Атакую ведущего!

– Ну, все. Три взрыва. Побежали теперь к самолету. Дело сделано. Оно хоть и жалко до слез, зато враг не воспользуется.

Мы побежали через поле к самолету. Там нас ожидал летчик.

Быстро запустили мотор. Я и Сахаров залезли в заднюю кабину, и самолет взлетел.

Уже на подходе к Армавиру я еще раз оглянулся назад. Там, у самого горизонта, подпирал небо огромный черный гриб дыма…

Курская руда

Хмурое июльское утро. Облачное небо словно облито фиолетовыми чернилами. Мы, летчики, сидим возле самолетов на траве, ожидая сигнала к очередному боевому вылету.

Вдруг зазвонил телефон. Адъютант эскадрильи снял трубку и, кивая головой, заговорил:

– Понял! Есть, товарищ майор. Передаю.

Положив трубку, он сказал:

– Денисов! Тебя срочно к командиру полка.

Я пошел на КП.

Командир стоял у стола и разглядывал карту. Показывая пальцем, сказал:

– Полетишь с напарником в разведку. Надо сфотографировать вот эту шоссейную дорогу. Видишь? Идет она от Харькова в сторону Белгорода. Узнайте, не подбрасывают ли по ней фашисты свои войска на Курскую дугу.

Я вышел из штаба и направился на стоянку. Мой ведомый Пряхин уже шел навстречу. Я объяснил ему задание, и мы пошли к самолетам. У моей машины, устанавливая фотоаппарат, работали техник и механик по спецоборудованию.

Вскоре мы взлетели и под самой кромкой облаков пошли в направлении Короча – Белгород. Внизу мелькнула серебристая лента Северского Донца. Значит, идем уже над территорией, занятой врагом.

Когда показалось шоссе, я включил фотоаппарат. По шоссе в ту и другую сторону ехали немецкие машины. Они так и просились в прицел, так и хотелось нажать на гашетку, дать по фашистам очередь! Но в разведке этого делать не положено.

Дошли до Дергачей. Вдали уже были видны разбитые окраины Харькова. Мы повернули домой, как вдруг из облаков выскочили четыре «мессершмитта» – и за нами! Пришлось нырять в облака, увертываться.

Через некоторое время оглядываюсь – Пряхина нет. Минуты три покружил над одним местом, внимательно осматривая небо, – ведомый как в воду канул!

Иду домой, поминутно оглядываясь назад, и думаю: «Что делать? Куда Пряхин пропал?» Сбить его не могли: стрельбы я не заметил. Трассирующие очереди снарядов на фоне облаков видны хорошо.

Вот и наш аэродром. Произвел посадку. Зарулил самолет на место, выключил мотор. Механик стал снимать фотоаппарат. Я с беспокойством все посматриваю на запад: не подходит ли к аэродрому красноносый «як» Пряхина?

Подождал еще немного и пошел на доклад к командиру Дерябину. Тот уже поджидал меня. Рядом с ним стоял замполит майор Круглов.

– Денисов, а где Пряхин?

– Видимо, оторвался, когда на нас четыре «мессера» выскочили. Должен прийти, товарищ командир.

Дерябин посмотрел на часы и озабоченно заметил:

– Теперь уже не придет. Горючее кончилось. Возможно, где-нибудь на вынужденную сел…

И вечером о Пряхине никаких вестей не было. Утром иду по аэродрому к себе в эскадрилью, а в голове одна мысль: неужели его подстрелили, и сел мой ведомый у фашистов? Стараюсь отделаться от этих невеселых дум, но ничего не выходит. Гитлеровцы от неудач на фронте до того озверели – на штыки, случись что, Пряхина подымут.

Только я спустился в землянку – телефонный звонок. Снимаю трубку и слышу бодрый голос штурмана полка майора Дрембача:

– Доброго ранку! – По шутливому тону догадываюсь: скажет что-то хорошее, обнадеживающее. – Слушай, Денисов, нашелся твой путешественник! Под Семилуками, собачий сын, сидит. В телеграмме пишет: все в порядке. Командир полка приказал тебе лететь за ним. Готовь учебный самолет. Во вторую кабину забирай техника, который обслуживает его машину. Если там все нормально, вылетай на его самолете, а Пряхин нехай с техником на «уточке» домой топают…

В Семилуках, когда я рулил по полю, меня уже встречал Пряхин. Он узнал наш Ут-2 по хвостовому номеру.

Я зарулил машину, спрыгнул на землю. Пряхин принялся мне докладывать. Я его перебил:

– Ладно, Пряхин, дома расскажешь. Давай собираться. А то летел я сюда, погодка на западе что-то хмурится. Затянет небо, и застрянем мы с тобой… Значит, самолет твой, говоришь, в порядке? Заправился?

– По самое горлышко!

– Теперь сделаем так, – говорю. – Я полечу на твоем «яке», а ты с техником – на «уточке». У тебя скорость сто сорок, у меня – шестьсот. Значит, первым взлетишь ты, а я – попозже. – Я посмотрел на свои часы, прикинул время вылета: – Ну, минут так через десять – двенадцать догоню тебя, и придем домой вместе. Понял?

Пряхин согласно кивнул головой.

Вскоре Ут-2 пошел на взлет. Повременив немного, я тоже поднялся в воздух.

Через расчетное время я увидел впереди и ниже себя знакомый силуэт «уточки». Прошел над ней, сделал кружок и заметил, что самолет Пряхина почему-то идет курсом не на запад, а почти на север. Опасаясь, как бы Пряхин опять не заплутал, решил подправить его. Прохожу рядом с Ут-2. Покачивая машину с крыла на крыло и взяв курс 250 градусов, указал Пряхину нужное направление. Ут-2 «подвернулся» и пошел правильно. Однако минуты через две он резко развернулся вправо и снова пошел на север. «Ах ты, стервец! – выругался я про себя. – Опять блудить!..» Я еще раз прошел рядом с Пряхиным, погрозил ему кулаком, но «уточка» упрямо шла на север.

Тогда, вконец разозлившись, я сделал новый круг, перезарядил оружие и дал правее машины Пряхина очередь из пулеметов. Ут-2 шарахнулся в сторону и тотчас же взял нужный курс.

Вот показался аэродром. Пряхин сел нормально. Посадил и я свою машину. Довольный, в хорошем настроении пошел к начальству с докладом.

Еще издали увидел у землянки командира и стоявшего рядом незнакомого полковника, что-то сердито говорившего Дерябину и отчаянно размахивавшего руками.

Увидев меня, полковник зашагал навстречу, грозно хмуря широкие брови:

– Это ты сейчас по мне стрелял?!

– Нет, товарищ полковник, – растерянно сказал я.

– Погоди. Ты на «сорок второй» машине летал?

– Я…

– А говоришь – не стрелял! Такую очередюгу запустил, чуть в штопор не сорвался. Ты понимаешь, что своим хулиганским поступком сорвал мне срочнейшее задание? Меня в Тиме ждет сам командующий фронтом! Судить тебя, сукиного сына, военным трибуналом. Судить! – полковник все более горячился. – Дожил! Каждый сосунок будет расстреливать, да я…

– Товарищ полковник, – пробормотал я убито, – разрешите…

– Не разрешаю! – взорвался он, испепеляя меня гневным взглядом. – И так «мессера» гоняют, житья не дают, да еще свои будут…

– Товарищ полковник, выслушайте меня! Никого я не расстреливал. Просто решил попугать своего летчика Пряхина…

– Какого еще Пряхина? Ты что мне мозги крутишь!

– Я из-под Семилук его на Ут-2 выпустил, понимаете? Догнал в расчетном месте. Вижу – он летит, но не совсем туда. Пришлось загнать домой силой. То есть я думал, что это Пряхин…

Но полковник последней фразе не внял.

– Видал? – обратился он к молчавшему Дерябину. – Он загнал силой. Меня ты сюда загнал, стервец эдакий! Вот что, командир полка, я ничего не понимаю. Разбирайтесь тут сами, а меня прошу выпустить в воздух. Этого разгильдяя накажите самым строжайшим образом. Я проверю, не вздумайте либеральничать.

Тут подошел наш инженер, и вместе с грозным полковником они пошли к его самолету.

Дерябин, поняв наконец, в чем дело, хмыкнул:

– Значит, ты вместо Пряхина его сюда пригнал?

– Выходит, так, – я вздохнул и развел руками.

Командир сначала рассмеялся, потом вдруг посерьезнел:

– Погоди, а где же тогда этот чертов Пряхин?

– Не знаю, – сказал я удрученно. – Я сам его провожал, за винт еще крутнул… И угораздило же этого полковника оказаться именно там, где должен был быть Пряхин! Нарочно не придумаешь, ей-богу.

С минуту мы молчали. Затем командир и подошедший к нам Дрембач стали высказывать разные предположения. Я, окончательно подавленный случившимся, молча слушал их.

В томительном ожидании прошло около часа. Потом на КП полка прибежал сержант с нашей командной радиостанции и положил на стол Дерябину радиограмму. Ее передали с соседнего аэродрома, где стояли наши штурмовики. В радиограмме было сказано: «Сел на вынужденную посадку в десяти километрах севернее соседнего с нами аэродрома. Самолет неисправен, что-то с мотором. Пряхин».

Командир тут же приказал инженеру полка послать машину с людьми на то место, где сел Пряхин.

– Товарищ командир, – сказал я, взглянув на карту, – смотрите. Километров пятнадцать до дома не дотянул. И сел как раз там, где я поймал этого полковника!

На другой день перед обедом на окраине аэродрома показалась грузовая машина. Она медленно тянула хвостом вперед пряхинскую «уточку». Высоко поднятый фюзеляж самолета лежал на борту машины. Рядом, поставленные на ребро, лежали его крылья.

Мы с комэском пошли навстречу. Пряхин выпрыгнул из кабины, с виноватым видом стал докладывать:

– Мотор вдруг отказал. Видимо, вода в бензосистему попала. Сами знаете, те самолеты, которые беспрерывно летают, никогда не отказывают. А эта стоит месяцами, словно на выставке, только пыль с нее сдувают да колеса подкрашивают. Полетишь на ней – то магнето не дает искры, то свечи отсырели…

– Хорошо, Пряхин, инженеры разберутся, в чем дело. А вчера над Дергачами куда ты делся?

– Когда мы с «тощими» сцепились, я от них спрятался в облака. Через минуту выскочил оттуда – вас нет. Чувствую, вы где-то рядом должны быть. Туда, сюда… Нет, и все! Решил идти домой. На земле всюду пожары, дым, взрывы… Где наши, где немцы – не пойму. Вот тут, товарищ старший лейтенант, я и сдрейфил и эту Курскую магнитную аномалию черным словом помянул. Что обидно, мотор работает, просто поет, самолет, кажется, любое мое движение угадывает, а я не знаю, куда лететь. Компас не работает, крутится как бешеный. Магнитное поле! По солнцу бы сориентироваться, так небо закрыто. Летаю над полем боя, а сам думаю: «Вот положеньице! Чего доброго, в полном уме и здравии к фашистам припожалуешь!»

– Лез бы вверх, чудила! – рассердился я. – На высоте тысяча двести метров магнитное поле уже не действует, не достает, и компас начинает работать. Забыл, что ли?

– В том-то и дело, что пробовал! Два раза входил в облака и снова вываливался. Не обучен, – Пряхин снова виновато улыбнулся. – На счастье, в облаках увидел «окно». Обрадовался – и туда! Вышел наверх… Красота! Солнце сияет, подо мной волнистые облака, словно застывшее море… Взял курс на восток, побаиваюсь все же немцев. Облака реже стали. Увидел между ними небольшой городок, аэродром у речушки. Прохожу над самолетами. Гляжу – красные звезды. Наши! Сажусь, заруливаю. Спрашиваю осторожно ребят, что, мол, за аэродром? Когда они сказали, аж крякнул от злости: ведь стояли же здесь месяц назад! Взглянул на карту и понял, что больше ста километров на восток отмахал. Железную дорогу, что идет от Ельца на Донбасс, не видел, за облаками прошел…

– Ладно, Пряхин, все понятно. А я, понимаешь, вместо тебя одного полковника посадил.

Комэск улыбнулся, похлопал нас обоих по плечам:

– Ничего, ребята, всякое бывает. Быстрее обедайте. Через сорок минут – вылет! Да смотри ж, Пряхин, не забывай теперь про руду, не теряй Денисова. В другой раз может и не повезти.

И он пошел к своему самолету.

Смерть комиссара Круглова

1

Утром по радио было передано важное сообщение. «В районе украинского города Корсунь-Шевченковский, – радостно читал диктор, – наши войска полностью окружили крупную группировку врага…»

Летчиками нашего истребительного полка, принимавшими в этой операции самое непосредственное участие, сообщение было воспринято как само собой разумеющееся, спокойно. Каждое утро, нанося обстановку на полетные карты, мы видели, как южнее Днепра, в районе Звенигородки и Шполы, два мощных тарана Первого и Второго Украинских фронтов, продвигаясь навстречу друг другу, «подрубали» высунувшийся вверх, к Днепру, огромный выступ фашистских войск.

В этот день боевых вылетов не было. Мы очищались от снега, валившего два дня подряд. По взлетной полосе, пуская в стороны белые струи, похожие на пушистые усы, ходил снегоочиститель. На стоянках, разгребая рулежные дорожки, работали техники, летчики, девушки-оружейницы… У своего самолета с девятью красными звездами на борту неутомимо орудовал лопатой комиссар Круглов.

К концу дня комиссар зашел на нашу стоянку. Меня недавно назначили на должность командира эскадрильи, и он осторожно, ненавязчиво и тактично старался помочь мне.

– Ну как, откопали свои самолеты? – весело спросил Круглов.

– Выруливать можно, товарищ майор. Только как бы за ночь еще не подсыпало…

– Не должно! – уверенно сказал Круглов, оглядывая небо. – Ветер начинает разгонять облака… Ну, как твоя молодежь осваивается?

Комиссар имел в виду прибывшее недавно пополнение.

– Пока нормально, – сказал я. – Стараемся быстрее ввести ребят в строй. Сейчас с ними Рябов занимается.

– Может быть, сходим? – полуутвердительно спросил Круглов.

Вскоре мы открыли дверь в землянку, где занимались летчики. Все дружно встали.

– Сидите, товарищи, сидите, – усадил их майор. – Как настроение? Грызете науку?

– Да вот, товарищ майор, изучаем по карте район боевых действий, – ответил мой заместитель Рябов.

У каждого пилота на планшете лежал чистый лист бумаги. На него ребята должны были по памяти нанести расположение крупных городов, узловых железнодорожных станций, направление шоссейных, железных дорог, рек… И все это – в радиусе двухсот километров.

Круглов придирчиво осмотрел землянку. Везде было чисто: пол подметен, шлемофоны и летные куртки аккуратно развешаны…

– Ты смотри, и елочка у вас! – радостно воскликнул комиссар.

– Под Новый год еще поставили, – сказал Рябов. – Уже осыпается, а выбрасывать жаль.

В это время кто-то щелкнул выключателем, и елочка вспыхнула разноцветными огнями.

– Ну, а это уж совсем отлично! Кто же так постарался?

– Девушки наши. Они и Деда Мороза сделали, и лампочки покрасили. А механик по спецоборудованию гирлянду из них спаял. Аккумуляторы искать не пришлось – самолетные под нарами храним, – улыбнулся Рябов, польщенный похвалой комиссара.

– Молодцы, по-домашнему устроились!

Вдруг Круглов наклонился к младшему лейтенанту Золотареву и стал разглядывать его лист. Золотарев встал.

– А у тебя неплохая зрительная память, – одобрил майор работу летчика. – И река Псел течет туда, куда надо, и Ворскла… Только вот неточность… От Кременчуга вверх разве одна железная дорога идет?

– Две, товарищ майор! Одна – на Полтаву, другая – на Ромны. Я не успел одну нарисовать.

– Ну-ну, продолжай, – сказал Круглов и повернулся к другому летчику, Харламову. Тот сидел, задумчиво грызя кончик карандаша. – А у тебя, Харламов, как дела?

Летчик смутился и густо покраснел. На его листе в центре был нарисован кружок, обозначавший наш аэродром, и несколько железных дорог. Поперек листа синим карандашом проведена жирная линия.

– Это что у тебя, Днепр?

Харламов молча кивнул головой.

– Хм… А течет он у тебя, кажется, не туда. На этом участке он течет с северо-запада на юго-восток. Вспомни-ка… А узловая станция Смела, разве она на левом, берегу Днепра? Подумай, Харламов!

Парень склонил голову над листом. Круглов помолчал немного, потом заговорил, обращаясь ко всем молодым летчикам:

– Слабое знание района, товарищи, страшная штука. У нас на Курской дуге был такой случай… Во время воздушного боя фашисты откололи от группы одного летчика, такого же молодого, как и вы, фамилию называть не буду. Откололи и давай гонять! С большим трудом ускользнул он от них. Район боевых действий этот летчик знал слабовато и где находился – не представлял. Над нашей ли территорией, над вражеской? Растерялся летчик. Кружится над одним и тем же местом, а уже бензин поджимает. Взял он тогда курс на восток и вскоре увидел аэродром. Обрадовался. Прошел над ним на бреющем полете и видит – стоят «яки». С опаской сел, подрулил на край стоянки, выключил мотор. Подзывает к себе шагавшего мимо механика, тихонько спрашивает его: «Слушай, дружок, это чей аэродром?» Механик улыбается: «Товарищ капитан, вы что, шутите? Свой аэродром не узнали?» – «Ты, парень, мне мозги не крути!» – не верит летчик. «Да точно! Вы только зарулили на другую стоянку. Вон он, ваш механик Филатов, сюда бежит…» Вот, друзья мои, как бывает, – закончил комиссар, скупо усмехнувшись. – Поразмыслите над этой историей, чтоб самим в подобную не попасть… Ну, не буду больше мешать. Занимайтесь своими делами. А ты, Денисов, проводи меня.

Мы вышли из землянки. Круглов жадно глотнул морозного воздуха и зашагал по тропинке.

– Вот что, Денисов, – говорил он на ходу. – Обрати внимание на Харламова. Не пускай его в воздух до тех пор, пока с закрытыми глазами рисовать не научится.

– Я и сам вижу: рановато. Шесть человек их прибыло. Так остальные ребята на лету все хватают, а Харламову приходится по нескольку раз объяснять. Так-то он неплохой парень, но…

– Денисов, – прервал меня Круппов. – Помнишь, ты вчера рассказывал о Гале Конончук?

– Да, товарищ майор. Она родом из этих мест, из Лысянки. Отец – офицер. С самого начала войны на фронте. В оккупации остались ее мать и две сестренки. Очень переживает за них. Ждет не дождется, когда освободят ее село. Просила меня походатайствовать перед командиром, чтобы ее тогда хоть на денек отпустили – узнать, что там с ними.

– Ну хорошо, – сказал Круглов. – Давай зайдем к ней.

Мы подошли к красному кирпичному дому с разбитой крышей, стоявшему на окраине аэродрома. Я постучал в дверь. Послышался звонкий девичий голос:

– Входите!

Я открыл дверь, пропустил вперед Круглова.

Увидев нас, девушки растерялись. Они, видимо, не ожидали прихода мужчин и быстро спрятались за ширму, сделанную из простыней. Остались только Галя Конончук и Наташа Макарова. Наташа была в цветастом ситцевом халатике, с обвязанной полотенцем только что вымытой головой. Она что-то стирала в небольшом оцинкованном тазике и, увидев нас, мигом задвинула его за печку.

На Гале была голубая кофточка, что так шла к ее пшеничным волосам. Она сидела у стола и пришивала к гимнастерке подворотничок. Глаза у нее были грустные, заплаканные.

– Садитесь, пожалуйста, – Галя отложила шитье и пододвинула нам табуретки.

Круглов, внимательно взглянув на девушку, спросил:

– Конончук, что с вами? Что случилось?

Галя опустила голову на грудь, заплакала. Круглов подошел к ней, положил руку на узкое плечо девушки, и та разрыдалась еще сильнее.

– Успокойся, дочка… Ну, не надо так, Галя, – Круглов по-отечески ласково погладил ее по волосам. – Село твое еще занято врагом, там идут бои. Но как только его освободят, мы тебя отпустим.

Мы простились, вышли на улицу и направились к столовой. Комиссар долго шагал молча, потом тяжело вздохнул:

– У меня, Сергей, вот такая же дочь, как наша Галя. Война моих на Урал занесла. Дочь в институт собиралась, но не пошла. На заводе работает. И правильно сделала! На Урале сейчас так нужны рабочие руки. И Алешка уже стал большой. В седьмом классе учится… Что-то давно от них писем не было. Как они там? Хоть бы одним глазом взглянуть. Тяжело Иринке одной с ребятами…

После ужина все летчики вышли из столовой. Снегопад прекратился. Стоял легкий морозец. Небо было густо усыпано звездами, среди них блестел яркий серпик месяца.

– Это к хорошей погоде, – сказал Круглов, вместе со всеми глядя в небо. – Ну, товарищи, пора на отдых. Завтра предстоит большая работа.

2

Утром, как только я приехал на аэродром, командир полка вызвал меня к себе. За столом вместе с ним сидел и начальник штаба. Склонившись над картой, они тихо разговаривали. В углу на табурете сидел комиссар. Положив на колени свой планшет, он что-то быстро писал.

Я громко доложил о своем прибытии. Командир кивнул нетерпеливо и подозвал жестом к столу.

На карте, недалеко от красно-синей линии фронта, возле города Корсунь-Шевченковский, был нарисован небольшой синий кружок. Дерябин ткнул в него пальцем и сказал:

– По последним данным, к этим окруженным фашистам с запада прорвались вражеские танки. Положение серьезное. До окруженных танкам осталось пройти километров шесть-семь. Сейчас по танкам пойдут работать штурмовики. Поведет их сам командир полка майор Терехин. Смотри за «илами» в оба, Денисов, да не забывай, что над танками патрулируют «мессершмитты». Хватает там и зениток. Словом, будь внимателен и осторожен.

Пока Дерябин объяснял мне боевую задачу, Круглов, отложив планшет в сторону, поднялся с места и стал ходить по комнате. Затем он подошел к командиру полка и, положив руку ему на плечо, тихо сказал:

– Иван Федорович, разреши, я пойду с Денисовым?

Дерябин помолчал, о чем-то размышляя, потом пристально посмотрел Круглову в глаза и кивнул головой:

– Хорошо, иди.

Он знал, почему решил лететь Круглов. Задание было сложное, а на этот раз в эскадрилье шло много молодых летчиков. К тому же полк штурмовиков вел сам Терехин.

Я обрадовался, что комиссар будет с нами: в трудную минуту Василий Федорович всегда подскажет, поможет делом.

И вот я сижу в кабине, поглядывая время от времени на восток. Оттуда, с соседнего аэродрома, должны появиться штурмовики.

Круглова, шагавшего к моей машине, увидел издалека. Он был в шлемофоне, а планшет держал пока в руках. Я открыл фонарь кабины.

– Ну что, зеленую ракету на вылет ждешь? А прогулочка-то предстоит серьезная.

– Нам не впервой, товарищ комиссар. – А как твои орлы?

– Нормально! Чем сложнее задание, тем задора больше. Особенно у Просвирова. Уж очень ему хочется немца завалить. Однажды, мы за Днепром еще стояли, возвращаемся с задания, а его нет. Раз так случилось, потом еще… Я думал, товарищ комиссар, по невнимательности теряет нас. Проследил как-то. Оказывается, мой Просвиров набрал высоту километра три и ходит над линией фронта, фашистов подкарауливает. Подхожу к нему сбоку, а он посчитал, видно, меня за немца – и в атаку! Я ему говорю по радио: «Просвиров, что, своих не узнаешь? Я – Денисов!» Когда сели, пришлось долго растолковывать, что одного его немцы быстро подберут, как грача снимут…

Круглов покачал головой:

– И скольких уже поснимали. Ты за ним тоже посматривай, не ровен час…

Над аэродромом, словно сгорбившись под тяжестью бомб, появились три восьмерки штурмовиков. Они шли в колонне, одна за одной. Взлетели и мы, пристроились к «горбатым». Впереди колонны шло звено Кудрявцева, сзади и чуть выше летела моя четверка, а над нами, переходя с одной стороны на другую, мчался комиссар со своим напарником.

Осматривая воздушное пространство, я прошел над «илами». Из задних кабин штурмовиков торчали стволы крупнокалиберных пулеметов. Стрелки, подняв головы, приветливо махали нам руками.

Еще издали на заснеженном пространстве под Корсунь-Шевченковским было видно огромное темное пятно. Это – зажатые в кольцо фашисты. Внизу чернели крохотные, казавшиеся отсюда, с высоты, безобидными коробочки «тигров».

«Илы» подошли к цели. В наушниках послышалась команда майора Терехина: «Внимание, «горбатые»! За мной!» И его восьмерка стала снижаться. За ней – вторая, третья… Гитлеровцы открыли по нашим штурмовикам огонь из зенитных орудий. Вокруг самолетов вспыхивали черные шары взрывов. Потом ударили крупнокалиберные пулеметы…

По опыту я знал: раз ударили крупнокалиберные – жди «мессершмиттов». Они где-то рядом ходят, ждут сигнала. Только о «мессерах» подумал, а они уже тут как тут – восемь штук подходят с запада. По радио я передал своим летчикам: «Внимание! В воздухе группа «мессеров»!»

Передняя четверка фашистов решительно пошла в атаку на «горбатых». Судя по умелому маневру, это были опытные летчики. Я передал командиру звена Кудрявцеву: «Сто седьмой, не отходи от «илов»! Атакую переднюю четверку. Ты отсекаешь вторую, если пойдет в атаку».

Круглов пока в бой не вступает, сверху наблюдает за обстановкой. Иду наперерез фашистам. Мой ведомый Водолазов прикрывает меня сзади. Немцы, конечно, видят нас, но не отворачивают, упорно идут на штурмовиков.

Вот бросилась к «илам» вторая четверка противника. На нее, выполняя мой приказ, пошло звено Кудрявцева. Я уже достал «мессеров», держу ведущего в прицеле. В это время слева подошла еще пара «тощих» и стала заходить ко мне в хвост. Преследую немцев, а сам то и дело оглядываюсь назад: или меня сейчас снимут, или ведомого! И вдруг слышу спокойный голос Круглова: «Денисов, продолжай преследование. Я отобью атаку, мне сподручней». И он свалился на эту пару сверху. По одному сразу влепил мощную очередь, и «мессершмитт» задымил. Дал очередь и я по ведущему первой четверки, за которым все это время гнался. Он шарахнулся вправо, нырнул под меня…