Опыт души

Открываю в коридоре дверь, тишина, а в квартиру боюсь заходить. Открываю и вижу такую картину. Игорек лежит в углу на полу, вся голова в крови. Не пойму, откуда кровь, увидела в углу стоял топор. Я как заору и начала трясти Игорька. Он закричал, ты, видно, проснулась на печке, тоже закричала. Я вас в коляску и опять к председателю.

«Сейчас посмотреть, в какое время живут наши дети. То можно увидеть, что раньше дети жили на выживание. И такая благодарность от чистого сердца нашим родителям. За то, что живы и здоровы. За то, что дали нам жизнь. За то, что выжили любыми путями».

Не лезь, «токнет»

– Игорек заболел, и меня с ним положили в больницу. Тебя не с кем было оставлять, я взяла тебя с собой. С теткой своей опять что-то поругалась, уж и не помню за что. Все мамы, которые лежали в больнице, сидели в красном уголке и смотрели телевизор. Ты ходила по коридору, я тебя видела. Потом исчезла куда-то, слышу твой крик. Побежала туда, а там дверь открыта в трансформаторную будку. А ты стоишь и кричишь: «Мама, токнет!» Показываешь на разноцветные проводки и кричишь. Я тебя схватила на руки и понесла в палату. Ожогов не было, видно, схватилась за разноцветные проводки, и тебя током ударило. Сильно напугалась. Домой приехали когда, ты всегда кричала, если Игорь подходил к розетке: «Игорь, токнет!»

Вроде получила опыт в детстве, что нельзя лезть, где ток, а меня тянуло как магнитом туда, куда не надо.

Уже взрослая девушка, вернее женщина, которая родила (сыну месяц был), снова залезла куда не надо.

Муж ремонтировал телевизоры и магнитофоны на дому. Под столом лежал большой выпуклый кинескоп от телевизора, и муж сказал, чтоб я его руками не трогала, может так током ударить, что мало не покажется. Он пошел к брату в соседнюю квартиру, сын спал в кроватке, а я решила помыть полы. Ползаю на коленках с тряпкой и приблизилась к этому кинескопу, а в мыслях пронеслось: «Не верю, что прям так ударит какая-то дырочка маленькая в кинескопе». Руки мокрые, даже не вытерла их, и потрогала это отверстие в кинескопе. Я не успела даже, мне кажется, хорошо дотронуться, как меня унесло из-под стола к кровати, такая сила вибрации, которая проскочила по всему телу, и у меня выступили крупные слезы. Рука дрожала и сильно болела, мое тело подрагивалось, я очнулась, соскочила с пола и побежала к мужу, рыдая, кричала на него, а еслиб сын дотронулся до этого кинескопа? Ну и что, что пока маленький, скоро ползать начнет. Муж меня успокоил и повел к кинескопу, чтоб показать, сколько там вольт. Он взял штучку, похожую на шляпку резиновую, прикрепленную проводом к телевизору, эту шляпку он снял специально, чтоб кинескоп быстрей разрядился.

– А ты куда дотронулась? – спросил муж.

– Куда-куда, в эту дырочку.

– Ты что, сумасшедшая? Здесь 6000 тысяч вольт, тебя могло свободно убить током.

Муж взял эту шляпку и подвел к этой дырочке, как пошли искрящиеся голубые волны! Я еще сильней начала всхлипывать.

Теперь я точно усвоила урок и наказала мужу, чтоб все убрал, пока подрастет сынулька.

Собака

Мои воспоминания. Жили мы с бабушкой Олей в ее маленьком домике. Она была такая грибница, уходила рано, ни свет ни заря. Я просыпалась утром, и мне нравилось смотреть в окно, где видно, как всходило солнышко. На столе под газеткой стояли в блюдце оладьи и варенье. Я будила братика, и мы садились завтракать. Мне было около пяти лет, брату около трех. Сейчас смотрю на эту фотографию и удивляюсь. Я такая маленькая – и все помню.

Мама была на ферме. Мы покушали и пошли к соседской девочке Лариске играть. Ее родители были на огороде за домом. Лариса играла в своем деревянном домике, ей папа сделал. Лариска выглядывала в окошечко, махала нам рукой. Она на год младше меня. Залезли все в домик и стали играть в куклы. Нам стало скучно, и мы пошли исследовать двор, он у них большой был.

– А кто там в домике? – спросила я.

– Там живет наша собака, к ней нельзя подходить, мама поругает.

– А давай ее позовем, – не унималась я.

Мы кричали, прыгали, но собака все не выходила. Лариска пошла к будке, собака высунула морду, и Лариска ее погладила. Я стояла с прутиком и махала им. Вдруг собака выскочила из будки и побежала в мою сторону. Я увидела здоровую, черную и лохматую собачищу, не успела отскочить, и она на меня набросилась. Она повалила меня на землю. Я видела ее страшные глаза, слюни капали на меня. Почувствовала что-то горячее на шее и больше ничего.

Проснулась в больнице, висят какие-то трубки. Плечо перемотано бинтами. Возле меня сидели баба Оля и мама. Чуть-чуть собака не достала мне до шеи.

У меня на всю жизнь остался страх к собакам. И случалось во взрослой жизни, что собаки меня сильно кусали. Меня как магнитом тянуло к ним, погладить.

Парикмахер с сигаретой

Мама продолжает рассказ:

– Мы часто переезжали с места на место. К тете Оле и назад в общежитие. Она всегда меня звала к себе, говорила, что тяжело одной с детьми, вместе веселее. Когда уходила в запой, я снова возвращалась в общежитие с вами.

– Мам, а можно я расскажу, сейчас, конечно, смешно будет слышать, а тогда мне было очень плохо.

– Давай, расскажи свою историю, – сказала мама.

– Я сидела с братиком на круглом столе, а бабушка Оля с сигаретой в зубах подстригала Игоря. Он сидел и всхлипывал. Сопли тянулись от носа до подбородка. Все лицо было в слезах, соплях и волосинках. Игорь всхлипывал, а я сидела в очереди на стрижку.

Баба Оля переминала сигарету в зубах из стороны в сторону и приговаривала:

– Не реви, я сказала, не реви. Взяли моду реветь. Сиди молча.

Подошла очередь и до меня. Мои волосы падали и падали. Я стала плакать и вытирать слезы кулачками.

– Ты что делаешь, старая карга! – вдруг я услышала твой голос. Ты пришла с работы и увидела такую картину. Мы с братом сидели на столе, подстриженные под лесенку. Мои шикарные волосы лежали на полу. Ты, мам, кричала на свою тетю и одевала нас. Мы снова переезжали в общежитие.

– Да, помню эту историю, улыбалась мама. У бабы Оли своих детей не было, так она с вами возилась как с родными. Она добрая и заботливая была, выпивала и курила много, правда.

Дед

Я часто ходила в гости к дедушке Васе, это папа моего папы.

– Внученька моя пришла!

Я зашла в дом к деду и бабе Шарипихе. Имени ее не помню, все ее звали так. Это вторая жена дедушки.

Первую бабушку Нюсю помню только в гробу. Мы стояли, все внуки, возле гроба и прощались с ней. Мама подошла ко мне и сказала: «Поцелуй бабушку в лоб». Я дотянулась только до носа, почувствовала такой холод. Когда уже была взрослая и смотрела эту фотографию. То обратила внимание: все внуки стояли, смотрели кто куда, кто в носу ковырялся. Я посмотрела на себя маленькую и увидела такую печаль на лице. Ручками держалась за подбородок и смотрела на бабушку. Я вспомнила те же ощущения и холод от носа. Больше ничего не помню о ней.

Так вот. Дед сразу брал гармошку и начинал играть.

– А ну, давай, внученька, спляши для деда с бабкой.

Я накидывала на плечи большой цветастый платок и шла в пляс. Кружилась и выстукивала пяточками. Дед играл, а бабка Шарипиха пела песни и хлопала в ладоши. После плясок дед меня садил на колени и угощал конфетами. Я любила деда. Иногда к ним заходила и слышала от них неприятный запах. Они меня начинали исцеловывать, я кривила носом. Просили меня сплясать. Я убегала от них на улицу.

Потом мы переехали.

Иван-царевич и Снегурочка

Мама все боялась папу и искала выход, как подальше уехать от него. Она не хотела с ним жить и боялась его возвращения.

Мы переехали в поселок Полоцкое. Там мама познакомилась с парнем, он только пришел из армии. Они встречались. Я помню его со светлыми волосами, светлыми глазами и усиками. Их еще в деревне прозвали «Иван-царевич и Снегурочка». Мама всегда красила волосы в белый цвет, глаза светло-зеленые, и подводила стрелки на глаза, она была красавица! Веселая, добрая, отзывчивая.

Маме выделили в общежитии комнату. Помню, мама повесила тюль вокруг кровати. Я себя чувствовала принцессой. Мама перед сном гладила нас по животику, целовала наши ножки и пела песню Валентины Толкуновой «Носики-курносики», запомнились слова, название не знаю. Я была счастливым ребенком. Потом мама сошлась с Сашей, так мы с братом его называли. Мне было около шести лет, брату около четырех.

Родители работали на ферме, а я с братом «хозяйничали» сами дома. Помню, возле барака, где мы жили, была большущая лужа. На всю дорогу от дома к дому, это было наше море. Ну и что, что разноцветное. Когда грузовая машина проезжала, оставляла после себя разноцветные волны, это были бензин и масло. Но мы об этом не знали, это было море прям возле дома. Купались всей улицей. Заходили в лужу в белых майках и трусиках, выходили все черные, волосы, слипшиеся от грязи. На середине лужи вода доставала до подбородка. Пищали, прыгали и были счастливыми, пока не возвращались с работы родители. Тогда мы с братом становились приличными детьми. Нас купала мама, переодевала и строго-настрого приказывала, чтоб обходили эту лужу.

Сигарета

Через дорогу возле другого барака кто-то построил шалаш. Там слышны были голоса, и я пошла туда. Заглянула в щелку и вижу такую картину. Сидят мальчишки и брат с ними. У всех сигареты в руках.

– Ага я увидела, что вы тут делаете. Сейчас пойду маме расскажу.

– Иди к нам, хочешь попробовать?

– Хочу.

Я залезла в шалаш, и в моей руке оказалась сигарета.

– Что вы здесь делаете? Вы что, курите? Быстро домой! – Мама заглядывала в шалаш и мотала головой.

Мне досталось, конечно, я же старшая. Мама нас не била, она ругала, иногда ставила в угол. А иногда просто от одного взгляда было понятно, что нужно делать. Я маму всегда любила и прислушивалась. Но во мне жил еще какой-то чертенок, которому всегда нужны были приключения на «попу».

Ссоры

Потом родители часто стали ругаться, драться. Мы убегали зимой по снегу босиком из дома. Прятались у соседей. Жила в страхе, что когда зарплата, тогда веселье. Собирались все соседи у нас, выпивали, плясали и пели песни. У мамы голос был звонкий, она очень красиво пела. Потом мама и отчим начинали ругаться, мама всегда била тарелки. С зарплаты покупала новые. Только сейчас понимаю, что мама начинала скандал, а отчим оборонялся, и, конечно же, происходила драка.

Помню одно такое веселье как сейчас. Отчим кидает маму на разбитую банку и начинает душить. Я побежала к печке, взяла веник и черенком по спине со словами «не трогай мою маму». Он кинулся за мной, я спряталась между печкой и стенкой. В это время мама выскочила в темную ночь, отчим побежал за ней. Я схватила плачущего братика и тоже на улицу. Больше не помню ничего.

Обрывки из детства, которые многие годы сидели внутри и болела душа. Столько боли, что воспоминания давались очень тяжело. Сейчас пишу книгу, и как будто это было, но и не так уже страшно и больно. Я понимаю сейчас, что это просто жизнь. И неважно уже сейчас, как она складывалась в те моменты. Потому что прошлое не изменить, все происходило как происходило. А маленькая девочка, которая уже давно выросла, тащит весь этот груз боли по жизни. Причиняя только себе еще больше несчастий. Вспоминаются такие события, где начинаешь понимать, что тебя любили и заботились как умели. Отчим брал меня с собой на праздники, если мама не хотела идти. И всем хвалился, что какая у него красавица дочь.

Я просто не могла делить с ним свою маму, вот и все. Мне казалось, что мама только моя, я иногда даже ревновала ее к братику. Часто стала болеть. Тогда я поняла, что, когда болею, все внимание мне. Мама сидела возле меня, делала мне массажики и поила чаем. Возле кровати стояла трехлитровая банка томатного сока. Это было мое лекарство, любимый мой сок. Мне больше ничего не нужно было. Я, мама и сок. Вот такие вот осознания происходят сейчас. Все мои детские обиды только из своего маленького эгоизма. Что мама только мне должна уделять внимание.

Конечно, поначалу мама так и делала. Потом это происходило все чаще и чаще, я болела и болела. Времени меньше, потому что есть еще сын, муж, работа. Так я оказывалась в больнице, потом в санатории. Часто болела и отдалялась от мамы. Мне было совсем плохо, и я стала замыкаться в себе. Стала тихой, мне неинтересны стали уличные игры. Я все больше сидела дома. Рисовала, лепила из пластилина и шила куклам одежду. Жила в своем каком-то мире. Где только я и мои мечты. Моя «банда» звала меня на улицу, я часто говорила, не хочу.

– Ну пошли на улицу. С тобой так интересно, ты всегда что-то придумываешь.

– Не хочу, и закрывала дверь.

Певица

Вспоминая себя еще дошкольного возраста, прямо путешественница была. В те времена, мне кажется, все дети были первооткрывателями каких-то окрестностей. У нас была своя банда, которая вместе и в огонь, и в воду. Не бросали никого в беде и всегда спасали друг друга. Вроде были такие мелкие, а поступки совершали по-взрослому.

Я любила еще петь. Однажды пришла к подружке Леночке в гости, ей пять лет, мне семь. Мне нравилась у нее целая библиотека красочных книг. Я их перебирала, гладила, нюхала и рассматривала картинки. Мне не нужны были никакие игрушки. Я кайфовала в этом сказочном мире. Так вот, выходим на улицу, на лавочке сидят ее бабушка с дедушкой.

– Хотите послушать, как я пою? – сказала я.

– Да, давай спой нам что-нибудь.

Я запела песню Аллы Пугачевой. Они хлопали в ладоши и сказали, что им понравилось. «Не хватает платья длинного и туфель, а так, прям вылитая Пугачева». Они смеялись и хлопали. На следующий вечер я стырила мамино платье, выбрала самое длинное и самое красивое. Красивые босоножки на самом высоком каблуке, все это спрятала за пазуху. В бане у них переоделась, затянула пояс потуже и подправила платье, чтоб было видно чуть-чуть босоножки. Распустила волосы, еще мамину губную помаду прихватила. Лена мне вынесла детскую кеглю, мой микрофон был. Выхожу за двор, а там сидят все соседские бабушки, кто вынес стулья свои. Я покраснела, засмущалась вся. Они все начали хлопать и говорить, давай, Юля, спой нам. И я запела песни Пугачевой, Леонтьева и Антонова. Я знала все их песни наизусть. У нас дома пластинки слушали часто. После выступлений я кланялась и уходила в баню переодеваться. Выходила и шла дальше играть с друзьями.

– Ну, артистка, завтра придешь к нам петь?

– Конечно, приду, – махала я рукой. По вечерам я давала концерты местным бабулькам и дедулькам. Мне нравилось петь. Я кланялась и уходила «за кулисы», во двор. Выходила уже обычной девчушкой в коротком платье, волосы завязаны в хвост. Мчалась с мальчишками играть в войнушку. Домой приходила в порванном платье и побитыми коленками. Мама всегда говорила: «Юлька, на тебя платьев не напасешься».

Меня мальчишки прозвали «атаманшей». Когда я не хотела играть, собиралась домой, они начинали уговаривать. Без тебя скучно, ты придумываешь разные игры, ну останься еще чуть-чуть. Когда оставалась, а когда разворачивалась и уходила. В окно смотрела, что моя банда расходилась тоже по домам.

Помню один случай. Было холодно уже, осень. Я пошла поиграть к Леночке. Захожу к ним, а там все соседи сидят и плачут. Я прошла в комнату и присела на корточки на пол. Леночка сидела тоже на полу. Я обсмотрела всех бабулек и мне стало грустно. Я чувствовала какую-то их боль, у меня потекли слезы по щекам. Они смотрели по телевизору что-то непонятное для меня. Лежит какой-то дедушка в гробу. Когда музыка заиграла, мне стало еще хуже. Я поднялась и вышла на улицу. Там стоял Леночкин дедушка, курил.

– Дедушка Коля, а что все плачут?

– Так Брежнев умер. Вот они и плачут.

Мне непонятно было, кто такой Брежнев, но и неинтересно уже было. Меня позвали играть.

Партизаны

Как-то мы собрались в дальнее путешествие. Я, Танька, Ринат, Ильяс, сейчас не помню, кто еще был в нашей банде. Вышли далеко за деревню. Шли по полям и снова по полям. Я нашла два больших камня, которые как будто выросли из земли. Они были все черные.

– Идите сюда! – закричала я. – На камнях что-то написано.

Подбежали друзья, и мы стали читать. Там были только цифры – 1941–1943 гг.

– Война же закончилась в 1945 году, а здесь написано – 1943 год.

– А может, здесь был полк в это время?

И они выбили даты, когда были здесь.

Мы предполагали разные варианты. Хоть мы и были такие маленькие, но о войне знали все. Наша с Таней прабабушка рассказывала нам о войне. Мы сидели вечерами на печке, она сидела на своей кровати и вязала носки.

– Ба, как ты вяжешь, ты же совсем не смотришь на спицы?

– А че на них смотреть, я же слепая. Я на ощупь вяжу. И считать я не умею. В школе не училась.

Она вязала так быстро носки и варежки, я всегда удивлялась. А еще она сама перекапывала огород. Отчим всегда ругал ее и говорил: «Неймется тебе, старая, че, не можешь подождать. Буду выходной и перекопаю». Она отвечала: «Сашка, у тебя теперь своя семья, заботься о ней. Пока силы есть, буду копать, а что мне делать еще». Мне б такие силы в восемьдесят лет, говорил отчим.

– Давайте я вам покажу потайное место. Идите за мной.

Я с Таней и мой братик Игорь слезли с печки и пошли за ней в сени (коридор).

– Видите, какой большой ларь стоит возле стенки? Это не просто ларь, я в нем хранила раньше зерно. Самое главное за ним. Мы по очереди заглянули за него. Там было узкое расстояние между ларем и стенкой.

– И что? – сказала Таня.

– Давайте вы по очереди проходите по-над стенкой. Вы же худенькие и маленькие, а я вас встречу в другом месте. Я как старшая пошла первая, Таня и Игорь за мной. Прошла по-над стенкой за амбаром и вышла на бугорок. Перелезла через него и оказалась в маленькой коморке, свет тусклый падал сверху. Таня с Игорем тоже вылезли сюда. И что дальше? Куда идти?

Мы услышали какой-то шум, который доносился где-то сбоку.

– Идите сюда, – сказала бабушка Феня.

Мы подошли к тому месту, откуда услышали голос. Там и увидели бабушкино лицо, в маленькой щелке.

– А теперь выходите назад, как и заходили, и идите в дровник.

Вышли обратно таким же путем и пошли в дровник. Там стояла бабушка и складывала поленья.

– Вот за этими дровами есть дырка, куда можно попасть в потайное место. Там есть еще лазейка на чердак. Так я в войну прятала русских партизан раненых. А в доме кормила немцев. Вот такие вот пироги, внучата.

Все! Мы теперь стали партизанами. А еще мы поняли, что когда бабушка Феня уходит на похороны отпевать покойника, мы можем спокойно пролезть в дом и посмотреть, что у нее в огромном сундуке. На нем всегда висел замок, она открывала иногда и доставала нам сладости. Может, там полный сундук всяких разных сладостей! А бабушка нам выдает по конфетке.

Теперь мы ждали, когда кто-то в деревне помрет. Нам не терпелось заглянуть в этот таинственный сундук. Ключ мы тоже знали, где хранит бабушка. Настал этот день. Потому что баба Феня стала наряжаться.

– Так, внучки, идите побегайте на улице, я пойду на похороны. Дом я закрываю.

Мы сделали вид, что пошли играть. Хлопнули дверями в сенях. А сами спрятались за амбаром. Бабушка щелкнула замком. Мы потихонечку вылезли и подбежали к окну, чтоб посмотреть, куда пошла бабушка. Взяли под подушкой ключ и подошли к сундуку. Открыли замок, еле подняли крышку. Оказывается, она такая тяжелая. Там лежали какие-то рулоны тканей. Вещи и ничего больше. Мы стали рыться глубже, в углу обнаружили в бумажных кульках конфеты, пряники засохшие. Подушечки, наши любимые конфеты. Мешочек тряпочный, а там лежал большими кусками сахар. Это тоже наше любимое лакомство. Взяли себе понемногу, чтоб незаметно было, закрыли сундук и ключ положили на место. Здорово! Мы теперь знаем, как попасть к сундуку! Пошли за амбар и попали в эту каморку. Посидели там немного и стали искать выход на чердак. Опа! Мы нашли эту лазейку, вот так дела, мы настоящие партизаны. Теперь нас никто не найдет. Сейчас уж и не помню, из взрослых кто-то вычислил нас. И закрыли все ходы. Прекратилась наша партизанская жизнь. Но мы не отчаивались и находили что-то новое и интересное.

Бык

Родители всегда были на работе. Мы их видели только ночью перед сном. Весь день был нашим. Кусок хлеба с собой в дорогу, кусочек сахара, и все. Уходили за окрестности деревни. В этот раз пошли на зимний коровник. Я зимой иногда ходила с мамой на работу и кое-что представляла о ней. Мама рассказывала, что всех коров перевели на летние базы, а зимние стоят пустые. Мне пришла в голову идея сходить и все обследовать, пока никого там нету. Еще там был гудрон, наша жвачка. А на базах в углу были целые кучи гудрона. Собралась наша банда, человека четыре, и направились в ту сторону. Пустые базы такими показались огромными для меня. Заглядывали в каждый уголок, а где даже висели огромные замки на дверях. Жаль, что замок никак не сможем открыть. Интересно же, что там прячут под таким огромным замком. И так баз за базом проходил нашу проверку на наличие чего-нибудь интересного для нас. Но они были все пустые и грязные. Мы набрали себе куски гудрона. В некоторых базах были отдельные загоны в углу, возле коров. Кто-то спросил, а здесь кто стоит? Я, как знаток, который не раз ходил с мамой на работу, сказала: «В этом стойле держат быка». Больше я ничего не могла сказать. Нам стало скучно, и мы собрались домой. Выходим на улицу – и из-за угла показался бык…

Идет к нам навстречу, в носу большое кольцо. Огромный такой и лохматый. Мы с криком «мама!» рассыпались все по разным сторонам. Я вспомнила, что когда подходила к загону с быком, меня страх пронизывал с ног до головы. Я сильно боялась быков. Попрятались кто куда. Я оббежала этот коровник, захожу из-за угла и вижу такое…

Моя двоюродная сестра Таня (по отчиму) идет и по пояс вся в коровьем говне. Мне и смешно и жалко стало ее. Она на год младше меня была. Плачет и говорит: «Как я пойду домой, меня мама отругает».

– Пошли воду искать, не плачь, сейчас постираем твое платье.

Мы уже не думали про быка, наш страх был сильнее, когда мама увидит платье. Зашли в коровник и стали искать рабочую поилку для коров, где можно было раздобыть воду. Таня сняла платьице, кто-то нашел даже обмылок хозяйственного мыла.

– Что вы тут делаете? – услышали мы мужской голос.

– Платье стираем, – тихо сказала я.

– Вы знаете, что детям здесь находиться нельзя. За коровником глубокий котлован с коровьими какашками. Если бы вы туда попали, то сразу утонули бы. Понимаете?

Таня заплакала. Показался второй мужчина, а в руках у него была веревка, которая привязана к кольцу в носу у быка. Это были скотники, они пришли за быком, он у них сбежал. Вот мы и попались на него.

И снова бык

Мои воспоминания возвращаются снова к быку. Я так их боялась, что во сне тоже убегала от них. А эта история рискованная. Я не только собой рисковала, но и близкими.

Пошла я в первый класс и познакомилась с Айгуль. Я ходила в гости к своей прабабушке Фене. Айгуль жила через дорогу. Мы так подружились, за партой сидели вместе. Я приходила к ней в гости, и мы вместе мыли полы, посуду, кормили цыплят, нянчились с ее братиком. Она была такая вся домашняя и за двор не выходила. А меня всегда тянуло на приключения. Я взяла своего братика, ему было пять лет, и пошли к Айгуль в гости. Помогла ей помыть полы, и мы пошли во двор играть. Братик ее спал.

Ну что можно делать во дворе? Неинтересно. Я уже собралась идти домой.

– А что там в сарае?

– Там бык стоит, – ответила Айгуль.

– А давай посмотрим!

– Папа не разрешает заходить туда.

– Да мы одним глазком и все. Пошли.

– Хорошо.

Мы втроем заходим в сарай, а там темень, ничего не видно. На улице яркое солнце, а в сарае полумрак. Пока привыкли наши глаза, сарай был длинный, в самом конце в загоне стоял бык.

– А давай его подразним, предложила я. «Я так боялась быков, но меня к ним притягивало магнитом». Я взяла какой-то прутик и стала гримасничать и тыкать в его сторону прутиком. Он стал рычать и бить рогами об стенку. Я была геройка, потому что он там, а я здесь. И он меня не достанет.

Что случилось…

Мы побежали в разные стороны с визгом, бык за нами. Как я с Айгуль оказались на крыше сарая, непонятно. Я увидела братика, который бежал и кричал, а бык бежал за ним. Мы с подругой стали кричать, чтоб он обратил на нас внимание. Во дворе стоял какой-то шкаф, и Игорь заскочил в него. Я кричала всякими словами, чтоб бык повернул в нашу сторону. Но он рогами колотил в дверцу шкафа, братик кричал. Во двор заходит в это время отец Айгуль. Стал кричать на быка, загнал его в сарай. Мы быстро слезли по забору с крыши. Я схватила Игоря, и мы побежали домой. Я больше так не делала, мне стало страшно за братика. Я долго не ходила к подруге.