Крайняя маза
Руслан Белов
Крайняя маза
Часть первая
1. У нее сюрприз
Юлия Владимировна Остроградская… Джульетта. Около тридцати. Милое, гладенькое личико. Глубокие синие глаза, глаза человека, знающего цену себе и, конечно же, тому, на что они смотрят. Безукоризненная фигура. Элегантна. Тонкий вкус. Совладелец солидной импортно-экспортной фирмы "Северный Ветер".
Евгению Александровичу Смирнову сорок два. Он старший научный сотрудник научного геологического института с окладом в 150 у.е. Еще 50 у.е. он получает за переводы на английский и с английского.
Они знакомы полгода. Как-то в пятницу Смирнов, находясь в отвратительном настроении, жарил картофель кубиками. В дверь позвонили через минуту после того, как он выронил ложку, которой помешивал в сковородке.
Выйдя в прихожую, Евгений Александрович раскрыл от удивления рот: в прихожей стояла женщина-сказка.
– Извините, у вас дверь была не захлопнута, а у меня месячные. Можно мне в ванную? – сказала она, обезоруживающе улыбаясь.
Потом они обедали – услышав запах, Юлия призналась, что давно не ела по-домашнему жареного картофеля.
Прощаясь, Смирнов сунул нежданной гостье визитку. Через два дня она позвонила:
– Здравствуйте, это, Юлия. Мой черед вас потчевать.
– Вы будете у себя на кухне, а я войду?
В трубке засмеялись.
– Нет, я в семь буду в Балчуге. Приезжайте.
После ресторана и прогулки по бульварам они поехали к нему жарить картошку. Через две недели он предложил ей руку и сердце. Юлия укоризненно покачала головой:
– Ты же знаешь, какая я лапушка, как я люблю тебя, как предугадываю все твои желания! Ну, зачем тебе это глупое замужество? Оно же может все испортить…
– Я просто тебе не пара, – начал Смирнов с досады самоедствовать. – Конечно же, тебе нужен другой человек… Из твоего круга… Богатый, уверенный в себе…
Улыбаясь, Юлия покачала головой:
– Никто мне не нужен, ты же знаешь… Кроме тебя.
Улыбка, обычно обращавшая Смирнова в котенка, на этот раз не подействовала.
– Иногда ты кажешься мне небесным телом… – не переставал досадовать он. – Небесным телом, которое движется где-то там по совершенно независимой от меня орбите…
– Я знаю, ты хочешь, подспудно – не подспудно, но хочешь, чтобы я стала твоим спутником, твоей луной, твоим сателлитом, – поморщилась женщина. – Все мужчины этого хотят. Ну и напрасно. Мне нравиться приходить к тебе, спать с тобой, гулять, разговаривать… Что тебе еще надо? Ты хочешь, чтобы мы занимались сексом, как супруги, бесчувственно и по расписанию? Чтобы, гуляя, мы шли рядом, не лаская друг друга глазами, а думая о чем-то своем? О футболе, о новом платье, о Мише Лебедеве из отдела сбыта, о Лене из бухгалтерии? О том, как объяснить завтрашнее опоздание к ужину и странный полночный звонок?
Со временем Смирнов смирился с уровнем отношений, предложенным Юлией. Всю свою жизнь он безуспешно учился жить сегодняшним днем. А тут подвернулась такая практика.
* * *В тот день Юлия пришла позже обычного.
– У тебя что-то не то? – встревожился Смирнов, помогая снять плащ.
– На работе неприятности, – постаралась улыбнуться она. – Вот ведь не везет: все начальники, как начальники, а мой – дурак…
– Что, Михаил Борисович опять что-то выкинул?
– Не Михаил Борисович, а Борис Михайлович… Мало, что дело разваливает, он еще…
– Что еще?
– Да так… Послушай, Жень, я пришла отойти от всего этого. А ты заладил, что да как. Давай лучше ляжем в постельку, а? Прямо сейчас?
И, тут же сбросив платье, предстала перед любовником в новом белье.
Смирнов обмер от восторга. Такого он еще не видел.
А она, довольно засмеявшись, увлекла его в постель. И перед тем, как замолкнуть в поцелуе, сказала:
– Это тебе подарок. За вчерашнее.
* * *Накануне Смирнов был на высоте. Они справляли новоселье у Ивана Ивановича, главы фонда "Возрождение". Было много непростых людей, прекрасный стол – коллекционные французские вина, фаршированные поросята, тающие во рту фазаны в перьях и тому подобное. После полуночи празднество продолжилось в модном боулинг-клубе; Смирнов там напился и начал куролесить. Сначала с Еленой Федоровной, женой не последнего чиновника из Счетной палаты, он сломал залповым огнем два механизма для установки кеглей, затем начал гадать "по ладони ноги" Зиночке, невесте преуспевающего партийного функционера. И нагадал такое, что Зиночка немедленно увела недоумевающего жениха в дамскую комнату, из коей будущие супруги спустя двадцать минут вернулись совершенно счастливыми. Этот удивительный для осведомленных людей факт вверг присутствовавших дам в совершеннейший восторг, и Смирнов к шести часам утра заработал на только что придуманном им гадании шестьсот тридцать долларов и тьму друзей для Юлии.
* * *Первой в ванную пошла Юлия. Приняв душ, она вернулась в шелковом халатике, усеянном игривыми дракончиками. Сделав несколько эротических движений (увидев их, профессиональные жрицы любви потеряли бы вкус к жизни), женщина уселась Смирнову на колени и проворковала, загадочно улыбаясь:
– А у меня для тебя сюрприз!
– Какой сюрприз?
– Я останусь на ночь!
– Класс! – расцвел Смирнов. – Ты просто не представляешь, как мне нравится засыпать и просыпаться рядом с тобой…
– И будить посерди ночи… – прижалась Юлия щекой к его груди.
– Да! И целовать твое ушко, и слушать твое дыхание…
– Я там воду оставила включенной. Пойдешь мыться?
Евгений Александрович пошел. Выйдя из ванной минут через десять, наткнулся в прихожей на человека. Его лицо скрывал натянутый на голову черный капроновый чулок.
Смирнов не успел ничего понять – человек брызнул ему в глаза из черного баллончика. Очнулся он на диване. С заклеенным ртом, умело связанный. И тут же увидел нагую Юлию, стоявшую у окна на четвереньках. Ее шея, руки и ноги были опутаны телефонным шнуром, крепившимся к батарее парового отопления.
Ошалев, Евгений Александрович задергался. Бандит подошел к нему, постоял, брезгливо глядя, затем, примерившись, ударил кулаком в живот.
Смирнова скрутило. Бандит удовлетворенно хмыкнул.
– Не дергайся, погань, – опустившись на корточки, приблизил он лицо к лицу Евгения Александровича. – Где зелень держишь, говори!
Смирнов, невзирая на боль, пожиравшую его изнутри, удивился. Любому нормальному человеку, хоть краем глаза осмотревшему его квартиру, немедленно стало бы ясно, что доллары в ней не ночуют и никогда в прошлом не ночевали.
– Да, ты прав, – рассеянно покачал головой бандит. – Судя по всему, я зашел не в свою квартиру. Зря ты дверь оставил не захлопнутой. Зря… Теперь моя душа, глубоко оскорбленная нерадушным приемом, требует положительных эмоций. Ты не возражаешь, если в виде моральной компенсации я трахну твою бабенку?
Смирнов задергался. Ужас, утроенный беспомощностью, растворил все его тело, весь его мозг. Юлия (рот ее также был заклеен липкой лентой), заскулила.
– Рано дергаетесь, леди и джентльмены, я еще не начал! – довольно засмеялся бандит. – Перед этим делом я обычно пропускаю рюмочку-другую, потому как этикет сексуальных отношений, как известно требует, ха-ха, чтобы мужчина был слегка пьян, а я уже гладко выбрит!
Сказав, он неторопливо уселся за столик, налил рюмку коньяку, приподнял чулок до уровня носа и выпил одним махом.
– Знаешь, я сначала ее традиционно трахну, – сообщил он Смирнову, закусив долькой лимона и принявшись за отбивные. – А потом извращенным способом. Коньяк, кстати, дерьмо. Таким хорошеньких женщин поить нельзя. Это непростительная методическая ошибка, как правило, ведущая к необратимым матримониальным последствиям.
Смирнов задергался так, что свалился на пол.
– Что же ты так нервничаешь? – понаблюдав за ним, поморщился грабитель, – Хочешь, чтобы я и тебя опустил? И не надейся! К одиннадцати мне уходить надо, а после двух заходов я нуждаюсь в полутора часовом отдыхе. Простата, понимаешь, уже не та, да-с, не та.
Смирнов попытался освободиться от пут. По телевизору диктор монотонно говорил, что четверть населения Земли, то есть полтора миллиарда, голодает или живет впроголодь. И что число голодающих к двадцать третьему веку вырастет до семидесяти миллиардов человек.
– Слушай, погань, – миролюбиво сказал бандит, с интересом наблюдая за потугами пленника. – Я сейчас примусь за бабу. И если во время полового акта ты меня отвлечешь, то есть кайф сломаешь, я найду твой ящик с твоими долбанными инструментами, возьму пассатижи и тебе, нет, ей, пару пальчиков аккуратно размозжу. Ферштейн?
Смирнов затих.
– Ну и молодец! – похвалил бандит. – Люблю понятливых. Это же козе ясно, что если вы дергаться начнете, то я глупостей наделаю. А так к одиннадцати я покину вашу негостеприимную квартиру, и спустя десять минут после этого гуманного акта все в ней будет примерно так, как будто бы никто и не приходил к вам незваный.
Сказав это, он снял перчатки, положил их на спинку ближайшего кресла, подошел к Юлии, опустился на корточки и принялся водить ладонями по ее обнаженным ягодицам.
Юлия задергалась. Свалилась на бок. Путы врезались в ее тело.
– Какая же ты, сучка, непонятливая? Ты чего масть не сечешь? – огорчился бандит, поднимая женщину на четвереньки. – Ты чего, не поняла, какое кино мы тут играем? Ты не поняла, что если мне твоя попка не понравиться, я твоему фраеру хрен пассатижами измочалю? И после одиннадцати вам очень тяжело будет играть последний акт нашей пьески, акт в котором кажется, что ничто не случилось и никто, то есть хрен в пальто, к вам не приходил?
Юлия безмолвствовала.
На кухне бежала вода из неплотно закрытого крана.
По улице прогремел грузовик.
По телевизору показывали новости.
Палестинцы взрывали израильтян.
Израильтяне бульдозерами сравнивали их дома с землей.
Смирнов смотрел на такие обычные руки бандита.
– Вот и молодец, девочка! – похвалил жертву негодяй. – Так-то оно лучше. Меня Александром зовут, и я люблю, когда во время этого дела баба мною восхищается. Говори мне: "Хорошо, Шура, хорошо, милый". А потом: "О, какой ты классный кобелек!". А когда кончать начну, кричи от счастья. Громко кричи, я это с юношества обожаю, потому как первая моя баба, самая классная, всегда кричала ради моего удовольствия.
Все это бандит говорил, снимая с себя одежду. Когда он остался в одном чулке, в уме Смирнова мелькнуло: "Голый гангстер! В Голливуде за этот кадр отвалили бы тысячу баксов".
Одернув себя за неуместные мысли, Евгений Александрович лихорадочно принялся соображать, как избавится от пут. Бандит в это время рассматривал Юлию. Рассматривал, склонив голову набок и вожделенно поглаживая свои бедра руками. Закончив с автопрелюдией, присел перед девушкой и поводил ладонями по ягодицам, затем потянулся правой рукой к груди.
Близкий к обмороку Смирнов закусил губу и плотно закрыл глаза. Время для него превратилось в упругую стоячую волну. Бандит пыхтел.
– А что ты не кричишь? – спросил он Юлию минуты через две. – Мы же договаривались?
Юлия замычала.
– Вот дурак, я же тебе ротик забыл отклеить! Что ж, давай, отклеим. Не оставлять же твоего хахаля без пениса!
Смирнов беззвучно плакал. Юлия монотонным голосом говорила: "Хорошо, Шура, хорошо". Бандит стонал от удовольствия. Через некоторое время насильник завыл. Юлия тоже.
Отвалившись от женщины, бандит посидел на полу, затем встал и, прикрывшись брюками, уселся в кресло.
– А твоя баба ничего! – сказал он, надевая перчатки. – Я думал суховато будет, а она соплей напустила, будь здоров. Страстная она у тебя, завидую. И влагалище в самый раз, не большое и не маленькое. Пожалуй, я попку ее на потом оставлю, на как-нибудь в другой раз…
Смирнов раскрыл глаза и увидел, как из влагалища Юлии спекает сперма. В глазах его почернело, он потерял сознание.
Очнулся он мокрый.
Бандит стоял над ним с чайником в руке.
– Ты не спи больше! И глаз не закрывай, – посоветовал он, встретившись с жертвой глазами. – Я люблю, когда смотрят, как я трахаюсь. Это у меня пунктик такой. И вообще мне стесняться нечего. Смотри, какой у меня член! Твоему далеко до него будет… Так что смотри, как твоя телка балдеет… Ее кайф – это ведь твой кайф… Она ведь твоя баба или я ошибаюсь?
Смирнов завыл. Бандит, ударив его кулаком (снова в живот), повернулся к Юлии:
– Ну, что, девочка, повторим наше восхитительное действо? Где там твоя маленькая сладенькая штучка?
2. То жизнь не стоит и гроша…
Ровно в одиннадцать бандит ушел.
В одиннадцать пятнадцать Смирнов перегрыз путы Юлии.
Еще через пять минут она освободила его.
Они сели друг перед другом.
Женщина была бледна. Но глаз не прятала.
Их прятал Евгений Александрович.
– Ты прибери все здесь, – сказала Юлия, тронув его руку. – А я пойду под… пойду в ванную.
"Пойду, подмоюсь" звучало бы обыденно.
По телевизору показывали самую длинную в мире макаронину. Ее заносили в книгу рекордов Гиннеса.
Смирнов переключил каналы.
Юлия вышла из ванной в халатике, застегнутом на все пуговицы.
Евгений Александрович сидел на диване. На экране пели: "Отказала мне два раза, "не хочу" – сказала ты, вот такая вот зараза девушка моей мечты". На столе стоял пузырек с несколькими таблетками тазепама.
– Я съел три штуки, это тебе, – кивнул на него Смирнов.
Кинув взгляд на пузырек, Юлия пошла за водой на кухню. У Евгения Александровича, посмотревшего вслед, сжалось сердце. Оно всегда сжималось, когда его взгляд касался ее стройной фигуры.
– Надо заявить в милицию, – сказал он, когда Юлия, вернувшись, села рядом. Тепло ее тела показалось ему странным. Привычным и, в то же время, отвлеченным.
– Никаких милиций! – подумав, ответила она категоричным тоном. Женщина взяла себя в руки. Или начал действовать тазепам. – Это будет конец всему и, прежде всего, моей репутации и, следовательно, карьере. Или ты хочешь, чтобы я всю оставшуюся жизнь я работала бухгалтером в какой-нибудь забегаловке со страшным названием ПБОЮЛ?
Смирнов покачал головой. Глаза его намокли.
– Я не могу так… – сказал он отвернувшись. – Если этот человек будет жить, то жизнь вообще не стоит и гроша. Понимаешь, он не должен жить принципиально.
– Может и так. Но милиция его не найдет. У них своих дел хватает.
– Так что, забыть обо всем? Как он тебя насиловал?
– Я последовала совету "Получай удовольствие", – сказала Юлия и разрыдалась.
Смирнов обнял ее, поцеловал в лоб.
– Я сама не знаю, как буду жить завтра, – плакала женщина. – Это сейчас меня что-то сдерживает. – А завтра я буду в каждом человеке видеть его… Ты знаешь, я недавно читала, как один негодяй несколько раз насиловал одну и ту же женщину… Он за ней следил, посылал срочные телеграммы, звонил по телефону… "Насиловал и буду насиловать", – говорил, и, в конце концов, она выбросилась из окна…
– Я же говорю, что в милицию надо. Если мы не заявим, он может обнаглеть.
Юлия продолжала всхлипывать.
– Ты помнишь, как он сказал: "оставлю на потом"?
Смирнов, весь почерневший, попытался встать и пройти к телефону.
Юлия удержала его за плечи, потрясла со всех сил. Глаза ее были красны от слез.
– Не милиция, а ты, ты накажешь его! Ты! Ради меня, ради себя. Ты, а не милиция.
– Я накажу?..
– Ты же только что сказал, что если эта сволочь будет жить, то жизнь не стоит и гроша…
– Я должен буду все бросить, чтобы его найти… Работу. Книгу.
Смирнов прощался с прошлым.
– Ну и бросишь! – взгляд женщины выражал презрение к тому, чем Евгений Александрович занимался всю свою сознательную жизнь. – Твоя докторская диссертация никому не нужна, даже тебе. Ты прекрасно знаешь, что это ничто иное, как пятьсот страниц макулатуры.
– Ну, ты не права… В ней есть парочка-тройка весьма интересных выводов…
Парочка-тройка выводов по теории рудообразования была. Но тех, кого они могли заинтересовать и подвигнуть на продолжение исследований, уже почти не осталось. Они торговали нижним бельем и списанными танками, работали в Метрострое проходчиками и маркшейдерами, воевали с палестинцами или увеличивали в Кремниевой долине военно-стратегическую мощь Америки.
– Да и денег у меня нет… – продолжил Смирнов. – А в сыске ты же знаешь, как – тому дай, этому дай.
– А те шестьсот долларов, которые ты вчера заработал?
– Их хватит максимум на неделю.
– Тогда я… я нанимаю тебя!
– Ты нанимаешь меня?? Частным детективом?
Смирнов представил себя стоящим в дождливой подворотне с пистолетом в руках. Темная широкополая шляпа глубоко надвинута, длинный плащ застегнут на все пуговицы, сердце холодно стучит, в душе ничего, кроме желания поскорее разрядить обойму и пойти потом к стойке бара, усесться и сказать: "Паша, двойной виски и вечернюю газету".
– Да, нанимаю! – глаза Юлии, все еще влажные от слез, загорелись азартом.
– Я не смогу брать у тебя деньги… Да еще за… за это.
– Ты просто боишься!
– Я боюсь!?
– Да, ты! – Юлия хорошо знала, что взять Смирнова на "слабо" проще простого.
– Чепуха, ты же меня знаешь… Я просто не привык заниматься не своей работой. Ну, представь, милиционер по просьбе подруги садится за поляризационный микроскоп и пытается отличить ороговикованный диоритовый порфирит от грейзенизированного гранодиорит-порфира. Смешно.
– Кроме тебя некому этим заняться. Я не могу пойти в частное агентство, ты же знаешь, кому они все принадлежат…
– Частные детективы – все бывшие оперативники, – начал исподволь сдаваться Смирнов. – С опытом, со связями, с доступом к секретным базам данных.
– У тебя есть знакомые в ФСБ. Я подключу своих надежных друзей. У тебя все получится.
– Розыскная работа – это серьезная профессия, – Евгений Александрович представил себя Ниро Вульфом, копающимся в комоде остывающей проститутки.
– Профессия, профессия! Ты же сам говорил, что геолог – это тот же детектив, но выпытывающий тайны не у людей, а у каменной земной оболочки.
Смирнов задумался. На душе было гадко: работал столько лет, опыта и знаний выше крыши, а тут пришла какая-то мразь, и все коту под хвост.
– Может, все-таки вызовем милицию? – придвинулся он, смущенно улыбаясь.
– Ты просто меня не любишь! – отстранилась Юлия, кривясь от неприятия.
Смирнов растерянно посмотрел женщине в глаза. Они, негодующие, блестели презрением.
– Ну, ладно, ладно, уговорила, – сказал он, тяжело вздохнув. – Не позже чем через три месяца я приведу его сюда. И отдам в твои руки. И мне будет приятно, если ты измочалишь ему пенис моими долбанными пассатижами.
– Мне кажется, что пенис надо будет мочалить не ему…
– А кому?
– Кто-то прислал его… Шурик этот – подневольный исполнитель, "шестерка". И совсем не вор. Помнишь, как он сказал: "Это крупная методическая ошибка, ведущая к необратимым последствиям"?
– Помню… Действительно, так мог сказать только человек, писавший пространные квартальные отчеты в весьма вредном народу научно-исследовательском институте. Кто же его нанял? Борис Михайлович?
– Исключено… У нас сейчас почти что любовь.
– А кто?
– Ума не приложу. Может быть, кто-нибудь из крыши?
– Евнукидзе?
– Он бы сразу убил… – покачала головой женщина.
– Но есть же у тебя враги? Они у меня есть, а у тебя и подавно должны быть.
– Враги-то есть… Как без них? Может быть, кто-нибудь из соперничающих с нами фирм?
– Вот и вспоминай, залазь на диван с ногами и вспоминай. А я буду вещественные доказательства искать.
Через десять минут игры в Шерлока Холмса в пузырьке из-под пенициллина Евгением Александровичем были заточены образцы спермы насильника. К полуночи с помощью лупы были найдены несколько его волосков, а в прихожей – частички грязи с ботинок. Но самое главное было обнаружено на вешалке. Это был черный плащ, очень похожий на плащ хозяина квартиры.
– Поновее моего. Хоть в чем-то прибыток, – хмыкнул Смирнов, осматривая его.
Юлия покрутила головой.
– Завтра куплю хорошую собаку, дам ей понюхать, – продолжал бормотать Смирнов, обследуя наружные карманы плаща. Ничего, кроме мелочи, в них не было.
Юлия не отреагировала. Она поняла, что детектива из любовника не выйдет.
Во внутреннем кармане лежал рекламный проспект фирмы "Северный Ветер". Новенький, пахучий, только что из типографии.
Смирнов повесил плащ на место, подошел к Юлии, по-прежнему сидевшей на диване, протянул ей проспект. Та не взяла.
– Мы таких напечатали пять тысяч экземпляров только в этом квартале.
– Получается, что и в самом деле, кто-то до тебя докапывается… Материалы собирает, даже этот проспект…
– Я же говорила. Теперь ездить к тебе придется с охраной. Если, конечно, ты захочешь со мной встречаться…
Смирнов подсел к женщине, робко посмотрев в глаза, сказал:
– Как-то странно все…
– Что странно?
– Да так…
– Ты хочешь сказать – странно, что меня изнасиловали прямо, тебя изнасиловали косвенно, а ощущение такое, что вроде бы ничего особенного не случилось?
– Да… У тебя что-нибудь болит?
– Нет…
– Тебе было… было не очень противно?
– Он умеет обходиться с женщинами…
– И член оптимальный…
– Да. Но он меня изнасиловал…
Смирнову хотелось вернуть прошлое.
– Нас все время насилуют, – вздохнул он. – Все, кто может насиловать, насилуют. И у нас иммунитет. То есть, если никто не видел, то ничего и не было.
– Если ты не хочешь его искать, не ищи… Все равно, похоже, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Все, что я хочу, сейчас хочу – это… это…
– Переспать со мной?
– Да. Я хочу сполоснуть твое влагалище своей спермой.
Смирнов всегда выражался без обиняков. Он всегда был как на ладони. Юлия это ценила.
– Я тоже этого хочу… Иди ко мне.
3. А может, и не почудился
На следующий день вечером Смирнову позвонила мать Юлии. Она сказала, что ее дочь в середине дня положили в больницу:
– В обед девочка вышла на Чистопрудный бульвар прогуляться и у театра "Современник" ей показалось, что ее преследует маньяк. Она бежала, пока не лишилась чувств.
В конце разговора старшая Остроградская попросила Смирнова ни о чем не распространяться, так как руководству "Северного Ветра" сообщено, что госпитализация Юлии обусловлена нервным ее переутомлением.
– И не удивительно, ведь последний месяц она работала по восемнадцать часов в сутки, дважды была в Лондоне и дважды в Варшаве, – добавила мать Юлии с упреком. Она знала, что Смирнов приходит на работу к одиннадцати и уходит, когда ему заблагорассудится.
* * *Приехав в больницу, Евгений Александрович встретился с заведующим отделением, в котором находилась Юлия; тот сказал, что госпоже Остроградской придется провести в больнице недели две. И что сейчас к ней нельзя – она на обследовании, да и палата режимная.
Расстроившись, Смирнов поехал на работу. Месячный отпуск без содержания был оформлен в начале следующего дня.
Вернувшись домой после междусобойчика по этому поводу, Евгений Александрович залег на кровать и принялся осмысливать случившееся.
"Мог ли Шурик действительно зайти "не в свою квартиру"? – сразу же задался он вопросом. – Вряд ли. Такие умники идут наверняка. А может, он просто не смог пройти мимо не захлопнувшейся двери?
Это возможно.
Но тогда откуда у него рекламный проспект Юлиной фирмы?
Нет, Шурик – не вор. Воры людными вечерами не работают. А если и работают, то, предварительно удостоверившись, что окна объекта не освещены. Из этого следует, что он либо сексуальный маньяк, случайно запавший на Юлю в метро, на улице или, что наиболее вероятно, на презентации – вот откуда проспект "Северного Ветра" – либо подослан человеком, имеющим на нее зуб. Или на меня?
Вряд ли на меня. Гадостей я не никому делаю, не тот профиль. Лаборантку Люсю разве обидел до слез полгода назад. Сказал, что полнеет не по дням, а по часам и скоро не сможет ездить в метро по причине узости эскалаторов. Но вряд ли она заказала меня проучить на свою зарплату в восемьдесят у.е.
Жены бывшие? По крайней мере, две из них с удовольствием плюнули бы в мою могилу. За то, что ушли от меня.
Нет… Исключено. Плюнуть бы, плюнули, но заказать изнасилование моей подруги у них не хватило бы фантазии.
А Вера? Богатенькая, целеустремленная Вера? Если она прочитала мою последнюю книжку с собой в качестве главного персонажа, то вполне возможно… Тем более, что в книжке есть сцена с визитом, похожим на визит ко мне Шуры. Ее надо будет проверить… Хотя что проверять, глупости все это. Паранойя.
Все мужики хотят, чтобы бывшие жены руки по ним ломали. И даже злоумышляли и иголки в старые фотографии втыкали. И я подспудно хочу. Потому и придумываю черт те что.
