Этна и вулканологи
Гарун Тазиев
Этна и вулканологи
И ты, оставшись среди гор,
Несешь все тяготы земные,
Но угадать вселенной взор
Влекут душевные порывы.
Робер Вивье. На пороге времениНа широкой спине Этны
«Вскоре после того, как мы расположились на высочайшей точке Этны, поднялось солнце, открыв пейзаж, воистину не поддающийся никаким описаниям. Горизонт осветлялся, являя нам Калабрию, позади которой расстилалось море; Мессинский маяк и Липарские острова; курящаяся вершина Стромболи, отстоявшая на семьдесят миль, казалось, была у наших ног; мы видели целиком весь остров Сицилию с его реками, деревнями и прибрежными портами так, словно глядели на карту. Остров Мальта невысок, к тому же в той стороне был туман, поэтому мы не смогли наблюдать его… Короче, насколько я могу судить по расстояниям, помеченным на карте, нам открылась панорама в девятьсот английских миль. Пирамидальная тень горы покрывала почти весь остров и даже простиралась на море.
Со своего наблюдательного пункта я насчитал сорок четыре небольшие горы (называю их небольшими в сравнении с прародительницей Этной, хотя в действительности они весьма значительны). Эти горы удалялись от нас в направлении Катании; еще больше их было в противоположной стороне. Все они имели коническую форму и были увенчаны кратером; многие покрыты лесом, правда не доходящим до кратеров. Вершины более древних гор, насколько я могу судить, разрушены, кратеры их менее глубоки и более обширны в сравнении с теми, что образовались в ходе более поздних извержений и полностью сумели сохранить свою конусообразную форму. Отдельные вершины настолько пострадали от времени, что от первоначальных кратеров остались лишь круглые углубления, от других сохранилась половина, а то и треть конуса, все прочее обратилось в прах или, возможно, провалилось в бездну во время частых здесь землетрясений. Полагаю, позволительно будет утверждать, что все эти горы возникли в результате подземных взрывов…
Я обратил внимание, что они вытянуты в хребты и в большинстве своем обломаны с одной стороны…
Усладив взор великолепным видом (ради которого, по словам спартанцев, император Адриан изволил взойти на Этну), мы заглянули в большой кратер, имеющий, насколько можно судить, около двух с половиной миль в окружности; мы сочли неосторожным обходить его вокруг для более точного измерения, ибо почва в некоторых местах весьма зыбка. Внутренняя часть кратера инкрустирована подобно Везувию солью и серой и имеет форму перевернутого конуса; он соответствует примерно высоте малой возвышенности, что венчает большой вулкан (то есть около четверти мили). Дым, в обилии поднимавшийся из стен, а также со дна, помешал нам должным образом рассмотреть этот кратер».
В таких выражениях более двух веков назад достопочтенный сэр Вильям Гамильтон, чрезвычайный и полномочный посол ее величества королевы Великобритании при Неаполитанском дворе, живописал свои впечатления от восхождения на вершину Этны. Посол был неутомим в обозрении вулканов Италии. Честно говоря, я не чувствую в себе способности лучше передать ощущения от зрелища чередой сменяющих друг друга склонов, гор, долин и моря – картины, открывающейся в ясный день с вершины высочайшего вулкана Европы (если исключить из границ Европы Главный Кавказский хребет с Эльбрусом – 5642 метра и Казбеком – 5033 метра).
Сегодня Этна стала одним из многих мест туристского паломничества, и двадцать пять километров, отделяющих город Катанию на берегу Ионического моря от вершины, поднимающейся на 3323 метра, туристы преодолевают не пешком и не верхом на муле. Можно удобно доехать машиной или автобусом до верхней трети, а оттуда подъемник или вездеход доставят вас почти к самому кратеру. Здесь, на последних ста метрах, с каждым годом собирается все более густая и разношерстная публика, в большинстве не подготовленная к восхождениям подобного рода. Все же надеюсь, что, несмотря на пронизывающий на вершине холод, несмотря на пыль, которую порывы ветра бросают в лицо, несмотря на дым, вызывающий кашель и слезы, посетителям откроется не только суровость и враждебность, но и красота мира гор.
Мне довелось познать то, что им уже не суждено увидеть. Мои первые подъемы, правда, не были столь романтичны, как путешествия Гамильтона, Спалланцани или старины Эмпедокла – вулканологов былых эпох, когда всякое путешествие непременно сопряжено было с приключением. Однако и я начинал в то время, когда на большой дороге еще не было агентов бюро путешествий, отелей и механических подъемников, не было ни туристов, ни тех, кто кормится ими.
В конце 40-х годов Этну еще не «оборудовали», как сегодня. Была одна-единственная узкая дорога, что змеилась до Каза Кантоньера, примерно до отметки 1900 метров, где стояла харчевня, сохранившая свое изначальное, самое простое и благородное назначение; там путник мог поесть, выпить вина и переночевать. В Катании тогда было в три раза меньше людей, в три раза больше грязи и в тридцать раз меньше «модерна». Бесчисленные деревеньки и городки теснились от побережья до подножия Этны, примерно до отметки 800. Само подножие горы занимает в окружности сто пятьдесят километров, и на всем этом пространстве вид нищих селений сжимал сердце. Лишь природа вокруг цвела во всем великолепии.
К счастью, моим базовым лагерем была не кишащая людьми Катания, а одиноко стоявший деревенский дом, просторный, тихий, спрятавшийся среди виноградников и бугенвиллей в зоне богатой растительности, что одевает всеми оттенками зелени «подошву» Этны. Зона обязана пышным цветением плодородному слою почвы: базальтовое основание покрыто там толстыми наслоениями глины, калийных солей и фосфатов. Это дивное богатство пополняется свежим пеплом после каждого извержения и лелеется мягким на этой высоте сицилийским климатом.
Тогдашнему моему хозяину было тридцать пять лет. Он родился в этом доме и с детства зимой и летом привык лазать по Этне. Любовь к родной горе побудила его заняться геологией. Я познакомился с Доменико Аббруцезе еще в 1949 году во время первого приезда на Сицилию, и наша дружба окрепла возле огнедышащих кратеров. Мичо (как зовут его близкие), коренастый, говорливый, со сверкающими глазами и аккуратно подстриженной бородкой вокруг улыбчивого рта, веселый и открытый, в то время работал ассистентом у профессора Кумина, возглавлявшего Институт вулканологии при Катанийском университете. Из всех сицилийских вулканологов, которых я знавал за четверть века, не было человека, наделенного такой же страстью и самоотверженностью. Круглый год, карабкаясь по крутым откосам верхней Этны, он вел наблюдения за почти непрерывной вулканической деятельностью этой уникальной природной лаборатории. Очень жаль, что ему рано пришлось прервать свою университетскую карьеру из-за интриг и бесчестных поступков, как ни парадоксально, весьма частых в университетской среде. Это тем более прискорбно, что с его уходом прекратились систематические и научно достоверные наблюдения за вулканическими воронками Этны.
Когда мы познакомились, закулисные интриги и кулуарные наветы еще не погасили энтузиазма Аббруцезе, и в каждый приезд он с восторгом показывал мне «свою» гору.
Мы выезжали из старинного дома на почти таком же древнем оставшемся с войны «фиате», которому требовалось столько же масла, сколько воды, а воды – как горючего. Латаный-перелатанный кузов громыхал на каждой выбоине в асфальте, не чиненном с 40-го года. Путь лежал через живописнейшие места: виноградники Флери, Монтероссо, Трекастаньи, Педара. Разноцветные сады покоились на аккуратных террасах, сложенных из кусков черного базальта. Они вздымались волнами друг над другом вплоть до вершин описанных сэром Вильямом конических гор – свидетелей древних извержений. В Николози мы покупали хлеб, твердый наперченный сыр и колбасу; вино Аббруцезе доставал из собственных погребов, и лучшего вина было не сыскать по всей Сицилии.
Николози едва-едва избежал гибели в 1669 году, когда из трещины, открывшейся в склоне примерно в километре выше городка, началось самое значительное за двадцать пять веков извержение. За каких-то несколько дней раскаленные «бомбы», с адским ревом вылетавшие под напором вулканических газов из чрева Земли, насыпали два огромных слепившихся конуса, позже окрещенных Монти Росси. Пока в верхней части устья магма наваливала два черно-красных шлаковых конуса, из нижней части изливалась жидкая лава; она растекалась по округе, пожирая поля, сады, виноградники и деревни этого густонаселенного края. Бурлящий огненный поток, вырвавшийся из трещины на высоте каких-то 700 метров, неминуемо должен был достичь побережья. А тут на пути его лежал город Катания…
Суеверный ужас, внушаемый действующим вулканом, под сенью которого вынуждено жить окрестное население, укоренился в сознании людей и воспринимался ими как бедствие, ниспосланное свыше. Это, однако, не мешало им энергично бороться за жизнь, а при малейшей возможности и противостоять нашествию. В 1669 году катанийцы показали прекрасный пример тому.
Вместо того чтобы бежать от стихии, они выступили ей навстречу. Обув кожаные сапоги, завернувшись в мокрые бычьи шкуры, они погнали повозки, груженные бочками с водой, к фронту потока, где яростно принялись за дело, подбадривая себя пением и громкими криками. Люди отгоняли огненные ручьи дроковыми метелками, макая их поминутно в бочки с водой; тем самым они рассчитывали охладить поверхность лавы и остановить ее продвижение. Возможно, операция увенчалась бы успехом, если бы катанийцы смогли довести ее до конца. Но в самый разгар работ на них напали и обратили в бегство жители Патерно, вооруженные дубинами и вилами. Люди из Патерно, естественно, не желали, чтобы поток, задержанный у Катании, повернул бы в их сторону и поглотил их земли…
Так лава доползла до стен, защищавших в те времена город Катанию. Там фронт остановился на несколько дней, а затем, накопив силы, лава перевалила через стены и неотвратимо растеклась по улицам, круша дома, дворцы и храмы, пока наконец не достигла моря.
Именно с той поры существует (не знаю, писаный или неписаный) закон, всю тяжесть которого я почувствовал в 1971 году. Закон этот воспрещает каким бы то ни было способом препятствовать естественному течению лавы: да свершится божья (или в данном случае скорее дьявольская) воля! Причем людей удерживает не суеверный страх, покорность или благоговение, а нежелание иметь неприятности: если вы отведете в сторону лавовый поток, а тот причинит хотя бы скромный ущерб соседям, на вас падет вина со всеми вытекающими отсюда последствиями: привлечение к суду, судебные издержки, приговор, выплата компенсации за ущерб и даже вендетта… Но кто, учитывая размах сил и средств, необходимых для того, чтобы остановить изливающийся поток или изменить его курс, кто в состоянии это осуществить? Только органы власти – в местном, районном или национальном масштабе. А я по собственному опыту знаю, что облеченные властью лица больше всего на свете боятся ответственности.
Три века спустя после потасовки между жителями Патерно и Катании, в 1971 году, я предложил применить кое-какие технические средства, с тем чтобы взять под контроль лавовый поток, кстати сказать, весьма слабо изливавшийся из воронки на высоте 3000 метров, то есть имевший немного шансов достичь обитаемой зоны и причинить ей ущерб. Тем не менее следовало обезопасить «ценные объекты», в частности нынешнюю Катанию. Но я натолкнулся на официальное вето, наложенное законом трехвековой давности.
Несколько недель спустя (во время того же извержения) мне вновь пришлось убедиться в пагубном малодушии властей, застигнутых врасплох необходимостью взять на себя ответственность. В мае 1971 года эруптивные трещины, открывшиеся месяц до того на высоте 3000 метров, за пять дней неожиданно сползли вниз. Это уже открывало лаве доступ к подножию и грозило привести к национальной катастрофе. К счастью, трещины в восточном склоне остановились на высоте 1800 метров возле убежища Чителли, среди каштанов и сосен. Тысяча восемьсот метров… В этом секторе Этны лишь километр отделял их от первых домов…
Быстро пройдя зону лесов, лавовые потоки выжгли несколько сот гектаров садов и виноградников и доползли до жилья. Городки Сант-Альфио и Форнаццо лишь чудом избежали неминуемого разрушения: в последний момент – это случилось в начале июня – извержение прекратилось столь же внезапно, как и началось за девять недель до того. Не важно, людям бы не угрожала опасность, да и то, что было уничтожено (фермы, виноградники, сады), осталось бы цело, получи мы разрешение остановить фронт потока. Расплавленный базальт тек по узкому руслу, которое легко можно было расширить, взорвав сжимавшие его стенки. Из нагромождения камней получилась бы плотина, и лава начала бы заполнять довольно глубокую выемку, которой вполне хватило бы на несколько недель извержения… Однако вновь, уже в который раз, страх перед последствиями парализовал волю властей. В результате беднейшие семьи оказались разоренными, доведенными до отчаяния.
Предложенный нами способ был весьма прост: пробурить несколько десятков шурфов, заложить в них динамитные заряды, а затем немного поработать бульдозером. В нашем плане не крылось никакой опасности для тех, кто находился ниже «барьера»: конфигурация склона была такова, что плотина преграждала единственный выход из выемки… Что и говорить, подобные обстоятельства выпадают крайне редко, поэтому мне особенно жаль, что ими не удалось воспользоваться.
Впрочем, в оправдание властей префектуры, отказавшихся от проекта, несмотря на страстные призывы мэра городка и его заместителей, следует сказать, что окончательное решение было принято после консультаций со специалистами, а те разошлись во мнениях. Этими специалистами были, с одной стороны, авторы проекта Франсуа Легерн и я, а с другой – профессор Катанийского университета, именовавший себя вулканологом. Мы противопоставили его разглагольствованиям холодный инженерный расчет, а зря: администраторы не могут быть достаточно технически грамотными, чтобы в каждом конкретном случае разобраться в преимуществах той или иной системы; им приходится поэтому исходить из других критериев, не всегда рациональных. Так и случилось на сей раз! Для себя я решил, что если мне когда-нибудь придется защищать проект, который лично я считаю верным, я не ограничусь одним лишь ясным изложением. Я попытаюсь – без всякой натяжки, разумеется, – обратиться не к холодному разуму, а затронуть самые чувствительные струны, включая и те, что отзываются на напоминание о грядущих муниципальных выборах…
Как отводить лавовые потоки
Я говорил уже, что топография мест, на которых разворачивались описанные события в апреле – мае 1971 года, встречается крайне редко. В тот раз преградить путь лавовому потоку можно было просто и эффективно. Но как правило, пытаться таким образом воспрепятствовать движению лавы – чистейшая иллюзия. Огненный поток либо просто сметает наскоро выстроенную преграду, либо же через короткое время переползает через нее, как это случилось в 1669 году с городскими стенами Катании. Надежная плотина должна иметь не менее тридцати метров в высоту и быть достаточно массивной, чтобы сдержать колоссальное давление фронта лавы.
Думается, в конечном счете не самый плохой способ затормозить или помешать движению потока – это подвергнуть его истоки бомбежке с воздуха. В тех местах, где еще жидкая, не успевшая загустеть лава изливается в опасном направлении, достаточно разрушить тонкие базальтовые берега, чтобы освободить ей дорогу. Пока этой техникой воспользовались один-единственный раз, в 1922 году, когда особенно жидкие потоки, низвергаясь со склонов громадной Мауна-Лоа на Гавайях, угрожали главному городу острова – Хило. Правда, в то время не было подходящих самолетов, а техника бомбометания не достигла той эффективности, какой «обогатили» ее недавние войны, так что попытка окончилась неудачей, и Хило все же был разрушен.
Было бы интересно для отработки метода поэкспериментировать с нынешними мощными бомбами на угрожающем вулкане. Точность бомбометания, учитывая электронное оборудование современных бомбардировщиков и отсутствие вражеских зенитных батарей, несомненно, была бы высока. Как только тонкие боковые стенки будут разрушены в тщательно избранных местах, лава устремится в образовавшиеся бреши. Отрезанный от источников питания главный фронт потока окончательно застынет максимум через несколько часов. А ручьям, изливающимся через искусственно проделанные отверстия, придется заново одолевать весь путь. Отсюда выигрыш во времени, который в отдельных случаях бывает на вес золота. Когда новый поток в свою очередь достигнет угрожающей зоны, операцию можно возобновить, и так, пока не ликвидируется опасность.
Разумеется, это голая схема, и она должна меняться сообразно обстоятельствам. В частности, важно установить зависимость количеств и типов взрывчатки от толщины берегов, состава лав и топографии места; надо также четко определить, с какой высоты сбрасывать бомбы, на каком расстоянии от устья и прочее и прочее… Было очень заманчиво в тех идеальных экспериментальных условиях, какие сложились на Этне в апреле – мае 1971 года, попробовать расширить наши знания об этом предмете, чтобы в следующий раз уже действовать увереннее. Возможно, имело смысл проявить настойчивость и убедить гражданские и военные власти принять решение… Но ложно понятая гордость помешала мне, и в результате верх одержал катанийский «вулканолог», уговоривший ответственные лица… ничего не предпринимать.
Так называемые вулканологи…
Как только вулканология вошла в моду, вулканологов развелось, словно грибов после дождя: стоит где-нибудь начаться извержению, и тут же местный преподаватель геологии, а то и просто оказавшиеся поблизости геологи туристы объявляют себя вулканологами. Я встречал подобных «специалистов» в Центральной Америке и на Азорских островах, на Сицилии и в Заире, в Исландии и Эфиопии, в Чили и на Аляске. Среди них были французы, португальцы, бельгийцы, британцы, филиппинцы, американцы, немцы, индонезийцы, итальянцы, новозеландцы, костариканцы… По большей части они были безвредны, но некоторые представляли подлинную опасность. В этой науке настоящих специалистов еще крайне мало, а широкая публика, включая власти разного калибра, совершенно некомпетентна по той простой причине, что о грозном явлении природы еще собрано мало сведений, и посему трудно, подчас невозможно, отвергать даже заведомо ложные мнения. Псевдоэксперты поэтому вольно или невольно, совершенно искренне или злонамеренно пользуются доверчивостью остальных.
Именно подобные «вулканологи» в мае 1902 заявили – из чисто политических соображений, в погоне за голосами избирателей, – что городу Сен-Пьеру на Мартинике не грозит никакой опасности, и помешали тем самым резонно напуганному населению эвакуироваться. И тот факт, что 8 мая того же года блистательные эксперты сгорели заживо в туче раскаленного пепла вместе с другими тридцатью тысячами жителей обреченного города, не снимает с них ответственности за преступную халатность. Разве не является преступником «ученый», своими утверждениями навлекший гибель на других людей? Особенно если он не уверен в конечном выводе или, еще хуже, уверен в обратном… Ученый, разумеется, волен излагать любые гипотезы; нельзя себе представить исследователя, лишенного воображения. Но непростительно искажать объективную истину, скрывать хотя бы один факт или подменять цифры ради подтверждения своей теории или в собственных интересах.
К сожалению, с тех пор как научно-исследовательская работа сделалась престижной профессией, а подготовка в университетах свелась к овладению техникой (исключающей изучение науки о нравственной ответственности ученого), в этой среде стало частым, почти нормальным явлением пользование недостойными методами. Тут и воровство чужих идей, и просто жульничество, не говоря уже о так называемой путанице в результатах и прочих нечестностях. Пора, давно пора бить тревогу – не в надежде помешать карьере бесчисленных растиньяков, только начинающих или уже увенчанных профессорскими титулами (если бы вы знали, сколько этих когда-то почетных званий украшает ныне имена невежд, закоснелых педантов и чванливых ничтожеств!), – нет, надо предостеречь тех молодых людей, которые идут в науку или на преподавательскую деятельность с чистыми намерениями. Молодежь должна знать, что любая профессия прежде всего требует честности.
Балле дель Бове
Итак, в Николози, уцелевшем во время исторического извержения 1669 года, мы закупали про запас снедь и встречались с главным проводником Этны, кавальере Винченцо Барбагалло. Небольшого роста, худощавый, широкоплечий, мускулистый, с вытянутым смуглым лицом, увенчанным шапкой жестких черных волос, он служил также хранителем обсерватории, построенной у отметки 3000 метров над уровнем моря. Барбагалло лучше, чем кто-либо, знал громаду Этны со всеми ее красотами и коварными ловушками. Мы наскоро проглатывали ароматный «эспрессо» в темном кафе на площади, по соседству со старой почтой. Николози в те времена был нищим селением с домами, сложенными из одинаково мрачных базальтовых плит. Не было еще ни белых вилл, что выросли вокруг с тех пор; не было сверкающих металлом и пластиком магазинов и туристских отелей, что делают сегодняшний Николози дачным местом богатой буржуазии. Тогда это был поселок суровых крестьян-горцев.
Мы залезали снова в колымагу Аббруцезе, та оседала под нашей тяжестью, мотор чихал, радиатор со свистом выпускал клубы пара, и мы трогались дальше по дороге, петлявшей под смыкавшимися кронами между террасами садов, мимо цветущих каштанов, сосен, древовидного дрока и дубов, среди которых выглядывали нежные березки, такие же красивые, как в России. На этой высоте лесная зона очень суха: дождевые воды мгновенно всасываются необыкновенно пористой вулканической почвой, так что ключи выходят лишь у подножия Этны. Верхняя граница этих ключей очерчивает зону богатейших цитрусовых плантаций, выше идут виноградники, а еще выше – деревья. В лесной зоне лавы смешиваются с землей гораздо медленнее, чем во влажном климате подножия; здесь куда чаще встречаются свежие потоки, еще не успевшие покрыться растительностью, и их черные нагромождения видны там и сям среди зеленеющей листвы и золота сосен летом или весной. Мы попадали в Каза Кантоньера – старинный дом дорожного смотрителя, унаследованный университетом. Он долго служил нам пристанищем, пока от непогоды и отсутствия ухода не пришел в окончательное запустение. Выше надо было идти пешком. Если с нами было много поклажи, мы грузили ее на мулов.
Леса теперь оставались за спиной, мы поднимались по пустынной зоне, где среди камней цеплялась редкая растительность; низкие кустарники, пучки травы астрагала и еще одной травы, название которой я забыл. Она напоминала бархатные подушечки, но внешность была обманчива, и это чувствовал всякий, кто пробовал садиться: он тут же вскакивал, весь утыканный твердыми колючками.
Справа виднелись побочные кратеры Монти Сильвестри, появившиеся в 1892 году. Черно-красные шлаки (черные магнетиты и красные гематиты, оба окислы железа, Fe304– первые, Fe203 – вторые) образовывали, как здесь говорят, «петлицу» вокруг радиальной трещины, откуда в свое время изливались лавы и выходили газы; сама трещина погребена теперь под шлаками недавних выбросов. Слева, куда менее величественные в сравнении с суровыми Сильвестри, виднелись маленькие черные кратеры и застывшие потоки 1910 года. Зимой, начиная с этого места, вершина покрывается снегом. Прибитый, как правило, резкими ветрами Этны, снег образует прочный наст, по нему легко идти, если только он не выпал накануне; тогда приходится надевать лыжи. С приходом весны снег тает, и выше 2500 метров видны лишь черные хаотические нагромождения шлаков, по которым змеятся окаменелые потоки. Справа остается также мощный паразитный конус Монтаньола – свидетель явно очень сильного извержения 1763 года, о котором мне так и не удалось разыскать подробностей. Эта Монтаньола (Горушка) на самом деле по высоте не меньше Везувия, но на спине гиганта Этны выглядит словно бугорок от норки крота.
Возле Монтаньолы на высоте примерно 2500 метров у обрывистого края на южном склоне Этны прежде стояла сложенная из камней хижина Пикколо Рифуджо (Маленькое убежище). Летом ее занимали пастухи, а зимой скрывались от ветра лыжники или по пути к вершине останавливались на привал вулканологи. Потом на этом месте воздвигли из бетона станцию канатной дороги, чьи железные столбы уродуют теперь склоны горы, и гостиницу (шале). Далее мы проходили Пьяно дель Лаго – ровное плато шириной около двух километров, сплошь покрытое тонкими шлаками и вулканическим пеплом от извержения 1971 года. Слой его в некоторых местах достигает двадцати метров, поэтому дорога сейчас огибает плато по восточному краю. Хотя подъем из-за этого растягивается на добрых полчаса, зато дорогой можно любоваться роскошным ландшафтом Балле дель Бове (она же Валь дель Буе).
