Кризис мирового капитализма

Хотя мы и можем описать мировой капитализм как режим, он представляет собой неполный режим: он руководит только экономической функцией, хотя экономическая функция и стала господствовать над другими функциями. Сегодняшний режим также имеет историю, но она не так хорошо определена. Трудно даже определить, когда начал существовать этот новый режим. Произошло ли это в 1989 г. – после распада советской империи? Или около 1980 г. – когда Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган пришли к власти? Или раньше? Возможно, это произошло в 70-е годы, когда начал бурно развиваться оффшорный рынок евродолларов.

Отличительной чертой системы мирового капитализма является свободное движение капитала. Международная торговля товарами и услугами недостаточна для создания мировой экономики; должны стать взаимозаменяемыми факторы производства. Земля и другие естественные ресурсы не перемещаются, – перемещаются люди со своими проблемами, поэтому именно мобильность капитала и информации, а также предпринимательство несут ответственность за экономическую интеграцию.

Поскольку финансовый капитал является еще более мобильным, чем физические инвестиции, он занимает привилегированное положение: он может избегать страны, в которых подвергается высоким налогам и строгому регулированию. Как только завод построен, его трудно передвинуть. Конечно, многонациональные корпорации пользуются гибкостью ценообразования при внутрифирменном движении средств и могут оказать давление в момент, когда они принимают инвестиционные решения, но их гибкость несравнима с той свободой выбора, которой пользуются международные инвесторы, осуществляющие портфельные инвестиции. Диапазон имеющихся возможностей также увеличивается при движении к центру мировой экономики, а не к ее периферии. Все эти факторы привлекают капитал в финансовые центры и распределяют его через финансовые рынки. Именно поэтому финансовый капитал играет сегодня такую важную роль в мире, и поэтому влияние финансовых рынков в рамках системы мирового капитализма постоянно растет.

На самом деле свободное движение капитала является относительно новым явлением. В конце второй мировой войны экономики были по своей сути в основном национальными, международная торговля не была активной, как прямые инвестиции, так и финансовые операции находились почти на мертвой точке. Институты, созданные в Бреттон-Вудсе – Международный валютный фонд (МВФ) и Мировой банк, – были основаны с целью сделать возможной мировую торговлю в мире, лишенном движения капитала в международном масштабе. Мировой банк должен был компенсировать нехватку прямых инвестиций; Международный валютный фонд должен был компенсировать нехватку финансовых кредитов для компенсации дисбаланса в торговле. Международный капитал в менее развитых странах участвовал в основном в эксплуатации природных ресурсов, а страны, в которых это имело место, отнюдь не стремились поощрять международные инвестиции, они могли экспроприировать их; например, компания Anglo—IranianOil была экспроприирована в 1951 г. Национализация стратегических отраслей промышленности также стояла на повестке дня в Европе. Большинство инвестиций в менее развитые страны имело форму межправительственной помощи; например, печально известный «арахисовый план» Великобритании в Африке.

Первыми набрали скорость прямые инвестиции. Американские фирмы шагнули в Европу, потом стали появляться повсюду в мире. Компании из других стран подхватили эту идею позднее. Во многих отраслях, таких, как автомобилестроение, химическая и компьютерная промышленность, стали преобладать многонациональные корпорации. Международные финансовые рынки развивались медленнее, поскольку некоторые валюты не были полностью конвертируемыми и большинство стран осуществляли контроль над операциями с капиталом. Контроль над капиталом был устранен постепенно. Когда я начал заниматься финансовым бизнесом в Лондоне в 1952 г., как финансовые рынки, так и банки жестко регулировались на общенациональной основе, господствовала система с фиксированными обменными курсами и многочисленными ограничениями движения капитала. Был рынок «курсового стерлинга» и рынок «премиального доллара» – рынок специальных обменных курсов, применявшихся к счетам движения капитала. После моего переезда в 1956 г. в США международная торговля ценными бумагами была постепенно либерализована. С созданием Общего рынка инвесторы из США начали покупать европейские ценные бумаги, но бухгалтерский учет в вовлеченных в этот процесс компаний и процедуры расчетов оставляли желать лучшего, условия в те дни не многим отличались от развивающихся рынков сегодня – с тем лишь исключением, что аналитики и биржевые маклеры были менее квалифицированными. Я был похож на одноглазого короля среди слепых. И только в 1963 г. Президент Кеннеди предложил уравнительный налог на процентные доходы американских инвесторов, покупающих иностранные ценные бумаги, который стал законом в 1964 г. Этот закон фактически вынудил меня выйти из этого бизнеса.

Настоящий рост мировой капиталистической системы начался в 70-х годах. Страны – производители нефти объединились в Организацию стран – экспортеров нефти (О ПЕК) и подняли цены на нефть сначала в 1973 г. – с 1,90 дол. за баррель до 9,76 дол. за баррель, а потом в 1979 г. в ответ на политические события в Иране и Ираке – с 12,70 дол. до 28,76 дол. за баррель. Экспортеры нефти неожиданно получили большой активный торговый баланс, в то время как страны – импортеры вынуждены были финансировать большие дефициты. Эти средства перерабатывались коммерческими банками с негласного одобрения западных правительств. Были изобретены евродоллары и появились крупные оффшорные рынки. Правительства начали предоставлять налоговые и другие льготы международному финансовому капиталу, чтобы привлечь его обратно – из оффшорных зон. По иронии судьбы эти меры дали оффшорному капиталу еще больше пространства для маневра. Международный кредитный бум закончился спадом в 1982 г., но к этому времени финансовому капиталу уже была предоставлена свобода маневрирования.

Развитие международных финансовых рынков получило большой толчок примерно в 1980 г., когда Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган пришли к власти с программой отказа государства от регулирования экономики, предоставив возможности рыночному механизму делать свою работу. Это означало введение строгой финансовой дисциплины, первоначальным результатом такой системы стал мировой спад и стремительно нараставший международный кризис задолженности 1982 г. Прошло несколько лет, прежде чем мировая экономика смогла оправиться, в Латинской Америке говорят о потерянном десятилетии, но экономика смогла подняться. Начиная с 1983 г. мировая экономика переживает длительный, практически непрерывный, период экспансии. Несмотря на периодические кризисы, развитие мировых рынков капитала ускорилось и достигло такого уровня, когда их можно назвать по-настоящему мировыми или глобальными. Движения обменных курсов, процентных ставок и курсов акций в различных странах стали тесным образом взаимосвязанными. В этом отношении характер финансовых рынков за последние сорок пять лет, на протяжении которых я на них работал, изменился до неузнаваемости.

Капитализм versus демократии

Преимущества настолько прочно закрепились за финансовым капиталом, что часто стали говорить о том, что многонациональные корпорации и международные финансовые рынки определенным образом вытеснили или посягнули на суверенитет государства. Но это не так. Государства остаются суверенными. В их руках – законные полномочия, которыми не может обладать ни отдельное лицо, ни корпорация. Дни East India Company и Hudson Bay Company ушли навсегда.

Хотя государства по-прежнему имеют полномочия вмешиваться в экономику, они сами все больше начинают зависеть от сил международной конкуренции. Если государство вводит условия, неблагоприятные для капитала, капитал начнет уходить из страны. И наоборот, если государство сдерживает рост зарплаты и предоставляет стимулы для развития отдельных отраслей и предприятий, оно может способствовать накоплению капитала. Система мирового капитализма состоит из многих суверенных государств, каждое из которых имеет свою политику, но каждое также вовлечено в мировую конкуренцию не только за торговлю, но и за капитал. Это – одна из черт, делающих эту систему крайне сложной: хотя мы можем говорить о мировом и глобальном режиме в экономических и финансовых вопросах, в политике такого же мирового режима не существует. Каждое государство имеет собственный режим.

Существует широко распространенная вера в то, что капитализм определенным образом ассоциируется с демократией в политике. Историческим фактом является то, что страны, образующие центр системы мирового капитализма, являются демократическими, но этого нельзя утверждать в отношении всех капиталистических стран, находящихся на периферии системы. По существу, многие заявляют, что необходима некоторого рода диктатура, чтобы привести в движение экономическое развитие. Экономическое развитие требует накопления капитала, а это, в свою очередь, требует низких зарплат и высоких уровней сбережений. Этого положения легче достичь автократическому правительству, способному навязать свою волю людям, чем демократическому, учитывающему пожелания электората.

Возьмем, например, Азию, показывающую немало примеров успешного экономического развития. В «азиатской модели» государство вступает в союз с интересами местного бизнеса и помогает ему аккумулировать капитал. Стратегия «азиатской модели» требует государственного руководства в промышленном планировании, более высокой степени финансовой зависимости и некоторой степени защиты внутренней экономики, а также контроля над зарплатой. Такая стратегия была впервые использована Японией, которая имела демократические институты, введенные в период оккупации США. Корея попыталась рабски подражать Японии, но без демократических институтов. Вместо этого политика осуществлялась военной диктатурой, держащей в руках небольшую группу промышленных конгломератов (chaebol). Сдерживающие факторы и противовесы, имевшие место в Японии, отсутствовали. Похожий союз наблюдался и между военными и предпринимательским классом, в основном китайского происхождения, в Индонезии. В Сингапуре само государство стало капиталистом, создав инвестиционные фонды с высококвалифицированным руководством, которые добились значительных успехов. В Малайзии руководящая партия сумела сбалансировать благоприятное отношение к интересам бизнеса и выгоды для этнического меньшинства. В Таиланде политическое устройство является слишком сложным для понимания аутсайдером: военное вмешательство в коммерческую деятельность и финансовое вмешательство в выборы были двумя серьезными слабыми местами системы. В одном только Гонконге не было вмешательства государства в коммерческую деятельность в силу его колониального статуса и строгого соблюдения законов. Тайвань также выделяется успешным завершением перехода от деспотичного к демократическому политическому режиму.

Часто утверждают, что успешные автократические режимы в конечном счете ведут к развитию демократических институтов. У этого утверждения есть некоторые достоинства: зарождающийся средний класс оказывает огромную помощь в создании демократических институтов. Однако это вовсе не означает, что экономическое благосостояние ведет к эволюции демократических свобод. Правители неохотно расстаются с властью, их надо к этому подталкивать. Например, Ли Кван Ю из Сингапура в более резких выражениях обсуждал достоинства «азиатского пути» после десятилетий процветания, чем до этого.

В утверждении, что капитализм ведет к демократии, кроется некая фундаментальная проблема. В системе мирового капитализма отсутствуют силы, которые могли бы толкать отдельные страны в направлении демократии. Международные банки и многонациональные корпорации зачастую чувствуют себя более комфортно с сильным, автократическим режимом. Возможно, самая могущественная сила в борьбе за демократию – это свободный поток информации, что усложняет дезинформацию людей со стороны государства. Но нельзя переоценивать свободу информации. В Малайзии, например, режим имеет достаточный контроль над средствами массовой информации, чтобы позволить премьер-министру Махатиру Мохаммеду безнаказанно влиять на события. Информация еще более ограничена в Китае, где государство держит под контролем даже Internet. В любом случае свободный поток информации совсем необязательно побуждает людей к демократии, особенно когда люди, живущие в демократическом обществе, не верят в демократию как универсальный принцип.

Чтобы не погрешить истиной, надо сказать, что связь между капитализмом и демократией в лучшем случае незначительная. Здесь различные ставки: целью капитализма является благосостояние, демократии – политическая власть. Критерии, по которым оцениваются ставки, также различаются: для капитализма единица исчисления – деньги, для демократии – голоса граждан. Интересы, которые, как предполагается, должны удовлетворять эти системы, разнятся: для капитализма – это частные интересы, для демократии – общественный интерес. В США напряженность между капитализмом и демократией символизируют уже ставшие притчей во языцех конфликты между Уолл-стрит и Мэйн-стрит. В Европе распространение политических привилегий привело к исправлению некоторых наиболее явных крайностей капитализма: страшные предсказания «Манифеста коммунистической партии» были сведены на нет благодаря расширению демократии.

Сегодня способность государства предоставлять средства для социального обеспечения граждан оказалась серьезно подорванной способностью капитала избегать налогообложения и возможностью граждан обходить обременительные условия найма путем переезда в другие страны. Государства, перестроившие систему социального обеспечения и условия найма, – США и Великобритания – процветают, в то время как о других, пытавшихся сохранить их без изменения, например о Франции и Германии, этого сказать нельзя.

Демонтаж государства всеобщего благосостояния – относительно новое явление, и все его последствия еще не ощущаются в полной мере. После окончания второй мировой войны доля государства в валовом национальном продукте (ВНП) в промышленно развитых странах, вместе взятых, почти удвоилась [21]. Только после 1980 г. эта тенденция изменилась. Интересно, что доля государства в валовом национальном продукте сократилась незначительно. Но произошло следующее: налоги на капитал и взносы в фонд страхования по безработице уменьшились, в то время как другие формы налогообложения, особенно налоги на потребление, продолжают увеличиваться. Другими словами, бремя налогообложения было переложено с капитала на граждан. Это не совсем то, что было обещано, но мы даже не можем говорить о незапланированных последствиях, поскольку результаты были именно такими, какими их видели сторонники свободного рынка.

Роль денег

Мировую экономическую систему, соответствие которой нельзя найти в мировой политической системе, анализировать крайне трудно, особенно в свете неоднозначных отношений между капитализмом и демократией. Очевидно, что мне приходится вводить упрощения. Однако моя задача проще, чем можно было бы ожидать, так как в мировой капиталистической системе присутствует некий объединяющий принцип. И это не тот принцип, который вводят ради упрощения; речь идет о действительно доминирующем принципе. Таким принципом являются деньги. Использование рыночных принципов только запутало бы вопрос, поскольку, кроме участия в конкуренции, деньги можно накапливать различными путями. Не может быть сомнения в том, что в конечном счете все сводится к прибыли и богатству, выраженным в деньгах.

Мы можем далеко продвинуться в понимании мировой капиталистической системы, поняв роль, которую играют в ней деньги. Деньги – не простое абстрактное понятие, и мы довольно многое знаем о них. В учебниках говорится о трех основных функциях денег: это – мера стоимости, средство обращения и средство накопления. Названные функции хорошо известны и подробно проанализированы, хотя наличие третьей функции можно оспаривать.

Классическая экономическая теория считает деньги средством достижения цели, а не самоцелью, они представляют собой меновую стоимость, но не обладают собственной стоимостью. Иными словами, стоимость денег зависит от стоимости товаров и услуг, на которые их можно обменять. Но каковы подлинные ценности, которые, предположительно, должны лежать в основе экономической деятельности? Это – сложный вопрос, который так и не получил до сих пор удовлетворительного ответа. В конечном счете экономисты решили, что им вообще незачем отвечать на этот вопрос; они могут принять ценности экономических агентов как нечто данное. Их предпочтения, какими бы они ни были, можно представить в виде кривых безразличия, а последние – использовать для определения цен.

Но проблема состоит в том, что в реальном мире ценности не заданы. В открытом обществе люди вправе самостоятельно делать выбор; но при этом они не всегда знают, чего на самом деле хотят. В условиях быстрых перемен, когда традиции утратили былую власть, а людей со всех сторон осаждают предложениями, разменные меновые ценности вполне способны заменить подлинные. Сказанное особенно верно в отношении капиталистического строя, где делают упор на конкуренцию, а успех меряют деньгами. Люди хотят иметь деньги и готовы почти на все, чтобы их получить, потому что деньги – это власть, а власть может стать самоцелью. Те, кто преуспел, – могут даже не знать, что делать со своими деньгами, но они по меньшей мере могут быть уверены, что другие завидуют их успеху. Этого может оказаться достаточно, чтобы продолжать делать деньги до бесконечности, несмотря на отсутствие какого-либо иного мотива. Те, кто продолжает стремиться получить много денег, в конце концов приобретают большую власть и влияние в капиталистической системе.

Рассмотрение морального вопроса о том, должны ли деньги стать подлинной ценностью (т.е. получить собственную стоимость), я отложу до главы 9. Сейчас я пока исхожу из того факта, что преобладающей ценностью в мировой капиталистической системе выступает погоня за деньгами. Я считаю правомерным делать такое допущение, так как существуют экономические агенты, единственная цель которых – делать деньги, и они преобладают в современной экономической жизни, как никогда ранее. Я имею в виду открытые акционерные общества. Этими компаниями теперь управляют профессионалы, применяющие принципы менеджмента с единственной целью – максимизировать прибыль. Эти принципы применимы ко всем областям деятельности, и они приводят к тому, что менеджеры компаний покупают и продают предприятия точно так же, как управляющие портфельными инвестициями в брокерских фирмах (portfoliomanagers) покупают и продают акции. Корпорации, в свою очередь, принадлежат профессиональным управляющим портфелей; а единственная цель владения акциями заключается в том, чтобы делать на них деньги.

Согласно теории совершенной конкуренции, фирма создается как раз для максимизации прибыли, но на деле максимизация прибыли не всегда была единственной целью предприятия. Частные владельцы предприятий нередко руководствуются другими целями. Но даже во главе открытых акционерных обществ (корпораций) часто стоят менеджеры, которые чувствуют себя настолько уверенно, что они могут руководствоваться иными мотивами, кроме прибыли. Такими мотивам бывают не только собственные блага и причуды, но и альтруистические или даже – националистические соображения. Управляющие крупных многонациональных компаний в Германии традиционно считают себя ответственными перед работниками и обществом в целом, равно как и перед акционерами. Японская экономика характеризуется «переплетающимся» участием через акции, причем личным отношениям часто отдается предпочтение перед прибылью. Корея довела японскую идею до крайности и обанкротилась, пытаясь добиться доли на рынках ключевых отраслей.

Тем не менее в современной капиталистической системе наблюдается явная тенденция к максимизации прибыли и соответственно – к обострению конкуренции. По мере глобализации рынков положение частных компаний становится менее выгодным с точки зрения обеспечения или сохранения доли на рынке; они нуждаются в капитале акционеров, чтобы воспользоваться возможностями, которые открывает мировой масштаб деятельности. В результате на рынках доминируют открытые акционерные общества, которые все более настойчиво добиваются прибыли.

В США акционеры начинают требовать больше прибыли в расчете на акцию, а фондовый рынок в растущей мере благоприятствует менеджерам, нацеленным на максимизацию прибыли. Успех оценивается по краткосрочным результатам, менеджеров чаще вознаграждают акциями, чем доплатами к жалованью. В Европе компании склонны преуменьшать значение прибыли как во имя создания положительного имиджа в глазах общественности, так и реально – в публикуемых балансах. Дело в том, что за более высокими прибылями следовали требования работников повысить заработную плату, поэтому считалось нецелесообразным привлекать большое внимание к прибыльности предприятия. Однако под давлением международной конкуренции требования повышения заработной платы пришлось умерить, а основное внимание сместилось в сторону необходимости финансировать рост фирмы. Образование единого рынка с единой валютой вызвало в Европейском союзе обострение борьбы за долю на рынке. Цены акций приобрели немного большее значение как с точки зрения получения капитала, так и для возможностей приобретения предприятий (или же в случае низкой цены – как стимул быть скупленным). Социальные цели, например обеспечение занятости, должны были уйти на второй план. Конкуренция вынуждала консолидироваться, упрощать структуры и переводить производство за рубеж. Таковы важные факторы сохраняющегося высокого уровня безработицы в Европе.

Итак, основным критерием, отличающим современный капитализм от его прежних этапов, служит всепоглощающее стремление к успеху: усиление мотива прибыли и проникновение его в сферы, где ранее преобладали иные соображения. Некогда в жизни людей нематериальные ценности играли более значительную роль: в частности, считалось, что представители культуры и свободных профессий руководствуются культурными и профессиональными ценностями, а не коммерческими соображениями. Чтобы понять отличие современного капитализма от его прежних этапов, необходимо признать растущую роль денег в качестве самодовлеющей ценности. Не будет преувеличением сказать, что деньги правят теперь жизнью людей в большей степени, чем когда-либо раньше.

Кредит как источник нестабильности

Деньги тесно связаны с кредитом, однако роль кредита изучена меньше, чем роль денег. И неудивительно, поскольку кредит – это тоже рефлексивное явление. Кредит предоставляют под залог или иное доказательство платежеспособности, а ценность залога, как и показатели платежеспособности, по своему характеру рефлексивны, так как платежеспособность зависит от оценки кредитора. На ценность залога влияет доступность кредита. Сказанное относится к недвижимости -это наиболее широко принятая форма залога. Банки обычно склонны выдавать ссуды под залог недвижимости без права регресса на заемщика, а основным фактором определения ценности недвижимости выступает сумма, которую банк готов под нее предоставить. Как ни странно, рефлексивная связь не признана пока в теории и ее часто упускают из виду на практике. Для строительства характерно чередование бума и спада, и после каждого спада управляющие банков становятся крайне осторожными и клянутся никогда больше не поддаваться соблазну. .Но когда у них опять скапливаются свободные деньги, которые они отчаянно стремятся заставить работать, начинается новый цикл подъема. Аналогичную схему можно наблюдать и в международной кредитной деятельности. Платежеспособность суверенных заемщиков измеряют с помощью ряда коэффициентов: задолженность/В НП; расходы на обслуживание долга/экспорт и т.п. Эти показатели -рефлексивные, т.е. взаимосвязанные, поскольку процветание страны-заемщика зависит от ее способности брать взаймы, но эту обратную связь часто игнорируют. Именно это и произошло во время великого кредитного бума 70-х годов. После кризиса 1982 г. можно было думать, что фаза чрезмерного кредитования более не повторится; тем не менее она снова проявилось в Мексике в 1994 г. и, как мы видели, в Азиатском кризисе 1997 г.

Большинство экономистов-теоретиков не признают рефлексивности. Они стремятся определить условия равновесия, а рефлексивность – это источник неравновесия. Джон Мей-нард Кейнс хорошо понимал суть явления рефлексивности – он сравнивал финансовые рынки с конкурсами красоты, где люди вынуждены угадывать, что другие люди угадывают, о том что угадывают другие люди. Но даже он излагал свою теорию в терминах равновесия, чтобы сделать ее приемлемой в научном отношении.