Любовь и роскошь

Дани, озадаченная поведением мачехи, собиралась потребовать объяснений, но Китти успокоилась и крепко сжала ее руки:

– О, Дани, ты, словно эхо моего собственного негодования, которое кипело во мне, когда мне было столько, сколько тебе сейчас. Я не хотела смеяться, однако столько вспомнила…

Ты права, Дани, – продолжала она. – Несомненно, ты ничем не обязана Перри. Ты не должна давать ему какие-либо объяснения, касающиеся твоих чувств.

Дани преисполнилась благодарности, однако почувствовала, что надо продолжить исповедь:

– Я не могу не чувствовать себя немного виноватой, поскольку причинила ему боль и…

– Нет! – резко вскричала Китти. – Ты не должна быть ответственна за то, что чувствует другой человек, – только за то, что переживаешь сама. Запомни: ты никогда не несешь ответственности за то, какую реакцию вызывают у другого твои чувства и принципы. – Она помедлила и крепко обняла девушку. – Я люблю тебя, Дани. Для меня ты дочь, которую я никогда не имела, но страстно желала, и я хочу, чтобы ты была счастлива.

Дани широко улыбнулась:

– Я знаю, и я так благодарна судьбе, что у меня есть такой друг, как ты.

Они выпили еще по бокалу вина, и Китти снова повторила свое предложение, чтобы Дани отправилась в путешествие.

– Потрать немного своих денег, посмотри на мир, попробуй все, что он предлагает.

Дани заверила, что уже думала об этом. Однако потом объявила:

– По правде говоря, я не хочу выглядеть легкомысленной дебютанткой или богачкой из высшего общества, порхающей по миру, не имея никакой другой цели, кроме как получать удовольствия. Мне нужны настоящая цель, смысл жизни, карьера. Я хочу независимости… хочу жить собственной жизнью и ни от кого не зависеть.

Глядя на приемную дочь глазами, сияющими внутренним теплом, пробужденным вином и любовью, Китти заключила Дани в объятия и прошептала:

– Тогда действуй, Дани, дорогая. Если это и есть твоя мечта – отправляйся в путь и найди ее!

Глава 2

Люрлин, личная горничная Дани, разбудила ее за несколько минут до семи.

Стоило Люрлин раздвинуть белые парчовые портьеры, как в комнату полился поток солнечного света

– Bonjour, mademoiselle 1. Ваш отец хочет, чтобы вы присоединились к нему за завтраком на террасе.

Дани потянулась, зевнула и счастливо улыбнулась:

– Замечательно. Я надеялась увидеться с ним до того, как он уедет.

– Мне наполнить для вас ванну? – предложила Люрлин.

– Пожалуй.

Она обожала свою огромную кровать, как, впрочем, и все в этой комнате. Хотя Китти и предоставила Дани свободу выбора в отношении убранства комнаты, она, вне всяких сомнений, постоянно руководила ей, и результаты оказались совершенно прелестными. Дани села и снова потянулась.

Изысканно задрапированный балдахин над кроватью, сотканный из великолепного, ручной работы бельгийского кружева. Рядом – прекрасный комод времен Людовика XV из древесины ценного бразильского дерева дальбергии с фиолетовыми прожилками. Комод украшали позолоченные бронзовые инкрустации высочайшего качества. Каждое утро независимо от времени года на него неизменно водружался букет свежих цветов из ухоженных садов Китти.

Всего несколько месяцев назад на аукционе в одном из имений Дани и Китти отыскали бюро времен королевы Анны. Украшенное вставками из отлитой вручную меди, оно содержало несметное количество разнообразных полочек и отделений для бумаг.

В дальнем углу комнаты стояли белое пианино и кресло на двоих в стиле английского ампира, обитое испанским бархатом и расшитое вручную лебедями и гусями.

Стены украшали панели из букового дерева и обои во фламандском стиле.

Однако больше всего в своей комнате Дани обожала стену, противоположную той, возле которой стояла кровать: на ней размещались картины, привезенные из Франции, Англии и Австрии, представлявшие четыре века европейского пейзажа.

Дани приняла ванну. Затем с помощью Люрлин зачесала волосы назад в пучок, что заняло очень мало времени, и украсила прическу шифоновым шарфом того же оттенка цвета лаванды, что и ее платье.

Быстрым взглядом она обвела великое множество хрустальных флаконов на позолоченном по углам зеркальном подносе, стоявшем на трюмо, и выбрала тот, который отец привез ей весной из Австрии. Она обильно надушилась, поднялась и придирчиво оглядела себя в большом овальном зеркале, висевшем над столом и отображавшем ее в полный рост.

Люрлин, вертевшаяся поблизости, в восторге всплеснула руками:

– О, mademoiselle, вы, как всегда, прелестны, словно дыхание свежего ветерка весенним утром!

Дани поблагодарила ее за столь изысканный комплимент и продолжала задумчиво изучать свое отражение. У нее была только одна-единственная фотография матери, которая хранилась в маленьком золотом медальоне, неизменно украшавшем шею Дани. Ее дед Барбоу дал его Дани, когда она была еще совсем ребенком, и с тех пор он стал ее самым любимым сокровищем. А когда она снова вернулась в Кентукки, то не раз до замужества тети Элейн подолгу в молчании рассматривала огромный, во весь рост, портрет матери, который висел в гостиной, стараясь запечатлеть каждую черточку родного лица.

Мама, вспоминала Дани, была такой же высокой, как и она сама. Ее волосы тоже были каштановыми, а брови коричневыми. Однако в отражении зеркала она замечала и сходство с отцом – густые ресницы, упрямый изгиб подбородка.

Мужчины говорили, что она красива. Дани удивлялась – действительно ли это так, – затем про себя рассмеялась не без некоторой доли тщеславия и решила, что по крайней мере она привлекательна.

Раздался стук в дверь. Люрлин открыла ее и вернулась с охапкой длинных красных роз. Понимающе улыбаясь, объявила:

– От месье Перри Рибо. Прочитать карточку?

Дани ответила резко, почти раздраженно:

– Нет! Я прочитаю ее позже. Я опаздываю на завтрак.

Прошуршав юбками, Дани промчалась мимо застывшей в недоумении Люрлин.

Стеклянные двери открывались из столовой на широкую мраморную террасу. Сверху спускались вьющиеся виноградные и благоухающие жасминовые ветки. Сквозь обильную листву деревьев к террасе тянулись потоки золотого солнечного света, словно маня и завораживая журчащие бриллианты брызг, рожденных витиеватым фонтаном, расположенным посреди великолепных лилий Китти.

Узкая, обсаженная декоративным кустарником тропинка вела от фонтана в прекрасный сад. Множество птиц, слетевшихся к этому тщательно созданному раю, рождали своими звонкими голосами единую прелестную мелодию, поднимавшуюся ввысь. Бесчисленные бабочки всех вообразимых цветов порхали среди царства цветов, совершенно равнодушные к гулу цивилизации за густой, охраняющей живой изгородью, скрывавшей этот рай от шумной улицы Бордо.

Имение, предоставленное семье Колтрейн правительством, было весьма удобным и привлекательным и располагалось на холме, с которого открывался великолепнейший вид на северо-восточную часть города.

Дани обожала раскинувшийся перед ней вид, однако еще большую радость она почувствовала при виде сидящего на террасе за круглым стеклянным столом мужчины.

Зрелые годы не лишили Тревиса Колтрейна ни статности, ни привлекательности. Он был все еще таким же прямым, высоким, с широкими плечами и твердыми, упругими мышцами рук и ног. Серо-стальные глаза выдавали в нем ум, проницательность и образованность человека, живущего в гармонии с собой и наслаждающегося своим миром. А легкий налет серебра на висках лишь добавлял прелести его шарму.

Тревис Колтрейн неизбежно привлекал к себе восхищенные взгляды женщин. И он был ее отцом, думала Дани с гордостью.

Она поспешно вышла на террасу и, встав подле отца, обвила его руками. Запечатлев поцелуй на его макушке, она пропела:

– Bonjour, папочка!

Тревис сжал ее запястье в ответном приветствии.

– Да уж, папочка, – усмехнулся он. – Звучит так, словно я какой-то старик. Я тебе такого напоминаю?

Дани весело покачала головой:

– Ну конечно же, нет! Ладно, bonjour, отец.

– Это уже лучше, – чуть насмешливо, нежно пробормотал он. – Доброе утро, прелестная дочка. – Он был искренне благодарен ей за установившуюся между ними за последний год близость.

Она села подле него, отмахиваясь от предложенного им серебряного подноса с горячими хрустящими круассанами, намазанными маслом.

– Я должна следить за фигурой, – весело процитировала она любимое выражение Китти, – чтобы мужчины следили за мной.

Тревис поднял бровь:

– Например, Перри Рибо? Я слышал, что он прислал сегодня утром розы.

Дани скорчила гримаску:

– Боюсь, розы не загладят его вину: он обвинил меня в том, что я якобы играю с ним, но не хочу выходить за него замуж.

Блеск глаз Тревиса как-то незаметно потух, а голос приобрел необыкновенную серьезность, когда он произнес, накрыв ее руку своей:

– Китти рассказала мне о вашем разговоре прошлой ночью, Дани, и я полностью согласен с тобой: он не имел права делать подобные намеки. Хочешь, я поговорю с ним?

Она покачала головой.

– Не хочу больше думать об этом, – объявила она. – Если он так себя ведет, очень жаль. Я проживу и без его дружбы.

Тревис одобрительно кивнул.

– Правильно, – сказал он, а затем с любовью добавил: – Однако я не могу обвинять его за эту попытку. Ты прелестна, Дани, совсем как твоя мама, и в тебе есть шарм и грациозность, хотя я иногда подозреваю, что ты унаследовала немного ехидства от своего папочки, – подмигнул он.

– Ну что ж, если это так, то это просто замечательно, – сказала она. – Жаль, что я не унаследовала это раньше, много лет назад, когда тетя Элейн начала свое злое…

Фраза повисла в воздухе: Дани решила, что не стоит воскрешать неприятную тему. Еще когда она только приехала в Париж, они провели немало часов, разговаривая об этом, и тогда же вместе пришли к выводу, что наилучшим будет объясниться начистоту, обсудить все, а затем постараться забыть. И вот она чуть снова не начала…

Она резко сменила предмет разговора и спросила:

– Надолго ты уезжаешь? Всего через три недели открывается сезон балета в «Гранд-опера», и я и Китти с нетерпением ждем, чтобы ты сопровождал нас. Каждая женщина в Париже непременно позеленеет от зависти к нам.

Тревис примирительно объяснил, что при самом удачном стечении обстоятельств он задержится больше, чем на три недели, возможно, на месяц или даже дольше.

– Сегодня днем на поезде я отправляюсь в Шербур и уже там сяду на корабль. Честно говоря, – добавил он, наливая себе еще одну чашку чая, – я боюсь этого путешествия. Мне бы хотелось, чтобы Китти сопровождала меня.

– О, так возьми ее с собой, прошу тебя, – быстро произнесла Дани, понимая, что, вероятно, именно ее присутствие мешает Китти поехать. – Я великолепно справлюсь здесь и одна. А вы вдвоем могли бы провести замечательные каникулы.

Тревис покачал головой и убедил ее в том, что она ни в коем случае не является причиной того, что Китти оставалась дома.

– Климат там неважный, так же как и политическая обстановка на данный момент. А кроме того, она хочет быть здесь, когда начнутся сезон балета и новые занятия в Сорбонне.

Дани вспомнила, как Китти однажды упомянула о том, что посещает там курс лекций, и даже начинала подумывать присоединиться к ней. История университета впечатлила ее. Расположенный неподалеку от маленькой площади, которая называлась площадь Сорбонны, он получил свое имя от Робера де Сорбонны, который основал его в 1253 году. Рядом с главным входом располагалась церковь Сорбонны, и именно там был похоронен кардинал Ришелье. Будучи властным кардиналом и главой Сорбонны, он издал распоряжение о том, что факультет должен быть независим от Парижа и от Франции и подчиняться только Совету Сорбонны. Преподавателям предоставлялась довольно большая свобода, что и было причиной духа независимости, витавшего в университете.

Неожиданно глаза Тревиса вспыхнули, и он, взглянув на дочь, спросил:

– А почему ты не последуешь совету Китти и сама не отправишься немного попутешествовать? Ты молода. Умна. Красива. Финансово независима. Почему ты ничего не предпринимаешь в своей жизни? Его слова мгновенно причинили Дани боль.

– Я бы не сказала, что учиться узнавать и любить мою семью означает ничего не предпринимать.

Тревис незамедлительно извинился:

– Прошу прощения. Я не собирался критиковать тебя. – Он пытался заглянуть ей в глаза, а затем страстно произнес: – Я думаю, теперь мы действительно знаем друг друга, Дани. И горячо любим друг друга, поэтому, возможно, именно сейчас настало самое время попробовать и другие вещи в жизни, встретить новых людей, заняться самообразованием, изучить получше мир вокруг тебя.

Она задумчиво кивнула:

– Возможно, ты прав.

Он сунул руку в карман сюртука, вытащил длинный белый распечатанный конверт и протянул его ей. Он был адресован ему в посольство.

– Возможно, тебе стоит начать с того, чтобы совершить последнее путешествие в Монако.

Она робко взяла конверт и извлекла из него сложенное письмо. Пока она пробегала глазами страницы, Тревис объяснял:

– Как ты знаешь, когда Элейн умерла, она была полностью разорена. Из-за своей страсти к игре граф потерял все состояние семьи. Элейн начала продавать свои драгоценности и ценные предметы мебели. Именно поэтому она поддержала план Гевина Мейсона, который едва не увенчался успехом и целью которого было заполучить обманным путем деньги, принадлежащие тебе и Колту.

Дани закрыла глаза от болезненного воспоминания.

– Я не хочу еще раз проходить сквозь все это. Я тут же вспоминаю о монастыре, о том, что случилось, и о том, как я едва не потеряла тебя навсегда.

Он пробормотал что-то, соглашаясь с ней, а затем продолжил:

– Я отправился туда затем, чтобы закрыть имение, сохранить то, что от него осталось, и именно тогда выяснил, что могу оставить имение за тобой, заплатив невыплаченные долги.

– Я никогда не хотела его, – тихо напомнила ему Дани.

– Верно. Тогда ты именно так и сказала. Однако я заметил, что, когда Элейн переехала во Францию, она взяла с собой все то, что имело хоть какую-нибудь ценность из имения Барбоу в Кентукки, все то, что хранило воспоминания о твоей матери и ее семье. Все это снова может вернуться тебе.

Дани покачала головой:

– Я по-прежнему не хочу его. Никогда не хотела снова возвращаться туда. И уж точно не собираюсь жить там.

– Это письмо, – продолжил Тревис, – от адвоката из Тулона, который говорит, что у него есть покупатель на собственность. Ты увидишь, что предложенная сумма невелика, однако она будет весьма приличным добавлением к твоему банковскому счету.

Дани отложила письмо в сторону, когда Китти зашла на террасу.

– Тогда продай его, – сказала она. – Как я уже говорила, для меня в нем сосредоточены только печальные воспоминания, и я никогда не захочу вернуться.

Китти пожелала им доброго утра, затем Дани рассказала ей о письме.

– Я отдам письмо адвокату до своего отъезда и скажу, что ты принимаешь предложение, – сказал Тревис.

Дани пожала плечами:

– Отлично. Я буду рада, если оно будет продано и навсегда уйдет из моей жизни.

Китти задумчиво слушала ее, а затем промолвила:

– Дани, давай поедем туда.

Дани покачала головой:

– Зачем, Китти? Чтобы ожили старые воспоминания о том, как страшно было, когда тетя Элейн руководила каждой моей мыслью… или как ужасно было расти рядом с таким распутным маленьким монстром, как Гевин? Нет уж, спасибо. Я ничего не забыла в Монако, и у меня нет никаких причин возвращаться туда.

– Я не согласен, – вмешался Тревис.

Дани повернулась и недоверчиво уставилась на него. Отец и Китти обменялись понимающими улыбками, а затем он сказал:

– Я знаю, почему Китти считает, что ты должна поехать, котеночек. В доме все еще хранятся вещи, принадлежащие семье твоей матери, которые тебе, возможно, хотелось бы сохранить. Я не знаю, что может находиться там, поскольку после смерти Элейн я дал адвокату указания закрыть имение и сообщить нам, если кто-нибудь проявит интерес к его покупке. Ты не знаешь, что можно отыскать там.

Дани не хотела ехать, и все же она знала, что Тревис и Китти, вероятно, правы: в имении вполне могло сохраниться несколько предметов, вещей, которые никому, кроме нее, не нужны. Элейн, вне всяких сомнений, продала все, что имело хоть какую-то ценность.

– Ну так что же? – спросила Китти, и полная надежды улыбка окрасила ее привлекательное лицо. – Скажи только слово, и я начну собираться. Мы отправимся в экипаже, чтобы что-то привезти обратно.

Дани все еще сомневалась, что поступает верно. И все же разнообразие не помешает. Возможно, ей понравится и она последует совету Китти и затем немного попутешествует.

В дверях террасы появился Клетус, дворецкий.

Заметив его присутствие, Китти спросила:

– Да, Клетус. В чем дело?

Он кивнул Дани:

– Месье Перри Рибо хочет видеть вас, мадемуазель.

Дани словно окаменела. И как только он посмел прийти с визитом в столь ранний час, без приглашения, особенно после того, как оскорбил ее прошлой ночью?

– Скажите ему, что я не желаю его видеть, – сухо приказала она Клетусу. Затем посмотрела на отца, на Китти и объявила: – Возможно, мне действительно необходимо ненадолго уехать. Отправимся в Монако сразу же, как только соберемся.

Китти радостно захлопала в ладоши. Тревис одобрительно улыбнулся.

Дани, как ни странно, вздохнула с облегчением. Она встретится со своими воспоминаниями и, сделав это, возможно, оставит их навсегда в прошлом… и направится с высоко поднятой головой навстречу будущему… для того, чтобы принимать свои собственные решения, создавать свою собственную судьбу.

Глава 3

Дани и Китти покинули Париж спустя неделю после отбытия Тревиса в Панаму. Он настоял на том, чтобы они отправились на поезде, поскольку южная дорога через Французские Альпы была слишком ухабистой, узкой и опасной. Если бы они отправились в экипаже, то провели бы в пути несколько дней. Кроме того, им бы потребовались кучер и надежная охрана.

Они взяли с собой официальные наряды, поскольку Китти отправила подруге в Марсель послание, в котором сообщала, что они будут проезжать мимо и между поездами у них выдастся немного времени, чтобы выпить по чашечке чая. Подруга незамедлительно ответила, и в ее письме содержалась настоятельная просьба о том, чтобы они остались у нее по крайней мере на пару ночей.

Китти обсудила это приглашение с Дани, указав на то, что они никуда не торопятся и должны наслаждаться каждым мгновением путешествия и извлечь из него как можно больше приятных впечатлений.

– Тебе понравится Рабина Алтондерри, – убеждала она Дани. – Я встречалась с ней, когда она приезжала в Париж, чтобы приобрести необходимые вещи для своего дома, который они вместе с мужем построили в Марселе. Он занимает должность посла в посольстве, и мы вчетвером посещали различные светские рауты.

Мы также разделяем восхищение работами Ван Гога, – продолжала Китти, – и Рабине повезло найти одну из его прелестных работ, «Портрет папаши Таити». Это случилось незадолго до смерти художника. Можешь представить, сколько она стоит сейчас?

Они добрались до Марселя утром, комфортно проведя ночь в отдельном купе, которое предусмотрительно зарезервировали заранее. Дани проснулась с первыми лучами солнца и в изумлении стала наблюдать за открывавшимся из окна захватывающим пейзажем. Она всегда считала деревенский пейзаж прелестным, ведь он был столь богат экзотическими растениями – апельсиновое дерево, эвкалипт, лимон, олива и розовый лавр, наполнявший воздух своим ароматом. Пальмы и кактусы придавали местности облик далеких тропиков.

Насколько знала Дани, Марсель был одним из самых больших морских портов Франции. Она никогда прежде не видела кобальтово-синих миниатюрных заливов, напоминающих фьорды, однако слышала, что они очень красивы. Она также страстно желала посмотреть легендарный замок Иф, из которого сумел совершить побег таинственный герой Дюма граф Монте-Кристо, а также маленькие, сверкающие на солнце, словно драгоценности, белые песчаные пляжи возле Кавалер, Лаванду и Памплонь.

Едва они сошли с поезда и теплое летнее солнце обогрело их своими ласковыми лучами, как их встретил кучер в роскошном пурпурном атласном сюртуке с белыми лацканами, в белых обтягивающих панталонах для верховой езды и ботфортах из сверкающей черной кожи. Он снял белую шляпу рукой, обтянутой безукоризненно белой перчаткой, и поклонился:

– Мадам и мадемуазель Колтрейн. Меня зовут Альфонс, я являюсь кучером мадам Алтондерри и, как только погружу ваши саквояжи, отвезу вас в Дерриато. Прошу вас, пройдемте со мной к экипажу.

Когда он отвернулся, Дани и Китти обменялись веселыми взглядами, и Китти, захохотав, прошептала:

– Дерриато! Хотя из всего того, что рассказывала мне сама Рабина, и из рассказов в парижских кругах я могу сделать вывод, что они построили одно из самых великолепных имений во всей Европе, я все же нахожу его название довольно забавным.

Они все еще смеялись, когда подошли к ожидавшему их экипажу, однако тут же притихли, замерев на мгновение в благоговейном восторге. Экипаж был выкрашен в пурпурный цвет, а колеса – в золотой. Сиденья внутри него были покрыты пурпурным и золотистым бархатом. Шесть прекрасных белых лошадей, украшенные пурпурными и золотыми сбруями с золотыми и пурпурными парчовыми попонами, готовы были в любое мгновение сорваться с места.

– Леди обожает пурпурный, и мне непременно нужно было выбрать сегодня именно это красное платье – кошмар! – сокрушалась Дани.

– А мое желтое не слишком-то красиво рядом со всем этим золотом, – пробормотала Китти. – Но согласись, все это довольно элегантно.

– Существует, – сказала Дани с шутливо-высокомерным смешком, – едва заметная граница между элегантностью и… хвастовством.

Они снова залились веселым смехом, и Дани было хорошо, хотя ее вдруг кольнуло сожаление – как много прекрасных лет отрочества и детства пропустила она. Жизнь с Китти, ее приемной матерью, была бы Божьим благословением. Это были бы чудесные времена… полные счастья годы… оставляющие многочисленные прекрасные воспоминания.

Она прогнала прочь печаль. Не надо, напомнила она себе, запираться в темнице прошлого. Много яркого, солнечного света ожидало ее впереди.

Альфонс вернулся с носильщиком, тащившим тележку с их багажом. Они уже все погрузили и были готовы вот-вот пуститься в путь. Дани, вздрогнув от возбуждения, ликующе призналась Китти:

– О, я так рада, что ты приняла это приглашение! Думаю, нас ожидает множество удовольствий!

Китти согласилась, что их визит обещает быть весьма удачным, однако добавила:

– Я не стала говорить тебе о Каристе, дочери Рабины. Вы с ней приблизительно одного возраста. Я видела ее лишь однажды, когда она приезжала домой из Швейцарии, где училась в колледже.

– Новая подруга! – воскликнула Дани. – Это же чудесно!

Китти чуть нахмурила брови:

– Надеюсь, что так. Правда, мне тогда показалось, что Кариста – очень испорченная, высокомерная девушка. И это весьма печально, поскольку внешне она настоящая красавица.

Дани искренне огорчилась. Мачеха не относилась к тому типу людей, которые стали бы критиковать без веской на то причины… и вообще она редко кого-нибудь осуждала. Ну что ж, решила Дани, в течение двух дней можно вынести компанию кого угодно.

Она отбросила все мысли и наслаждалась красотами раскинувшегося перед ней живописного пейзажа. Дани радостно поделилась с Китти своим восхищением. Мачеха кивнула и поведала ей об ожидавшем их впереди великолепии поместья:

– Двадцать акров земли, сто двадцать комнат, окна которых выходят на Средиземное море. За стенами Дерриато скрываются мавританские изразцы из Испании, фрески из Флоренции, потолок выполнен в стиле Венецианской академии, а стофутовая башня замка, с которой можно беспрепятственно созерцать панораму моря и неба… – она сделала глубокий вдох и медленно, благоговейно выдохнула, – …настоящая фантазия, воплощенная в жизнь.

Дани пораженно молчала целую минуту, прежде чем, проглотив комок в горле, спросила:

– А откуда у них деньги? Я никогда не слышала прежде, чтобы подобные дворцы принадлежали лицам, не являющимся членами королевской фамилии.

– Оба, Рабина и Лоудлум, родом из старинных и весьма богатых европейских семей. Лоудлуму принадлежат несколько греческих кораблей. А Рабина сделала удачные вложения в алмазные копи в Африке.

Экипаж свернул с узкой дороги на широкую, чистую, аккуратно огороженную булыжниками аллею. По обе ее стороны росли цветущие кустарники гибискуса. Газон перед домом походил на безмятежное море зеленого бархата, усеянное тут и там клумбами роз, лилий и гортензий.

Лошади неторопливо двигались по кругу, объезжая фонтан с каскадом сияющих водяных брызг, украшенный пухлыми херувимами.