Несущие ветер
Но когда отнимать надо было колючую цветочную гирлянду, вертуны отказывались играть с Леи, и она доводила нас до исступления, затевая игру с дрессировщиками: подплывала соблазнительно близко с леи на грудном плавнике и в последнюю секунду ловко увертывалась от протянутой руки. А отобрать гирлянду было необходимо: она могла рассыпаться и забить решетку сточных труб или – того хуже – засорить желудок какого-нибудь из дельфинов. Ведь даже робкий вертун вполне мог схватить зубами и случайно проглотить оторвавшийся пластмассовый цветок.
Пришлось ввести первое в нашей практике наказание – «тайм-аут», как назвал его Рон Тернер. Когда Леи отказывалась вернуть гирлянду, дрессировщик хватал ведро с рыбой и решительным шагом уходил от бассейна на три минуты. Это, естественно, лишало игру всякого интереса. После нескольких тайм-аутов мы убедились, что теперь на Леи можно положиться: она тут же притаскивала гирлянду, едва дрессировщик опускал руку в воду, что означало «отдай». Лишиться гирлянды было легче, чем отказаться от сеанса дрессировки.
Леи быстро научилась всему, чему научились до нее вертуны, но вертеться в воздухе она не умела. Это было выше ее возможностей, а потому, когда остальные взлетали в воздух, она только старательно подскакивала и проделывала что-то вроде сальто. Она была редкая глупышка. Начало сеанса или поощрение для нее одной вызывало у нее припадок восторга: она принималась метаться по бассейну, плескаться и мешать другим. Оставалось только надеяться, что с возрастом она немного угомонится.
В конце концов почти всю дрессировку вертунов Дотти взяла на себя. Крис тоже занимался с ними, но эта работа выматывала его и злила. Надо было не только следить за пятью дельфинами, но и точно учитывать, на какой стадии находится каждый из них в отработке каждого элемента поведения. «Хаоле вертится хорошо – пора перевести его на варьируемый режим и поощрять каждое второе или третье верчение, Моки не вертелся со среды – давать ему рыбу за каждое верчение, Меле обленилась – поощрять верчение только в самом высоком прыжке».
Свисток, конечно, слышали все животные, и мы должны были показывать им, кто именно заслужил этот свисток, – показывать, давая этому дельфину рыбу или, наоборот, не давая другому. А они непрерывно плавали, крали рыбу друг у друга, и все это сбивало с толку дрессировщика, да и животных тоже, хотя они и делали некоторые успехи.
Вполне возможно, и даже желательно, во время одного сеанса отрабатывать несколько разных элементов поведения, если вы только сумеете найти способ, как это сделать. Мы установили вышку с площадкой у борта большого бассейна примерно в трех метрах над водой. Предназначалась она для того, чтобы учить дельфинов прыгать за рыбой вертикально вверх, но заодно оказалась прекрасным приспособлением для дрессировки вертунов. Оттуда за ними было легче следить и легче бросать рыбу именно тому животному, которое заслужило поощрение. Дотти, кроме того, использовала ее и для варьирования хода дрессировки. Например, она начинала отработку верчения с вышки, потом спускалась и у борта отрабатывала хулу и ношение леи, затем возвращалась на вышку и некоторое время высматривала что-нибудь новое. Животные приспособились к такому распорядку, и это очень пригодилось, когда пришло время учить их выполнять разные движения по разным командам.
Первым естественным движением, которое решила закрепить Дотти, был кувырок через хвост. Она начала поощрять животное, проделавшее такой кувырок. Говорила ли она по телефону или чистила ящик из-под рыбы, она все время поглядывала на бассейн вертунов, и стоило кому-нибудь из них перекувырнуться, как она свистела с того места, где стояла, к ближайшему ведру с рыбой и вознаграждала одного из вертунов с тихой надеждой, что перекувырнулся именно он. Мы все помогали ей, когда могли. Для этого требовалось весь день разгуливать со свистком в зубах и рыбешкой в кармане и, кроме того, уметь узнавать вертуна во время кувырка и потом, в воде, чтобы бросить рыбу именно ему. В конце концов мы очень в этом поднаторели.
Хлопки хвостом по воде еще один обычный элемент поведения, который Дотти выделила и закрепила. Хлопки заметно различаются по характеру: легкий шлепок означает нетерпение или раздражение и может повторяться несколько раз. Сильный удар «блям!», далеко разносящийся и в воде, и в воздухе, – сигнал тревоги. Стоит одному дельфину в море или бассейне сильно шлепнуть хвостом, и вся стая немедленно нырнет.
Наши вертуны иногда пошлепывали хвостом по воде в тех случаях, когда рассчитывали получить рыбу, – и не получали. Дотти начала закреплять этот элемент поведения, и вскоре вся компания вертунов с большим увлечением хлопала хвостом по воде, взбивая пену и производя страшный шум. Выглядело это очень забавно.
Мы задумали добиться того, чтобы они хлопали хвостами, описывая друг за другом круги по бассейну. Каким образом нам удастся воспроизвести это движение в Бухте Китобойца, где не будет круглой стенки, чтобы указывать животным направление, мы не знали. Однако за поразительно короткое время дельфины научились двигаться в своем маленьком бассейне по кругу аккуратной вереницей носом к хвосту плывущего впереди. Они держали интервалы, образуя правильное кольцо, и если кто-нибудь запаздывал, потому что, например, доедал рыбу, когда начиналось хлопанье, он тут же высматривал разрыв в кольце и стремительно туда кидался – совершенно как человек, торопящийся занять свое место в хороводе.
Групповое дельфинирование тоже сулило большой успех. Дотги начала поощрять Акамаи за простые пологие прыжки. Остальные животные, слыша свисток, но не получая рыбы, начали следить за тем, что делает Акамаи. Довольно скоро Хаоле набрал скорость и прыгнул рядом с Акамаи, точно сдублировав его прыжок. И получил за это поощрение. Затем и остальные один за другим сообразили, что от них требуется. (Последней, разумеется, была Леи, которая дольше всех прыгала то слишком рано, то слишком поздно, то в противоположном направлении.) Чтобы вся группа прыгала одновременно и параллельно, требовалось постоянное неусыпное внимание: когда животные завершали прыжок и расплывались в разные стороны, надо было держать ухо востро, чтобы не бросить рыбу тому, кто поленился или напутал.
В эти дни Жорж доставил нам еще одного кико, сильного красивого самца, получившего кличку Кахили – так назывались церемониальные опахала из перьев, которые в старину держали по бокам сиденья племенного вождя.
Чтобы Кахили побыстрее привык к новой обстановке и начал есть, мы посадили его к сородичам – Хоку и Кико. Он с самого начала чувствовал себя прекрасно и вскоре уже совсем освоился и ел с аппетитом.
Плавая возле Хоку и Кико, Кахили выглядел настоящим красавцем. В группе, предназначенной для Бухты Китобойца, большой прыжок кико можно было отрабатывать с Леи (если она даст нам эту возможность); так, может быть, оставить Кахили для Театра Океанической Науки? Если совместный прыжок двух дельфинов через барьер красив, то совместный прыжок трех дельфинов должен быть еще красивее!
Мы приучили Кахили к свистку и уже дрессировали его вместе с остальными кико играть в мяч, проплывать через дверцу, прыгать по сигналу и брать барьеры. Ни мяча, ни барьеров Кахили не боялся, так как видел, что Хоку и Кико относятся к ним спокойно. Зато он боялся Хоку.
Мне и в голову не пришло, что Кахили может оказаться непрошеным гостем. Наши вертуны образовывали пары и плавали вдвоем, но нередко они образовывали и трио Хаоле был вожаком и признанным покровителем единственной самки – Меле; однако исключительных прав на нее он не предъявлял. Хотя настоящее спаривание мы наблюдали редко, половые игры были частым явлением и в них принимали участие все животные, причем иногда одни самцы, – собственно говоря, в таких играх дельфинов совершенно не интересовало, кто есть кто. А потому я полагала, что кико не менее терпимы и Кахили прекрасно уживется с Хоку и Кико. Но я ошиблась.
Хотя Кахили был крупнее Хоку, его сразу же поставили на место. Ему не дозволялось плавать рядом с Хоку и уж тем более рядом с Кико. Он вынужден был смиренно следовать сзади. Ему было трудно демонстрировать элементы поведения и еще труднее получать за них награду – Хоку перехватывал его рыбу. И Хоку, и Кико презрительно били его хвостами или спинными плавниками, если он мешал им, когда они работали. Струи пузырьков, вырывавшиеся из дыхала Кико в такие минуты, позволяли нам догадываться, как часто на Кахили обрушивалась дельфинья брань.
Но, может быть, Кахили будет работать увереннее, когда получше разберется в том, что от него требуется? Мы перевели его в бассейн Макуа и Кане (они полностью его игнорировали) и начали дрессировать. Крис научил его переплывать через веревку, затем перепрыгивать через нее и, наконец, прыгать через съемный прут. Теперь, когда рядом не было Хоку и Кико, которые им помыкали, Кахили работал очень усердно. Собственно говоря, он был на редкость хорош и скоро уже перепрыгивал через прут почти в двух метрах над водой.
Когда Кахили вошел во вкус и многому научился, я снова перевела его к Хоку с Кико и предложила всем троим перепрыгнуть барьер одновременно. О да, Кахили прыгнул. Но только Хоку и Кико прыгнули безупречно и бок о бок, а Кахили хотя и взлетел в воздух одновременно с ними, но далеко в стороне, робко и виновато изогнувшись, словно прося прощения за то, что посмел прыгнуть через принадлежащий Хоку барьер, когда барьер потребовался самому Хоку. А услышав свисток, Кахили метнулся в угол и смиренно ждал там, пока Хоку и Кико не съели всю рыбу.
Безнадежно! Я не могла придумать способа, как превратить Кахили из отщепенца в равноправного члена дельфиньего общества – разве что хорошенько отдубасить Хоку и Кико за их чванство, но это вряд ли помогло бы. А потому решено было перевести Кахили к вертунам для выступлений в Бухте Китобойца.
Бассейны были расположены так, что в день уборки мы сначала переводили вертунов к афалинам, а затем афалин к кико, спуская воду и приводя бассейны в порядок поочередно. Таким образом, Леи и вертуны еще ни разу не видели Кахили.
С переводом Кахили в другой бассейн мы решили не мудрить: мы с Дотти прижмем его сетью к стенке бассейна, а Крис и Гэри вытащат его, перенесут к бассейну вертунов и бросят туда. Кахили не пытался вырваться, и все прошло быстро и гладко.
Бух! Вертуны метнулись во все стороны. Кто этот чужак? Нет, кто этот неотразимый красавец? Едва Кахили поплыл, осматривая свое новое жилище, как Меле и Леи кинулись к нему и в буквальном смысле слова смиренно простерлись перед ним. Они легли у него на пути боком или даже почти брюхом вверх, так что ему пришлось легонько их оттолкнуть, чтобы плыть дальше. Он вежливо погладил самок клювом, после чего они приняли обычное положение, подплыли к нему вплотную с обоих бочков и стали поглаживать его грудными плавниками, подниматься и опускаться вместе с ним, дышать точно в такт с ним (высший знак полного единения у дельфинов) а сзади с любопытством, но почтительно следовали вертуны-самцы. Кахили, бедный изгой Кахили, стал царем!
Кахили, наверное, чувствовал себя великолепно. Он много лет оставался доминирующим самцом группы, выступавшей в Бухте Китобойца. Он мог выбирать, с кем плавать (разумеется, Леи, принадлежавшая к одному с ним виду стала его фавориткой после того, как достигла половой зрелости). Он мог отнимать рыбу у кого хотел. Он мог гонять и бранить других, а его никто не гонял. А во время дрессировки он всегда занимал самую выгодную позицию – напротив ведра с рыбой.
Но Хаоле чувствовал себя далеко не так великолепно. Низложенный в мгновение ока, даже без драки, он два дня пребывал в глубочайшем унынии, почти не брал корма и держался в стороне от остальных. Он просто дрейфовал, высунув из воды морду. Выглядел он жертвой несправедливой судьбы (а возможно, и ощущал себя точно делец после биржевого краха).
Своего статуса он полностью не утратил, и с ним по-прежнему считались, а так как во время дрессировки он часто первым понимал, что от них требуется, остальные следили за ним и подражали ему. По отношению к людям он остался самым дружелюбным из вертунов. Просто он уже не был вожаком, и я подозреваю, что жизнь для него так никогда и не стала прежней.
Кахили быстро освоил все, что уже делали вертуны, хотя, как и у Леи, верчение у него толком не получалось. Быстрота, с какой он научился прыгать через прут, показала, что он мог бы стать прекрасным материалом для индивидуального формирования, однако в Бухте Китобойца мы могли использовать его только как члена группы (между прочим, он так и не продемонстрировал того эффектного прыжка, который Тэп наблюдал у дикого кико, – и не только он, но и ни один из кико, каких нам приходилось дрессировать). Кахили выполнял то, что от него требовалось, но больше уже никогда особенно рьяно не работал: если дрессировщик не давал ему рыбы, он всегда мог отобрать ее у кого-нибудь другого.
Казалось бы, присутствие в группе тирана и грабителя должно было неблагоприятно сказываться на дрессировке. Ничего подобного. Кахили его доминирующее положение безусловно мешало, но не его жертвам. Когда их рыбу крали – а точнее, конфисковывали, поскольку Кахили действовал не исподтишка, а открыто, пуская в ход угрозу, – они работали еще усерднее, чтобы получить новое вознаграждение.
Следуя правилам формирования, можно в буквальном смысле слова любое животное обучить любым действиям, на которые оно способно физически и эмоционально. Для этого необходимо только сообразить, как разбить элемент поведения, который вы намерены у него выработать, на достаточно простые составляющие, чтобы поочередно отрабатывать их. Именно так цирковые дрессировщики обучают слона стоять на одной ноге или тигра прыгать сквозь горящий обруч. У этого процесса есть пышное наименование – «последовательное приближение».
Формирование представляет собой сочетание искусства и науки. На науку опирается весь процесс: варьируемые режимы, усложнение требований по одному на каждом этапе, правильное закрепление. Те, кто занимается формированием поведения в силу своей профессии, иногда путем проб и ошибок вырабатывают в себе тонкое интуитивное понимание этого процесса. Мне доводилось наблюдать примеры великолепного формирования в работе футбольных тренеров, жокеев и дирижеров симфонических оркестров.
Искусство формирования и его прелесть заключены в умении придумать, какой новый элемент поведения можно сформировать, а затем способ, как его сформировать. Представить себе что-нибудь новое бывает очень трудно. Вот почему в цирковых номерах так редко удается увидеть по-настоящему оригинальный элемент поведения. Я на собственном опыте убедилась, насколько легче использовать стандартное поведение, например варьировать прыжки через барьер, чем разрабатывать что-то принципиально новое.
Но стоит кому-нибудь придумать такую новинку, и почти любой дрессировщик сумеет найти свой способ, как ее перенять. Мне и в голову не пришло бы, что можно мчаться на двух дельфинах, как на водных лыжах, но когда в Сан-Диего, в океанариуме «Мир моря», изобретательный дрессировщик проделал это, мы смогли разработать сходный номер. Такое заимствование тоже способствует однообразию представлений с животными. Поскольку любой хороший дрессировщик способен воспроизвести любую оригинальную идею, придуманную кем-то другим, то дрессировщики, особенно цирковые, в своем стремлении к уникальности вынуждены отрабатывать с животными предельно трудные для них движения (вроде хождения по канату) в расчете на то, что другие предпочтут не тратить таких усилий на воспроизведение номера.
Пути к желанной цели могут быть самыми разными: вероятно, существует столько же способов формирования данного поведенческого элемента, сколько есть на свете дрессировщиков. Рецепт одного дрессировщика может быть совершенно не похож на рецепт другого. Вовсе не обязательно было учить Хоку и Кико прыгать через прут так, как это делала я. Другой человек мог бы, например, сначала приучить их высоко прыгать в определенном месте бассейна, а потом установил бы там прут. И заставить их переплывать через веревку можно было бы, перемещая веревку по дну под ними, а не гоняя их над ней.
Потомственные цирковые дрессировщики редко сознают это: их личный метод кажется им единственно возможным – вот так вы обучаете лошадь кланяться, вот так медведь начинает у вас ездить на велосипеде, – и они обычно ревниво скрывают свои рецепты формирования всех этих поведенческих элементов, передавая их от отца сыну как семейную тайну. Да, конечно, такие рецепты могут включать особые приемы, позволяющие экономить время и добиваться желаемого результата с минимальными усилиями. Чтобы научить собаку делать обратное сальто, ее обычно учат прыгать прямо вверх, а затем, пока она в воздухе, хлопают ее по заду, так что она полностью переворачивается, прежде чем приземлится на четыре лапы. Похвалы и пищевое поощрение помогают собаке избавиться от растерянности, и вскоре она уже прыгает и крутит обратное сальто, чтобы избежать хлопка. (Конечно, для этого номера нужна небольшая подвижная собака – фокстерьер, а не ньюфаундленд.)
Обратное сальто почти всегда формируется именно так. Внимательно понаблюдайте за исполнением этого номера, и вы почти наверное увидите, как дрессировщик резко дергает ладонью – уже не для того, чтобы хлопнуть собаку, а чтобы подать ей сигнал. Таков традиционный рецепт формирования этого поведенческого элемента, и однако не знающий его дрессировщик может найти немало других способов научить собаку крутить обратное сальто.
Интереснее всего была, пожалуй, отработка номера, которым мы занимались несколько лет спустя после открытия Парка. У нас были тогда две великолепные малые косатки – взрослые самки Макапуу (названная так по мысу, неподалеку от которого ее поймали) и Олело. Совершенно черные, безупречно обтекаемой формы, около четырех метров длиной, эти дельфины оказались редкостными акробатами – по высоте, разнообразию и ловкости прыжков они не уступали своим более мелким сородичам. Мне пришла в голову мысль, что они могли бы прыгать через веревку одновременно, но навстречу друг другу – так, чтобы их могучие тела на мгновение перекрещивались в воздухе. Сама по себе идея новой не была – мне случалось видеть, как подобным образом прыгали более мелкие дельфины, а также лошади без наездников, – но я решила, что в исполнении этих фотогеничных животных такой прыжок будет выглядеть особенно эффектно.
Я взяла на себя дрессировку Макапуу, которая уже выступала в Бухте Китобойца. Другая дрессировщица, англичанка Дженни Харрис, работала с Олело в одном из малых бассейнов. И она и я начали с того, что протянули веревку по дну и обучили своих подопечных переплывать над ней по команде, а затем постепенно поднимали веревку, пока животные не начали через нее перепрыгивать. Макапуу мы обучали прыгать справа налево, а Олело – слева направо. Затем мы перевели Олело в Бухту Китобойца (ей это страшно не понравилось, она злилась и дулась два дня).
Мы с Дженни начали индивидуальные сеансы дрессировки в Бухте Китобойца, занимаясь с нашими косатками по очереди: одна косатка оставалась рядом со своим дрессировщиком (мы называли это «занять позицию»), а вторая тем временем работала, и так продолжалось, пока обе они не научились безупречно прыгать в нужном направлении через веревку, натянутую метрах в полутора над водой в укромном уголке бассейна позади нашего китобойного судна.
Наконец мы решили, что косатки уже достаточно подготовлены для совместного прыжка. Мы обе подозвали своих животных к борту китобойца. Я подала Макапуу сигнал рукой, которому она привыкла подчиняться, а Дженни подала сигнал Олело. Косатки ринулись в противоположных направлениях, повернули, прыгнули через веревку – одна косатка слева, другая справа – и на скорости более тридцати километров в час при суммарном весе чуть ли не в полторы тонны столкнулись головами!
Ну конечно, во второй раз они прыгнуть отказались: «Нет уж, сударыня, только не я!» Пришлось полностью пересмотреть план дрессировки.
Мы вновь начали дрессировать их по отдельности. На этот раз я обучала Макапуу прыгать не только справа налево, но и у дальнего конца веревки, в двенадцати метрах от меня. На середине веревки я привязала тряпку, чтобы лучше определять расстояние и приучать косатку прыгать все ближе и ближе к дальнему концу веревки. Дженни учила Олело прыгать слева направо, но у ближнего конца веревки.
Недели через две, когда наши косатки успокоились и усвоили новые правила, мы снова попросили их прыгнуть одновременно, натянув веревку совсем низко над водой, чтобы задача была не слишком трудной. И вскоре они уже прыгали охотно, но на расстоянии добрых десяти метров друг от друга.
Все это потребовало много времени – на дрессировку мы могли отводить только несколько минут в день, поскольку косатки ежедневно участвовали в четырех-пяти представлениях, демонстрируя то, чему они уже научились.
Затем мы начали мало-помалу поднимать веревку, и наконец обе косатки уже перемахивали через нее в красивейшем трехметровом прыжке. Тогда, оставив концы веревки на трехметровой высоте, мы ослабили ее натяжение, так что в середине она заметно провисла. К этой идее мы пришли после долгих рассуждений и споров за бесчисленными чашками кофе и могли только надеяться, что она даст нужный результат.
И действительно, врожденное желание не тратить лишних сил заставило косаток все больше и больше сближаться, потому что обе, естественно, предпочитали прыгать там, где пониже. Вот так, «жульничая» и подбираясь к месту наибольшего провисания веревки, каждая научилась оценивать направление прыжка другой и придерживаться своей стороны по отношению к самой низкой точке. В конце концов они начали перекрещиваться в воздухе на расстоянии всего лишь нескольких сантиметров друг от друга. Тогда мы принялись вновь понемногу натягивать веревку, пока ее центр не оказался в тех же трех метрах над водой, что и концы. Так, мы получили то, чего добивались: два великолепных животных встречались в изумительном прыжке на трехметровой высоте над поверхностью воды, едва не задевая друг друга. По-моему, из всех номеров, которые нам удалось отработать, этот остается одним из самых эффектных.
Формировать элементы поведения очень интересно, но это лишь половина дела. Необходимо еще отработать сигналы, по которым животное узнавало бы, чего вы от него хотите и в какой момент. Психологи называют это «привести поведение под стимульный контроль». Это очень коварный и увлекательный процесс. Установив надежный стимульный контроль, вы тем самым вырабатываете что-то вроде общего «языка» с животным, причем не только одностороннего. Ваши действия и его реакции постепенно складываются в систему взаимного общения.
3. Сигналы
Я уже не помню, кто первый предложил эту идею – Рон Тернер, Тэп Прайор или Кен Норрис, но идея была замечательная: снабдить нас, дрессировщиков, подводным электронным оборудованием, чтобы мы могли контролировать поведение дельфинов с помощью звуковых сигналов.
Большинство представлений с дельфинами, как и с другими животными, ведется при помощи сигналов, которые дрессировщик подает движениями руки: протянутая рука означает, что надо двигаться в вертикальном положении, взмах влево – что надо прыгнуть сквозь обруч, и так далее.
Однако по ряду причин звуковые сигналы часто бывают во многих отношениях удобнее. Во-первых, дельфин руководствуется больше слухом, чем зрением, – звуки он различает лучше, чем жесты, и реагирует на них с большей легкостью. Во-вторых, чтобы увидеть движение руки, он должен смотреть на дрессировщика, звуковой же сигнал он воспринимает, чем бы ни был занят. В-третьих, жесты каждого дрессировщика неизбежно обладают определенным своеобразием, и животные настолько привыкают к особенностям сигналов своего постоянного дрессировщика, что на те же сигналы, если их подает кто-то другой, реагируют заметно хуже: в результате стоит основному дрессировщику заболеть или уехать отдыхать, и представление разваливается.
Мы решили, что звуки, механически производимые под водой, помимо других преимуществ будут всегда совершенно одинаковыми, а это позволит менять дрессировщиков без ущерба для представления, как только отрабатываемые элементы поведения достаточно закрепятся.
Электронная аппаратура, за немалую цену сконструированная местной фирмой, состояла из панели с кнопками, усилителей и трех переносных подводных излучателей звука, включавшихся нажимом педали. Каждая кнопка приводила в действие вибратор, издававший определенный звук – жужжание, пощелкивание, высокое или низкое гудение, пульсирующее гудение и так далее. Любой звук можно было передавать через любой излучатель звука. Кроме того, нажав одновременно на две-три кнопки, можно было создавать весьма прихотливые эффекты.
Эти звуки не имитировали звуков, производимых дельфинами, и не были на них похожи. Высота их была подобрана так, что они хорошо улавливались и легко различались человеческим слухом. Дельфины способны слышать гораздо более высокие звуки, недоступные человеку, и тоньше их различать, но нам требовались звуки, которые могли бы слышать и различать мы сами. Можно с ума сойти (как я убедилась позднее, во время научных экспериментов), когда битых полчаса подаешь дельфину звуковые сигналы, которых сама слышать не можешь, а он и в ус не дует, точно успел все на свете перезабыть, и вдруг выясняется, что сигнала вообще нет из-за каких-то технических неполадок (например, ты забыла включить аппаратуру) и дельфин тоже ничего не слышал. Кроме того, полезно иметь возможность, услышав сигнал сказать себе: «Ой, это же не сигнал верчения!», броситься к панели и нажать правильную кнопку.
