Роковое наследство

Полковник потрепал Винсента по щеке, как упрямого ребенка.

– Пошли, пошли, – пробормотал старик, – поговорим по дороге. Птичка моя, нынче уже никому не выпадает пять номеров подряд. Со мной в свое время такое случилось, благодаря чему сама маркиза де Помпадур[6] пожелала взглянуть на меня. Премиленькая была плутовка. Не стану утверждать, что в лице столь древнего Мафусаила, как полковник Боццо, вам выпал крупный выигрыш, и все же это удача – и немалая. Что может меня разочаровать, так это лень, подозрительность или излишнее любопытство. Малютка Ирен, судя по всему, вырастет ослепительной красоткой. Для дочери бедняка это скорее несчастье. Если я говорю: «берись за дело», значит, инструменты у меня готовы.

Хозяин и гость спустились в вестибюль. Слышно было, как во дворе пофыркивает лошадь, которую запрягают в карету.

Винсент размышлял.

Открывая дверь на улицу, старик оглянулся и снова в упор посмотрел на Карпантье.

– Голубчик, – промолвил полковник, – если душа не лежит, еще не поздно повернуть назад. У меня есть тайна, которую тебе никогда не разгадать.

– Необходимо что-то спрятать? – полушепотом спросил Карпантье.

– Что-то... или кого-то, – ответил он. – Как знать...

Запряженная в экипаж лошадь нетерпеливо била копытом. Джован-Баттиста взобрался на козлы, а ливрейный лакей застыл перед дверцей кареты.

– Идемте, – решился Винсент. – У меня нет оснований не доверять вам, вы всю жизнь делали только добро; я боюсь самого себя. До сих пор я проигрывал всякий раз, когда пытался испытывать судьбу.

– В таком случае, – возразил ему старик, – вам пришло время сыграть ва-банк. Удача, поди, давно вас поджидает.

И полковник обратился к кучеру:

– Джован, у тебя и суп остыть не успеет. Быстренько отвези нас на улицу Славных Ребят, ко второму входу в пассаж Радзивилла. Там мы выйдем, а ты прямиком домой.

Карета тронулась и через три минуты уже была на улице Славных Ребят. За это время мужчины не произнесли ни слова.

Покинув экипаж, полковник и его спутник нырнули в грязный и сырой пассаж – бельмо на глазу Пале-Рояля. Как только хозяин и гость вышли из кареты, Джован тронул поводья и умчался прочь.

III

ТАИНСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Винсент и полковник выбрались из пассажа Радзивилла неподалеку от того места, где вдоль стены Банка стоят фиакры. Вокруг не было ни души. Полковник Боццо зябко ежился в своем теплом пальто, но выглядел при этом весьма бодро.

– У нас с тобой, мой милый, вроде как приключение получается, – заявил он. – Я, знаешь ли, не часто развлекаюсь! Хотя в свое время я любил поволочиться за юбками на пару с этим простачком Ришелье[7]. Он был неплохим малым, только я уводил у него всех герцогинь. С тех пор, понимаешь ли, прошло восемьдесят лет, а я все еще хоть куда. Впрочем, с годами я остепенился. Беги возьми фиакр, третий с краю, с зелеными фонариками, видишь, где кучер спит.

Винсент исполнил приказание. Затем он помог полковнику сесть в экипаж, и старик, опустив переднее стекло, крикнул кучеру:

– Улица Сены, пассаж Нового моста. Да поживей. Э-ге-ге! – добавил полковник, поднимая стекло. – От жары мы тут не погибнем. Скажи, надеюсь, ты не питаешь личной неприязни к семье несчастного Карла X[8], томящегося на чужбине. Знатный охотник был...

– Если бы я знал, что дело носит политический характер... – живо перебил его Карпантье.

– То что: обрадовался бы или наоборот? – вскинул брови старик.

– Заклинаю вас, сударь, скажите мне откровенно, речь идет о спасении человека? – взмолился Винсент.

– Прежде всего, – проговорил полковник, тон которого становился все более игривым, – я сделаю так, что вы сами, друг мой, не сможете ответить на собственные вопросы. Мы тут не на исповеди. Вы меня, черт побери, как судья допрашиваете!

Старик расстегнул пальто и извлек из внутреннего кармана лоскут шелка, узкий и очень длинный.

– Подставляйте-ка голову, – скомандовал полковник. – Ох, ей-ей, я сегодня в отличном настроении!

Винсент посмотрел на него и постарался улыбнуться.

– Клянусь честью, – произнес бывший архитектор тихо-тихо, словно в ответ на тайные сомнения, поднимающиеся в его душе, – я уверен, что у вас добрые намерения.

– Что ж, благодарю! – отвечал полковник, завязывая Винсенту глаза шелковой лентой. – Очень мило с вашей стороны, что вы не считаете меня негодяем. Это уже немало. Не двигайтесь. В Неаполе я был знаком с дедушкой герцогини Беррийской. В хорошенькую же она влипла историю!

Винсент вздрогнул. По всей Франции только и говорили, что о вдове герцога Беррийского, скрывавшейся от полиции своего дядюшки Луи-Филиппа после неудачной попытки поднять восстание в Вандее.

– Не двигайтесь, – повторил полковник. – Таков уж закон всех революций. Луи-Филипп или его дети лет через пятнадцать-двадцать сами окажутся в стане заговорщиков. По мне так лучше сидеть на козлах, как наш кучер, чем на троне. Хуже места нет. А между тем сколько людей мечтают о нем и тем себя губят. Могу поспорить, вы уже ничего не видите.

– Ровным счетом, – отвечал Винсент.

– Все равно, намотаю уж всю ленту до конца, – пробормотал старик.

С той минуты, как Карпантье на время лишился зрения, лицо полковника резко изменилось, и хотя руки старика по-прежнему дрожали, действовал он с поразительной ловкостью.

– Сам понимаешь, – продолжал полковник, – когда порядочный молодой человек может ответить полицейскому: «Обыщите меня, если хотите, но я ничего не знаю», то чувствует себя намного уверенней. Во времена Мюрата[9] твой покорный слуга отсидел одиннадцать дней и одиннадцать ночей в тайном укрытии замка Монтелеоне. Там, вестимо, не рай, но все лучше, чем в тюремной камере, а? Как по-твоему?

– Стало быть, речь идет о тайном укрытии? – спросил Винсент.

– А ты думал, друг мой, что мы едем к Людовику XVII? – поинтересовался полковник вместо ответа. – Вот уж поистине несчастное создание! Моя голова была уже седа, когда Людовик XVI с Марией-Антуанеттой отправились на эшафот[10]. Чего только я не повидал в жизни! Чего только я не знаю! Один из Бонапартов, сын королевы Гортензии – красивая была женщина, черт побери, – в прошлом году достиг совершеннолетия. Вокруг Тюильри ведется большая игра. Мне известны пять-шесть меченых шаров, не считая республиканского. И, знаешь ли, в этой игре путь к трону нередко пролегал через тайное укрытие... Готово! – удовлетворенно воскликнул старик. – Ну, сыграем в жмурки? Скажи-ка, сколько пальцев у меня на руке? – спросил он Винсента.

Фиакр обогнул Академию и выехал на улицу Сены.

– Повязка непроницаема, как могильная плита, – подумал вслух Карпантье.

– Тем лучше, котик! – хихикнул полковник. – Ты вел себя хорошо. Теперь мы тебя принарядим, не то прохожие удивятся, заметив молодого приличного господина с головой мумии. Ох, уж эти прохожие, сколько же с ними мороки!

С этими словами полковник извлек откуда-то широкий плащ.

– Сперва правую руку, – подсказывал старик. – С меня пот прямо градом льет. Теперь левую. Так. Капюшон, теперь все шито-крыто. А уж если кто будет любопытствовать, мне придется признаться, что один из лучших хирургов столицы сделал тебе операцию по удалению катаракты. «Какое счастье! – воскликну я. – Когда снимут повязку, мой друг снова увидит свет!»

Фиакр остановился у входа в пассаж. У Винсента от всей этой несуразной болтовни голова шла кругом.

Полковник с легкостью соскочил на мостовую. Он стал совсем другим человеком с той минуты, как повязка скрыла его от глаз Винсента.

Расплачиваясь с кучером, полковник обратился к нему с такими словами:

– Любезный, помогите-ка мне высадить моего бедолагу-сына, он простыл, и я его закутал, как мог. До чего же хилая пошла нынче молодежь! Хорошо еще, что нам недалеко. Мы живем здесь, в здании пассажа.

– Прохладный вечер, – отозвался кучер, обеими руками поддерживая Карпантье. – А я и не заметил, что везу больного. Надо его сразу уложить в кровать и дать ему чарку подогретого вина.

В пассаже полковник взял своего мнимого сына под руку; лицо Винсента полностью скрывал капюшон.

– Я делаю вид, что поддерживаю тебя, – проговорил старик, – на самом же деле это ты должен держать меня покрепче; давненько мне не доводилось столько ходить пешком. Мы идем на стоянку фиакров на набережной возле Нового моста.

– А зачем понадобилось менять фиакр? – полюбопытствовал Карпантье.

– Затем, что ты мог запомнить номер того, на котором мы ехали. Как видишь, я откровенен, такова уж моя натура. Возможно, сегодня ты и не заметил номера, твое любопытство пока еще не проснулось, но завтра...

– А завтра будет то же самое? – удивился Винсент.

– Через полчаса ты окажешься на месте и сам сообщишь мне, сколько времени займет работа... – проговорил полковник. – Осторожно! – вскричал он. – Тут порог: помоги мне.

Они пересекли улицу Мазарини и ступили на узкий тротуар улицы Генего.

Полковник все тяжелее наваливался на руку своего спутника, а тот следовал за стариком машинально, Погруженный в глубокую задумчивость.

Сталкиваясь с загадкой, человек, естественно, пытается ее разрешить.

Поначалу Карпантье, будучи честным малым, терзался сомнениями.

Затем политические ребусы, которыми заморочил ему голову старик, живо увлекли воображение Винсента.

Теперь же разгоревшееся любопытство мгновенно переросло в навязчивую идею.

Ум Карпантье лихорадочно заработал, отыскивая способ подсмотреть, выяснить, узнать.

Проницательный взгляд полковника, пронзая капюшон плаща, многослойную повязку и сам череп молодого человека, казалось, проник в сокровенные мысли Винсента.

– Так я и знал, – пробурчал старик. – Ничего другого нельзя было и ожидать. Пошло, поехало, вы, мой друг, уже ищете разгадку. Если найдете – вам же хуже, но будьте спокойны, постараюсь, чтоб этого не случилось.

У боковой двери Монетного двора полковник остановился передохнуть, хотя отнюдь не выглядел усталым.

– Ох, как далеко, – прошептал он. – Еще во времена Империи я мог пройти добрых пол-лье, не запыхавшись, но в 1820 меня в первый раз прихватил ревматизм... Вперед! Многие из тех, кто тут околачивается, попадут на кладбище Пер-Лашез куда раньше меня. О чем задумался, друг мой?

– Я вспомнил, – отвечал Винсент, – о моей маленькой Ирен, она сейчас ждет меня; и еще я подумал о Ренье, который присматривает за ней.

– Вот это разумные мысли, – похвалил бывшего архитектора полковник. – Всего за несколько дней ты обеспечишь этим детям прекрасное будущее.

Он окликнул кучера, дремавшего на козлах, и, подождав, пока тот откроет дверцу, втолкнул Карпантье в коляску.

– Спрячься поглубже и не высовывайся, – распорядился старик. – Наберись еще немного терпения, скоро мы будем на месте.

Затем полковник отошел от своего спутника и тихо заговорил с кучером.

Винсент, как ни напрягал слух, не смог разобрать ни единого слова.

Через полминуты полковник вернулся и сел рядом с Карпантье.

– Поживей, любезный, – крикнул старик кучеру, когда дверца уже закрывалась. – Получите приличные чаевые!

Устроившись в фиакре, полковник потер руки и произнес с нескрываемым удовлетворением:

– Отдохнуть-то как хорошо, а, племянничек? Завтра пойдем через Вандомский пассаж или через какой-нибудь другой, но чтоб обязательно рядом со станцией: я просто без ног!

Кучер подстегнул лошадей, а те рванули с места крупной рысью.

«Если сосчитать все повороты, – думал Винсент, – то можно приблизительно определить направление и расстояние...»

Все время, что они ехали, ум Карпантье напряженно работал.

Всякому известно, что пассажир чувствует любой поворот экипажа даже слишком хорошо, особенно если локоть попутчика прижимает этого пассажира к боковой стенке.

Не прошло и двух минут, как Винсент полностью убедился в этом.

Фиакр свернул направо, и Карпантье уловил это вполне отчетливо.

– Ну вот, ты уж и пошел высчитывать, – добродушно расхохотался полковник. – Держу пари на пятьдесят сантимов, что через полчаса ты не сможешь сказать, едем ли мы по дороге на Версаль или на Сен-Дени.

– Так, значит, мы покинем город?! – вскричал Винсент.

– Может, покинем, а может, и нет, милок, – ухмыльнулся старик. – Я совершенно уверен, что ты не проговоришься на этот счет. Если кто и станет тебя расспрашивать о подробностях ночного путешествия, единственное, что ты сможешь с уверенностью ответить, так это то, что тебя не вывозили за пределы твоей отчизны, за границы Франции, простирающейся до Фландрии и Брабанта на севере, Швейцарии на востоке, Средиземного моря на юге и Атлантического океана на западе. Ха! Могу даже чистосердечно признаться тебе, что мы находимся на улице Сент-Оноре. Так вот, угадай, едем ли мы к Центральному рынку или, наоборот, в сторону улицы Руль? Ну? Что скажешь?

Карпантье ответил не сразу. А когда заговорил, сказал следующее:

– Вы не просто порядочный человек, вы слывете святым, и, кроме того, в вашем возрасте всякий готовится предстать перед Богом. Если бы речь шла обо мне одном, я еще мог бы колебаться, но ради моих детей я не имею права упустить подобную возможность. Да, верно, я хотел понять, куда мы едем, но теперь отказываюсь от дальнейших попыток. Будь, что будет!

Полковник по-отечески потрепал своего спутника по щеке.

– Ты, брат, хитер, – прошептал старик, – но меня не обманешь...

Колеса теперь бесшумно катили по мягкой земле. Это мог быть широкий бульвар или загородная дорога.

Фиакр ехал уже не меньше четверти часа.

«Если через десять минут снова начнется тряска по булыжникам, – подумал Карпантье, – это будет мостовая Нейи; я уверен, что мы на Елисейских полях».

Колеса загрохотали по камням минут через пять.

Еще через четверть часа экипаж запетлял по ухабистым, круто взбегающим в гору улочкам.

– А ну-ка угадай, – неожиданно спросил полковник, – где мы, на Монмартре или в квартале Муфтар? Париж велик, а с предместьями – просто необъятен.

И в этот миг фиакр остановился.

Полковник кликнул кучера, который и помог Винсенту выйти из экипажа. Но потом Карпантье не услышал ни удара дверного молотка, ни стука в ворота, Ни звонка. Только заскрежетал ключ в ржавом замке.

– Полагаю, вы не в обиде, любезный? – произнес полковник. – Пятнадцать су на чай! Будь у вас побольше таких клиентов, вы бы сами разъезжали в экипаже!

За калиткой Винсент ступил на мягкую землю, затем почувствовал под ногами песок. Потом Карпантье сделал еще несколько шагов по траве.

Судя по всему, он находился за городом.

– Осторожно! – сказал полковник. – Тут порог. Поднимай ноги!

Винсент насчитал пять ступенек. Далее была дверь.

Причем дверь узкая: полковник пропустил Винсента вперед, но тот тем не менее задел своим плащом стену, в которой был пробит вход. И не просто задел: продолжительное шуршание плаща о каменную кладку свидетельствовало о необычайной толщине стены.

– Теперь, малыш, лестница, – проговорил старик. – До чего же крутая, завтра я не разогнусь. Но ничего, посплю подольше. Когда совершаешь добрые дела, не следует прислушиваться к жалобам старых костей.

И полковник поднялся по винтовой лестнице, верхние ступеньки которой он, судя по стонам и вздохам, одолел с немалым трудом.

Следуя за своим провожатым, Винсент не раз касался стены рукой. Стена была влажной.

Наконец полковник остановился и с облегчением вздохнул.

– Уф, пришли, – прошептал он. – На башню собора Парижской Богоматери мне, пожалуй, уже не взобраться. Входите, друг мой, вот мы на месте, можете приступать, к работе.

С этими словами старик открыл третью дверь. Шагнув вперед, Винсент вдохнул тяжелый спертый воздух и подумал, что очутился в теплице.

IV

НАЧАЛО РАБОТЫ

Старик же прямо ожил в этой удушливой атмосфере. Голос его звучал бодро; с шумом захлопнув дверь, полковник спросил: – Ну, как тебе здесь нравится, малыш? Не следует выпускать отсюда тепло. Ну-ка наклони голову, повязка тебе больше не нужна. Ты, может, думаешь, что попал в сказочный дворец? Я молчу. Пусть то, что ты увидишь, станет для тебя сюрпризом.

Полковник принялся неторопливо разматывать шелковую ленту. Когда она наконец спала с глаз Карпантье, тот едва устоял на ногах.

Со всех сторон Винсента окружала ослепительная белизна.

Он зажмурился.

– Где я? – не скрывая радости, вскричал старик. – Тебе надо было бы воскликнуть: «Где я?» Это как нельзя более подходит к ситуации. Когда юного доктора Вилльяма тайно привозят на заставу Сен-Мартен принимать роды у герцогини, и снимают с него повязку, он всякий раз произносит: «Где я?» То, что ослепило тебя, котик, вовсе не снег. У нас тут двадцать пять градусов тепла и отменная печка, которой ты не увидишь, но гудение которой можешь услышать. Глаза твои постепенно привыкнут к белизне простыней, которыми я собственноручно обтянул стены – на тот случай, если ты попадешь сюда когда-нибудь снова; тогда ты наверняка не узнаешь этой комнаты. Ну ладно, хватит щуриться, мы сюда не в жмурки играть пришли.

Но Карпантье широко открыл глаза еще при упоминании о простынях.

Он огляделся и увидел, что и в самом деле находится в своеобразной палатке, имеющей форму куба или коробки, стенки и потолок которой образованы натянутыми на веревки простынями.

Пол, паркетный или, возможно, кафельный, был прикрыт циновкой.

Комнату освещали две очень яркие лампы, спускавшиеся на цепях с невидимого свода.

Карпантье застыл в глубочайшем изумлении.

«Однако сколько предосторожностей!» – подумал он.

– Да, да, да, – трижды повторил старик, откровенно наслаждаясь растерянностью собеседника. – Это я тут все устроил, своими собственными руками, и видишь, как удачно получилось! Надо быть просто волшебником, друг мой, чтобы догадаться, что находится справа от вас, а что – слева, что – над головой и что – под ногами. Хлев это или дворец? Полный простор для полета фантазии. Вы увидите лишь квадратик голой стены. Я удалил то, что ее покрывало. Были ли это грошовые обои? Или дорогие гобелены? Или резное позолоченное дерево? Глядя на твое лицо, я радуюсь, как младенец.

Это было истинной правдой. Полковник потирал свои иссохшие ручки и хохотал от души, отчего бесчисленные морщины на его лице складывались в причудливые узоры.

Из мебели в ограниченном простынями пространстве стояло лишь одно ветхое кресло с подголовником, штопаное-перештопаное, точно из лавки старьевщика.

Полковник опустился в эту развалину, блаженно крякнув.

– Я сам его купил, – заявил старик, – и сам принес. Сюда никогда не войдет никто, кроме тебя и меня. Эх! Если бы я только мог сам пробить эту толстую стену, расковырять ее, как тыкву, и устроить там свое гнездышко, ты бы остался без работы! И никакая Фаншетта тебя бы не спасла, ты не получил бы ни су... Или нет, я нашел бы какой-нибудь другой способ дать образование твоим детям и наполнить твой кошелек. Но в этом деле мне требуется профессионал. Мне нужен прелестный тайничок, эдакий ларчик, обитый атласом, вроде тех, в каких хранят жемчуга... А разве королевская дочь не стоит всех жемчугов мира?.. Наследница Генриха IV и несчастного Людовика XVI?

Полковник со вздохом встал и приподнял угол простыни позади кресла. Винсент вперил жадный взор в образовавшуюся щель и разглядел в глубине, на расстоянии приблизительно шести шагов, еще одну белую драпировку, по всей видимости прилегавшую вплотную к стене.

Старик пошарил за креслом и нащупал ручку ларя внушительных размеров. Полковник попытался выдвинуть ларь, но не смог справиться с ним.

– Помоги мне, – сказал старик. – Здесь инструменты.

Мужчины выволокли ларь на середину комнаты. Карпантье поднял крышку. Внутри он обнаружил полный набор инструментов каменщика – новехоньких и блестящих. Здесь были молотки, мастерки самых разных размеров, резцы, зубила – все заточенные, как бритвы, все из закаленной стали, сверкавшей в свете ламп.

– Этого хватит? – спросил полковник.

– Да, – ответил Карпантье, – с этим можно и ломать, и строить. Я готов. Что мне надо делать?

Полковник указал пальцем на драпировку справа от себя. Там Карпантье увидел не замеченное им раньше прямоугольное полотнище, по форме напоминавшее дверь и прикрепленное к простыням большими булавками.

– Вынь булавки, – распорядился полковник. Карпантье повиновался. Когда ткань упала, перед ним оказался участок голой стены из великолепного тесаного камня.

– Мы находимся в крепости?! – воскликнул Карпантье.

– Вокруг Парижа, дорогой мой, – отозвался полковник, – раз пять или шесть возводили оборонительные укрепления, чтобы город мог выдержать осады. Читайте Дюлора: не первой руки писатель, зато у него можно почерпнуть массу любопытных сведений. Остатки укреплений сохранились во множестве по обоим берегам Сены, на улице Спасителя, у заставы Художников, на улице Святого Якова, Святой Маргариты, в тупике Контркарп и других местах. Кроме того, немало частных особняков в районах Монмартра, Вожирар и в Шайо разместились на развалинах старых замков. Не говоря о Марэ, изобилующем всякого рода почтенными древностями. Итак, не важно, где мы находимся, не подлежит сомнению лишь одно: толщина стены, которую вы видите перед собой, – два метра восемьдесят пять сантиметров. Надеюсь, этого достаточно для того, чтобы вырубить в ней тайничок?

– Вполне, – в задумчивости протянул Винсент.

– Тогда давай, надрезай корку, чтобы выковырять потом мякоть. Ты готов? – осведомился полковник.

– Я хотел бы знать, – проговорил Винсент, – должен ли я работать бесшумно?

– Можешь стучать, бить и колотить, сколько душе угодно, – усмехнулся старик. – Ты во владениях маркиза Карабаса: я купил дом вместе с окружающими его полями. Ты можешь хоть взрывчатку применить, все равно никто ничего не услышит. Вот так-то!

Каждое слово полковника глубоко врезалось в память Винсента.

Одиночество обострило его пытливый ум. Несмотря на то, что жизнь вынудила Карпантье зарабатывать на хлеб руками, мозг его никогда не знал покоя.

Винсент не привык отступать перед тайнами. Вот и теперь, помимо воли, в голове его теснились расчеты, направленные на то, чтобы определить значение неизвестного в предложенном уравнении.

Карпантье взял мел и начертил на стене прямоугольник на месте предполагаемой двери тайника.

– Слишком высоко и слишком широко, – остановил Винсента полковник. – Придется мне подрядиться архитектором, поскольку ты не представляешь, о чем идет речь. У нас в южной Италии умеют делать ниши, но лучше из всего, что мне довелось увидеть, – это гранитный тайник в Орвальском аббатстве, знаешь, за Седаном; монахи хранили там знаменитые сокровища своей общины. Неважно, что именно вы собираетесь прятать: золотые чаши, доверху наполненные драгоценными камнями, приговоренного к смерти человека или королеву, попавшую в затруднительное положение. Когда речь идет о жизни и смерти, можно и пригнуться. Сотри то, что ты начертил. Вход в тайник должен быть размером с каменный блок, ведь каменным блоком ты его и закроешь: метр в высоту и два фунта в ширину.

Вооружившись линейкой, Винсент исправил первоначальный набросок, проводя мелом точно по стыкам камней. На этот раз полковник остался доволен.

– Недурно, – сказал он. – Не исключено, что стены будут простукивать прикладом или кувалдой, и надо, чтобы никто ничего не заметил.

Карпантье взял зубило и молоток. В ту самую минуту, когда Винсент собрался в первый раз ударить по стене, раздался бой часов, расположенных, казалось, всего в нескольких шагах от бывшего архитектора.

Винсент замер и прислушался. Пробило девять.

– В полночь ты сможешь подкрепиться, если захочешь, – проговорил полковник. – У нас тут есть мясо, хлеб и вино.

Старик замолчал и после паузы воскликнул:

– Безумец! Ты ломаешь себе голову! Ты пытаешься вспомнить, где слышал раньше этот бой, ведь каждые часы, как и люди, обладают собственным голосом. Я, например, среди тысяч других узнаю бой на колокольне Святого Франциска в Катании. За этим храмом жила моя последняя возлюбленная. С тех пор минуло шестьдесят лет. Чтоб меня черти взяли, если ты когда-нибудь слышал хрип этих моих старых часов; я приобрел их вместе с прочим хламом, валяющимся здесь. Они в хорошем состоянии. Для пущей надежности я продам их, как только мы закончим работу. Или лучше, знаешь, я подарю их тебе. Ты, небось, любишь всякие диковинки, вот и поставишь эти часы себе на камин.

Винсент долбил стену. Старик в превосходном расположении духа наблюдал, как разлетаются в стороны осколки камней.

Каждые пять минут полковник брал в руки золотую табакерку, украшенную портретом русского императора, и, держа ее на почтительном расстоянии от своего лица, с чувством втягивал воздух.

Так старик поступал всегда и во всем. За столом он глядел на вина и принюхивался к ароматам соблазнительных блюд. Сам же съедал не больше, чем птичка в клетке.