Мутанты. Взламывая генетический код человечества

Клиники ЭКО уже были замечены в попытках заработать деньги на парах с ничтожно малыми шансами забеременеть. «Самым ужасным в этом всем я считаю то, что вы говорите о наиболее уязвимых пациентах, – заявила она, – то есть о тех, кто хочет иметь ребенка». Коэффициент рождаемости при ЭКО очень низкий (от 29 % для женщин младше 35 лет до 2 % для женщин старше 44), поэтому многие клиники пытались несколько завысить свои результаты, играя с числами. Некоторые врачи приписывали «химическую», а не клиническую беременность при прослушиваемом сердцебиении плода. Такая статистика вводила в заблуждение пациентов. «Когда клиники стали критиковаться за это, они согласились опубликовать реальные коэффициенты рождаемости», – продолжала свой рассказ О’Нил. Несмотря на это, многие все еще подгоняли цифры, представляя статистику рождаемости, которая в реальности являлась результатом нескольких этапов ЭКО.

Великобритания предлагает бесплатное ЭКО женщинам по распределению Национальной системы здравоохранения. Британки, обратившиеся в государственные клиники, должны были два года активно пытаться забеременеть старомодным способом. Лишь после этого им предлагали бесплатную процедуру ЭКО. Вместо того чтобы откладывать свои планы по созданию семьи, многие британские женщины предпочитали заплатить примерно 6500 долларов за каждый курс лечения в частных ЭКО-клиниках7. В других странах финансовый аспект стал еще более значимой частью уравнения. В США за каждый раунд ЭКО с некоторых женщин взимали свыше 20 000 долларов – в зависимости от того, сколько дополнительных процедур выбирали клиентки8. В Великобритании пациентам предлагался выбор: бесплатное базовое ЭКО или платные и дорогие дополнительные процедуры.

Крупные коммерческие корпорации скупали ЭКО-клиники по всему миру и продолжали внедрять новые дорогие и непроверенные процедуры. Поскольку во многих странах отсутствуют четкие законы о лечении бесплодия, Хелен О’Нил обеспокоена, что свободный рынок продолжит продвигать эту революционную технологию в клиники стран со слабо регулируемым законодательством.

И когда журналисты стали рассуждать о том, в какой стране будет запущен следующий противоречивый эксперимент в глобальной конкуренции по созданию генно-модифицированных людей, я вернулся к тому, с чего все началось. Мне захотелось лучше понять непростую взаимосвязь между принципами свободного рынка и коммунистическими ценностями в стране, которая вырвала миллионы людей из крайней нищеты. Казалось, что захватывающий подъем Хэ Цзянькуя соответствовал сюжетной линии «Китайской мечты» – официальной национальной политики, направленной на то, чтобы нарушить статус-кво западной современности и заменить его азиатским будущим.

Глава 2

Типичная история шэньчжэня

Когда мы закончили поздний завтрак Хелен О’Нил и отправились в материковый Китай, общественное мнение об эксперименте доктора Хэ еще формировалось. Некоторые влиятельные лица в социальных сетях повторяли первоначальное сообщение Пекина: Хэ Цзянькуй достиг того, о чем другие только мечтали, победив в международном соревновании и прославив нацию. «Первопроходцы всегда будут мишенью для атак», – говорилось в одном разошедшемся посте. Другой пользователь написал: «Новое всегда ставят под вопрос и критикуют»1. Но большинство посчитало этот эксперимент национальным позором: «Это плачевно для детей, для Китая и всего человечества». Приближался час расплаты: ценности, вдохновляющие экономику биотехнологических инноваций и гонявшуюся за прибылью отрасль здравоохранения, столкнулись со старой гвардией Коммунистической партии.

Доктор Хэ создал первых CRISPR-младенцев буквально на границе с Гонконгом – в Шэньчжэне, футуристическом городе, который славится своей скоростью и инновациями. Еще неделю назад молодой ученый был на пике власти: его поддерживали крупные инвесторы, администраторы больниц, авторитетные ученые, руководители университетов и даже государственные чиновники. Но по мере развития полемики на саммите соратники и покровители Хэ начали выступать с публичными заявлениями, пытаясь дистанцироваться от ученого.

В Шэньчжэнь я поехал поздно вечером в воскресенье, и на станции Futian Checkpoint образовались длинные очереди из людей, возвращавшихся домой после походов по магазинам на выходных или визитов к семье и друзьям в Гонконге.

В материковом Китае люди жили своей обычной жизнью: выгуливали собак в парках, сидели в кафе, писали в социальных сетях о Лулу и Нане, но быстро переключались на другие заботы. Перед тем как пересечь границу, я настроил на одноразовом телефоне виртуальную частную сеть (VPN), которая позволяла мне обойти «Великий китайский файрволл»[4]. Без VPN я не смог бы открыть все приложения, делающие мою жизнь интереснее: Gmail, Facebook Messenger и Google. Не желая ввязываться в полемику, я осторожно ходил по лезвию скандала, неспеша узнавая о культурных и исторических силах, которые внезапно превратили доктора Хэ в звезду.

Мэри Энн О’Доннелл, антрополог и старожил Шэньчжэня, встретилась со мной в историческом районе города с фабриками, которые в 1980-х годах производили тряпичных кукол Cabbage Patch, дешевую электронику и пластмассовые фигурки из «Звездных войн». Пока мы гуляли по улицам, ученый познакомила меня с городом, в котором доктор Хэ проводил свои исследования. За 30 лет Шэньчжэнь превратился из скопления рыбацких деревень в мегаполис с населением, большим чем у Нью-Йорка. О’Доннелл рассказала, что Шэньчжэнь был тем самым местом, где Китай впервые открылся глобальному капитализму. После смерти председателя Мао, жесткий коммунистический режим которого изолировал страну, пришло новое поколение лидеров. Они стремились торговать с остальным миром. По ее словам, Шэньчжэнь быстро стал «открытым окном для всего нового». «Пекин создавал теорию, а Шэньчжэнь проводил эксперименты», – рассказала ученый.

Хэ Цзянькуй придерживался стратегии, испытанной временем. Вместо того чтобы просить формального разрешения перед началом радикально нового эксперимента, технологи Шэньчжэня уже давно сосредотачивались на получении результатов. Предприниматели сначала тестировали новые инновации, а затем, постфактум, старались получить одобрение из Пекина. В 1980-х «велись споры о науке и технологиях, происходящих в Пекине», – призналась О’Доннелл. Но в Шэньчжэне отношение было другим. «Пока вы могли получить какой-то результат, ваш проект чаще всего одобряли».

Шэньчжэнь начинал как особая экономическая зона, где предприятия из Гонконга, Тайваня и других стран могли открывать фабрики и нанимать дешевых рабочих-мигрантов. Позже город превратился в важнейший центр инновационной экономики Китая и стал привлекать предпринимателей со всего мира, разрабатывающих дроны, роботы и смартфоны. Стартапы из Шэньчжэня пробовали свои силы в сферах искусственного интеллекта, социальных сетей и биотехнологий. Приток денежных средств от правительства и частных китайских инвесторов открывал финансовому сектору беспрецедентные возможности. Полным ходом шла Национальная кампания по ребрендингу: ярлык Made in China («Сделано в Китае»), который ассоциировался у людей с дешевыми подделками, пиратством и украденной интеллектуальной собственностью, заменяли на Created in China(«Создано в Китае»).

Майк Дейзи, гонзо-журналист, описал Шэньчжэнь как город, от которого “Бегущего по лезвию” стошнило бы». В 2012 году This American Life транслировал приключенческий рассказ под названием «Мистер Дейзи и яблочная фабрика» (Mr. Daisy and the Apple Factory)[5]. Аудиопрограмма рассказывала о крупных заводах Шэньчжэня по сборке электроники. Эти предприятия получили известность за прошедшую там волну самоубийств рабочих, которые трудились в ужасных условиях: низкая зарплата, ненормированный график и использование детского труда. В настоящее время Foxconn, компания, управляющая этими заводами, является крупнейшим производителем электроники в мире.

Антиутопические высокотехнологичные азиатские пейзажи знакомы все любителям научной фантастики. В «Бегущем по лезвию» Харрисон Форд охотится в безликой китайской массовке на гуманоидных репликантов, пока китайские генные дизайнеры продают свои товары на черном рынке. Киборги, гибриды кошки и человека, также неразлучны с азиатскими иммигрантами и в «Нейроманте»[6] – киберпанк-романе Уильяма Гибсона, который следует за низкосортным жуликом через преступный мир Японии и неузнаваемое «киберпространство» США. Гибсон вдыхает новую жизнь в расистские стереотипы, описывая наркобарона как человека, чье лицо представляет собой «смуглую и непримечательную маску» с глазами, которые были заменены «искусственно выращенными изумрудными трансплантатами Nikon». Улучшенные азиаты «с передовыми микропроцессорами, отслеживающими уровни мутагена в кровотоке» заставляют читателей Гибсона беспокоиться о генно-модифицированной элите, которая может появиться в подпольных лабораториях на Востоке. Вскоре после трансляции «Мистера Дейзи и яблочной фабрики» на радио, Ира Гласс снял этот эпизод из эфира, сославшись на искажение ключевых фактов. Но в объяснении причин была допущена еще более банальная неточность. В отличие от «Бегущего по лезвию», Шэньчжэнь был больше похож на Орландо или Сан-Диего… но только с самыми высокими небоскребами в мире. Посредине главных дорог росли пальмы и аккуратно постриженные кустарники, а в городских кварталах, как огромные сосны, возвышались десятки вышек сотовой связи. Большие засаженные деревьями парки, разбросанные по всему городу, помогали сдерживать застройку. Город реализовал смелый план по сокращению загрязнения воздуха: все автобусы общественного пользования и парк из 21 000 такси электрические, работающие от батарей. Поезда в метро быстрые, чистые и доступные, ничем не уступающие системам метрополитена любой другой части мира.

Я остановился в отеле Bay Breeze – элегантном, но недооцененном заведении с видом на залив и Гонконг. Выйдя поужинать, нашел торговый центр под открытым небом с кинотеатром IMAX, представительство Tesla, художественную выставку с идеями Йозефа Бойса[7] и магазин по продаже люксовых летающих дронов с камерами. Пройдя мимо McDonald’s, а также ресторанов Happy Homeland Music и Hello Kitty Secret Path, я решил отведать корейское барбекю, а после зашел в магазин Honeymoon Dessert за холодным супом из папайи и снежного гриба. Когда я расплачивался наличными, люди смотрели на меня с удивлением, раздражением и даже подозрением. Все остальные пользовались банковским приложением WeChat на смартфонах – китайской платформой соцсетей, благодаря которой оплата наличными и кредитными картами кажется чем-то из прошлого века.

Несмотря на ряд неловких моментов, когда оплата наличными выдавала во мне несмышленого иностранца, центральный Шэньчжэнь показался мне скорее потребительской утопией, чем техно-антиутопией. По торговым центрам не бегали репликанты-гуманоиды. В секретных лабораториях в темных переулках не проводились CRISPR-эксперименты. Вместо этого эксперименты велись в университетах и биржевых компаниях при полной поддержке правительства и международного научного сообщества.

Хэ Цзянькуй переехал в Шэньчжэнь в 2012 году, и на момент эксперимента он считался вчерашним мигрантом. В возрасте 28 лет Хэ получил приглашение от нового учреждения в сфере высшего образования Южного научно-технического университета SUSTech. Тогда Хэ работал постдокторантом в Стэнфордском университете в самом центре Кремниевой долины. Шэньчжэнь стремился стать центром технологических инноваций Китая, и для городских чиновников, которые пытались привлечь лучшие зарубежные таланты, новый сотрудник стал настоящей находкой. Местные власти помогали выплачивать зарплату молодому ученому через Peacock Plan – специальную стимулирующую программу для привлечения специалистов «в области корпоративных технологий, инноваций, предпринимательства, научных исследований, образования, здравоохранения, культуры, искусства и спорта».

Молодой профессор стал восходящей звездой университетского городка. Один из преподавателей SUSTech поведал мне, что доктора Хэ регулярно ставили в пример коллегам за предпринимательскую хватку и высокие амбиции. Большинство его коллег не знали, над чем именно работал ученый. На заседаниях кафедры они просто видели, как ректор университета называл Хэ гением, китайским Эйнштейном. Ректор Цинши Чжу призывал весь педагогический состав браться за смелые проекты. Китай уже получил семь Нобелевских премий. Чжу хотел, чтобы исследователи занимались проектами, которые бы соответствовали научному видению Альфреда Нобеля и могли бы принести человечеству максимум пользы.

CRISPR-исследование Хэ Цзянькуя не было ни для кого секретом. Он не только рассказал президенту Чжу о своих планах, но и заручился поддержкой важных должностных лиц из Коммунистической партии Шэньчжэня и Пекина. Эксперимент должен был обойти законы о медицинской практике и научных исследованиях. Но, возможно, глубокое значение его работы в перспективе смогло бы компенсировать эти мелкие правонарушения. Сам эксперимент соответствовал сценарию «Китайской мечты» – новой революционной политической платформе Пекина.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Маргарет Мид. Культура и мир детства. Избранные произведения. – М.: Издательство «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1988.

2

Первые китайцы появились в Америке, когда началась Калифорнийская золотая лихорадка 1848 года. К 1880-му году более 200 000 китайцев осели в Калифорнии, что составляло 10 % от ее населения. Это привело к усилению конкуренции на рынке, и на первый план вышел национальный вопрос. В 1882 году Конгресс издал акт, запрещающий китайцам въезд в страну, который действовал до 1943 года. – Прим. изд.

3

Ханна Арендт, Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. Перевод. В. В. Бибихина.

4

Официальное название – «Золотой щит» – система фильтрации содержимого интернета в Китае. – Прим. изд.

5

Отсылка к книге Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика», только речь идет не о производстве фруктов, а о продукции Apple. – Прим. изд.

6

* Уильям Гибсон, Нейромант. М.: Азбука, 2015. Перевод В. Ахметьевой, А. Гузмана, А. В. Етоева.

7

Один из теоретиков постмодернизма. – Прим. изд.