bannerbanner
Научи меня верить в любовь
Научи меня верить в любовь

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Она смеется, поправляя блузку.

– Будь уверен.

– Иди работай, – киваю ей на дверь.

– А как же поцелуй? – надувает она губки.

– Макеева, не беси.

– Нет, Климов, ты все-таки сволочь, – идет она к дверям. – Медаль тебе надо большую. С надписью «Сволочь».

– Большими буквами, – киваю я.

– Да, большими буквами.

– Так что ж ты трахаешься со мной, если я сволочь? – ухмыляюсь я.

– Дура потому что, – поворачивает Юля ключ. – И трахаешься ты классно.

Мои губы растягиваются в довольной улыбке. Что есть, то есть.

Не успевает за ней закрыться дверь, как в кабинет заходит Успенский. Мрачный, как небо октября. Молча садится в кресло напротив.

– Натрахался?

Для него наши с Макеевой так называемые отношения давно не секрет. Он никогда не осуждал. Значит, причина его недовольства в другом.

– Ты чего такой? – спрашиваю, вглядываясь в него внимательно. – Какие-то проблемы?

– Слушай, ты же прекрасно знаешь, что я провел в детском доме почти все свое детство.

Черт! Только не это!

– Знаю, – отвечаю ровно.

– Да что ты можешь знать! – взрывается он, вскакивая с кресла и начинает метаться по кабинету, потом резко останавливается. – Что ты можешь знать про детский дом? Скажи, у тебя была семья? Ты же вырос в семье? Отец, мать.

Я молчу, глядя на него и не моргая. Не стоит тебе, Боря, трогать эту тему.

– Что ты молчишь? – снова срывается он. Глаза бешенные. С трудом контролирует себя. – Знаешь, каково там в этом детдоме? Всем на тебя НАСРАТЬ! Сможешь – выживешь, нет – так тебе и надо.

Успенский замолкает, уставившись куда-то в пространство. Наверное, вспоминает, но недолго. Я терпеливо жду, когда он закончит.

– В детском доме ты никто. Каждый день тебя упрекают за сам факт твоего существования. Все, что у тебя есть вкусного, красивого, интересного, отбирают те, кто сильнее. Жаловаться бесполезно – будет хуже.

Я слушаю спокойно. Но это спокойствие только внешнее. Внутри меня все сжимается. Тихий напряженный голос Успенского уносит в детство. Детство, которое я никогда не хотел бы вспоминать.

– Тебе плевать, верно? – горько ухмыляется он, не дождавшись от меня никакой реакции.

Я моргаю, возвращаясь в настоящее.

– Мне жаль, что тебе не повезло, Боря, – говорю ровным голосом, но мне на самом деле не жаль, потому что я знаю, что в семье может быть хуже.

– Да плевать тебе, Климов, – Успенский машет рукой. – И на меня плевать, и на Макееву тебе плевать. И на эту девочку, племянницу твою.

Челюсти сжимаются против воли при одном упоминании этой девчонки.

– Мы нужны тебе, пока в нас есть выгода для тебя. Во мне, в Юле, в других. А в своей племяннице ты не видишь выгоды, поэтому ты позволишь сдать ее в детский дом. Может, оно и к лучшему. Уж лучше расти там, чем… с таким дядей.

Последнее слово он выплевывает из себя, как что-то мерзкое. Я провожаю взглядом его стремительно удаляющуюся фигуру. Работать не получается. Успенский своей речью поднял со дна моей души все, что я столько лет тщательно прятал, запирал на сотни замков, топил. Я не хочу вспоминать это. Но он заставил. Чертов, Успенский, на хрена он приперся?!

На часах два ночи. Я не сплю. Опершись рукой о пластиковую раму, смотрю на ночной город. В доме напротив в нескольких квартирах тоже не спят. У них, наверное, дела, но почему я еще не в постели? Не могу. Сегодня не могу заставить себя лечь. Гаденыш Успенский! Форменная тварь! Отталкиваюсь от окна. Пара таблеток успокоительного и все придет в норму, но не пью. Сердце стучит часто. Дыхание сбивается. Плечи сводит от боли, но сегодня никто не бьет меня по ним.

– В детском доме ты никто, – слышу в ушах крик Успенского.

Уверяю тебя, Боренька, не только в детском доме.

– Жаловаться бесполезно – будет хуже.

Мои губы кривит безрадостная улыбка.

Ладони сжимаются в кулаки.

– Да плевать тебе, Климов!

Кулак входит в стену. Больно. Но это хорошо. Боль отрезвляет. Боль делает сильнее. Боль очищает. И я бью снова.

– Мы нужны тебе, пока в нас есть выгода для тебя.

Это правда. Черт возьми, это правда и мне за нее не стыдно. Все мы в этом мире держимся друг за друга, пока нам выгодно. Дружба, любовь, альтруизм? Ах, оставьте все это книгам и красивым сказкам. Они не имеют ничего общего с реальной жизнью.

– Уж лучше расти там, чем… с таким дядей.

Кулак снова входит в стену. Боль пронзает до самого локтя. Сломал? Нет, целая. Пальцы сжимаются и разжимаются. Придется делать ремонт. В груди болит, выворачивает, закручивает. Успокоиться легко – надо просто ничего не менять. И все снова станет хорошо. Но я беру в руки телефон. Пальцы с трудом попадают по буквам. Меня это бесит, но я продолжаю упорно писать. Как какой-то мазохист. Ответ приходит почти сразу. Адрес. Нижний Новгород. Хочется удариться об стену головой. Это какой-то трэш. Ненавижу этот город! Ну почему именно там? Снова хочется послать все к черту, но опять делаю совсем другое. Сообщение уходит. Все, теперь оставьте меня все в покое. Я собираюсь спать!

Глава 2. Климов, ты сволочь!


Успенский сторонится меня и разговаривает, только если это касается работы. Но я вижу, с каким трудом ему это дается. И все из-за девчонки. Не хватало еще партнера по бизнесу потерять из-за нее. И чего он так завелся? Не хочет, чтобы она жила в детском доме, так пусть удочеряет. Тем более, что опыт общения с детьми у него есть – своих двое.

– Что у нас с налоговой проверкой? – спрашиваю на совещании, делая пометки в ежедневнике.

– Документы подготовили. Нужна Ваша подпись, – несколько напряженно и торопливо отвечает наш главбух Раиса Владимировна. Она работает у нас уже… года три, но до сих пор трясется при каждом обращении к ней.

– Документы у Регины? – смотрю на нее исподлобья и вижу, как она бледнеет, от чего коричневая помада на губах кажется еще темнее.

– Д-да, передали утром.

Киваю.

– Что с банком? – снова опускаю взгляд в ежедневник.

– Договор у них на подписи. Обещали сегодня подписать и передать нам, – отвечает Успенский. – Как только подпишем, можем начать выбирать кредит.

– Только в крайнем случае, – предупреждаю.

– Я помню.

Чувствую в его голосе плохо скрываемое раздражение.

– Что с серверами? – смотрю на Макса.

– Работают. Вчера поменяли железо. Пока все без происшествий.

Хочется сказать «Сплюнь», но молчу.

– Что по плану продаж?

– Выполняем. У нас два новых клиента. Один запросил демонстрацию. Антон пока не дал ответ, – с ленцой отвечает Макеева.

– Антон? – поворачиваюсь к нему.

– Я в процессе.

– В каком?

– Пытаюсь понять, куда всунуть эту демонстрацию. Пока могу провести только в ночное время. Но вряд ли это устроит клиента.

– Может, тогда Миша?

Антон вздыхает. Да знаю я, что он не большой спец в этом, но давать клиенту возможность найти другого подрядчика тоже нельзя.

– Если в ближайшие два дня не найдешь на них время, передавай их Мише.

– Хорошо, – кивает он недовольно.

– У кого-нибудь есть вопросы?

Тишина.

– Все свободны. Юля, задержись.

Она, едва успев подняться, снова падает в кресло. Я дожидаюсь, когда закроется дверь и мы останемся одни.

– Я хочу провести сегодня ночь с тобой, – говорю ей прямо, захлопывая ежедневник.

– Марк, сегодня я иду на день рождения подруги.

Смотрю на нее и жду, что сейчас она исправит свой ответ на «Да, конечно». Молчит.

– Подруга так важна?

– Почти сестра, – улыбается Юля.

С трудом, но сдерживаю раздражение.

– До скольки?

– Что до скольки? – не понимает она.

– До скольки ты будешь на этом дне рождения?

– Не знаю. Мы давно не виделись. Она живет в Чехии. Вот приехала на неделю. Давай завтра, Марк.

– Макеева, – произношу предупреждающе. – Я хочу тебя СЕГОДНЯ.

– Давай закроем дверь, – ее малиновые губы растягиваются в многообещающей улыбке.

– Я устал от перекусов. Мне нужно полноценное блюдо.

Мне совсем не весело. Я хочу вдалбливаться в нее так, чтобы ее крик слышали на Северном Полюсе. Здесь это невозможно.

– Первое, второе и компот? – смеется она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов.

– Именно.

– Климов, а чего ты такой весь напряженный в последнее время?

– Ничего, – смотрю ей прямо в глаза. – Работы много.

Да, вру. Стыдно? Ни капли.

– У тебя время до полуночи. Потом за тобой приедет такси.

– А если я не приеду? – Макеева стреляет в меня кокетливым взглядом.

– Я найду того, кто заменит тебя, – не моргаю.

– В постели? – уточняет она. И веселья в ее глазах как ни бывало.

– Везде.

– Климов, мы так не договаривались.

– А мы о чем-то договаривались? – вскидываю бровь. – Или, может, тебя не устраивают плюшки, которые ты получаешь? Премию уже успела потратить? Или недостаточно хорошо отдохнула за мой счет?

Юля сдается. Ресницы на мгновение прикрывают от меня ее гнев. Он тут же сменяется на покорность, но она делает последнюю попытку:

– В конце концов, я не твоя рабыня, Марк. У меня тоже есть своя жизнь.

– Я у тебя ее не забираю, – спокойно пожимаю плечами. – Живи своей жизнью. Я же не запрещаю тебе отметить день рождения подруги.

– Но до полуночи… Я же не подросток, Марк. – надувает она губки, которые так и хочется отшлепать и размазать помаду. Черт, в брюках становится тесно. Может, сейчас, а потом еще ночью? Нет. Мне не нужен аперитив. Я хочу основное блюдо. – Завтра суббота.

– Всё, свободна, – отворачиваюсь к компьютеру, давая понять, что разговор окончен.

– В каком смысле? – растерянно спрашивает Юля.

– Иди работай, – не смотрю на нее.

Не торопится. В кабинете повисает тишина. Я чувствую страх Макеевой. Боится лишиться своих плюшек, но и меня нагнуть хочет. Нет, милая, со мной этот номер не пройдет. У нас не те отношения. Только я решаю, где, когда и с кем. Тебе этого права никто не давал.

Вот она отодвигает кресло, поднимается. У дверей задерживается, но ничего не говорит. Я смотрю, как она выходит. И заранее знаю, что выберет. Сегодня меня ждет жаркая ночь. Не переживай, Макеева, это будет лучше, чем день рождения твоей подруги.

Время приближается к десяти. В офисе уже давно никого нет. Выключаю компьютер и отхожу к окну. Коньяк согревает горло. У меня еще два часа. Не хочу ехать домой. Отправляюсь в ресторан. Я привык есть один. И редко делаю это дома. Меня не пугает и не тяготит одиночество. Напротив, мы с ним отлично ладим. А вот присутствие в своей жизни людей я переношу с трудом, особенно если эти люди пытаются попасть в мое личное пространство. Работа не в счет. Работа – это деньги. Ради них я готов и потерпеть других людей.

Половина двенадцатого. Вызываю такси. Ну, что, Макеева, прощайся с подругой.

В каком ты ресторане?

Не отвечает.

Без четверти двенадцать. Выхожу на улицу. Тихо. Хорошо. Готов идти до дома пешком, наслаждаясь пустотой улиц и ночной прохладой, но далековато. Подъезжает машина. В салоне негромко играет музыка. Пахнет кожей. От Юли приходит ответ. Называю таксисту адрес.

Выходи.

Ждем минут десять. Уже собираюсь уехать, когда она, наконец, появляется в дверях ресторана. Платье настолько короткое, что почти ничего не скрывает. Это к лучшему. Открываю для нее дверь. Пытается поцеловать меня, но я уворачиваюсь. Смеется. Пьяная. Чуть сильнее, чем надо. Ничего, до дома выветрится и будет нужной кондиции. Ее пальцы нетерпеливо лезут ко мне в ширинку. Да, детка, я тоже тебя хочу, но не здесь.

– Поздравила подругу? – спрашиваю, убирая ее руку.

– Поздравила, – льнет ко мне, впиваясь губами в шею. Открываю окно. В него врывается холодный воздух.

– Подруга довольна? – не реагирую на ее провокации, но сдерживать себя все труднее. Таксист бросает на нас насмешливые и понимающие взгляды.

– Не очень, – мурлычет мне в ухо.

– Подарок не понравился? – вскидываю бровь, сверху вниз глядя в пьяные глаза Юли.

– Понравился, но мы хотели до утра, – снова надувает губки и, отстранившись, разваливается на сиденье.

– Макеева, ну я же лучше твоей подруги, признайся, – ухмыляюсь, разглядывая ее длинные ноги.

– Ты сволочь, Климов, но охуенная сволочь.

Я смеюсь, отворачиваясь в окно. Таксист с трудом прячет улыбку, но у него ничего не получается.

Мы начинаем прелюдию еще в лифте. Хотя здесь камера, поэтому дальше поцелуев ничего не будет, но Макеевой хочется. По глазам вижу. И позволяю ее языку чуть больше, чем надо.

– Климов, ну почему ты такой? – хнычет она, вжимаясь в меня всем телом и задевая бедром вставший член.

– Какой? – с трудом сдерживаю себя, чтобы не сорвать с нее трусики прямо здесь. Но взгляд, к моему неудовольствию, упирается в камеру под потолком.

– Такой неприступный, – она шумно втягивает в себя воздух, касаясь своими губами моих губ.

– Ну почему же неприступный? – я не трогаю ее руками. – Я здесь, весь в твоем распоряжении.

– Но только до утра. Или пока не насытишься, – Юля разворачивается ко мне спиной, вжимаясь пятой точкой мне в пах. О Боже! Когда этот лифт, наконец, приедет.

– А как бы тебе хотелось? – специально провоцирую ее.

– Насовсем. И не тайно, – стонет она, откидывая голову мне на плечо.

– Я же сволочь, Макеева, – ухмыляюсь.

– Сволочь, – отталкивается от меня, когда двери лифта распахиваются, и вылетает на площадку. Злится. Вижу это по ее дерганным движениям. Ничего, сейчас успокою. Веду ладонью между ее бедер, касаясь уже влажных трусиков. С ее губ срывается стон.

Открываю ключами дверь. Внутри темно. Но нам это не мешает. Впечатываю Юлю в стену. Ее тихий вскрик. Мой смех. Больше не могу себя сдерживать. Рывком задираю Юлино платье, сдвигаю в сторону полоску стрингов и вхожу в нее сразу двумя пальцами. Мокрая и горячая.

– Климов, – шипит она, упираясь руками в стену.

– Заткнись, Макеева, – достаю из кармана пиджака презерватив. Пока облачаюсь, Юля вырывается и проходит дальше, в гостиную.

– Куда? – хватаю ее за локоть и разворачиваю.

– Ты сегодня нетерпелив, – мурлычет она, обвивая мою шею руками.

– Именно. Я нетерпелив. И прекрати меня дразнить. Иди сюда, – подхватываю Юлю под бедра, вжимая спиной в стену. Сразу вхожу до упора.

– Черт! – вырывается у нее. – Аккуратнее.

Потерпишь, дорогая. Сегодня я хочу ТАК. Она дышит часто, цепляясь за мои плечи пальцами. Но в какой-то момент замирает. Тело ее каменеет и Юля начинает меня отталкивать.

– Марк, – шепчет тихо. В ее голоса страх. – Марк.

Паника.

Да что такое?

– Марк, – отталкивает сильнее.

– Макеева, – пытаюсь усмирить ее. Не хочу сейчас играть в недотрогу. Хочу секса.

– Марк, – Юля спрыгивает с меня и лупит по выключателю. Вспыхивает свет, ослепляя.

– Какого черта! – возмущаюсь я, но она смотрит не на меня. За спину. В ее глазах ужас. – Да что с тобой?

Разворачиваюсь за ее взглядом.

– Твою мать! – вздрагиваю от неожиданности, столкнувшись с широко распахнутой парой глаз. – Ты кто?

– Алиса, – заикается девчонка. На вид ей лет шестнадцать.

– Алиса? – не понимаю я и тут же доходит. – Алиса!

Резко отворачиваюсь, пытаясь запихать член обратно в штаны. Сложно. У Макеевой уже глаза на лбу.

– Марк, кто это? – поспешно одергивает она платье.

– Что ты тут делаешь? – снова разворачиваюсь к своей головной боли.

– Я… Жду тебя… Вас, – растеряна и напугана. Убил бы! Такой кайф обломала.

– Почему здесь? – рявкают так, что она вздрагивает. – Почему не в комнате?

– У меня… Я не знаю, где моя комната.

– Здесь четыре спальни, – раскидываю я руки в стороны. Раздражает. Нет, бесит! – Выбирай любую.

Ее глаза начинаю наполняться слезами. Губы дрожат. Только этого мне сейчас не хватало.

– Идем, – приказываю ей, стремительно уходя в сторону комнат. – Давай.

Привожу ее в самую дальнюю спальню.

– Пользуйся. Твоя. Спокойной ночи!

Мне плевать, как это выглядит. Мне плевать, что она сейчас думает обо мне. Мне плевать, что я веду себя грубо с сиротой. Мне ПЛЕВАТЬ! Она испортила мои планы. И жалеть я ее не собираюсь.

– Марк, что это за девушка? – шепчет ошарашенная Юля.

– Это… Моя… – не могу произнести.

– Только не говори, что это твоя дочь, – распахивает она в ужасе глаза.

– Тяпун тебе на язык, Макеева.

– Тогда кто?

– Просто знакомая.

– Знакомая? – недоверчиво переспрашивает.

– Знакомые попросили приютить на время.

Почему я вру?

– Ты поражаешь меня, Климов. Выходит, ты не такая уж и сволочь? А что с ее родителями?

– Уехали. Иди сюда, – хватит разговоров.

– Марк, мы, что, будем делать это при ней? – кивает Юля мне за спину.

– Ну, вообще-то ее я не приглашал. Идем. У меня уже все болит.

Сгребаю ее в охапку и увожу в спальню. Никаких больше форс-мажоров. Где мой секс? Она еще пытается сопротивляться, что-то говорит мне про эту девчонку. Толкаю ее на кровать и закидываю ноги себе на плечи.

– Заткнись, Макеева, – расстегиваю ширинку. – Иначе я найду, чем занять твой рот.

– Клиииимоооов, – тянет Юля довольно, – да ты пошляк.

– И сволочь, – добавляю я, входя в нее.

– Охуенная, – шепчет она на выдохе, закрывая от удовольствия глаза.

Готов доказывать это бесконечно.

Просыпаюсь, когда за окном уже рассвело. Со мной такое бывает редко, но этот раз простителен. Ночь была насыщенной и бессонной. Юля спит на второй половине кровати. Одеяло не скрывает ее наготы, но мне больше не хочется. Она проспит до обеда. Пусть. А меня ждет пробежка.

Сегодня пасмурно, но душно. Будет дождь. В таких условиях бегать не очень приятно, поэтому быстро возвращаюсь домой. В душ и кофе. Но едва открываю дверь ванной, как тут же сталкиваюсь с … Кажется, Алиса. Или Олеся? Все время про нее забываю. Она чистит зубы, от чего ее губы в зубной пасте. Мне неприятно.

– Ты здесь надолго? – спрашиваю, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.

Молча мотает головой. В глазах испуг. Ну и на кой черт я согласился забрать ее?

Закрываю дверь и прохожу на кухню. Не люблю пить кофе, не вымывшись. Мокрая от пота футболка неприятно липнет к телу. Высыпаю в турку последний кофе. Пока варится, пытаюсь заказать доставку нового. В наличии нет. Веду плечами, пытаясь отодрать от спины футболку. Она снова липнет. Раздраженно стягиваю ее и швыряю на подоконник. Делаю заказ в другом магазине. Мой кофе убегает. Твою мать! Да что же за утро! В довершение на пороге появляется мой самый раздражающий фактор.

– Ванная свободна, – топчется на месте.

Молчу, драя плиту. Если не сделать этого сейчас, засохнет и не отдерешь. Боковым зрением вижу, что она продолжает стоять.

– Я тебя услышал, – произношу, чувствуя, как раздражение медленно переходит в злость.

– Я хочу есть.

– Найди что-нибудь в холодильнике.

Готовить ей я точно не собираюсь. Впрочем, и не умею. Даже яичница сгорает.

– Здесь пусто, – сообщает она.

Естественно. Я не ем дома.

– Сходи в кафе, – бросаю, не оглядываясь.

– У меня нет денег. Мне, что, натурой рассчитываться? – дерзко.

Оглядываюсь на нее. Бесформенная рубаха в клетку. Под ней растянутая футболка. Джинсы на два размера больше, чем надо. И волосы… Только сейчас заметил, что они черно-синие. О Боже!

Ухожу в спальню и возвращаюсь с деньгами. В руки не отдаю, кладу на стол.

– Этого должно хватить.

– А здесь есть поблизости кафе? – спрашивает, убирая деньги в карман. Уже отворачиваясь, замечаю ее черные короткие ногти.

– Понятия не имею.

– Отлично, – произносит она недовольно и, наконец оставляет меня одного.

Хлопает дверь. Все, можно и в душ.

Девчонки нет до самого вечера, но меня это не беспокоит. Напротив, можно спокойно заняться работой. Обычно я ухожу в нее с головой, не замечая ничего вокруг. И внутри себя тоже. Спина затекла. Желудок сводит от голода. Я пропустил обед, но получил полное удовлетворение от того, чем был занят. Можно и поужинать.

К концу ужина в ресторане становится шумно. Мне не нравится. Допиваю чай, собираясь уходить, когда в кармане раздается звонок. Номер незнаком.

– Да? – отвечаю, попутно доставая из бумажника деньги.

– Климов Марк Александрович? – спрашивает мужской голос.

– Слушаю, – бросаю на стол пару купюр.

– Это капитан полиции Хромчук.

Рука зависает, не успев положить бумажник в карман.

– Вам знакома Алиса Владимировна Курочкина? – продолжает он.

– Да, – отвечаю неуверенный в том, о моей ли занозе идет речь.

– Вы можете подъехать сейчас к нам в отделение?

– Она что-то натворила? – бумажник все-таки опускается в карман, но я не спешу.

– Она заблудилась.

Как это вообще возможно?

– Обратилась к нашим. Они доставили ее к нам в отделение для выяснения обстоятельств. Так что? Вы подъедете?

Не горю желанием, но вслух:

– Куда подъехать?

Она сидит в кабинете в обнимку с бокалом. Ее голова вжимается в плечи под моим взглядом.

– Марк Александрович? – спрашивает мужчина в форме с густыми усами.

– Да.

– Можно Ваши документы?

Протягиваю ему паспорт, не глядя на девчонку. Он молча пробивает данные. В кабинете тишина. Мне неуютно и хочется уйти. Только разборок с полицией не хватало. Наконец, паспорт снова у меня в руках.

– Как же так, Марк Александрович? У девочки не было даже Вашего номера, – капитан смотрит на меня с укором.

– Так получилось, – коротко отвечаю я. Не хочу вдаваться в подробности и что-то объяснять.

– Алиса сказала, что Вы ее дядя.

– Да, – произношу не без труда.

– Вы уже оформили опекунство?

– Нет, – дергаю головой.

– Вы живете вдвоем?

– Да, – не понимаю, к чему он клонит.

– Сколько Вам лет, Марк Александрович?

– Сорок три.

– А Алисе?

Я смотрю на нее, потому что понятия не имею, сколько ей.

– Семнадцать, – отвечает она.

– Вы взрослый мужчина и несовершеннолетняя девочка…

Что? Я ослышался?

– Вы на что намекаете? – раздражаюсь. – Что я могу ее… Ей же всего семнадцать.

Девчонка переводит испуганный взгляд с меня на него.

– Знаете, сколько отцов насилуют собственных дочерей гораздо младшего возраста?

К горлу подступает тошнота, а в груди закручивается ярость. Я не знаю и знать этого не хочу.

– А Вы всего лишь дядя, – продолжает он спокойно.

– И что? – бешусь я.

– Надо бы оформить опеку, как полагается.

– То есть если я оформлю опеку, то я не смогу ее изнасиловать? Это меня остановит?

Я не собираюсь этого делать, но меня бесят обвинения капитана. Я не хочу, чтобы меня пятнали этой грязью.

– Марк Александрович, следите за словами. Или я сочту их угрозой в адрес девочки.

Вдох, выдох.

– Я оформлю опекунство, если Вам от этого станет легче, – произношу, с трудом сдерживая ярость.

– Так положено. Или мы сочтем, что Вы просто сожительствуете со своей племянницей.

Все, я не хочу этого слышать. Ладони против воли сжимаются в кулаки.

– Мы можем идти или у Вас ко мне еще есть какие-то вопросы?

– Вы можете идти, – он спокоен, как скала, и это бесит еще сильнее. Я вылетаю из кабинета, даже не удостоверившись, что девчонка идет за мной. Меня трясет. Как вообще можно было подумать, что я позарюсь на … это? Она же еще ребенок, бесформенный, несуразный ребенок. Как можно ЭТО захотеть???

Падаю за руль и с силой хлопаю дверями. Она молча забирается на пассажирское сиденье.

– Как ты вообще могла заблудиться? – набрасываюсь на нее. Мне надо на ком-то выместить свою злость и она очень удобно оказалась рядом.

– Я просто гуляла и не заметила, как ушла далеко от дома, – оправдывается она.

– Зачем ты вообще далеко уходила от дома? – взрывает меня. Девчонка вздрагивает.

– Я просто гуляла, – орет она в ответ. – Я, что, не имею права погулять? И не надо на меня орать! Если бы ты дал мне свой номер телефона, я бы тебе позвонила, но ты мне его НЕ дал!

В машине становится тихо. Мы смотрим друг на друга разъяренным взглядом. Я вижу, как раздуваются ее ноздри, как напряжены ее губы, как высоко под футболкой вздымается грудь.

Черт побери, она права! Права и это выводит из себя!

Я срываюсь с места. Пальцы с силой сжимают руль.

– Я хочу есть, – негромкое, но твердое.

– Что? – мне послышалось?

– Я хочу есть, – повторяет громче.

Твою мать!

Молчу и выискиваю глазами в темноте вывеску какого-нибудь кафе. На глаза ничего не попадает и, как назло, на ум не приходит ни одного названия или адреса.

– Я же давал тебе деньги. На что ты их потратила?

– Я позавтракала. И положила деньги на телефон.

Вдох, выдох. Говорят, дыхательная гимнастика помогает успокоиться. Врут!

Наконец, взгляд цепляется за яркую вывеску. Пиццерия. Пойдет! Резко заворачиваю на стоянку и молча выхожу из машины. Девчонка не отстает. Внутри полно народу. Громкие разговоры, смех, детские визги. Мне хочется развернуться и тут же выйти.

На страницу:
2 из 3