Золотая лихорадка в Орехово-Зуево

Ахмед Нуреев

Золотая лихорадка в Орехово-Зуево

Предисловие

Это случилось в подмосковном городе Орехово-Зуево. Гениальный химик-самородок придумал способ добычи чистого золота из специальной жидкости. Аналогично герою романа Анн и Сержа Голон «Анжелика» Жоффрею де Пейраку, он делал золото никому непонятным способом. Если в романе это не понравилось французскому королю, то в СССР это не понравилось Председателю КГБ СССР Андропову Ю.В., а затем и Политбюро ЦК КПСС. Вроде бы такого человека надо было зачислить в академики и взять на полное государственное обеспечение, дать оборудование, чтобы он добывал много золота, но к его открытию мирового значения отнеслись по-другому.

Настоящее имя этого ученого-самородка Руслан Наимов. Родился он в 1938 году. Его отец, Наимов Мансур Халикович, появился на свет в многодетной семье в селе Красный Остров Нижегородской области. Он был уравновешенным, образованным для того времени человеком, довольно предприимчивым. Переехал из села в город Орехово-Зуево, где было больше возможностей для устройства на работу. Нашел работу. Сначала жил у своей сестры в частном доме. Когда женился, приобрел свое жилье. Его жена, Рабия, из села Большое Рыбушкино Нижегородской области была привлекательной, волевой и решительной женщиной, способной на любые рискованные мероприятия. Вскоре у них родились двое детей: мальчик Руслан и девочка Румия. Смесь генов этих двух неординарных людей и породила гения.

К сожалению, дети не очень помнили отца. Мансур Наимов, уже отслуживший в армии срочную службу, был призван на сборы в июне 1941 года. Его последнее письмо, написанное моему отцу, своему племяннику, привожу по памяти. Моего отца в письме он называет братом, потому что отец воспитывался в семье своих дедушки и бабушки. Оставшись сиротой в четыре года, он рос среди дядьёв и теток, которые ненамного были старше его, а двое даже младше. Письмо не сохранилось, но его содержание отец часто повторял.

Начиналось оно так:

«Здравствуй, брат Андрей (Анвер)!

Пишу тебе с самой границы. Доставили нас сюда товарняком. Хорошо, что лето, не замерзли, хотя ночи не очень теплые. Дали обмундирование, правда, сильно застиранное, но не дырявое. Ничего, ненадолго. Сказали, что сборы до сентября, терпеть можно. Кормят пока, в основном, сухим пайком. Дали винтовки старого образца, но без патронов. Патроны, говорят, в хвостовом вагоне. Доехали без приключений и почти без остановок. Со мной здесь есть татары из Орехово-Зуево, которых я знал раньше. Держимся вместе. Скоро закончишь учебу в своем педучилище и сразу к нам приезжай. В школе рядом с домом нужен учитель начальных классов. В деревне тебе нечего делать. Завтра напишу письмо отцу. Если увидишь их раньше, передай, что у меня все хорошо. Единственное, что мне показалось странным: нас привезли и заперли в каком-то бараке, винтовки отобрали, сказали, вместо них выдадут на днях автоматы. Целый день, до поселения в бараке, мы находились в лесу и отчетливо слышали, как гудели трактора за границей. Не посевная и не уборочная нехорошо это. Кое-кто говорит, что гудят немецкие танки, но командиры пресекают такие разговоры. Надеюсь, все обойдется, но чувствуется напряженность. Товарняк, который привез нас, тут же набили какими-то бумагами и семьями с детьми и отправили назад.

Если что случится со мной, присматривай за моими детьми. Через недельку еще напишу. Обнимаю, твой брат-дядя Мансур.

21 июня 1941 года.»

Это было его последнее письмо. Он погиб в первые дни войны. Сначала считали его пропавшим без вести, потом двое его товарищей, оставшиеся в живых, спустя много лет рассказали, как он погиб.

Ночевали в бараке, их было около двухсот человек, как кильки в бочке. Двери снаружи почему-то заперли. Дисциплина на сборах была не как в армии, более мягкая. Наверное, боялись, что разбредутся по поселку. На полу была разостлана солома. Курить боялись: вдруг загорится, сгоришь заживо. Спали кто как: сидя, лежа. Под утро сначала услышали гул самолетов, а затем взрывы. Поскольку барак стоял в стороне от поселка, его не обстреливали и не бомбили. Люди проснулись и начали метаться, командиров не было, стены барака были из бревен, взломать их было невозможно, ворота тоже оказались крепкими.

Мансур не растерялся и громко крикнул:

– Слушай мою команду! Прекратить панику! Мы не знаем, что там происходит. Ведите себя тихо, не привлекайте внимание. Возможно, скоро придут командиры и выпустят нас.

После его командного голоса народ притих.

– Я думаю, если выходить отсюда, то возможно только через крышу. Давайте сначала понаблюдаем с крыши, что там происходит!

Затем Мансур и еще двое солдат залезли наверх к стропилам и, пробив дырки в крыше из дранки, стали осматривать окрестности. В бараке стояла гробовая тишина, слышались с поселка выстрелы, трескотня пулеметов, взрывы. С крыши хорошо было видно: в поселке шел бой. По дороге между лесом и поселком двигались танки с крестами, шли колонны машин с солдатами, явно не нашими. Пройдя дальше под крышей, Мансур увидел еще одно помещение, там лежали вповалку отобранные у них винтовки и ящики с патронами и гранатами. Он организовал цепочку, и через полчаса уже у всех были винтовки и патроны, одна граната на двоих. Прошло еще два часа, в поселке слышались только одиночные выстрелы. Про них, видимо, забыли, никто не пришел и не открыл сарай. По дороге непрерывно двигалась немецкая техника вглубь страны, на барак никто не обращал внимания. Возможно, командиры-офицеры уже убиты или отступили вглубь страны. Мансур как-то само собой стал командиром.

– У нас есть два варианта: первый – выйти сейчас незаметно через крышу и пробиваться к своим, второй – ждать ночи и сделать то же самое. Второй чем плох: если сюда попадет случайный снаряд сгорим заживо. Если обнаружат нас до ночи, то вряд ли возьмут в плен подожгут и все дела. Что делаем, товарищи?

Уходить в лес сейчас, немедленно, решило большинство, но были и желающие сдаться в плен.

Быстро выбрались наружу и в лес. Мансур построил отряд. Из двухсот, человек сорок решили пробиваться в одиночку и ушли в разные стороны, их судьба неизвестна. Остальных Мансур разбил на две роты и восемь взводов по двадцать человек, назначил командиров. Буквально через два часа быстрой ходьбы лес кончился, следующий виднелся через километр, впереди было поле, засеянное рожью. Решили пересечь поле, пригнувшись, бегом. Почти у самого леса показалась речка, на подходах к мосту через нее шел бой. Горстка наших бойцов, за речкой, у моста, одной пушкой-«сорокопяткой» держала оборону, не давая переправиться через мост немецкой колонне, сопровождаемой двумя танками. Колонна была небольшая: четыре грузовика с солдатами, с десяток мотоциклов. Солдаты спешились и обстреливали наших бойцов, танки не могли обойти мост: место было болотистое.

Мансур отделил три взвода, шестьдесят бойцов, и решил ударить по немцам с фланга, подойдя тихо по ржаному полю. Остальной сотне бойцов приказал переправиться на другой берег и присоединиться к обороняющимся. Так и сделали.

Мансур с бойцами ударил по немцам неожиданно: сначала забросали гранатами, а потом начали расстреливать растерявшихся немцев, уничтожили половину колонны. Но остальные быстро пришли в себя, и оба танка повернули на Мансуровский отряд. Некоторые бойцы впервые увидели танки и, испугавшись, бросились бежать. Мансур и с ним еще человек сорок держались, даже подбили один танк.

В это время горстка оборонявших мост бойцов, получив солидное подкрепление, двинулась в атаку на помощь Мансуру. Немцы, зажатые с двух сторон, вяло отстреливались, второй танк застрял в иле и, подбитый «сорокопяткой», начал дымиться. Только наши начали радоваться своей победе, как из леса со стороны границы появились около десятка немецких танков и десяток грузовиков с солдатами шла подмога. На ходу расстреливали наших солдат, бежавших им навстречу с поднятыми руками, ребят, вначале убежавших от танков. Дело принимало серьезный оборот. У оборонявших мост солдат оказался командир в звании капитана. Он взял в дальнейшем на себя общее командование. Взрывчатки не было, чтобы взорвать мост. Решили отступить в лес, а мост сжечь, так как он был деревянный. Для этого слили бензин с двух подбитых мотоциклов, облили, подожгли настил и перила, но мост плохо загорался, бензина было маловато.

Капитан приказал Мансуру остаться с десятком бойцов и стрельбой из пушки держать мост, пока он не разгорится. Потом выстрелить по мосту в последний раз, бросить пушку и отходить за ними в лес. Тащить ее через лес было невозможно, да и снарядов было всего пять. С Мансуром остались также двое земляков-татар из Орехово-Зуево. Мост горел плохо. Танки и грузовики подъехали к мосту быстро, поливали огнем обороняющихся. Танки из пушек не стреляли, боясь попасть по мосту. На мост не совались: пушка, укрытая за двумя гранитными глыбами, била прямой наводкой. Немецкий офицер приказал солдатам перейти речку и окружить обороняющихся. Немцы отошли подальше от моста и легко перешли речку, обходя с флангов. Бойцы, под непрерывным огнем, сражались недолго, в живых осталось четверо – Мансур, двое его земляков и артиллерист. Мост, наконец, хорошо разгорелся. Мансур обратился к оставшимся:

– Я уже женат. У меня есть продолжение, двое детей. Вы еще совсем молодые, вам жить да жить. Я удержу их еще минут десять. Дай последний залп по мосту и уходите!

Артиллерист выстрелил по мосту, его середина провалилась в воду. Они отдали Мансуру последнюю оставшуюся гранату и поползли к лесу. Мансур сначала стрекотал из трофейного автомата, потом бросил гранату. В ответ немцы забросали его гранатами. Он геройски погиб, колонна была остановлена. Земляки видели это своими глазами. Потом они догнали отряд и вместе вышли из окружения. Им посчастливилось пройти всю войну и остаться в живых.

Неудивительно, что у такого геройского отца был гениальный сын. Живи Руслан в наше время, вошел бы в список журнала «Форбс», как богатейший человек не только России, но, возможно, и всего мира. В этой реальной истории указаны не настоящие имя и фамилия нашего гения, остальные тоже под вымышленными именами, дабы не обидеть кого-либо.

Убийство учительницы

Шел предолимпийский 1979 год. Москва и область готовились достойно встретить летнюю Олимпиаду-80, несмотря на бойкот со стороны ведущих мировых держав, якобы за ввод советских войск в Афганистан. Весь неблагонадежный контингент выявлялся и отправлялся, как тогда говорили, на «101-й километр», то есть подальше от столицы. Город Орехово-Зуево находится на 88 километре и тоже попал под зачистку. Город в криминальном отношении не совсем благополучный.

Нельзя сказать, что здесь орудовали крупные банды или группировки, но мелкого хулиганства, воровства, бытовухи, пьянства хватало с избытком. Ближе к Олимпиаде-80 в городе стало спокойно, на время все затихло. В Москву и область командировались сотрудники спецслужб со всех областей и республик страны. Даже «бытовуха» стала редкостью: пьяницы притихли, пили в основном дома, без драк.

В отделе уголовного розыска г. Орехово-Зуево было жарко. Нет, не от дел, а от летнего зноя. Стоял июнь. За столом сидел старший инспектор, капитан милиции Ахтямов Ваиз. Он боролся с дремотой, глядя на засиженные мухами обои на стенах, на шкаф для одежды у дверей, на свой обшарпанный сейф, на непонятно какого цвета старые столы и стулья в кабинете.

Вся эта унылая обстановка нагоняла на него тоску. Ему уже 28 лет. Давно окончил школу милиции. Чтобы как-то дальше продвинуться по службе, учился, вернее, перешел на 5-й курс заочного отделения юридического института. Он считал, что жизнь не удалась. До сих пор не женат, упустил свое время для этого, да и зарплата не ахти какая, некоторые коллеги по школе МВД уже майоры. Но работа в милиции ему нравилась, он любил острые ощущения. Сладко зевнул и потянулся, стул под его 82 кг слегка заскрипел. Для своего роста в метр восемьдесят он был крепко сложен, увлекался модным среди молодежи «каратэ», имел разряд по боксу. Займись он серьезно спортом, мог стать чемпионом, но выбрал уголовный розыск. Родился и вырос здесь, в татарской слободе, или, как еще называли это место, «выселки» города Орехово-Зуево, у одноименной станции Московской железной дороги. В слободе царил полугородской, полусельский быт, в основном семьи жили в частных домах. Местные жители работали на железнодорожном узле, фабриках, у некоторых имелось подсобное хозяйство, держали коров, коз или овец, кур.

Местечко было в криминальном отношении неспокойное. Кроме татар здесь жили русские, евреи и другие национальности, но татар было большинство, в основном переселенцы из Нижегородской области. Многие бежали сюда от раскулачивания, настоящие работяги, бывшие зажиточные крестьяне. Детство у Ваиза было неспокойным и трудным, имел множество приводов в милицию, по малолетству даже сделал несколько наколок на руке и плече, которых сейчас стыдился.

Напротив старшего инспектора сидел и считал мух его подшефный, Алексей Михайлов, инспектор УГРО, лейтенант. В свои 23 года выглядел лет на семнадцать, круглолицый, добродушный, коренастый, среднего роста, увлекался всеми видами спорта, очень доверчивый, что иногда мешало в работе.

– В шахматы что ли сыграем? – предложил Алексей, доставая доску с шахматами.

– Нельзя в рабочее время. Хочешь, на часок задержимся вечером и сыграем? – лениво ответил Ваиз, хотя безделье сильно надоело.

– Нет уж, после работы бегом в спортзал, и так пропустил два занятия из-за отчетов.

Так они коротали время, когда внутренний телефонный звонок заставил их вздрогнуть. Звонил дежурный.

– Ахтямов, Михайлов, на выезд! Убийство в трехэтажном доме, что у водокачки. Знаете этот блочный барак? Звонила соседка.

– Кто убит? – автоматически спросил Ваиз.

– Учительница химии, Давыдовская Корнелия Михайловна, пенсионерка, квартира пять, уточнил дежурный.

Квартира оказалась на третьем этаже. Скромная уютная обстановка: диван, железная кровать, двустворчатый шкаф с зеркалом на одной двери все довольно старое, но в хорошем состоянии. Чувствуется, что хозяйка следила за ними. У окна, на столе, накрытом кружевной скатертью, стояла ваза с цветами. Вдруг на стене зазвонили старинные часы, отбили три часа дня, одна гиря натянула цепь, на которой висела, почти до упора. Ваиз машинально подтянул гирю. Квартира была однокомнатная с маленькой кухней около четырех квадратных метров. Все было перевернуто «верх дном». Хозяйка сидела на табурете, уткнувшись лицом в кухонный стол. Она была привязана через пояс к спинке стула. На столе стояли две чашки и маленькая тарелочка с тремя бутербродами с колбасой. Одна чашка была пустая, видимо, гость выпил ее содержимое, а вторая почти полная. Стоял заварной чайник с очень густым чаем. Вокруг табуретки разлилась небольшая лужа крови. Хозяйка была одета в темно-синий пиджак, юбку того же цвета и белую кофточку с кружевами мода пятидесятых годов. Крашеные с сединой вьющиеся волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Это была не очень крупная, но упитанная женщина лет семидесяти пяти. На спине под левой лопаткой зияла рана, на пиджаке было большое кровяное пятно. На руках ожоги, на шее синяки женщину пытали.

Смерть наступила примерно шесть часов назад от удара ножом в спину, прямо в сердце. Удар профессиональный, на теле следы пыток.

Умерла сразу. Остальное после вскрытия, объяснила эксперт Рюмина Людмила, молодая женщина двадцати шести лет, высокая красивая блондинка, полная противоположность жгучему брюнету Ваизу. Эксперт была неравнодушна к старшему инспектору.

– Кто обнаружил женщину? – спросил Ваиз толкавшихся у дверей соседей.

– Я обнаружила, ответила женщина средних лет, соседка из шестой квартиры. Пошла на улицу к бочке за молоком, ее дверь была закрыта. Возвращаюсь, дверь гоняет сквозняком туда-сюда, но не хлопает. Я подумала, проветривает, она часто так делала.

– Во сколько это было? – спросил Ахтямов.

– Около девяти утра, – ответила соседка, – я всегда в это время за молоком хожу.

– Ну, а потом что?

– Я приготовила обед, чуток отдохнула, слышу стук, тук-тук. Думаю, чего-то долго Корнелия Михайловна проветривает квартиру. К ней постоянно бывшие ученики захаживают, после них она обычно проветривает. Некоторые курят у ней на кухне, душу изливают. Она, бедненькая, всех привечает, чаем с бутербродами угощает. Дай, думаю, пойду посмотрю. Ой, маменьки! Захожу она на кухне сидит, лицо на столе. Подумала, сердцем плохо стало, скорую надо вызвать. Она раз-два просила меня вызвать скорую. В доме телефонов нет, приходится чуть-ли не до станции к телефону-автомату бежать. Потом глянула она привязана, а на полу лужа крови. Побежала звонить в милицию. Вот и все, – почти плача рассказала соседка.

– Вы не видели, сегодня кто-нибудь к ней заходил?

– Нет, я никого не видела. Мои окна выходят на сторону железной дороги, двор я не вижу.

– Может, когда выходили за молоком, кого-нибудь видели или встретили?

– Нет, никого не встретила, – уверенно отвечала соседка.

Ваиз послал Алексея опросить других соседей, но многих дома не оказалось. Решили вечером еще раз обойти соседей.

В квартире был беспорядок, явно что-то искали. Воры обычно переворачивают все верх дном, вплоть до банок с крупой и сахаром. Здесь искали, более менее, аккуратно. Но, судя по обстановке, красть здесь было нечего, если только какие-то денежные сбережения. Их надо было найти, если, конечно, вор заранее не знал, где они лежат.

Решили сходить в ЖЭК и узнать список жильцов. В доме было три подъезда, по две квартиры на этаже, итого восемнадцать квартир. Список жильцов получили быстро. Вернувшись в отделение, стали его изучать, сравнили с картотекой. Дом оказался неблагополучным. За исключением учительницы, ее соседки с мужем и дочкой, еще двух квартир, остальные так или иначе имели дело с милицией. Кто за пьянство, кто за хулиганство, трое за мелкую кражу с текстильной фабрики. Один, некто Виктор Бурилин, вообще был рецидивистом, трижды судим, два раза за кражи, один за разбой. Полгода назад вышел из колонии. В настоящее время отсутствовал, считался отправленным за 101 – й километр в г. Ковров, к родственникам с целью профилактики перед Олимпиадой.

Вечером опросили всех остальных жильцов, никто никого не видел, особенно чужих. Мать Виктора Бурилина сказала, что сын уже шесть месяцев как живет в Коврове, работает там временно грузчиком в мясном магазине. Никаких зацепок для дальнейшего расследования, кроме него, у сыщиков не оказалось.

Утром начальник отдела угрозыска майор Зубарев Сергей Николаевич собрал сотрудников на совещание. В тридцать с небольшим, уже почти седой, он выглядел гораздо старше своих лет. Одетый в серую рубашку и серый видавший виды пиджак, он и сам казался серым. Крепкий, жилистый мужик, губил свое здоровье непрерывным курением. Курил он папиросы «Беломорканал» и только производства Ленинградской табачной фабрики. Папиросу изо рта вынимал только, когда говорил или ел. В остальное время она торчала во рту или, что бывало редко, дымилась в пепельнице. Сотрудники гадали, выпускал ли он папиросу изо рта во время сна. По характеру он был добрейшим человеком, всех всегда жалел, боялся невиновного человека по ошибке привлечь к уголовной ответственности. Сегодня, как никогда, он был на взводе, видимо, начальство накрутило.

В общем, считайте, что у нас ЧП! Звонили дважды из областного Управления, в преддверии Олимпийских Игр это убийство не вписывается ни в какие рамки. Давно доложили на самый верх, что от криминала область очищена, и на тебе особо тяжкое преступление. Наша задача и дело чести городской милиции в кратчайшие сроки раскрыть это преступление. Ахтямов изучает всех бывших учеников убитой, Михайлов еще раз опрашивает жильцов. Убийство произошло вчера, в четверг, около девяти утра, с особой жестокостью, перед смертью учительницу пытали. Кто-то должен был увидеть убийцу или убийц. Опросите родственников учительницы, пусть посмотрят на месте, может что-то пропало. Работаете днем и ночью. К вам в помощь даю еще старшего лейтенанта Семена Воскобойникова, он пусть изучит контингент ближайших домов и пообщается с родственниками. Вряд ли это приезжий или тем более случайный человек. Ищите мотив, это не обычная бытовуха! напутствовал их начальник, закуривая очередную папиросу.

– А сейчас идите работайте! Если найдете что-то интересное, докладывайте немедленно лично мне!

В школе каникулы, уже конец июня. Из учителей Ахтямов застал немногих, но директор, завуч и учитель физкультуры были на месте, в кабинете директора обсуждали детали предстоящего выпускного вечера. У этого кабинета ему частенько приходилось стоять.

– Разрешите? – постучался в открытую дверь кабинета Ахтямов. – Простите, дело срочное, я из милиции, капитан Ахтямов, по поводу Давыдовской! – сказал он, заходя в кабинет, обращаясь к пожилому мужчине в директорском кресле. Несмотря на жару он сидел в плотном темном костюме с серыми полосками из материала «жатка», в галстуке в горошек и белой рубашке.

– Проходите, присаживайтесь, – пригласил Иван Михайлович, директор. – У нас текущие вопросы. Мы очень расстроены произошедшим и готовы помочь, чем можем!

– Меня интересует все, что касается жизни Давыдовской в последнее время, – сказал Ахтямов, присаживаясь.

– Сначала его не узнали, одиннадцать лет прошло, как он окончил эту школу. Учительница по химии у него была другая. Первым его узнал физрук, а затем и директор. Она была хорошим педагогом и человеком, – начал свой рассказ директор.

После ухода на пенсию в школу заходила редко, но на вечера-встречи с выпускниками, обычно в феврале, и на выпускные балы мы ее приглашали, она иногда приходила. Мы, наш педагогический коллектив, навещали ее на день учителя, 8-го марта. Она уже лет шесть, как на пенсии. Могла бы еще работать, но слабое сердце не позволило. Бывшие ученики, говорят, её частенько навещают, вернее навещали. Врагов у неё не было. Она тихо ушла на пенсию, когда ей исполнилось семьдесят лет, сейчас ей должно быть семьдесят шесть. Несмотря на свой возраст и болезни, она вела активную жизнь. Ее муж погиб на фронте. Единственного сына 1926 года рождения, в самом конце войны тоже призвали. Он погиб уже после окончания войны в 1947 году в Германии, служил в оккупационных войсках. Она перебралась к нам из Винницы с Украины в начале войны с сыном и двумя младшими братом и сестрой. Брат Корнелии Михайловны – известный ученый-химик, в начале семидесятых уехал сначала в Израиль, а потом в США. Она сильно возмущалась по этому поводу, потом успокоилась. Младшая сестра, Циля Михайловна, живет в Москве с мужем и детьми, работает кассиршей в Большом театре. Благодаря ей мы часто возим старшеклассников в театр. Вот вкратце и все.

– Были ли у нее любимые ученики? – спросил Ахтямов. Директор не смог ничего про это сообщить, но учитель физкультуры сказал:

– У нее их было много, но особенно хочу отметить двоих. Наш бывший выпускник, отличник Руслан Наимов, особенно любил химию. Живет сейчас в пешей доступности от нее, в частном доме. Он постоянно ее навещает, приносит дефицитные продукты. Говорят, даже купил и подарил цветной телевизор. Очень интеллигентный мальчик, хотя ему сейчас, наверное, уже за сорок. А второй полная противоположность. Тоже бывший любитель химии, сейчас из тюрем не вылезает. Так вот, все вкусное, что Руслан учительнице приносит, этот тут же съедает, если не в отсидке. Корнелия Михайловна его очень жалеет, любит как сына. Он часто берет у нее в долг на выпивку, но, правда, вовремя всегда возвращает. Я с ним не раз говорил, чтобы не объедал учительницу, пенсии ей еле хватает на жизнь, да коммуналку заплатить еще надо. Он говорит она сама его угощает. Другие, в основном, ей письма или открытки шлют. Этот ее второй любимчик, Виктор Бурилин, живет этажом ниже, в одном подъезде с ней.

Это все, что узнал Ахтямов от коллег учительницы. Завуча недавно назначили, перевели из Ногинска. Поздно вечером трое, Ахтямов, Михайлов и Воскобойников, собрались в отделе. Воскобойников доложил:

– Родственники в шоке, врагов не было, красть у нее нечего. Правда, племянница видела одну золотую монету, еще царских времен. Учительница похвалилась ей, что недавно бывший ученик подарил, но она сомневается, что она золотая, очень желтая по цвету, не похожа на современные золотые изделия. Хотя, говорила, чистое золото и должно так выглядеть. Обещала завтра подъехать, показать, где лежала монета, рядом с недорогой брошью, семейной реликвией.

Михайлов ничего нового не узнал, кроме того, что одна жительница дома, возвращаясь рано утром с ночной смены, мельком видела мужчину, похожего на соседа, Виктора Бурилина. Хотя знала, что его отправили за сто первый километр. Ахтямов рассказал об услышанном от коллег Давыдовской. Вырисовывались направления что уточнить и где искать.