

Советская разведка проявляла интерес ко Франции по двум причинам. С одной стороны, она хотела знать как можно больше о стране, которая являлась наиболее влиятельным ее политическим врагом, о ее военных силах, дислокации войск, мобилизационных планах. С другой – СССР хотел добыть информацию о новой военной технике и изобретениях в этой области, что могло бы стать образцом для России, где производство оружия после некоторого затишья снова быстро двинулось вперед. Вскоре было подписано соглашение в Рапалло, положившее начало тайному сотрудничеству с Германией. Но Германия сама отставала в военном развитии.

Французское коммунистическое движение, по крайней мере в первое десятилетие после своего зарождения, было малочисленным и слишком не подготовленным интеллектуально, чтобы соответствовать советским ожиданиям. Организация, назвавшая себя коммунистической после съезда в Туре в декабре 1929 года, состояла в основном из бывших членов социалистической партии, а также «социальных патриотов» и «реформистов». Большинство французских коммунистов того периода, хотя и восхищались русской революцией, были совсем не похожи на коммунистов обычного типа. В отличие от Германии и других стран Центральной Европы Франция не испытала сильных потрясений в результате Первой мировой войны, спецслужбы и полиция сохранили свое положение.

Это и стало причиной серьезных разногласий между Французской компартией и Коминтерном. Центристское большинство, возглавляемое Людовиком-Оскаром Фроссаром и Марселем Кашеном, никогда не принимало, если не считать резолюций, принципов главенства Коминтерна и подчинения ему национальных коммунистических организаций, тем более что их партия считалась носителем революционных традиций и наследницей Парижской коммуны и Жана Жореса. Они полагали, что Интернационал должен быть сообществом, основанным на независимости входящих в него партий.

Левые, составлявшие более радикальное меньшинство, возглавляемое Борисом Сувариным, Альфредом Розмером, Фердинандом Лорио и Пьером Монатом, хотели наладить более тесные связи с Москвой, но не более того. С помощью Коминтерна левая фракция усилила свое влияние в партии и к 1924 году заняла доминирующее положение. Но в то время ни «левизна», ни подчиненность Коминтерну не означали готовности согласиться на секретную службу в интересах Москвы.

В течение первых пяти лет этого периода Лев Троцкий считался одним из самых крупных авторитетов во французских делах. У Троцкого в отношении Франции были свои планы. Будучи близким другом лидеров французского левого движения, он тем не менее отказывался компрометировать национальные коммунистические партии. Примерно в этот ранний период советская разведка завербовала Робера Пельтье, редактора «Юманите», на шпионскую службу. Пельтье был тесно связан с полковником Октавом Дюмуленом, редактором журнала «Армия и демократия», человеком, имевшим доступ ко многим секретам и получавшим информацию из самых разнообразных источников. Троцкий, несмотря на то, что был военным народным комиссаром и по долгу службы был кровно заинтересован в получении сведений о состоянии дел во французской армии, решительно воспротивился. Вопрос о шпионской деятельности Робера Пельтье обсуждался на политбюро компартии, и Пельтье поставили перед выбором: либо шпионаж, либо «Юманите». Тому пришлось оставить газету и активную партийную работу.

Причин, по которым три главные советские шпионские машины – ГБ, ГРУ и специальная служба Коминтерна – разместили свои главные европейские агентства не в Париже, а в Берлине, было несколько. Одна из них состояла в особых отношениях с Французской коммунистической партией, о которых говорилось выше. Другая заключалась в том, что большинство перспективных агентов говорили по-немецки, а не по-французски. Кроме того, Берлин занимает более выгодное географическое положение по отношению к Москве. И наконец, Германия была слабой и дружественно настроенной, в то время как Франция была сильной и вела себя угрожающе. Шпионские скандалы в Германии не повлекли бы за собой международных конфликтов, чего нельзя было сказать с уверенностью о Франции. В самом худшем случае Германию можно было бы склонить к тому, чтобы она переправила арестованных русских агентов в Россию, но было бы сомнительно, чтобы Париж поддался на такого рода шантаж.

Поэтому в начальный период становления советской разведывательной службы многие агенты, работавшие во Франции, Бельгии и Голландии, были подчинены советским офицерам разведки и военным атташе в Берлине. Они посылали свои сообщения в германскую столицу, откуда непрерывный поток информации шел в Москву через курьеров по воздуху и по железной дороге, а позже – и по коротковолновому радио.

Людские ресурсы советской разведки в первые годы были очень бедны. Еще не было разведывательных школ, потому что в Советском Союзе попросту не существовало преподавателей такого тонкого и своеобразного предмета. Во Франции еще оставались люди, которые поселились там уже давно и симпатизировали революции, они говорили по-французски и были, в общем, подготовлены к такой необычной миссии, но почти все приверженцы Ленина и Троцкого вернулись в Россию в 1917 году и в силу нехватки кадров в России заняли должности второго и третьего уровня управления. Только немногие из них могли быть отобраны для секретных миссий за границей.

В начальный период советские разведывательные агентства во Франции комплектовались главным образом выходцами из западных русских областей, из поляков, прибалтов, евреев. Примерно с 1924 года несколько особо доверенных людей из Москвы, с прямыми связями в Берлине, фондами, фальшивыми паспортами и кодами, тайно работали во Франции. Чтобы собирать сведения, добывать документы, проникать на заводы, расспрашивать за стаканом вина солдат и инженеров, им нужны были помощники и субагенты, а их можно было получить только от коммунистической партии. Без ее помощи невозможно было обойтись, и отношения с Французской коммунистической партией стали самой важной проблемой для советской разведки и Коминтерна. Эту проблему оказалось невозможным разрешить.

В шпионаже, как и в любом деловом предприятии, ключевой задачей является накопление ресурсов. Поначалу все это сводится к неопределенным разговорам и прощупыванию почвы, здесь неизбежны срывы и провалы. В поисках подходящих агентов во Франции советская разведка прибегала к помощи и советам заслуживавших ее доверия людей, которые ездили в Париж и обратно. Она работала с профессиональными прокоммунистическими профсоюзами, использовала русских эмигрантов и т. д. Контакты и ходы переплетались настолько хитроумно, что выявить всю сеть агентуры было крайне трудно. Вдобавок к этому многие из тех, кто пришел в советскую секретную службу, оказывали только временную помощь.

Французская авиация, а в особенности военная, привлекала внимание советских разведслужб с начала двадцатых годов. Самолетостроение было делом новым, поэтому все технические новинки представляли для России большой интерес. Во Францию были направлены лучшие люди с задачей внедриться в авиационную промышленность. Большое число французских и советских агентов поставляли нужную информацию. Среди них были Анри Кудон и его возлюбленная Марта Моррисонно, которых вскоре арестовали за похищение секретного доклада по специальным авиационным проблемам, и русские – Устимчук и Владимир Кропин, которым тоже предъявили обвинение за хранение оружия и использование фальшивых документов.