Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона

Целый дом с садом! Такого я не ожидал. Однако у меня еще оставались кое-какие вопросы. Я уже говорил, что мое невежество стало для меня почти непосильным грузом, а во время разговора с Ньютоном я вдруг понял, что смогу многому у него научиться. И я решил выдвинуть это в качестве условия. Меня вдруг посетила уверенность, что если мне удастся познакомиться с умом человека, который сумел проникнуть в такое количество научных и философских тайн, то я смогу постичь Божьи помыслы. А это совсем не то же самое, что помыслы шлюх и шулеров.

– Хорошо, сэр, – сказал я.– Я буду на вас работать. Только на одном условии.

– Назовите его, мистер Эллис.

– Вы будете всякий раз указывать на мое невежество, когда я стану его демонстрировать. Мне известно, что вы человек исключительной учености. Я бы хотел, чтобы вы показали мне мир таким, каким вы его видите, и обсуждали со мной природу вещей, чтобы я мог развиваться. Потому что, должен признать, обучение в университете дало мне понимание классики и «Логики» Сандерсона, но больше ничего. Я буду с вами работать, сэр. Но я прошу вас наполнить светом мою темноту. У меня есть какие-то основы, и я буду рад расширить свои горизонты.

– Отлично сказано, сэр. Нужно обладать умом, чтобы сознаться в собственном невежестве, в особенности человеку с университетским образованием. Но имейте в виду, что преподаватель из меня не самый лучший. За время моей работы в Кембридже Тринити-колледж поручил мне подготовку всего трех студентов, да и с ними я согласился работать из-за денег, а вовсе не из-за желания всерьез заняться преподаванием. Нам трудно представить, как мы выглядим в чужих глазах, но я всегда считал, что знаю мало и что мне по силам лишь оценить, насколько скудны мои представления о мире. Моему разуму претит идея преподавания. Однако я согласен на ваши условия. Уж не знаю чем, но я постараюсь наполнить вашу юную голову. Давайте пожмем друг другу руки в знак заключения договора.

Я взял холодную тонкую руку Ньютона и поцеловал ее, поскольку теперь она принадлежала наставнику, которого я получил благодаря удачному повороту в моей судьбе.

– Спасибо, сэр, – сказал я.– Я постараюсь сделать все, что в моих силах.

– Я сегодня же напишу в казначейство, – пообещал Ньютон.– Их светлости должны санкционировать ваше назначение. Но я не сомневаюсь, что мой выбор не вызовет у них возражений. Затем вы дадите клятву хранить в секрете метод чеканки монет мистера Блондо, хотя теперь это уже не столь большой секрет: насколько мне известно, такую же машину показывают посетителям Парижского Монетного двора. Но сначала давайте выпьем сидра, затем я напишу письмо, а уж потом мы возьмем мой экипаж и поедем в Тауэр, где вы принесете клятву, а я покажу вам Монетный двор.

Так я стал работать на Монетном дворе.

Монетный двор находится на территории Тауэра с 1299 года, а к 1696-му он не уступал по размерам небольшому городку. Два ряда старых деревянных строений, скрепленных между собой железными скобами, располагались между внутренней и внешней крепостными стенами: они начинались у башен Байворд и Колокольной и простирались на пятьсот ярдов вдоль обеих стен вплоть до Соляной башни. Между этими деревянными зданиями, иные из которых достигали в высоту трех этажей, шла узкая, мощенная булыжником дорога, освещенная фонарями. По дороге постоянно прохаживался патруль. На этой улице находились жилые дома, конторы, казармы, конюшни, прачечные, плавильни, кузницы, мельницы, склады, таверны и лавки, где можно было купить все необходимое для жизни.

Как и предупреждал Ньютон, работающие прессы производили ужасный шум, от которого закладывало уши, и нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Ко всему этому следует добавить стрельбу из пушек, стук копыт по мостовой, вопли глашатаев, крики солдат, казармы которых находились поблизости, лай собак, карканье ворон, подобное предсмертным хрипам человека, рев огня, мяуканье кошек, хлопанье ворот и дверей, звон ключей и скрип деревянных вывесок на ветру – в последние дни установилась ненастная погода.

Наверное, даже Бедлам не показался бы вам таким шумным, как Королевский Монетный двор. Мне представилось, будто я попал в какое-то адское место, подобное описанному Вергилием в той части его поэмы, когда Эней спускается в подземное царство. Остановившись между башнями Колокольной и Байворд, где было хорошо слышно рычание диких зверей из Львиной башни, расположенной возле западного входа, я невольно помешкал, прежде чем войти в эти врата ада. Впрочем, Тауэр был захватывающе интересным местом, и я был рад, что попал сюда, поскольку всегда интересовался историей. В детстве я не раз бывал в Тауэре, но никогда не думал, что мне придется здесь работать.

Мы двинулись на север по Минт-стрит (улице Монетного Двора), и Ньютон принялся рассказывать о чеканщиках, о принципах работы пресса и о пробирщиках, которые проверяют качество монет, а еще о плавильщиках и граверах. – Конечно, – сказал он, – многие из них настоящие преступники и заслуживают виселицы, потому что занимаются чеканкой фальшивых монет. Они часто воруют болванки для монет, пуансоны и штампы для гинеи. По меньшей мере двух человек, работавших на Монетном дворе, уже повесили. Еще двое находятся в тюрьме Ньюгейт, и им вынесен смертный приговор. Мой совет вам: не доверяйте никому, ни начальникам, ни рабочим. Директор Монетного двора мистер Нил – сущий мерзавец, он бывает здесь так редко, что можно подумать, будто ему стыдно занимать этот пост. Впрочем, вряд ли у вас будет возможность познакомиться с ним достаточно близко, чтобы узнать обо всех его недостатках.

В этот момент Ньютон сдержанно поклонился человеку, который вышел из одного из зданий, – маленькому, чахоточного вида парню с зычным, как звук трубы, голосом. Как только он отошел на приличное расстояние, мой наставник предупредил меня, что ему я тоже не должен доверять.

– Он в дружеских отношениях с Управлением артиллерийского снабжения4 и гарнизоном Тауэра, с которыми у нас постоянно возникают столкновения из-за привилегий, данных Монетному двору. Они считают, что мы посягаем на их территорию, хотя мы находимся здесь чуть ли не дольше, чем они. Но в Тауэре слишком много народа, и в этом гвоздь проблемы. До недавнего времени гарнизон Тауэра занимал помещения Ирландского Монетного двора, который находится рядом с Соляной башней в дальнем конце этой улицы. Они захватили дом смотрителя и несколько домов служащих и построили бараки на пустых территориях. Однако Великая перечеканка позволила нам выжить их с Монетного двора, и они вернулись во внутреннюю округу Тауэра, где так тесно, что простые солдаты вынуждены спать в кроватях по очереди. Поэтому они нас яростно ненавидят. Не доверяйте никому из них, а также их офицерам, потому что все они желают нам зла.

Ньютон заметил, что с вершины башни Бичем за нами наблюдает высокомерного вида мужчина.

– А вот тот, кто раздувает эту ненависть, – лорд Лукас собственной персоной, лорд-лейтенант Тауэра. Этот пост дает множество исключительных привилегий, восходящих к старинным временам, и лорд Лукас может считать себя самым могущественным человеком в крепости, конечно, за исключением меня. Ему вы должны доверять меньше всех остальных. Он горький пьяница и настолько высокомерен, что меня не удивит, если он подтирает задницу золоченой бумагой.

Чуть дальше, за башней Деверо, мы поравнялись с кузницей, где гнусного вида тип, каких нечасто встретишь на улицах, на мгновение перестал подковывать лошадь и бросил на Ньютона – а значит, и на меня – взгляд, полный ненависти.

– Вот это да! – сказал я, когда мы прошли мимо.– У парня такое лицо, будто его только что лишили наследства.

– Он закоренелый мошенник и ненавидит Монетный двор. Но вы можете сразу забыть о нем, потому что мы подошли к дому королевского секретаря, рядом с ним стоит дом директора Монетного двора, а чуть дальше – дом помощника директора, месье Фокье.

– Фокье? Он что, француз?

– Он один из тех гугенотов, – пояснил Ньютон, – которых изгнали из собственной страны по приказу французского короля Людовика. Мне кажется, в Тауэре поселилось несколько таких беженцев. Французская церковь, которая их объединяет, находится неподалеку от Тауэра, на Треднидл-стрит. Фокье – обладатель значительного состояния, к тому же он очень усерден. Но не надейтесь найти его в доме – его или тех, о ком я только что упомянул. Высшие должностные лица Монетного двора имеют право сдавать свои официальные жилища любому, кому пожелают, а деньги использовать на собственные нужды.

Только сейчас я понял, что, отдав мне свой дом, вместо того чтобы сдать его кому-нибудь другому, Ньютон лишился существенного дохода.

Ньютон остановился и показал на аккуратный двухэтажный домик, построенный у стены возле той части внешнего крепостного вала, которая известна как Медная гора. Это название она получила из-за установленной на ней медной пушки, которая, как я довольно скоро выяснил, стреляла по случаю дней рождения королевских особ или визитов высокородных иностранных гостей.

– Вот дом смотрителя, где вам предстоит жить, – сказал Ньютон.

Он открыл дверь и предложил мне войти. Оглядев мебель и книги, принадлежавшие Ньютону, я подумал, что домик просто замечательный.

– Здесь довольно уютно, хотя, как видите, немного сыро – это неизбежно, ведь река находится совсем рядом – и пыльно. Пыль поднимается из-за вибрации, которая возникает при стрельбе из пушки, так что с этим ничего не поделаешь. Вы можете пользоваться мебелью. По большей части я привез ее из Тринити. Она не имеет особой ценности, и ее состояние меня не слишком беспокоит, однако я бы хотел, чтобы вы позаботились о книгах. В моем новом доме места для книг не хватает, а расставаться с ними я не хочу. Поскольку вы говорили о том, что желаете расширить свой кругозор, вас наверняка заинтересуют некоторые из них. Возможно, две-три даже понравятся. И я с удовольствием выслушаю ваше мнение о них: иногда это так же полезно, как заново перечитать книгу.

Ньютон вышел из дома и показал мне маленький, довольно запущенный садик с оградой, который раскинулся у основания башни Мартина. Теперь он тоже стал моим, раз принадлежал смотрителю.

– Вы можете выращивать здесь овощи, – предложил Ньютон.– Тогда не забудьте угостить меня. А вообще здесь очень приятно сидеть летом, если вы не боитесь привидений, хотя, по правде говоря, когда вы начнете на меня работать, времени на глупые фантазии у вас не останется. Сам я очень скептически отношусь к привидениям, но в стенах Тауэра найдется немало желающих рассказать, что они видели того или иного призрака. По большей части я считаю их болтовню обычной чушью. Однако не секрет, что множество людей встретило свою смерть в этой крепости, причем самую жестокую, чем и объясняется возникновение суеверий: страшные истории всегда влияют на воображение невежественных людей. Поговаривают даже, что вашего предшественника напугал призрак, но я в это не верю. Скорее похоже, что он состоял в одной шайке с фальшивомонетчиками и сбежал из страха, что его схватят и повесят. Его исчезновение странным образом совпало с моим появлением на Монетном дворе, и это, разумеется, вызвало у меня подозрения.

Новость о моем исчезнувшем предшественнике немного меня обеспокоила, и я решил побольше узнать о нем, так как у меня возникло предчувствие, что моя новая должность окажется более опасной, чем я предполагал.

– Как его звали? – спросил я.– Неужели по этому поводу не проводилось расследования? Грустно видеть, что репутация моего предшественника испорчена и что его честность ставится под сомнение. Если я тоже исчезну, надеюсь, вы будете обо мне более высокого мнения.

– Ваша озабоченность делает вам честь, – признал Ньютон.– Его звали Джордж Мейси. И расследование, насколько мне известно, проводилось.

– Но послушайте, сэр, разве исключена вероятность того, что Джордж Мейси – жертва, а не преступник? Ведь вы сами говорили, что мы имеем дело с отчаянными людьми. Быть может, его убили?

– Быть может, сэр? Быть может? Это произошло шесть месяцев назад, когда я еще делал свои первые шаги в чужом для меня месте. И я не могу строить гипотезы через полгода после исчезновения человека. Для меня самый лучший и надежный способ рассуждений состоит в том, чтобы сначала тщательно собрать все факты и только потом перейти к гипотезам, которые позволят объяснить эти факты. А то, что могло или не могло произойти, меня не занимает. При расследовании тайн и сложных проблем анализ должен предшествовать созданию гипотез. Таков мой метод, мистер Эллис. Он полностью соответствует моему складу ума, сэр. Однако ваши вопросы показывают вас с наилучшей стороны. Я и впредь буду ценить вашу честность и не стану пытаться изменять вас. Но старайтесь всегда говорить по существу. И поскорее принимайтесь за изучение моего научного метода, потому что он окажется вам полезен в будущем, а у нас сложатся хорошие отношения.

– Я буду с великим усердием изучать вас и ваш метод, сэр, – обещал я.

– Ну а что вы скажете о доме и саде?

– Мне они очень нравятся, доктор Ньютон. Думаю, мне необыкновенно повезло, что я попал к вам на службу.

И это было чистой правдой. Никогда прежде я не имел собственного жилья. В колледже я жил в одной комнате с другим студентом; то же самое и в университете. Какое огромное удовольствие закрыть за собой дверь дома и остаться наедине с самим собой! Всю жизнь мне приходилось искать себе место подальше от братьев и сестер, студентов и других адвокатов, чтобы почитать или просто помечтать. Однако первая же ночь, проведенная в моем новом доме в Тауэре, едва не оказалась последней.

Я рано улегся в постель, прихватив с собой несколько работ по совершенствованию английских монет, написанных ведущими специалистами того времени, в том числе доктором Ньютоном, сэром Кристофером Реном, доктором Уоллисом и мистером Джоном Локком. Все они были одобрены регентским советом в 1695 году, и Ньютон предполагал, что они дадут мне неплохое понимание проблем перечеканки. Однако подобное чтение на сон грядущий оказалось не менее скучным, чем все, что попадало мне в руки с тех пор, как я оставил занятия юриспруденцией. И потому часа через два я поставил свечу в камин и натянул на голову одеяло, забыв о суеверных фантазиях, посетивших меня чуть раньше.

Не знаю, сколько времени я проспал – полчаса или немного дольше, но пробуждение было мгновенным, словно я вдруг выбрался из могилы и вернулся к жизни. У меня тут же возникло ощущение, что я здесь не один. Задержав дыхание, я понял, что в черных тенях моей спальни дышит кто-то еще. Я сел на постели и, чувствуя, как отчаянно колотится в груди сердце, начал вслушиваться в темноту, словно пророк Самуил. Постепенно я различил в своей спальне слабый звук, как будто кто-то дышал через трубку или стержень гусиного пера. От этого звука у меня волосы встали дыбом.

– Ради бога, кто здесь? – выкрикнул я, спрыгнул с кровати и направился за огарком свечи в камине, чтобы зажечь другую свечу и осветить спальню.

Из темноты донесся голос, от которого внутри у меня все похолодело.

– Немезида, – проговорил этот голос.

Мельком мне удалось увидеть лицо мужчины, и я уже собрался ему ответить, когда он с дикой яростью бросился вперед и, швырнув меня обратно на кровать, навалился всем своим телом. В следующий миг он попытался выдавить мне глаза большими пальцами, и я дико завопил. Мой враг обладал невероятной силой: хотя я сумел нанести ему несколько сильных ударов по голове, он не ослабил хватки, и я решил, что если он не ослепит меня, то непременно прикончит. Движимый отчаянием, я оторвал его руки от своего лица, и тогда он, не теряя времени, сомкнул их у меня на горле. Понимая, что он вот-вот меня задушит, я принялся изо всех сил отбиваться ногами, но без особого результата.

Через несколько мгновений я почувствовал, как огромная тяжесть исчезла с моей груди, и решил было, что душа моя начала свой путь в небеса, но довольно скоро сообразил, в чем дело. Два дворцовых стражника Тауэра стащили с меня нападавшего и держали его мертвой хваткой. Должен заметить, что он сохранял полную невозмутимость, и я даже засомневался, того ли они схватили, кого нужно.

Третий человек, сержант Роэн из гарнизона Тауэра, помог мне прийти в себя при помощи стаканчика бренди, и вскоре я смог подняться на ноги и в свете фонаря, принесенного дворцовыми стражниками, рассмотреть человека, который на меня напал.

– Кто вы? – прохрипел я не своим голосом.– И почему вы на меня набросились?

– Его зовут мистер Твистлтон, – доложил сержант Роэн, чей выговор показался мне необычным.– Он оружейник из Тауэра.

– Я на вас не нападал, сэр, – сказал Твистлтон с таким невинным видом, что я ему почти поверил.– Я не знаю, кто вы. Это я на другого джентльмена напал.

– Вы не в своем уме? – с трудом сглотнув, поинтересовался я.– Здесь больше никого нет. Ну же, сэр, что я вам сделал и почему вы на меня набросились?

– Он действительно сумасшедший, – пояснил Роэн.– Но как вы и сами видите, сейчас он не опасен.

– Не опасен? – недоверчиво повторил я.– Он чуть не прикончил меня в моей собственной постели!

– Вы мистер Эллис? – спросил сержант Роэн.

– Да.

– Он больше вас не побеспокоит, мистер Эллис. Даю вам слово. Как правило, он находится в моей казарме, под моим присмотром, и никому не доставляет неприятностей. Но сегодня ему удалось незаметно выскользнуть и пробраться сюда. Мы как раз искали его, когда услышали шум.

– Мне повезло, что вы его услышали, – заметил я.– Еще пара минут, и я бы с вами уже не разговаривал. По-моему, ему самое место в Бедламе. Или в какой-нибудь другой больнице для сумасшедших.

– В Бедламе, мистер Эллис? Вы считаете, что его нужно посадить на цепь около стены, как собаку? Чтобы над ним смеялись, как над животным? – спросил один из дворцовых стражей.– Мистер Твистлтон наш друг, сэр. Мы не можем допустить, чтобы с ним такое случилось.

– Но он опасен.

– По большей части он такой, каким вы видите его сейчас. Совершенно спокойный и задумчивый. Не требуйте, чтобы мы отправили его в сумасшедший дом, мистер Эллис.

– А при чем тут я? Вы ведь не находитесь под моим командованием, мистер Булль. Забота о нем – ваше дело.

– Если вы доложите о случившемся, это больше не будет нашим делом, сэр.

– Пощади нас, Иисус Христос! – выкрикнул мистер Твистлтон.

– Видите? Даже он просит у вас снисхождения, – проговорил Роэн.

Я вздохнул, совершенно выбитый из колеи таким поворотом дела. Какой-то безумец напал на меня в моей собственной постели, чуть не задушил, а теперь его друзья просят, чтобы я забыл о том, что произошло, словно это дурацкая детская шутка, а вовсе не попытка убийства. Все случившееся представлялось мне насмешкой над прославленной системой безопасности Тауэра: сумасшедший совершенно свободно разгуливает по территории, и никого это особенно не занимает.

– В таком случае вы должны дать мне слово, что посадите его под замок по крайней мере до утра, – сказал я.– Его следующей жертве может повезти меньше, чем мне.

– Даю вам слово, – ответил Роэн.– С готовностью.

Я неохотно кивнул, понимая, что особого выбора у меня нет. Судя по тому, что рассказал Ньютон, отношения между Монетным двором и гарнизоном были не слишком теплыми, и мне не стоило вносить свой вклад в углубление распри.

– А отчего он сошел с ума? – спросил я.

– Крики, – ответил мистер Твистлтон.– Видите ли, я слышу крики. Тех, кто умер здесь. Они никогда не смолкают.

Сержант Роэн хлопнул меня по плечу.

– Вы хороший человек, мистер Эллис, – заявил он.– Для того, кто работает на Монетном дворе. Твистлтон больше вас не побеспокоит, я вам это обещаю.

В последующие дни и недели я нередко видел мистера Твистлтона на территории Тауэра, но всегда в сопровождении какого-нибудь дворцового стражника, и, если честно сказать, он не производил впечатления безумца, которого следует без промедления отправить в сумасшедший дом. Я поздравил себя с тем, что сумел принять правильное и великодушное решение. Но несколько месяцев спустя я не раз спрашивал себя, не совершил ли я в тот день ужасную ошибку.

Учитывая плачевное положение дел в стране, Монетный двор работал двадцать часов в сутки и шесть дней в неделю. Ньютон, хотя и не имел отношения к организации и проведению перечеканки, трудился не меньше и спал очень мало, а в те редкие дни, когда не охотился за фальшивомонетчиками и прочими подонками, он занимался решением каких-нибудь математических проблем либо отвечал на письма своих многочисленных злокозненных корреспондентов, изо всех сил пытавшихся отыскать ошибку в его расчетах. У нас всегда было полно работы, и вскоре мы стали частыми гостями в тюрьмах Флит и Ньюгейт, куда приходили, чтобы допросить преступников самого разного толка, многие из которых получили суровые приговоры.

Я хочу упомянуть об одном из них – не потому, что его дело имеет отношение к ужасной и загадочной истории, которая целый год мучила Ньютона, а чтобы показать, что могучий интеллект моего наставника был занят решением одновременно нескольких задач.

Лорды-судьи Англии правили страной в отсутствие короля, который сражался с французами во Фландрии – правда, не особенно успешно. Они получили письмо от Уильяма Чалонера, очень умного человека и отъявленного фальшивомонетчика, где сообщалось, что в Тауэре выпускаются деньги, содержащие меньше серебра, чем положено, а из Монетного двора постоянно крадут болванки. Их светлости приказали моему наставнику расследовать эти заявления, и он вынужден был этим заняться, хотя прекрасно знал, что Чалонер не уступает в краснобайстве самому Меркурию и что его слова ничего не стоят. Тем временем Питер Кук, джентльмен, которого позднее приговорили к смертной казни как фальшивомонетчика, надеялся уклониться от петли, рассказав нам, что Чалонер, как и многие другие, был его сообщником.

Эти мерзавцы охотно доносили друг на друга, и вскоре после показаний Кука Томас Уайт, еще один преступник, приговоренный к смертной казни, обвинил Джона Хантера, работавшего на Монетном дворе, в поставке Чал онеру болванок для чеканки гиней. Он также донес на Роберта Чарнока, известного якобита, недавно казненного за участие в заговоре сэра Джона Фенвика против короля Вильгельма; на Джеймса Причарда из полка полковника Виндзора, а также на человека по имени Джонс, о котором никому ничего не было известно. Уайта приговорили на основании показаний шотландца Робина, гравера Монетного двора, чрезвычайно болтливого и слезливого типа. И хотя мой наставник сомневался в его искренности, Робин умудрился предать еще одного из своих друзей во время очередного допроса, который устроил ему Ньютон.

Я всякий раз поражался тому, что человек, проведший четверть века в Кембридже, умел так мастерски вести допросы. Иногда Ньютон казался суровым и неумолимым, обещал Уайту, что его вздернут в течение недели, если он будет продолжать скрывать имена своих соучастников; а в других случаях беседовал с ним настолько доброжелательно, что можно было подумать, будто они родственники. При помощи этих адвокатских трюков, которыми Ньютон овладел инстинктивно, ему удалось заставить Уайта назвать еще пять имен, что подарило тому новую отсрочку приговора.

Большинство мошенников охотно рассказывали о своих деяниях и сообщниках, но некоторые всячески скрывали правду, рыдали и уверяли, что ни в чем не виновны. Однако Ньютона было непросто обвести вокруг пальца, и с теми, кто пробовал это сделать, он обходился очень сурово, как если бы они провинились в более страшных преступлениях, чем производство фальшивых монет. С Питером Куком, который много раз пытался обмануть моего наставника, он повел себя не менее мстительно, чем три фурии.

Сначала мы побывали у несчастного в камере Ньюгейта, как и сотни других зевак, поскольку в Англии принято смотреть на приговоренных к смерти – так посетитель Тауэра может взглянуть на львов в зверинце. Затем мы присутствовали на последней проповеди для преступника, и Ньютон не спускал глаз с Кука, который сидел отдельно на специальной скамье перед открытым гробом. Но этого оказалось мало, и мой наставник потребовал, чтобы мы посетили Тайберн5, где Кук должен был встретить свой ужасный конец. Я очень хорошо это помню, потому что впервые в жизни присутствовал на казни через повешение, потрошение и четвертование – кошмарное зрелище. Необычным тот день был еще и потому, что Ньютон редко приходил на казнь тех, чьи преступления он расследовал.

– Мне кажется, – сказал он, словно оправдываясь, – что мы как представители закона должны хотя бы изредка присутствовать при наказании людей, чьи преступления нам удалось раскрыть. Только в этом случае мы будем подходить к каждому случаю с полной серьезностью и не станем легко выдвигать обвинения. Вы согласны со мной, сэр?

– Да, сэр, если вы так считаете, – тихо ответил я, с трудом преодолевая тошноту.

Кук был сильным человеком, его доставили к месту казни на специальной повозке с веревкой вокруг пояса и петлей в руке. На мой взгляд, он вел себя достойно, хотя палач ехал с ним в повозке, не выпуская из рук топора, который собирался отрубить ему конечности. Меня трясло от одного только вида этого пыточного инструмента.