Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона

– Подумать только, этим оружием вы пролили человеческую кровь.– Она вздохнула, а потом добавила: – Я бы хотела научиться фехтовать.

– Если ваш дядя разрешит, мисс Бартон, я с удовольствием преподам вам несколько уроков.

– Нет, – решительно возразил он.– Об этом не может быть и речи. Дитя, что сказала бы твоя мать?

Она пожала плечами, словно слова ее матери не имели никакого значения, и вернула мне шпагу.

– Что ж, – заявила она, – я приехала в Лондон не для того, чтобы джентльмены тыкали в меня шпагами.

– Вы совершенно правы, – поклонился я.

– Не стану с вами спорить, – улыбнулся Ньютон.

– Но расскажите, мистер Эллис, из-за чего произошла ссора? – осведомилась мисс Бартон.

– С кем?

– Ну, с джентльменом, с которым вы дрались на дуэли.

– Причина была настолько ничтожной, что мне стыдно об этом вспоминать, мисс Бартон.

– А если я одержу победу в дуэли с вами, вы расскажете?

– У меня просто не будет выбора. Но даже и в этом случае я смогу рассказать о моей дуэли лишь шепотом, чтобы не заслужить порицания вашего дяди.

– Значит, у нас будет дуэль. Вы меня вызываете?

– Охотно, если это вас развлечет. Да, я вас вызываю, и вы получаете право выбора оружия.

– Тогда я выбираю шашки.

– Будьте осторожны, мистер Эллис, – посоветовал Ньютон.– Она неплохо играет.

Играя в шашки с мисс Бартон, я понял, что она действительно пошла в своего дядю, с которым я часто играл в Тауэре: если я предоставлял им право первого хода, они обычно побеждали. В случае с мисс Бартон меня это нисколько не огорчило, так по-детски она радовалась выигрышу. После первой же партии она потребовала расплаты.

– Ну же, я хочу получить награду победителя. Расскажите о причинах вашей дуэли, мистер Эллис.

Я был рад, что проиграл, поскольку это позволило мне пошептать в ее изящное ушко, находившееся рядом с шейкой, от которой исходил волнующий запах. Только при поцелуе я оказался бы ближе к мисс Бартон.

Выслушав мой рассказ, она рассмеялась и настояла на том, чтобы сыграть еще несколько партий. Должен признаться, что никогда в жизни я не получал такого удовольствия от пяти поражений подряд.

Мой наставник стал приглашать меня на ужин раз в неделю, сказав, что ему жаль человека, который вынужден готовить для себя. Но мне кажется, он заметил, что мисс Бартон и я с удовольствием проводим время вместе, а это давало ему возможность спокойно читать или заниматься математикой. На Рождество я даже ходил вместе с ними к причастию. А на Крещение хорошенькая юная женщина уже занимала все мои мысли с утра и до вечера. Однако я держал свои чувства при себе, полагая, что Ньютона встревожит моя любовь к его племяннице. Я прилагал отчаянные усилия, чтобы не думать о мисс Бартон, но у меня ничего не получалось. Да и мисс Бартон старалась постоянно напоминать о себе – например, дала мне почитать сборник своих любимых стихотворений, переписанных ее собственной рукой, а еще стала называть меня Томом, потому что, как она сказала, я напоминал ей кота, который когда-то у нее жил; это показалось мне очень милым. В другой раз она подарила мне локон своих волос, и я хранил его в специальной шкатулке у постели. Вскоре я стал вспоминать о мисс Бартон по тысяче раз в день.

Впервые за долгое время я чувствовал себя счастливым. Ведь любовь оптимистична по своей сути.

Мне никогда не доводилось встречать такого мудрого человека, как Ньютон. Однако он ничего не знал о женщинах – как Ахилл. Вероятно, если бы он лучше знал мир и женщин, он повлиял бы на свою племянницу и не позволил ей меня поощрять. И тогда отношения между мисс Бартон и мной развивались бы иначе.

Иногда трудно найти место, где кончается любовь и начинается безумие; и я полагаю, что среди обитателей Бедлама множество несчастных, страдающих от мании любви.

Глава 2

Тогда Иисус сказал им: еще на малое время свет есть с вами; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма, а ходящий во тьме не знает, куда идет.

Иоанн, 12, 35

Гравюра из книги Михаэля Майера «Viatorium» («Странник»). 1618

Январь 1697 года выдался необыкновенно суровым. Я не припомню, когда еще стояли такие холода, а мой наставник заявил, что такого не было с 1683 года, когда он не выходил из дома и написал «Всеобщую арифметику» – свою самую легкую для понимания работу. Я даже пытался ее читать, но так и не сумел одолеть. Возможно, холод ослабил мои интеллектуальные возможности так же, как замедлил производство новых монет. Денег по-прежнему не хватало, несмотря на почти нечеловеческие усилия чеканщиков, и, хотя все говорили о заключении мира с Францией, ничего не происходило. Все это время шли аресты якобитов, и положение в стране было нестабильным. Между тем умер Джеймс Хоури, инспектор Монетного двора, и на его место назначили Томаса Молинью и Чарльза Мейсона, которых мой наставник назвал продажными. Они сразу же начали конфликтовать между собой, и их деятельность не приносила ни малейшей пользы.

Я уже упоминал, что Хэмфри Холл, осведомитель Ньютона, принес нам информацию о том, что некоторые чеканщики изобрели новый способ изготовления золотых гиней. Так мы оказались вовлечены в серию таинственных событий, которые Ньютон начал называть «темной материей». Рассказ мистера Холла сильно встревожил моего наставника, ведь подделка гинеи являлась гораздо более серьезной проблемой, чем подделка серебряной кроны или шиллинга, тем не менее у нас не было никаких доказательств существования фальшивых гиней. Однако вечером тринадцатого февраля, в субботу, мы их получили.

Я рано улегся в постель и уже спал, но сразу проснулся, когда в мою спальню вошел мистер Холл со свечой в руке.

– В чем дело, мистер Холл? – с тревогой спросил я.

Несмотря на то что Холл был человеком немолодым и надежным, его лицо показалось мне столь мрачным, что он напомнил мне Харона, явившегося затем, чтобы доставить мою душу на другой берег Ахерона. Стоимость перевоза равнялась, как известно, одному оболу, но мистер Холл хотел поговорить о гинее.

– Похоже, нам удалось найти то, что мы искали, мистер Эллис, – сказал он своим вялым, глухим голосом.– Привратник у ворот Ньюгейта слышал, как узник по имени Джон Бернингем хвастался, что он заплатил «гарнир» фальшивой гинеей.

«Гарниром» надзиратели называли взятки, получаемые от узников, дожидающихся суда, за хорошее обращение; платить было принято наличными. С тех пор как я начал служить на Монетном дворе, мне пришлось выучить тюремный жаргон, в противном случае я бы не понимал показаний, которые записывал. Иногда мы с Ньютоном разговаривали между собой, точно пара закоренелых преступников.

– Я думаю, вам следует срочно начать расследование, – добавил Холл.– Этого человека могут освободить, и мы потеряем след фальшивой гинеи.

– Конечно, – сказал я.– Я пойду с вами.

Итак, я быстро привел себя в порядок, и вместе с мистером Холлом мы направились в Ньюгейт. Дорога оказалась нелегкой, поскольку снег немного подтаял, было скользко и мы несколько раз едва не упали в лужу.

Издалека Ньюгейт, восстановленный после Великого пожара, выглядел вполне прилично. Снаружи здание украшал красивый ряд пилястров, и при их внимательном рассмотрении становилось ясно, почему тюрьму называют Уит: основание одного из пилястров украшала резная фигура кота Дика Уиттингтона10. Впрочем, Уит не терпел слишком пристальных взглядов. Тот, кто по глупости задерживался в воротах, рисковал получить на свою любопытную голову струю мочи или содержимое ночного горшка, опрокинутого из верхних окон. Подходя к входу, я по привычке так старательно изучал эти самые окна, что не смотрел, куда ставлю ноги, и ступил в кучу собачьего дерьма, приведя в неописуемый восторг нищих, которые просовывали руки сквозь решетку попрошаек на Ньюгейт-стрит и умоляли что-нибудь им подать.

Когда я проходил мимо этих отделенных от тела рук, тянущихся ко мне сквозь прутья решетки, мне всегда вспоминался инфернальный город Дис из «Ада» Данте, где со стен Вергилию и его спутнику угрожали дико воющие фигуры. Хотя насмешки этих несчастных мужчин и женщин меня смутили, я им сочувствовал, потому что Ньюгейт – это обитель несчастья и самое страшное место в Лондоне.

Внутри царил ужасный шум, и неудивительно: здесь бродило множество кошек и собак, домашней птицы и свиней, не говоря уже о бессчетных полчищах тараканов и крыс. Вонь от животных и их экскрементов смешивалась с запахом пива и спиртных напитков, которые здесь делали, а также с дымом костров, холодом и сыростью. Результат получался таким, что у нормального человека тут же начинала болеть голова и хотелось только одного: поскорее оказаться на свежем воздухе.

В тюрьме Ньюгейт было четыре отделения: камеры смертников в подвалах, помещения для допросов, помещения, занимаемые начальником тюрьмы, и дом надзирателей, где продавали эль и табак и где мы встретили мистера Фелла, старшего надзирателя. Жуликоватое лицо Фелла было испещрено оспинами, а нос напоминал маленькую проросшую картофелину, выпустившую несколько зеленоватых ростков, торчащих из ноздрей.

– Джентльмены, джентльмены, – сказал он, широко улыбаясь.– Может быть, выпьете чего-нибудь крепкого? Или пива?

Мы согласились на пиво, потому что все остальное пахло отвратительно, и выпили за здоровье друг друга с оптимизмом, которому не было места в столь гнусном заведении.

– Для меня огромное удовольствие, – сказал мистер Фелл, обращаясь ко мне, – передать важную информацию такому джентльмену, как вы, другу доктора Ньютона, который работает, не покладая рук, чтобы мы все не сидели без дела.– Он неприятно рассмеялся и добавил: – Не буду держать вас в напряжении, сэр. Но вы должны простить меня за то, что мои первые слова будут касаться щепетильного вопроса компенсации, потому что нищета – это страшное несчастье.

Я очень сомневался, что в ближайшее время ему грозит нищета, поскольку мне было известно, что, будучи старшим надзирателем, Фелл получал несколько сотен фунтов взятками. Но я очень нуждался в его информации и потому решил ему подыграть.

– Если ваша информация окажется стоящей, обещаю, что мой наставник вас хорошо вознаградит.

Фелл засунул руку в карман, почесал задницу, а затем вытащил золотую гинею, потер ее о свою грязную куртку и только после этого выложил на стол.

– А если моя гинея окажется плохой? – спросил он.– Что тогда? Вы поменяете ее на настоящую золотую монетку?

– Даю вам слово, сэр, – ответил я и принялся внимательно рассматривать монету.– Но с чего вы взяли, что она плохая? По правде говоря, мне она кажется совершенно нормальной, хотя, если честно, я не так близко знаком с золотыми гинеями, как хотелось бы.

Я протянул монету мистеру Холлу, и тот попробовал ее на зуб, не оставив на ней видимых следов.

– Да, сэр, – сказал он.– Она выглядит как надо, и на вкус такая же.

– Но послушайте, сэр, – вмешался мистер Фелл, – если монета на взгляд и вкус кажется вам настоящей, почему тогда один человек сказал мне, что она не настоящая, когда на самом деле она настоящая?

– Хороший вопрос, мистер Фелл, – сказал я.– Прошу вас, расскажите мне про того человека, о котором вы упомянули.

– Вчера вечером в «Петухе», что на Треднидл-стрит, началась драка. Мистер Бернингем купил отбивную у мясника в лавке на Финч-лейн и, как обычно, принес в «Петух», чтобы ему ее приготовили. Но, попробовав ее, он сказал, что у нее такой вкус, будто ее вообще не готовили, и поссорился с хозяином; затем выхватил шпагу и проткнул ему живот. После чего его арестовали и доставили сюда. Он заплатил пятнадцать шиллингов за четыре недели пребывания – еда, жилье и спиртные напитки, – поскольку я сказал ему, что раньше этого его дело в суде слушаться не будет. И еще пять шиллингов вперед за то, чтобы мы впустили его жену, когда она захочет его навестить. Он сказал, что она придет в воскресенье днем. Но чуть позже он похвастался другому заключенному, типу по имени Росс, который по моей просьбе держит ушки на макушке, что желтая монетка была фальшивой. Я сразу подумал о докторе Ньютоне и о вас, сэр, ведь вы всегда так старательно расследуете подобные случаи мошенничества, сэр.

– Вы правильно сделали, мистер Фелл, – сказал мистер Холл.

– Совершенно правильно, – добавил я.– Мы признательны вам за беспокойство. С вашего разрешения я заберу эту гинею, чтобы показать ее доктору Ньютону. Мы вернем ее вам, если только не окажется, что она фальшивая, – тогда мы заменим ее на настоящую. Если же ваша информация позволит арестовать, а затем наказать того, кто такие монеты производит, осмелюсь обещать, что вы получите награду.

Мистер Фелл медленно кивнул.

– Вы можете ее забрать, сэр. Я рад, что смог оказать вам помощь.

– Желаете получить расписку, мистер Фелл?

– В этом нет никакой необходимости, сэр, – ухмыльнувшись, заявил Фелл.– Я знаю, что вы и доктор Ньютон – люди чести. Кроме того, у нас имеются два свидетеля, которые видели, как вы взяли у меня гинею.

– А мистер Бернингем сказал, когда точно придет в воскресенье его жена?

– Сказал, сэр. Около пяти часов, а еще он просил меня за ней присмотреть, потому что она настоящая леди и не посещает места вроде Уита.

– Я чрезвычайно вам признателен, мистер Фелл. Добравшись наконец до дому, я снова лег в постель, но был слишком возбужден, чтобы сразу заснуть. Назавтра был день святого Валентина, и у меня появился вполне законный повод прийти утром в дом моего наставника. По традиции в этот день женщина выбирает другом сердца и целует первого, кого встречает утром, и я, естественно, рассчитывал увидеть мисс Бартон раньше всех остальных.

Я встал в пять часов, поскольку было воскресенье и я хотел появиться на Джермин-стрит до восьми часов, ведь сразу после восьми мисс Бартон, скорее всего, отправится вместе с дядей в церковь Святого Иакова. Чувствуя себя запаршивевшим, я старательно вымылся в холодной воде и обнаружил у себя в голове и на теле около дюжины вшей, больших и маленьких, что меня нисколько не удивило после визита в Ньюгейт.

В воскресенье лодочники не работают, так что некому было доставить меня в Вестминстер, а нанять карету за фунт и шесть пенсов я не мог себе позволить. И я отправился из Тауэра на Пикадилли пешком, пройдя это немаленькое расстояние почти за два часа.

Прибыв на Джермин-стрит, я постучал в дверь моего наставника, но миссис Роджерс, домоправительница, сказала, что не станет открывать, пока я не отвечу, кто пришел – мужчина или женщина.

– Это я, Кристофер Эллис, – сказал я.

– Подождите там, сэр, – велела мне миссис Роджерс. Через некоторое время дверь открыла сама мисс Бартон.

– Я очень рада, что это вы, дорогой Том, – сказала она, назвав меня этим ласковым именем.– Мой дядя продемонстрировал необыкновенное легкомыслие в столь важном вопросе и пригласил на обед декана церкви Святого Иакова, а мне совсем не хочется, чтобы он стал моим другом сердца. От него пахнет тушеным мясом, и вместо объятия я бы получила проповедь.

– В таком случае хорошо, что я пришел, – сказал я и проследовал за ней в гостиную.

Мисс Бартон подарила мне поцелуй – первый с тех пор, как мы познакомились. Он был самым невинным, какой только можно себе представить, однако доставил мне несказанное удовольствие. А Ньютон, увидев нас, громко рассмеялся, тоже впервые на моей памяти.

Мисс Бартон, как и я, не скрывала своей радости. Когда наш смех затих, миссис Роджерс принесла мне хлеба, кусок горячей соленой говядины и кружку подогретого эля с маслом. Позавтракав и почувствовав себя значительно лучше, я сообщил своему наставнику о другой причине, заставившей меня посетить его с самого утра.

– А я думала, что вы прошли пешком от самого Тауэра только ради меня, – разочарованно проговорила мисс Бартон.– Кристофер Эллис, теперь я убедилась, что в вас романтики не больше, чем в моем дяде.

Однако Ньютон выразил огромное удовлетворение, услышав историю про золотую гинею. Изучив монету, он объявил, что мы должны как можно скорее исследовать ее в тигле.

– Но прежде я буду вам чрезвычайно признателен, если вы согласитесь сопровождать мисс Бартон и миссис Роджерс в церковь, – сказал он.– Мне потребуется все утро, чтобы разогреть печь до нужной температуры.

– Я сделаю это с огромным удовольствием, если мисс Бартон не слишком разочаровалась во мне.

Мисс Бартон ничего не ответила.

– Или, может быть, – продолжал Ньютон, обращаясь на сей раз к своей племяннице, – ты надеялась заполучить декана в полное свое распоряжение? А я-то собирался пригласить мистера Эллиса отобедать с нами!

Мисс Бартон на несколько мгновений закрыла глаза, а затем наградила меня своей самой милой и ласковой улыбкой.

Итак, я отправился с мисс Бартон и миссис Роджерс в церковь, что доставило мне огромное удовольствие, хотя я не был в церкви уже целую вечность и к тому же мне пришлось вытерпеть невероятно скучную проповедь, в которой декан рассказал про Иакова, сразившегося с Ангелом Божьим. Впрочем, присутствие красивой девушки, несколько раз пожавшей мне руку во время проповеди, позволило снести все мучения.

После церкви мы вернулись в дом Ньютона. Оставив мисс Бартон и миссис Роджерс на кухне, я отыскал своего наставника в лаборатории, которая находилась в подвале с окном, выходившим в маленький садик. Лаборатория Ньютона была щедро оснащена химическими препаратами и посудой, тиглями и печью, пылающей таким жарким огнем, что у меня возникли мысли о преисподней.

Услышав шаги, Ньютон, весь покрытый потом, быстро оглянулся и издал радостный возглас.

– О, мистер Эллис! – крикнул он, стараясь перекрыть рев печи.– Вы как раз вовремя. Я собираюсь произвести пробу монеты, которую вы мне принесли.

С этими словами он положил монету в нагретый тигель. Проба монеты – это древний ритуал, при помощи которого совет золотых дел мастеров проверяет чистоту золота или серебра в только что отчеканенной монете.

– Я считаю, что пытаться превратить свинец в золото так же глупо, как ожидать, что вино и хлеб станут телом Христовым. Нас должно вдохновлять то, что они собой представляют. Природа – это не просто физические или химические явления, но еще и разум. И мы должны принимать дух исследования, наличествующий в этом opus alchemycum11 , которое вы видите перед собой, так же как кто-то другой принимает opus divinum12 всего сущего. И то и другое есть путь к пониманию. Мы все являемся искателями правды. Не все из нас обладают верой, дающей ответы на вопросы. Некоторым приходится искать их самостоятельно. Для иных ответ во мраке является светом Святого Духа; а для других открытие состоит в том, что в темных пятнах Природы прячется новый свет. Вся моя жизнь посвящена именно этому интеллектуальному свету. А теперь давайте посмотрим, что стало с нашей монетой.

Ньютон занялся изучением содержимого тигля, а я задумался над его словами. В тот момент я не слишком ясно понимал, что он имеет в виду, но позже осознал, что его цель выходила далеко за пределы человеческих умений и возможностей.

– Смотрите, – сказал он и, схватив тигель щипцами, показал мне расплавленный металл.

– Это фальшивое золото? – спросил я.– Я бы ни за что не сказал. Мне и сейчас кажется, что оно настоящее.

– Вы видите, но не наблюдаете. Посмотрите внимательнее. Здесь присутствует не один, а четыре, возможно, даже пять металлов, я пока не знаю каких, но у меня возникло сильное подозрение, что монета в основном состоит из меди. А это значит, что у нас возникли очень серьезные проблемы. Мне еще никогда не приходилось видеть столь искусной подделки – по крайней мере, за последние девять месяцев. Если подобных монет много…

Ньютон оборвал себя и грустно покачал головой, словно даже думать не хотел о такой возможности.

– Но как ее выплавили, наставник? Вы думаете, здесь использован тот же процесс, о котором говорил Хэмфри Холл?

– Да, я так думаю, – ответил Ньютон.– Этот процесс изобретен в прошлом веке во Франции. Я не открыл всех его секретов, но считается, что главное вещество здесь ртуть, как и во многих других реакциях. На самом деле никто не знает про ртуть больше меня. Примерно три года назад я чуть не отравился, вдохнув пары ртути, – этот эффект еще мало изучен. Ртуть требует к себе уважения. Она очень опасна, и данный аспект поможет нам в расследовании, поскольку существует множество внешних признаков отравления ртутью.

– И что мы будем делать?

– А что, по-вашему, мы должны сделать?

– Допросить мистера Бернингема по поводу фальшивой гинеи. Возможно, нам удастся уговорить его во всем признаться.

– Это займет некоторое время, – сказал Ньютон.– Такие, как он, предпочитают лгать и будут стоять на своем до тех пор, пока не почувствуют, что их дело дрянь. Думаю, нам лучше побольше узнать про это дело, прежде чем допрашивать его. Вы сказали, что он заплатил за то, чтобы к нему пропустили жену?

– Да, сэр. Унцию серебра за свидание.

– Она может быть ключом, который откроет нашу дверь.– Ньютон поднял голову.– Кажется, пришел декан, и я должен сыграть роль хозяина.

Надев камзолы, мы поднялись по лестнице в столовую. Декан оказался гораздо более приятным собеседником, чем проповедником, и занимал Ньютона разговорами на теологические темы, в то время как мы с мисс Бартон строили друг другу глазки. Пару раз она даже коснулась моей щиколотки ножкой в чулке, и при этом принимала активное участие в обсуждении проповеди декана. У меня возникли подозрения, что она вовсе не такая скромница, как я думал.

После обеда Ньютон встал из-за стола, заявив, что нас с ним призывают дела Монетного двора, и я неохотно покинул общество мисс Бартон.

– Вы собираетесь на Монетный двор? – спросил я, когда мы вышли из дома на Джермин-стрит.

– Мистер Эллис, разве надзиратель из Ньюгейта не сказал, что жена мистера Бернингема должна посетить его в пять часов?

– Сказал. Должен признаться, я про это забыл.

Ньютон сухо улыбнулся.

– Очевидно, ваш разум был занят пустыми мыслями. Но теперь я рассчитываю, что вы внимательно выслушаете меня, сэр. Мы вместе направляемся в Ньюгейт, и пока я буду допрашивать Скотча Робина и Джона Хантера – вполне возможно, что они были не единственными мошенниками на Монетном дворе, которые крали штампы золотой гинеи, – вам следует проследить за миссис Бернингем, потому что вряд ли ее муж порадует нас откровенностью.

Мы добрались до Ньюгейта, где моего наставника заметили из окон верхнего этажа. Поскольку узники ненавидели его за усердие в раскрытии преступлений, ему пришлось отскочить в сторону, чтобы избежать встречи с куском дерьма, брошенного в него сверху. При этом Ньютон проявил удивительную для своих пятидесяти четырех лет живость. Входя в ворота тюрьмы, он пошутил относительно яблока, упавшего ему на голову: если бы на него свалился кусок навоза, то вместо теории всемирного тяготения он стал бы изобретать способ помыться.

Бернингем сидел в одной из тринадцати огромных камер, каждая размером с часовню. Я пристроился на деревянной скамье возле двери камеры, как самый обычный надзиратель. Пока я сидел, ко мне пристали две или три шлюхи, занимавшиеся здесь своим ремеслом, а маленький беззубый мальчишка попытался продать мне несвежую газету и предложил раздобыть «комнату с ванной» – так обитатели этого ужасного места называли джин. Я не выдержал и пожалел мальчишку, вручив ему полпенни за предприимчивость, куда более достойную, чем попытки шлюх за три пенса обслужить меня в темном уголке.

Так я и сидел, пока надзиратель, которому я отдал еще одну монетку, не подмигнул мне, кивком указав на привлекательную женщину в маске, которую впустил в камеру. Очевидно, это и была нужная мне леди. Следить за ней оказалось совсем несложно, поскольку поверх серого муарового костюма она надела ярко-красный плащ, из-за чего выделялась в любой толпе, как кардинал в церкви квакеров.

Миссис Бернингем провела с мужем более часа, а затем, вновь спрятав лицо под маской, вышла из камеры и зашагала к воротам. Я последовал за ней, совсем как какой-нибудь итальянец из трагедии о кровной мести. Она направилась в сторону Олд-Бейли, и я за ней. Вскоре, к моему немалому удивлению, меня догнал Ньютон, который умудрялся передвигаться, не привлекая внимания к своей особе.

– Так это и есть миссис Бернингем? – спросил он.

– Она самая, – ответил я.– Как прошел допрос Скотча Робина и Джона Хантера? Удалось что-нибудь узнать?

– Я дал им обоим неплохую пищу для размышлений, – сказал Ньютон.– Я сказал, что если они не расскажут мне,

кто украл штампы, то еще до среды познакомятся с петлей – или мне никогда не видеть рая. Завтра я вернусь за ответом. Я всегда считал, что ночь в ожидании казни – лучшее средство развязать языки.

Несмотря на то что быстро стемнело, благодаря красному плащу мы видели миссис Бернингем издалека. Было так холодно, что мы с радостью ускорили шаг, когда она повернула на восток и пошла по направлению к Ладгейт-Хилл. Но, свернув за угол, мы обнаружили, что миссис Бернингем окружили трое оборванцев с дубинками в руках и что-то злобно ей говорят. Я крикнул, чтобы они прекратили приставать к женщине. Тогда самый крупный оборванец, угрожающе помахивая дубинкой, двинулся ко мне.