Наездники

– Я вообще не понимаю, почему бы ему не наняться тренером американской олимпийской команды, – буркнула Фен.

Она швырнула щетку и, высоко подняв голову, вышла в пронзительно холодную ночь. И отправилась бродить, нечувствительная к холоду, хотя на ней были только куртка и джинсы. Голос Тори вернул ее к действительности. Фен обнаружила в кухне Дино, переодевшегося в серую кашмировую рубашку и серые брюки. С большой порцией виски с содовой в руке он рассказывал Тори про Вену. Розочки и фотографии занимали весь стол.

– Там так красиво. Мы посетиили одно кладбище, где похоронены все великие музыканты: Моцарт, Брамс, Бетховен, Гайдн. Самой трогательной оказалась могила Шуберта. Взгляни. – Он протянул Тори фотографию. – На надгробном камне высекли сцену, изображающую его прибытие в рай. Ангел возлагает на него лавровый венок – потому что на земле никто не распознал его гений.

– Ты на это пожаловаться не можешь, – едко сказала Фен. – Тебя-то все обожают.

– Не все.

Лицо Дино оставалось бесстрастным, но он быстро собрал фотографии.

– Детка, ты выглядишь совсем замерзшей, – сказала Тори. – Прими горячую ванну. Я ухожу вместе с Изой, чтобы посмотреть, как играет Дарклис. Обед в духовке. Гуляш и печеная картошка. Если захотите яблочный пирог, то он в кладовке.

Джейка не было дома, он на два дня уехал в Ирландию посмотреть на каких-то лошадей. Все рассматривали то, что он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы поехать, как большой прогресс. Фен, однако, привела в ужас перспектива обеда втроем с Дино и Луисом.

– Спасибо. – Она прошла через кухню. – Я пока не хочу есть. Желаю Дарклис море удачи.

Очутившись в своей спальне, Фен скорчилась на кровати. Борясь с усталостью и горем, она задернула сине-белые полотняные занавески. Шампунь, которым она мыла голову к приезду Дино, все еще был на виду; на кровати лежало влажное полотенце; сушилка для волос была включена. Фен включила отопление, но все равно не могла перестать дрожать и решила принять ванну. Она как раз разделась, когда в дверь постучали.

– Кто там?

Она схватилась за мокрое полотенце.

– Я.

Дино вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Фен отвернулась к зеркалу.

– Я собиралась принять ванну.

– Я принес тебе выпить.

Он поставил большой стакан водки с тоником на туалетный столик. Возникла пауза. Дино взял с книжной полки Миссис Тигги-Винкль, которая стояла позади множества фарфоровых лошадей. У нее были тряпичное лицо, домашний чепец и розовое платье.

– Симпатичная.

– Джейк сделал ее для меня много лет назад.

Фен присела на стул перед зеркалом. Худые обнаженные плечи торчали из темнокрасного полотенца, во взгляде сверкала подозрительность.

Дино заметил включенную в сеть сушилку для волос.

– Собираешься на выход?

Фен покачала головой.

– У меня были грязные волосы.

В комнате уже было довольно тепло. Почему же она стучит зубами?

– Я привез тебе подарок, – сказал Дино, доставая из кармана черную квадратную коробку и открывая ее. У Фен перехватило дыхание, когды он вынул золотую цепочку с кулоном в виде буквы «Ф», украшенной жемчугом и изумрудами. Он надел цепочку ей на шею и долго возился с застежкой, потому что руки его не вполне слушались.

– Ну вот, – сказал он.

Глянув в зеркало на отражение Дино, Фен заметила, что его загар побледнел, а глаза, похожие на глаза сиамской кошки, слегка косили, как всегда, когда он был сильно уставшим.

– Прекрасная вещь, – прошептала Фен, гладя пальцем букву «Ф». – Это самый-самый замечательный подарок, который я получила в своей жизни. Я никогда не буду ее снимать. Огромное спасибо. А я думала, – ее голос задрожал, – что ты ничего не привез мне, потому что я вела себя как последняя сука.

Она встала, чтобы повернуться к нему, но Дино сжал ее нагие плечи и поцеловал ее в левую ключицу бесконечно долгим, сдержанно-неторопливым поцелуем. У Фен вдруг все внутри перевернулось, и она ощутила настойчивое биение пульса внизу живота.

– Как я мог позабыть о тебе? – печально сказал Дино. – Я ведь только о тебе и думаю. – Он водил губами по ее шее, нежно целовал мочки ушей. – И, говоря начистоту, если я в ближайшее время не окажусь у тебя внутри, то я просто рехнусь.

– Правда? Ты это не из вежливости говоришь?

– Из вежливости? Господи боже, да я уже столько раз давал задний ход!

Он повернул ее к себе. Фен глянула ему в лицо, взволнованая, дрожащая.

– Я не уверена, Дино. Я так страдала. У меня от сердца остался только маленький кусочек.

– У меня хватит сердца на нас обоих. Я не обижу тебя, милая. Я сделаю так, что тебе станет лучше.

Он медленно разжал ее руки, судорожно вцепившиеся в полотенце, и положил их себе на плечи. Фен почувствовала под пальцами его сильные мускулы.

– Поцелуй же меня, – шепнул Дино.

Фен робко подняла к нему губы. Он поцеловал ее так нежно, что ей показалось, что она потеряет сознание от наслаждения. Он поцеловал сначала ее верхнюю губу, потом нижнюю, потом проскользнул языком между зубов. Одной рукой он теперь ласкал ее левую грудь, нежно и медленно, пседвещая дивные восторги.

– Любимая малышка Фен, расскажи мне, что тебя возбуждает?

– Ты, – простонала она. – О, продолжай, прошу тебя!

Но когда Дино уложил ее на кровать и начал целовать по-настоящему, лаская все ее тело, взгляд Фен упал на фотографию Билли рядом с кроватью. Она подумала о Джейни, а потом о Мери Джо, которая прошлой ночью лежала рядом с Дино и, надо полагать, восторженно отдавалась таким же нежным умелым ласкам. Фен не могла выдержать этой мысли. На этот раз она хотела иметь мужчину, который бы принадлежал ей целиком, безраздельно.

Она яростно вырвалась из объятий Дино.

– Ты что? В чем дело?

– К тебе. Ты везде успеваешь, да? Только что увивался вокруг меня, а в следующую минуту уже мчишься в Лондон по звонку Мери Джо, чтобы поехать с ней в Вену. Кто это хочет видеть красавчика Дино? Ну конечно, наша милашка Мери Джо!

На миг рука Дино судорожно сжалась на ее плече. Затем он обвел взглядом комнату: плакаты со Снупи, фарфоровые лошадки, плюшевый медвежонол Лестер, шкафчик для пижамы в виде фигурки верблюда, и потрепанная фотография Билли Ллойд-Фокса в рамочке.

– Ты все еще ребенок, да? – резко сказал Дино. – Однако ты оказалась достаточно взрослой, чтобы спасть с таким старым плюшевым мишкой, как Билли Ллойд-Фокс.

– Сволочь! – прошипела Фен, и изо всех сил ударила Дино по лицу. – Не смей ничего говорить про Билли!

Дино пожал плечами.

– А в качестве последнего аргумента ты прибегаешь к драке, как ребенок. К несчастью, я давно уже вырос. Мне двадцать шесть лет, и у меня нормальные привычки взрослого человека. если ты думаешь, что я буду хранить целомудрие, пока ты заряжаешь новую батарейку в дурацкий маяк, на свет которого ты надеешься приманить Билли, тебе еще много о чем есть подумать.

– Никакой не дурацкий маяк! – вскричала Фен. – Ты такой же, как Руперт и Джейк. Никто из вас не способен понять, что такое любовь.

– Все, в чем я могу тебя уверить, – сказал Дино, – это что я хочу тебя больше, чем любую из девушек, которых я когда-либо встречал. Но я жизнелюб, а не средневековый рыцарь, хранящий себя для любви недостижимой прекрасной дамы. Мне не навится спать одному. Качество центрального отопления в этом доме оставляет желать лучшего. Так что, если ты не составишь мне компанию, я поищу развлечений в другом месте.

С этими словами он ушел. Фен услышала, как хлопнули дверцы его автомобиля, и колеса завизжали по гравию. Разрыдавшись, она бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку, которая уже была влажной.

46

Следующие несколько дней были ужасными. Фен и Дино почти не разговаривали. Фен вставала до рассвета. Дино переменил свой распорядок дня. Он вставал, когда время завтрака уже было позади, и проводил вечера, занимаясь с лошадьми. В таком маленьком доме они никак не могли избежать встреч. Дино был вежлив, но сумрачен; он больше не занимался воспитанием Фен.

В пятницу утром Фен, Дино, Луис и Сара должны были встать в три тридцать утра, чтобы в четыре тридцать выезжать в Амстердам на состязания. В предшествующий четверг в Милл прибыли фотограф и репортер из «Санди Экспресс», чтобы взять у Фен интервью. Вечером ей пришлось пойти на ужин в «Савой», где ее назвали в числе кандидатов на «Первую спортивную персону года». Организаторы прислали за ней машину, которая после уина отвезет ее назад Уорвикшир, чтобы Фен смогла урвать три часа сна перед отъездом в Амстердам.

Репортер «Санди Экспресс» оказался обаятельным повесой средних лет. Он нашел Фен вликолепной и засыпал ее комплиментами, превознося до небес в надежде на возможную нескромность с ее стороны. После ланча, приготовленного Тори, фотограф сделал снимки Дездемоны и Маколея в странных ракурсах. Лошади все еще были толстоваты после шестинедельного отдыха. Потом он сфотографировал двор, дом и кухню, где Тори занималась готовкой, и Фен на фоне множества розочек.

– Я подумываю о том, чтобы нанять секретаря, который будет разбираться с письмами от поклонников, – сказала Фен. Она успела выпить три стакана вина за ланчем.

– Неудивительно, – сказал репортер «Экспрсса». – Все девочки Англии мечтают о том, чтобы стать такими, как вы.

– Ради всего святого надеюсь, что они ведут себя не так, как она, – раздался голос, и появился Дино – небритый, зевающий, с мешками под глазами. Он налил себе большую порцию виски.

– Это твой завтрак? – зло фыркнула Фен.

– Нет. На завтрак была первая порция, – сказал Дино. – Привет, – бросил он репортеру и ушел в направлении конюшни.

– Это Дино Ферранти? – спросил репортер, снова наполняя стакан Фен. – Эффектный парень, даже несмотря на щетину. Больше похож на рок-звезду. Ваш последний.?

– Ничего подобного, – рявкнула Фен. – Он работает с Джейком. Честно говоря, если бы мы с ним оказались вдвоем на необитаемом острове, я предпочла бы, чтобы ко мне подъезжали гориллы.

– И совершенно впустую, – сказал Дино, вновь входя в комнату. – Гориллы в основном гомики. Кто-нибудь видел последний еженедельник «Лошади и собаки»?

– Проклятье! Не подсушивай! – сказала Фен. – Пойдемте в гостиную, там нам не будут мешать.

Уже темнело, когда она проводила их. Снаружи уже ждал грузовик, заправленный бензином, водой и припасами для людей и мотора. Фен подумала, что пора поторопиться. Машина должна была захать за ней в пол-шестого. В кухне она обнаружила Дино, Тори и Сару, склонившихся над списком вещей, которые нужно взять в Амстердам. Фен глянула в свой блокнот для сообщений: звонили из ATV, из «Женского права», и Мелис Гордон. Берясь за телефон, Фен вдруг заметила, что ее бледнорозовый вязаный жакет из ангоры, котрый сушился на полотенце, весь покрыт черной шерстью.

– А, черт побери! – сказала она и бросила трубку на рычаг.

Тори встревоженно подняла голову.

– Что случилось?

– Мой розовый жакет. Он мне завтра нужен, а ты не могла уже не пускать к нему проклятых кошек!

Дино оторвался от бумаг с информаций о лошадях.

– Ну так уложи его заранее, – спокойно сказал он. – Тори приготовила ланч для твоих обожателей из прессы, за что у тебя даже не хватило воспитания ее поблагодарить. Она погладила все, что ы берем с собой завтра, и забрала все из чистки, и обеспечила нам еды на месяц. У нее не было времени сторожить твой бледнорозовый свитер, – он четко выделял слова, – от вторжения котов.

Фен потеряла терпение.

– Я пять месяцев работала как проклятая, занимаясь лошадьми в одиночку, а теперь на меня можно наплевать! – крикнула она и вырвалась из кухни. Через пять минут она вернулась. С волос ее капала вода.

– Кто пользовался моей сушилкой для волос?

– Я, – извиняющимся тоном сказала Тори. – Сушила волосы Дарклис.

– Ну так ты ее сожгла. И как я теперь должна сушить волосы?

– Почему бы тебе не сунуть голову в духовку? – сказал Дино. – Газ лучше не включать. Ты уже выросла из своих сапог по пятьсот фунтов каждый. Мы все знаем, что ты – английский гений верхового искусства и образец для подражания для всех девочек школьного возраста. И мы уже сыты этим по горло! Ты отлично знаешь, что не посмела бы так разоваривать с Тори, будь бы здесь Джейк!

– «Был бы»! – рявкнула Фен. – Правильно говорить «был бы»! – и она снова выбежала из кухни.

– О господи, – сказала огорченная Тори, глядя на последние оранжевые лучи заката. – О господи.

Фен была в таком бешенстве, что уехала в Лондон, ни с кем не попрощавшись. Она надела изысканное черное платье с открытой спиной, которое купила в Париже прошлым летом и ни разу не надевала, а к нему – черные туфли на высоких каблуках, черные чулки и кулон – подарок Дино. Когда она вошла в зал, где происходила предобеденная выпивка, битком набитый спортивными знаменитостями, коментаторами и журналистами – там были все, кого только можно себе вообразить – в ее сторону повернулись только несколько голов. Фен направилась погоорить с Дадли Диплоком, который стоял, прислонившись к камину, и предоставила обществу обозреть свою спину. Вырез на платье был таким низким, что платье чуть не расходилось. Когда Фен спустя пять минут обернулась, все пялились на нее. Это был один из тех вечеров, когда ее обаяние по-настоящему действовало – может быть, потому что от нее исходило какое-то распутное обещание, потому что она всей душой стремилась забыть Дино и все, что произошло дома.

– Что значит «Ф»? – спросил знаменитый теннисист.

– Фифочка с финтифлюшкой, – мило ответила Фен. – И это начертано изумрудами и жемчугом. Каждый может проверить самолично.

– Скажите это еще раз, – сказал теннисист, когда все рассмеялись.

Вскоре журналисты так и роились вокруг нее. Они пытались расспросить ее про Билли и Дино, но Фен отвечала, что она замужем за своей карьерой и не намерена разводиться. Она много выпила и с некоторым трудом добралась до обеденной залы, хотя идти было недалеко. Она обнаружила, что ее место за столом – между знаменитым футболистом, у которого были свтлые волосы с искусственной завивкой и искусственый же загар, а звали его Гарри, и олимпийским толкателем ядра, у которого мышцы рук грозили разорвать пиджак, а живот нависал над столом. Толкатель ядра, к общему восторгу, поднял Фен над головой, когда она пожаловалась, что ей не видно принцессу.

Поскольку многие из присутствующих были ограничены в своем рационе той или иной диетой, первой перменой блюд были ветчина и дыня. Футболист Гарри нашел это из ряда вон экстравагантным.

– У тебя есть приятель? – спросил он Фен.

– Нет.

– Понятно. Скачки как заменитель секса.

– Какое оригинальное мнение, – вежливо сказала Фен, делая из несъеденного рулета шарики и швыряя их в Дадли.

– Так оно и есть на самом деле. Странно, наездницы обычно и сами – как лошади, а ты нет.

– Что за чушь ты несешь, – сказал толкатель ядра.

– Почему бы тебе не поехать ко мне? – сказал футболист Гарри. – Жена сейчас у матери. Я тебе понравлюсь больше, чем лошади.

– Ты так думаешь? – спросила Фен.

Вдруг зала взорвалась фотовспышками. Фотографы сгрудились вокруг опоздавшего – высокого, загорелого, очень широкоплечего мужчины. На нем была грязня куртка, темносиня рубашка, джинсы и спортивные тапочки. Он был невероятно привлекателен грубой, естественной привлекательностью и явно не был смущен те, что единственный из присутствующих одет неподходяще для обеда. Самолет из Рима опоздал; у него не было времени переодеться.

При виде его толпа официанток, синхронно встрепенувшись, как в какой-нибудь музыкальной комди, чуть не выронили массивные продолговатые серебряные подносы с мясом, которое они разносили. Одна миловидная брюнетка была так зачарована, что положила толкателю ядра пять ломтей бифштекса, продолжая глязеть на новоприбывшего, словно в трансе. Другие наперебой рванулись в кухню, и через несколько секунд новоприбывшему со всех сторон протягивали подносы с ветчиной и дыней, общим чисолм шесть штук, а также большие стаканы с ромом и «Бакарди». Стаканы он выстроил перед собой в линию, хохоча без устали и демонстрируя прекрасные белые большие зубы с несколькими золотыми коронками. На густую черную шерсть у него на груди свисала золотая иконка со Святым Кристофером.

– Кто это? – спросил толкатель ядра.

– Энрико Манчини, – сказала Фен. – Самый быстрый человке на Земле.

– Да, ведет он себя именно так, – сказал Гарри с неодобрением. – Мне не нравятся гонщики. Задирают нос, кук будто это невесть что – ездить и ездить по кругу по той же самой дорожке.

Он выглядит грубее Руперта, подумала Фен, глядя как Энрико Манчини перебрасывается шутками с парой телекомментаторов, но делает все с той же самой уверенностью, что мир принадлежит ему. Теперь он быстро расправлялся с ветчиной, рыская вокруг взглядом в поисках девочек-милашек или закадычных приятелей.

– Отличный бифштекс, – сказала Фен. – И как им удатся так хорошо приготовить мясо в таких количествах.

Она сделала большой глоток красного вина и, глянув через стол на Энрико Манчини, обнаружили, что он смотрит на нее. О господи, да он на ней дырки взглядом просверлит. Фен торопливо отвела взгляд, а через пять секунд глянула снова. Он продолжал смотреть на нее невероятно пристально, из-за вазы с желтыми хризантемами. Бифштекс потерял для Фен всю свою привлекательность. Она снова хлебнула вина и поставила локоть на стол, но он сосклознул, словно смазаный жиром. Когда Фен опять посмотрела на Энрико Манчини, он отставил в сторону цветы и улыбался ей, лениво откинувшись на спинку стула. Затем он послал ей воздушный поцелуй. Фен зардлась и поймала себя на том, что улыбается в ответ.

– Ешь мясо, Фенелла, – сказал футболист, – иначе не попадешь в Лос Анджелес.

– Спасибо, я наеась, – сказала Фен, откладывая ножи вилку.

– Жалко, если пропадет, – замеитил толкатель ядра, накалывая ломтики бифштекса на вилку. Дадли Диплок нагнулся к Фен через стол, чтобы поболтать, и принялся рассказывать длинную историю про полковника Роксборо.

– Как замечательно, – сказала Фен через пять минут, когда ей стало ясно, что нужно что-нибудь ответить.

– Я говорил, что с ним случился удар, – сказал Дадли.

– О господи, прошу прощения. Я не расслышала. С кем?

– С полковником Роксборо. Но врачи говорят, что он выкарабкается.

Фен смотрела, как Энрико Манчини пишет записку на обороте карточки со своей фамилией, указывающей место за столом.

– По-моему, у тебя есть все шансы быть выбранной мисс вечера сегодня, – сказал Дадли.

– Какое несчастье для семьи, – отозвалась Фен, думая, что они продолжают обсуждать болезнь полковника Роксборо.

– Мисс вечера, Фен! Если так, то мы с тобой непременно должны будем поговорить перед камерой сразу после. Удачи.

– Спасибо, Дадли, – сказала Фен.

Ее стакан снова был полон, кто-то поставил перед ней еще один, с бренди, а брюнетка-официантка, с некоторым разочарованием, как показалось Фен, протягивала ей карточку.

На обороте карточки с имнем Энрико Манчини он написал: «Вы уйдете со мной после ужина?»

Фен подняла глаза. Энрико продолжал смотреть на нее с этой всезнающей, многозначительной, очень уверенной улыбкой. Он поднял бровь. Фен покачала головой, шепча одними губами:

– Не могу.

– Черный или белый, – сказала официантка.

– Белый, то есть нет, прошу прощения, я хотела сказать черный.

– Мне надо в туалет, – сказал футболист.

Фен отломила кисть замороженного винограда, завернула в бумажную салфтку и клала в сумочку, чтобы отвезти Дарклис и Ире, когда почувствоала, что кто-то провел теплой рукой вдоль ее спины, сладострастно ощупывая позвоночник.

– Нет такого слова «не могу», – произнес хрипловатый голос с итальянским акцентом и, повернувшись, Фен увидела Энрико, который занял место футблиста.

У него были глаза цвета черной патоки и невероятно чувственный рот. Интересно, подумала Фен со смешком, меняет ли он улыбку, как шины своего гоночного автомобиля, когда она стирается от частых поцелуев?

– Почему ты смеешься? – мягко спросил он. – Я не нахожу тебя смешной.

– Я тебя тоже, – запнулась Фен. – Я просто нервничаю.

– И правильно делаешь, – сказал Энрико. – Ты от меня не уйдешь. Я слишком долго за тобой охотился.

– Почти час, – сказала Фен, бросив взгляд на часы.

– Нет, нет. Я увидел тебя по телевизору в мае, в Риме, с Дездемоной, когда ты победила моего друга Пьетро Фратинелли. Его отец – мой механик. Потом ты упала с Маколея, и по этому поводу о тебе снова упоминали. Я сказал себе, что непременно должен встретиться с этой девушкой. Она не только красивая, она храбрая. Меня в женщинах больше привлекает храбрость, чем красота. Мы с тобой будем прекрасными партнерами в постели.

– Ты видел меня в Риме? – изумленно переспросила Фен.

– Ну да. Это единственная причина, почему я сегодня здесь. Мне сказали, что ты тут будешь. так что, пойдем?

– Не получится, – сказала Фен.

У него были такие черные брови, такие густые волосы, такое сильное и властное лицо. О небо, панически подумала Фен, как я могу не пойти с ним в постель?

– Почему нет?

– Ну, это как-то невежливо, уйти до речей и наград…

– Ты получишь от меня персональную награду, – сказал Энрико, глядя на ее грудь. – Гораздо лучшую, чем какой-то дурацкий приз.

– Кроме того, я должна уехать обратно в Уорвикшир в одиннадцать часов. Я выезжаю в Амстердам в четыре тридцать.

Энрико посмотрел на свои массивные электронные часы, нажал на пару кнопок.

– Сколько это миль?

– Больше ста двадцати.

– Ночью мне на это понадобится час и десять минут, не больше. Мы выедем из Лондона в три. Это дает нам четыре часа, если мы уйдем отсюда прямо сейчас. Немного, но вполне достаточно для первого раза, который должен быть кратким, страстным, изысканным и оставить любовников в нетерпеливом ожидании следующего.

К счастью, как раз раздался барабанный бой и было объявлено, что через две минуты произойдет вручение наград. Фен встала и нетвердой походкой направилась в туалет, чтобы привести себя в порядок. Вид у нее был совершенно растрепанный. Охваченная лихорадочным возбуждением, Фен вылила на себя пол-флакона «Диориссимо» и вернулась к столу, где обнаружила Гарри, скандалящего с Энрико из-за места. Фен рухнула на свой стул, и тут померк свет. Гарри, который был пьян еще больше Фен, увели. Он громко возмущался, на него со всех сторон шикали. Энрико налил Фен еще стакан вина.

– Что такое гедонизм? – спросила она у толкателя ядра.

– Понятия не имею.

– Я тоже. Но, кажется, я нахожусь именно в этом состоянии.

Она едва ли слышала хоть слово из речей. В их углу царил полумрак, и Фен чувствовала, как Энрико гладит ее по спине: уверенные, теплые руки с уплощенными мозолистыми пальцами. Понемножку, по миллиметру эти пальцы забрались под ее платье и подбирались к груди.

– Не надо.

– Надо, – сказал Энрико и, наклонившись стряхнуть пепел с сигары, навалился на Фен всем телом.

– Ой! – вскрикнула Фен, когда он укусил ее за плечо.

Теперь его свободная рука двигалась сверху вниз, скользнув между ее ягодицами. Включили свет, и Фен отпрянула в сторону. Принцесса под громовые аплодисменты представляла премию «лучшему мужчине года» среди спортсменов еще одному знаменитому футболисту, который говорил, что он «ну абсолютно вне себя от восторга, ну совершенно», и поднял приз над головой, как футбольный кубок.

Когда принцесса начала зачитывать женские номинации, Энрико принялся целовать Фен. Фен наслаждалась безумным сражением языков и чувствовала щетину на его щеках. У него был запах зверя. Он был как жеребец. Фен потеряа всякую осторожность и ответила на поцелуй. Рука Энрико была между ее ног. Фен чувствовала, что если бы снова не вспыхнул свет, он взял бы ее прямо здесь и сейчас, в этом темном углу.

Восторженные крики становились все громче. Кто-то похлопал Фен по плечу.

– Тебя назвали в номинации, – прошептал толкатель ядра.

– На х…! – рявкнул Энрико.

Фен отпрянула от него в последний миг перед тем, как луч прожектора нашел ее.

– Вернись сюда, – сказал Энрико.

В следующий миг зал взорвался криками, среди которых прорезался голос Дадли Диплока:

– Молодец, Фен! Отлично! Ты победила!

Казалось, все стремятся помочь ей выбраться из-за стола, пока она с лихорадочной быстротой поправляла платье и вытирала косметику, размазавшуюся по лицу.

– Она плачет, благословенное дитя! – сказала какая-то толстуха. – Ей всего восемнадцать, и она так невинна!

Фен с трудом взоралась на сцену и была подхвачена Дадли Диплоком.

– Привет. Поздравляю! – со смехом сказала принцесса.

Фен вцепилась в приз, который представлял собой серебряную ручку, пишущую что-то на серебряном листе. Наконец оглушительные приветственные крики смолкли. Фен взяла микрофон, глупо улыбаясь.