История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789

Семён Дмитриевич Ахшарумов

История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789

© Перевод, «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

От автора

Когда я рассматривал модели современных мест заключения на проходившей в Петербурге в 1890 г. тюремной выставке, мне пришла мысль написать историю Бастилии – этой тюрьмы, хотя и срытой с лица земли, но имевшей в свое время весьма большое значение.

В своем труде я старался дать понятие как о самом здании, так и о порядках, существовавших в Бастилии, и о различных случаях заключения в ней.

Бастилия существовала более четырех столетий, и случались периоды, когда она была переполнена присужденными к заточению, а потому невозможно рассказывать обо всех их, и, следовательно, необходим был строжайший выбор. Из всей массы фактов я постарался выбрать наиболее выдающиеся и характеризующие различные эпохи.

Бастиды, или бастилии

В Средние века существовали особого рода укрепления, которые назывались «бастидами», или «бастилиями» (bastides, bastilles). Они были постоянные или возводимые на время, и такие укрепления устраивали как осажденные, так и осаждавшие. Бастиды существовали еще у древних римлян, и о них упоминает Юлий Цезарь, называющий их башнями (turris). Хотя о бастидах упоминается и в средневековых рукописях, причем некоторые виньетки в них изображают эти сооружения, наилучшее понятие о том, как строили бастиды для атаки неприятеля, дает нам Юлий Цезарь. Обычно бастиды были деревянные, по большей части четырехугольные, в несколько этажей и с платформой для приведения в действие метательных машин.

В Модене над дверью собора, находящейся с северной стороны, находится барельеф, относящийся к XI в. На этом барельефе изображена история британского короля Артура, или Аргуса. История его так переполнена разными небылицами, что некоторые сомневаются в том, существовал ли он на самом деле.

На этом барельефе очень подробно изображены две временные бастиды, построенные вне стен укрепленного места. Они деревянные и в несколько этажей. Подобные бастиды устраивали как для того, чтобы атаковать город, так и для того, чтобы защитить его, ибо если осаждающие возводили бастиды вокруг места своего расположения, то зачастую и осажденные, если стены их не были достаточно крепки, чтобы выдержать осаду, тоже устраивали бастиды вне стен на некотором отдалении друг от друга для того, чтобы защитить эти стены и заставить неприятеля отойти на более дальнее расстояние, а также с тою целью, чтобы напасть на него с фланга и с тыла, если бы он вздумал идти на приступ. В таком случае вокруг этих бастид разбивали палисадник и выкапывали рвы. Устраивали бастиды также для того, чтобы господствовать над какой-либо местностью, например при мостах, в ущельях и так далее.

Для охраны Парижа вокруг него были также возведены бастиды, а в промежутках между ними находились рвы и стены. Бастидами, или, как мы уже сказали выше, бастилиями, назывались также и главные ворота этого города, как, например, бастида Святого Дениса и бастида Святого Антония.

При короле Иоанне II (1350–1364), а может быть и ранее, при входе на улицу Святого Антония находились ворота, с обеих сторон которых были устроены две крепкие башни.

Карл V (1364–1380) возымел намерение сделать из этих ворот надежную бастиду и для этой цели приказал прево города Парижа[1] Гуго Обрио пристроить к этим двум башням еще шесть других, соединенных друг с другом толстыми стенами. Здесь уместно будет заметить, что до конца XIII в. под словом «бастида» по большей части подразумевались временные укрепления, используемые для защиты лагеря, и только с конца XIII столетия бастидами, или бастилиями, стали называть также и каменные форты, соединявшиеся с какой-либо стеной, служившей для прикрытия крепости или города и вообще для защиты от нападения неприятеля.

В XIV и XV вв. часто упоминается о бастидах из земли, плоских камней, положенных один на другой без цемента, или из дерева, возведенных войсками для защиты лагеря и действий против стен какого-либо осажденного места, а также для того, чтобы прервать сообщение с какой-нибудь местностью, и прочих целей во время похода.

При Карле V пушки были уже введены в действие, и платформы на бастидах весьма пригодились для их расположения. Во всяком случае, бастиды, или бастилии, и после XIII в. по большей части сооружали из земли и крыли древесиной или камнем. Общественные бедствия и недостаток средств были причиной тому, что их не строили целиком из камня.

При Людовике XI (1461–1483), Карле VIII (1483–1498) и Франциске I (1515–1547) многие бастиды были построены из камня и стали называться бастионами, и с XVI в. так называли все изолированные и фланговые укрепления. В некоторых только случаях им давали название бульваров. С этих пор названия «бастиды» и «бастилии» исчезают, и только бастилия Святого Антония, о которой мы упомянули выше, сохранила это название до своего падения. Ее историю мы вкратце изложили в составленном нами очерке.

Строитель Бастилии Гуго Обрио и общая ее характеристика

Выше мы сказали, что король Карл V приказал Гуго Обрио пристроить к двум уже существовавшим башням при воротах Святого Антония еще шесть других. Обрио принялся за это дело в 1369 г. Постройка Бастилии была окончена в 1383 г., следовательно, уже в правление Карла VI.

Таким образом появилась знаменитая Бастилия. Это было время войн между Францией и Англией, и для защиты Парижа от англичан был возведен целый ряд укреплений, ограждавших этот город, а Бастилия была бастионом восточной их части, которая ею и оканчивалась. При Людовике XIV линия укреплений была уничтожена, сама же Бастилия просуществовала до 1789 г.

Хотя Бастилия главным образом была построена для защиты от врагов, ею с самого начала стали пользоваться как государственной тюрьмой, и самое ее устройство этому способствовало. Ниже мы представим план Бастилии, какой она была в последнее время своего существования, а теперь скажем несколько слов, чтобы в общих чертах дать понятие о ее устройстве.

Главная ее часть имела форму правильного параллелограмма длиной 204 фута и шириной 108 футов. На каждой из длинных сторон было по четыре полукруглые пятиэтажные башни. Стены их имели толщину 10 футов, и башни эти соединялись друг с другом галереей, на которой стояли пушки. Места заключения были устроены в башнях. В эти тюрьмы свет и воздух проходили сквозь небольшие отверстия, забранные частыми железными решетками, а значит, ни свет, ни воздух не проникали туда в достаточном количестве. Это тюрьмы верхние, но в Бастилии были другие места заключения, несравненно ужаснее этих, устроенные на 19 футов ниже уровня двора. Это были тюрьмы сырые, в которые едва проникали свет и воздух. Французы дали им меткое название cachots[2].

Из дальнейшего рассказа читатели будут иметь возможность узнать подробности об обеих категориях мест заключения, а потому пока мы ограничимся этими краткими объяснениями.

Гуго Обрио не довел дело до конца. Уличенный в любовной связи с еврейкой и в том, что, стараясь угодить ей, плевал на распятие и топтал его ногами, произнося при этом кощунственные слова, он был приговорен к сожжению живым[3], но из уважения к заслугам, которые он оказал по должности, смертная казнь была заменена пожизненным заключением. В силу этого приговора он был заключен в Бастилию.

Это был первый узник, которому пришлось выдержать заключение в тюрьме, им же самим строенной. В 1381 г. чернь в Париже, раздраженная новыми налогами, возмутилась, захватила в арсенале особого рода молоты, которые назывались maillotins, стала убивать ими чиновников, собиравших эти налоги, и освободила заключенных, в том числе и Обрио. Этих бунтовщиков прозвали maillotins. Они предложили Обрио быть их главой, но он отказался. В следующем году Обрио умер.

Мы упомянули, что постройка Бастилии была окончена в 1383 г. – на третьем году правления Карла VI. Его царствование было одной из самых печальных эпох в истории Франции: постоянные войны с Англией (Столетняя война) и при этом страшные междоусобицы, сначала во время малолетства короля, а потом во время его умопомешательства, навлекли на Францию много бед. Во времена междоусобиц Бастилия неоднократно служила убежищем то той, то другой стороне. Наконец английский король Генрих V захватил Бастилию, Лувр и Венсенский замок и таким образом господствовал над Парижем. Завладев Бастилией, англичане укрепились в ней и продержались там с 1420 по 1436 г. Между тем война продолжалась, и Франция была доведена до бедственного положения, так что, когда умер Карл VI, провозгласили сразу двух королей: англичанина Генриха VI в Париже и француза Карла VII в Берри, в маленькой церкви Меэн-сюр-Йевр. Он находился в самом критическом положении и едва совершенно не лишился престола, как вдруг, а именно с появлением Жанны д’Арк, дела приняли другой оборот: англичане были изгнаны из занятых ими мест и наконец вытеснены и из Парижа в 1436 г. На следующий год вступил туда и сам король. Мало-помалу англичане были изгнаны отовсюду, кроме Кале. Не завладей английский король Бастилией, он не мог бы так долго удержаться в Париже, и тогда англичане были бы изгнаны из Франции ранее. Вот какое значение имела Бастилия в этот период.

После изгнания англичан из Франции Карлу VII пришлось вести борьбу с непокорными вассалами. Он восторжествовал над всеми своими врагами, хотя дофин Людовик возглавил недовольных и руководил заговорами против своего отца. Наконец сам дофин должен был бежать к герцогу Бургундскому, у которого и находился до самой смерти своего отца. По вступлении на престол бывшего главы недовольных феодальные сеньоры думали, что для феодализма наступило счастливое время, но вскоре разочаровались, встретив в Людовике XI сильного врага. Он вступил на престол в 1461 г., а уже в 1465 г. против него сложился сильный союз из 500 принцев и сеньоров, известный под именем Лиги общественного блага, потому что они говорили, что действуют из сострадания к бедствиям страны. Главой лиги был граф де Шароле, известный впоследствии под именем Карла Смелого. Лигу эту Людовик XI расстроил не столько силой оружия, сколько ловкими переговорами, давая много, обещая более, подкупая всех, в ком нуждался, и не исполняя своих обещаний, если только была возможность не исполнить. Этим, однако, дело не кончилось. В течение всего своего царствования он постоянно боролся с непокорными вассалами, которые очень часто составляли весьма опасные союзы и призывали иностранцев, пока Франция не была снова раздроблена на несколько частей. Известно изречение Карла Смелого: «Я забочусь о благе королевства более, чем думают, потому что желаю, чтобы вместо одного короля у него было шесть».

Но Людовик восторжествовал над всеми врагами, и к концу его царствования четырнадцать бывших феодальных владений были уже присоединены к королевским доменам. Ведя в течение всего своего царствования борьбу с вассалами, беспрестанно встречая с их стороны черную неблагодарность и измену, он мстил им и при этом очень часто действовал в высшей степени коварно и прибегал к жестокости, которую ничем нельзя оправдать.

Несмотря на все коварство и злобу, с которыми он преследовал своих врагов, Франция все-таки обязана ему многим, однако на него падает тяжкий упрек за то, что он считал все средства допустимыми для достижения полезной цели.

В план нашей статьи не входят ни рассмотрение, ни оценка общегосударственной деятельности французских королей, так как мы излагаем только историю Бастилии, а потому о деятельности каждого короля будем говорить настолько, насколько она касалась этого учреждения, а следовательно, по большей части придется рассказывать печальные события. В Бастилии при Людовике XI были два жестоких нововведения, а именно – железные клетки и комната-ублиетка. Ублиетками назывались тюрьмы, в которых содержали людей, приговоренных к пожизненному тюремному заключению, а также глубокие колодцы, в которых были острые ножи и куда опускали приговоренных к смертной казни.

Железные клетки и комнатаублиетка

Начнем с железных клеток[4]. Железные клетки, в которые заключали людей, существовали и до Людовика XI, но при нем как в Бастилии, так и во многих других тюрьмах были введены клетки, в которых нельзя было ни встать, ни лечь, а можно было только сидеть согнувшись. Такие клетки Людовик XI называл своими доченьками (fillettes).

Епископ Вердюнский Вильгельм де Горакур первый испытал муки заключения в такой клетке. Сначала он был в милости у короля, но потом изменил ему, и Людовик XI подверг его заключению в одной из таких клеток, где ему пришлось томиться в течение десяти лет. Такой же участи подвергся и другой изменник – кардинал Ла Балю.

Комната-ублиетка была тоже нововведением, придуманным Людовиком XI, которое отличалось еще более изощренной жестокостью. Эта комната была устроена в одной из восьми башен Бастилии, которая называлась башней Свободы – название поистине странное для такого учреждения, как Бастилия, и вовсе не соответствовавшее действительности. Человека, которого хотели умертвить, приводили к губернатору в комнату, называвшуюся комнатой последнего слова (chambre du dernier mot). Это было просторное помещение, слабо освещаемое одною только лампой и лишь настолько, чтобы можно было рассмотреть, что на стенах висят кинжалы, шпаги, пики и огромные цепи. Затем несчастному учиняли допрос. Должностное лицо, которое должно было это исполнить, производило допрос с надменным видом, со злобой во взгляде, с угрозами на устах, стараясь хитрыми вопросами запутать его, чтобы найти новые жертвы. По окончании этой формальности несчастного передавали губернатору, который отводил его в комнату-ублиетку.

Ошибочно было бы думать, что это была комната, внушавшая ужас. Это, напротив, была комната с самой привлекательной обстановкой: очень светлая и с чудесным запахом цветов. Как только несчастный пленник и губернатор приходили туда, оба садились, и губернатор давал ему надежду на скорое освобождение. Это, конечно, ободряло и успокаивало жертву, но лишь губернатор замечал это, по поданному им знаку пол опускался, и несчастный проваливался и падал на колесо, к которому были приделаны острые ножи. Невидимые руки приводили это колесо в движение, и тело несчастного оказывалось разрезанным на кусочки. Нет возможности рассказывать о всех случаях заключения в Бастилию при Людовике XI, так как он покрыл всю Францию эшафотами и переполнил все тюрьмы, а потому мы ограничимся одним очень характерным примером, а именно расскажем о Жаке д’Арманьяке.

Дело Жака д’Арманьяка, герцога Немурского

В общих чертах всем известна его печальная история, но не всем известны подробности этого дела, а между тем они характеризуют Людовика XI и ту эпоху.

Жак д’Арманьяк был внуком знаменитого коннетабля[5] Бернара д’Арманьяка. В 1462 г., следовательно, еще до образования Лиги общественного блага Людовик XI возвел Жака д’Арманьяка в сан герцога Немурского, но последний принял участие в этой лиге и вообще постоянно действовал против короля. Д’Арманьяк владел городом Карлем и замком того же имени, находившимся близ этого города. Этот замок был одной из тех крепостей, в которых укрывалась феодальная аристократия. Последняя хоть и была побеждена, но, имея в своих руках такие убежища, могла при случае быть опасной, а потому короли стремились к уничтожению таких замков. После смерти графа де Сен-Поля – одного из бывших членов Лиги общественного блага, возведенного потом Людовиком XI в сан коннетабля и казненного в 1475 г. за новую измену, – герцог Немурский жил в замке Карля со своей супругой, двоюродной сестрой короля, и сыновьями: Жаном и Луи.

Последний был двумя годами младше своего брата. Жил там герцог, не принимая никакого участия в политических делах, но готовый начать войну, будь она объявлена. По всей вероятности, поэтому там имелось более чем на два года запасов всякого рода. Попросим теперь читателя мысленно перенестись в этот замок, так как сцена, которую мы собираемся теперь описать, происходила в один из последних июльских дней 1476 г. в зале этого замка, помещавшемся в rez-de-chaussèe[6]. Окна этого зала выходили в сад.

На стенах зала висели портреты предков д’Арманьяка, потому что род его был древний и вел свое начало с первых времен французской монархии. По стенам между окнами висели каски и доспехи, которые в описываемый нами момент были освещены лучами заходящего солнца. Перед одним из окон, в большом кресле, расположилась герцогиня. К ее обычному меланхолическому выражению присоединялось утомление и страдание, что объяснялось состоянием беременности. В противоположном конце комнаты сидел герцог. Жизнь в замке была весьма однообразна, и покой, на который он обрек себя, томил его после той тревожной жизни, которую он вел прежде. Будущее представлялось ему в мрачном свете, а потому он весьма естественно погрузился в воспоминания о делах своих предков. В описываемый нами момент младший его сын ласкался к нему и играл с его кудрями, а старший занялся тяжелым мечом коннетабля и своими ручонками старался поднять его. Наступал час, в который отец ежедневно давал урок истории старшему сыну. Тогда, поставив младшего на пол, он приказал старшему оставить забавы с мечом. По окончании урока герцог сказал своим сыновьям: «Наш род, самый древний во Франции, пережил и худые, и хорошие времена, испытал и невзгоды и счастье. Я сделал все от меня зависевшее, чтобы поддержать честь моих предков; надеюсь, вы сделаете то же»… В это время звук рога прервал слова герцога. Герцогиня задрожала. Она была испугана. Супруг старался ее успокоить, уверяя, что им нечего опасаться и что они не будут застигнуты врасплох. «Разве вы не слышите, что поднимают мост», – сказал он в заключение. В это время вошел Амелен – доктор и хранитель хартий в замке – и сказал, что четыре всадника едут по направлению к замку. Герцог попросил Амелена побыть с герцогиней, сказав, что сам желает посмотреть, что это за всадники. Старший сын попросил взять его с собой, на что отец не только согласился, но и пожелал, чтобы и младший пошел вместе с ними. Перед уходом детей герцогиня осыпала их поцелуями. Когда же они удалились, она вздохнула, и слезы навернулись у нее на глаза. Амелен сказал ей: «Почему вы так печальны? По-видимому, вы встревожены, хотя и не получили никакого неприятного известия, а опасаться вам нечего». Герцогиня отвечала: «Нет, но мне кажется – конечно, я ошибаюсь, – что в последний раз поцеловала своих детей». Амелен старался ее успокоить, но напрасно. Убедившись наконец, что не может достичь желаемого результата, он удалился, а герцогиня, оставшись одна, погрузилась в свои размышления и просидела так до самой ночи. Оставим на время герцогиню и посмотрим, что в это время происходило в другой части замка. С высоты укреплений герцог смотрел на приближавшихся всадников. Когда они подъехали ближе, он узнал в одном из них герцога Пьера де Бурбона, приказал опустить подъемный мост и вышел к нему навстречу. Когда д’Арманьяк узнал, что де Бурбон прислан королем, он воскликнул: «Значит, король объявляет мне войну!..»

Однако из дальнейшего разговора выяснилось, что Людовик XI зовет его к себе, а герцог де Бурбон уверял д’Арманьяка в милостивом к нему расположении короля и требовал, чтобы д’Арманьяк немедленно отправился с ним к королю в замок Плесси-ле-Тур. На это д’Арманьяк возразил: «Но, конечно, Людовик не думает, что я это сделаю, не имея никаких гарантий. Какие же гарантии вам поручено представить мне? Вы об этом не сказали».

Тогда Боффиль де Жюж, один из спутников герцога де Бурбона, подал письмо короля, в котором Людовик сообщал д’Арманьяку, что помирился с ним и отказывается от всякого намерения мстить. При этом Боффиль де Жюж поклялся в том, что король действует чистосердечно. Луи де Гравилль, другой спутник герцога де Бурбона, клятвенно подтвердил его слова. Жак д’Арманьяк все еще колебался, а потому, обращаясь к герцогу де Бурбону, сказал: «Дайте мне клятву в том, что дети мои не осиротеют, если я отправлюсь с вами. Тогда я с вами поеду, полагаясь на слово короля». – «Клянусь», – сказал герцог де Бурбон. «Клянусь и я», – повторили вслед за тем Боффиль де Жюж и де Гравилль. «Вы говорите, что сегодня же вечером я должен отправиться в путь», – сказал д’Арманьяк. «Сегодня же вечером, если вы на это согласны, – отвечал герцог де Бурбон. – Не забудьте, – продолжал он, – что король тяжело болен, что он ожидает вас, чтобы сообщить вам о своих намерениях и что промедление на несколько часов может быть пагубно». Тогда д’Арманьяк согласился на немедленный отъезд и хотел идти к жене, чтобы проститься с ней, но, боясь расстроить ее личным свиданием, решил написать ей письмо, в котором извещал о своем отъезде. Он просил Амелена передать это письмо герцогине, но тогда только, когда они покинут замок. Вскоре после этого они выехали из замка. И Амелен некоторое время сопровождал их.

Между тем наступила ночь, и мягкий лунный свет освещал местность. Впереди всех шел пешком Амелен рядом с проводником, за ними ехал де Гравилль; д’Арманьяк ехал между Боффилем де Жюжем и герцогом де Бурбоном. На одной лошади с д’Арманьяком сидели его сыновья. Младшего отец посадил впереди себя, а старший сидел позади, держась за отца. В таком порядке они доехали до того места, где две дороги соединялись и в нескольких шагах от них был небольшой лес. Тут де Гравилль вдруг пронзительно свистнул.

«Что это?» – спросил д’Арманьяк, обернувшись, но в это мгновение Боффиль де Жюж и Пьер де Бурбон схватили его, а из лесу показались семь человек с обнаженными саблями и бросились к д’Арманьяку. «Измена!» – воскликнул последний и хотел схватиться за свой меч; но так как был стеснен в движениях сыновьями, не мог оказать сопротивления. «Жак д’Арманьяк, герцог Немурский, именем короля я объявляю вас пленником!» – сказал герцог де Бурбон. «Именем Бога, который меня слышит и будет нас судить, я объявляю вас изменником, клятвопреступником, а ваш поступок бессовестным», – отвечал д’Арманьяк.

Борьба была неравная: герцога обезоружили и связали, также связали и его сыновей. Д’Арманьяка, впрочем, связали так, чтобы он мог управлять лошадью, но он заявил, что не сделает далее ни шагу. Так как он был отличным наездником, борьба могла бы продолжиться, но его враги прибегли к самому варварскому средству, чтобы заставить герцога повиноваться. Боффиль де Жюж нанес сильный удар в лицо Жану д’Арманьяку, а де Гравилль – его брату. Желая спасти своих сыновей от подобных страданий, д’Арманьяк заявил, что не будет более сопротивляться. Затем вся группа быстро поскакала далее, ибо боялась погони из замка, и вскоре достигла гор, где ей уже нужно было опасаться преследования. Амелен, когда схватили Жака д’Арманьяка, понял, что его заступничество не принесет никакой пользы, и побежал к замку, прежде чем похитители успели его задержать, надеясь вовремя прийти с достаточным числом людей, чтобы спасти герцога и его сыновей. Герцогиня же, когда узнала о случившемся, пришла в такое отчаяние, что в ту же ночь умерла. Ее супруга отвезли сначала в замок Пьер-ан-Сиз (в Лионе), а оттуда перевели в Бастилию, где он был заключен в железную клетку. Над ним был назначен суд. К сожалению, не существует более документов, относящихся к суду над д’Арманьяком, но и тех немногих документов, касающихся этого дела, которые до нас дошли, достаточно, чтобы привести в ужас всякого.

В Бастилии д’Арманьяк узнал о смерти своей жены и о том, что его владения конфискованы. Последнее повергало его детей в нищету. Горячая любовь к ним и опасения за них более, чем его собственные страдания, побудили его написать письмо королю, в котором он просил милости себе и своим детям, но Людовик был непреклонен. Судьям, которым было поручено дело д’Арманьяка, приказали признать его виновным. Это были палачи, назначенные для того, чтобы во имя закона убить д’Арманьяка. Он был присужден к смертной казни, и казнь эта сопровождалась ничем не оправданными жестокостями. Его посадили на лошадь, покрытую черной попоной. Во время шествия на казнь д’Арманьяк постоянно просил, чтобы ему позволили проститься с детьми. Палач отвечал ему, что он их увидит. Когда герцог взошел на эшафот и ему намеревались связать руки, он оттолкнул исполнителя этого и воскликнул: «Детей моих, из сострадания, детей моих!» Палач сказал ему: «Посмотрите», и тогда он увидел, что их ведут в белых одеждах. На минуту они остановились перед эшафотом и протягивали к отцу руки. Д’Арманьяк, увидев их, воскликнул: «Дети мои, о боже! Неужели они должны погибнуть вместе со мной!» – и хотел к ним броситься, но его схватили, связали руки за спиной, завязали глаза и поставили на колени. В это время сыновей его поставили под эшафот и привязали к скамьям. Д’Арманьяку отрубили голову, и кровь его капала через отверстия между досками на его детей. Когда вся кровь вытекла, их вытащили из-под эшафота полумертвыми, водили потом по улицам и, наконец, отвели обратно в Бастилию, где поместили в такие тюрьмы, в которых нельзя было ни встать, ни лечь. Эти тюрьмы имели форму корзины. В то время губернатором Бастилии был Филипп Юилье. Он два раза в неделю приказывал привязывать их к столбу и бичевать в своем присутствии, а в три месяца раз вырывать им по одному зубу. Хотя Жан д’Арманьяк был более крепкого сложения и старше брата, но он не выдержал истязаний и скончался в умопомешательстве. Луи же д’Арманьяк был освобожден в 1483 г., после смерти короля. При Людовике XII он был в Неаполе вице-королем и пал в сражении при Сериниоле. С ним прекратился род д’Арманьяков, один из самых могущественных феодальных родов во Франции.