Ничего cвятого

Но вот… что же задумала Анжелина?

Какую игру она ведет?

Хорошие вопросы, и сегодня он должен получить на них ответы.

Любой ценой!

Глава 4

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар – штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

06:12.

Пабло Красс взял дымящуюся чашку кофе, отпил небольшой глоток и едва сдержался, чтобы не выплюнуть содержимое обратно в чашку. Та еще гадость. Вообще, он предпочитал пить воду. Везде. Дома, на работе, во время мессы, во время приемов – одним словом, всегда. Сейчас же обстоятельства вынудили перейти на более крепкий напиток, дающий какой-никакой заряд бодрости. Вода увы таким свойством похвастаться не могла. Как не мог похвастаться и Контртеррористический отдел Конгрегации в большом прорыве по расследованию вечернего инцидента. Да вообще, хоть каком прорыве.

Сделав еще несколько глотков омерзительного напитка, который если и мог назваться кофе, то только при большой фантазии, Пабло выкинул остаток в пластиковый контейнер для отходов, стоящий рядом с кофемашиной и сверившись с часами, зашагал по широкому светлому коридору в противоположный конец, к лифтовой площадке. Главный корпус Толедского алькасара имел десять наземных этажей и еще столько же подземных. Подземные уровни занимали тюремные блоки, тюремное управление и штаб спецотрядов, готовых, как к подавлению любого бунта, так и к защите самого алькасара, если подобная потребность возникнет. Наземные же этажи занимали разные структуры, входящие в Конгрегацию. Первый этаж занимала Канцелярия, принимающая и обрабатывающая доносы, помещение Святого Церковного суда и еще десятки кабинетов различных секретарей и мелких по должностям сотрудников, обслуживающих суд и Канцелярию. Второй этаж занимало подразделение Имперской Безопасности. Де-юро они не входили в Конгрегацию, являясь отдельной структурой и подчинялись непосредственно Святому Престолу, однако на практике очень тесно взаимодействовали, как с Орденом, так и с Инквизицией, поскольку выполняли одну и ту же общую задачу – защиту Католического мира. Третий этаж практически полностью отводился под различные конференц-залы и совещательные комнаты, да еще ряд кабинетов для высоких руководителей из Рима, по тем или иным делам приезжающим в Толедо. Четвертый этаж делили два отдела: отдел международных спецопераций и отдел информационного контроля. Первые не входили в Конгрегацию и являлись отдельной структурой Ордена, занимаясь внешней разведкой. Вторые же являлись неотъемлемой частью Инквизиции, контролируя выдаваемый в массы объем информации, фильтруя его, урезая, цензурируя, запрещая и проводя прочие подобные действия, направленные на защиту неокрепших, и так легко ведомых умов подданных Империи. На пятом и шестом этажах располагалось подразделение по борьбе с ересями. Самое старое подразделение в Конгрегации, основанное еще до наступления Темных Времен, и являющееся праотцом Инквизиции как таковой. Именно в этом отделе анализируются, сортируются, маркируются все материалы, хоть как-то связанные с ересями и сектами. Именно в этом отделе отслеживаются и прорабатываются все, так или иначе запятнанные в связях с еретиками. Именно в подразделении по борьбе с ересями выпускаются материалы, направленные на защиту доктрин Церкви, и в подавляющей массе, именно представители данного подразделения, а в основном, это монахи, участвуют в открытых диспутах с еретиками и иноверцами. Остальные же четыре этажа главного корпуса алькасара занимал Контртеррористический отдел Конгрегации, в чью главную задачу входил розыск и уничтожение радикальных сектантских структур, а также предотвращение террористических актов. КТП, ставшее за последние века одним из самых основных и уж точно самым крупным подразделением в Конгрегации, имело внутри себя деление на еще десятки отделов и подотделов, и потому требовало куда больше пространства, чем остальные структуры. На данный момент Пабло двигался по коридору восьмого этажа, занимаемого отделом аналитики и боевого планирования, где разрабатывались основные операции, проводимые КТП. Именно на этом этаже, непосредственно в главном зале у него находился рабочий кабинет, представляющий из себя сплошь стеклянный куб, что помогало наблюдать за работой сотрудников, а самим сотрудникам чувствовать на себе пристальный взгляд начальника. Де-юро Пабло, как инквизитор первого ранга и особополномочный представитель Конгрегации возглавлял Толедское подразделение КТП. Де-факто же, являлся руководителем всего алькасара в целом, за исключением лишь подразделения Имперской Безопасности, разумеется. Великий Инквизитор уже давно предлагал юридически оформить полномочия, назначив его на место обер-инквизитора Толедо, которое уже долгие годы формально занимал один из храмовников, появляющийся в алькасаре не чаще пары раз в год, однако Пабло все время отказывался, понимая, что официальное назначение сильно сократит возможность маневренности. Потому, при всех заслугах перед Церковью в общем, и Конгрегацией, в частности он так и оставался на той самой ступени первого ранга, которую достиг более двух десятков лет назад. Правда, внутри Конгрегации никто не обманывался его скромным, в сравнении с заслугами положением. Каждый, так или иначе связанный с Инквизицией, понимал – слово Красса в определенных обстоятельствах может иметь куда больший вес, чем слово Великого Инквизитора, и вполне возможно даже пересилит авторитет Магистра Конгрегации. Именно такое положение, когда ты формально не связан должностью, но при этом твой авторитет раскрывает практически все двери, полностью устраивал Пабло. И, он не собирался что-либо менять в ближайшем будущем.

Зайдя в плавно распахнувшиеся черные створки лифта, инквизитор первого ранга шагнул внутрь и нажал кнопку третьего этажа, где с минуты на минуту должно было начаться организованное им совещание.

Антуан Дюбуа буквально физически ощущал повисшее в конференц-зале напряжение, давящее казалось, куда сильнее, чем вся конструкция алькасара. Оно и понятно, отчего. Уже давно Конгрегация не получала такое количество оплеух за столь короткий период времени. Сначала нападение на конвой, похищение свидетеля, а теперь вот демонстративное самоубийство на мессе – да еще перед кем – самим Крассом. Сам Антуан легенду Конгрегации еще не видел: после нападения на конвой его транспортировали к Госпитальерам, а уже оттуда он прибыл в алькасар, где его встретил инквизитор первого ранга Рикардо Бизе. Он же и согласовал присутствие Дюбуа на экстренном заседании, по случаю происшествия в соборе Святой Марии. Помимо Антуана в зале присутствовали еще с два десятка сотрудников различных рангов, начиная от двух инквизиторов первого ранга и заканчивая рядовыми аналитиками. Сам конференц-зал ничем особо не выделялся. Во всяком случае, прежние совещательные комнаты, видимые раннее Антуаном выглядели примерно также: вытянутое прямоугольное помещение, большую его часть занимает стол, дальняя стена, как и полагается, отведена под сплошной экран с заставкой в виде эмблемы Конгрегации, у каждого места закреплен на специальной стойке планшет, а рядом находится микрофон. Пожалуй, единственное, что можно было выделить – бронзовая статуя Святого Педро Николаса рядом с входом, встречающая посетителей, да огромное полотно на боковой стене, где итальянский художник XVIII века Массимо Каррера запечатлел казнь так называемых Отцов Реформации. Антуан занимал место, как раз противоположное к гигантскому, почти во всю стену полотну, потому за время ожидание успел в деталях рассмотреть общий пейзаж. Довольно мрачная картина, полностью соответствующая не менее мрачной атмосфере всего алькасара. Впрочем, обитель Инквизиции не то место где можно услышать шутки и звонкий веселый смех. Для этого существуют совсем иные заведения, которые правда все равно находятся под пристальным взглядом служителей Конгрегации.

Разглядывать вгоняющее в депрессию произведение Карреры, как и хмурые сосредоточенные лица присутствующих надоело и Антуан повернулся к сидящей рядом женщине в строгом черном платье решив завязать разговор, даже если предметом обсуждения станет до невозможности скучная проповедь Папы – проповеди вообще ни разу не его сильная сторона – когда дверь открылась и в зал вошел смуглый мужчина с еще более хмурым, чем у собравшихся лицом, прямой аристократичной осанкой и темными бездонными, казалось проникающими в саму душу глазами. Тот самый легендарный Пабло Красс… Антуану хватило всего одного взгляда, чтобы захотеть обратно в родной Париж, с милыми улыбчивыми девушками и вполне себе приятным добродушным начальством, которое хоть и бывает занозой в заднице, все же имеет строго очерченные границы проникновения. Здесь же совсем другое… Во-первых, испанец. Во-вторых, испанец. В-третьих, еще раз испанец… – хотя нет, все же в-третьих, Пабло Красс. Вместе же – сумасшедшая смесь.

– Слава Иисусу Христу! – инквизитор первого ранга с особыми полномочиями Пабло Красс прошел вдоль прохода между стеной с полотном Карреры и столом с разместившимися сотрудниками Конгрегации в другой конец зала и остановился у простой черной трибуны с аббревиатурой CCDF (Congregatio pro Causis et Defensionem Fidei – Конгрегация по делам и защите веры), стоящей в углу, рядом с огромным экраном. На нее он положил темно-синюю папку с золотым теснением все тех же четырех букв, после чего взял в руки планшет и не говоря ни слова, проделал несколько манипуляций. Собака на экране, держащая в пасти горящий факел сменилась фотографией лежащего на каменном полу в огромной луже крови мужчины.

Пабло положил планшет на трибуну и обвел присутствующих тяжелым взглядом. Антуану даже почудилось, что взгляд инквизитора обладает реальной мощью, заставляющей склоняться, избегая прямого сопротивления. Понятно, что это не более, чем фантазии защитных инстинктов, но все же… – Красс несомненно обладал серьезными психологическими приемами, умея влиять на толпу. По-другому и быть не могло. Иначе, никто бы никогда и не услышал о Пабло Крассе, непоколебимом защитнике веры и грозе всех еретиков.

– Итак, что нам известно на текущий момент?

Сидящая рядом с Антуаном женщина подняла руку. Инквизитор кивнул, предоставляя ей слово.

– Александер Клаус, уроженец Лиона, 32 года, работал в бенедиктинском аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, в Париже, на должности помощника главного архивариуса. – докладчица сделала паузу, видимо дожидаясь какой-то реакции. Ее не последовало, потому она продолжила. – Александер регулярно приступал к причастию и исповеди, а также весьма добросовестно исполнял свои должностные обязанности. Больших нарушений за ним не числится. Он…

– Стоп! – Пабло поднял руку, и женщина замолчала, выжидающе уставившись на инквизитора. Антуан сделал тоже самое. Наблюдать за работой легенды – такой шанс может выпасть лишь раз в жизни. Кому-то и вовсе подобное может казаться несбыточной мечтой. – Отсюда давай подробней. Говоришь, «больших нарушений за ним не числится»? Ладно. Из контекста следует понимать, что какие-то нарушения он все же имел, верно?

– Небольшие. – женщина провела пальцем по экрану планшета, и фотография самоубийцы на экранированной стене сменилась выпиской из Канцелярии, где в таблице обозначалось наименование нарушения, город, имя судьи и приговор. – Первое нарушение Клаус совершил в возрасте 11 лет, когда заснул на Святой мессе. Наказание разумеется получил не Александер, а его родители. Следующее нарушение произошло в 16 лет, когда он учился в Тулузском университете. Тогда Александер несколько раз опоздал на утреню. Сначала, согласно заметкам, ему вынесли устное предупреждение, затем письменное от ректора, а когда увещевания не достигли желаемого результата, передали дело в Канцелярию. Церковный суд постановил Александеру 96 часов исправительных работ на территории университета, а также в течении следующего года каждое утро являться в расположенный рядом с университетом монастырь, принадлежащий Сервитам (Орден служителей Девы Марии, прим. авт.), и вместе с монахами молиться ту самую утреню. Последнее нарушение датировано пятилетней давностью. Тогда Александер в течении трех месяцев пропускал обязательную ежемесячную исповедь. Церковный суд определил ему обязательного духовного наставника, после чего данная проблема исчезла. – докладчица помолчала, немного пожевав губами и взглянула на начальника. – Вот, собственно, и все.

– Кто был его наставником? – хотя лицо инквизитора первого ранга с особыми полномочиями казалось бесстрастным, Антуан даже со своего места ощущал исходящее от него напряжение.

– Францисканский монах Иоанн Оланд из Марселя.

– По нему есть что-то интересное?

– Нет. Я его проверила: обычный монах, живущий тихой размеренной жизнью, посвятивший себя служению бедным. Он чист.

– Ладно. Кто проверял родителей и родственников самоубийцы?

– Я. – с противоположной стороны стола поднялся мужчина в черном одеянии с красным крестом на груди, объятого пламенем, относящего его к Ордену Святого Педро Николаса – Игнисианцам или в простонародье – «Огненные братья» (Ignis – огонь, пер. с лат).

– Говори. – разрешил Пабло, и махнул рукой, призывая того сесть на место.

Священник так и сделал. Сел, взял в руки планшет и начал говорить:

– Родители Александера, Милош и Агнесса Клаус ничем особо не выделялись. Обычная средняя французская семья, потомки восточных переселенцев, сохраняющие в себе некоторые национальные традиции. Их нельзя назвать суперревностными католиками, никто из родителей Александера не рвался помогать при приходе, ездить в каждое паломничество, или отдавать кого-либо из шести детей в монастырь. В то же время, никакого безответственного отношения к вере с их стороны не наблюдалось. Все в меру, так скажем. Исполняли то, что предписано Церковью, как необходимое. Все остальное старались пропускать мимо себя.

– Ясно. – мрачное лицо Пабло стало еще более мрачным. Антуан видел, как собравшиеся в зале старательно уставились куда угодно, но только не на начальника. Он решил сделать тоже самое – как-то не хотелось попадать под горячую руку. – Связи с еретиками?

– Никаких. Но вот…

– Да?

– По линии отца есть те, кто вступал в серьезный конфликт с Церковью.

– Так, давай подробней.

– Сейчас. – священник-игнисианец проделал несколько манипуляций с планшетом и на экране появилось черно-белое фото мужчины с пометкой «разыскивается» и печатью Конгрегации. – Анджей Гадек, прапрадед Александера по линии отца. Родился в Богемии, в небольшой деревне, которая на данный момент уже не существует. К 13-ти годам его семья перебралась в Прагу, а сам он поступил учиться в Карлов университет. Закончив учебу по специализации истории, с направленностью на изучение Российской Империи, поскольку его предки до обоснования в Богемии, проживали в окрестностях Киева, Анджей, с благословения Пражского архиепископа, отправился на родину для налаживания контакта с местной аристократией. Именно в то время, состоялся Кельнский собор, созванный папой Иннокентием XI в 1887-ом году, и завершенный в 1891-ом. Помните, самое ключевое решение собора?

– Универсализация Римского, и запрет любых иных обрядов. – донесся чей-то голос. Кто именно говорил, Антуан не сумел рассмотреть, но да это и не так важно.

– Верно. – кивнул священник-игнисианец. – Как показала практика, решение было крайне нужное, и очень верное, однако воспринималось очень и очень болезненно. Анджей Гадек был крещен в византийском обряде, потому не пожелал смириться с решением Кельнского собора. Оставаясь на территории Российской Империи, он в течении десяти лет писал весьма критические в адрес Церкви статьи и даже создал общину тех, кто, как и он не пожелал смириться с решением собора. Правда, все изменилось с началом 20-го века, когда Московским патриархом стал Иона II-ой и начал проводить зачистку всех не православных структур, а вместе с ними и деятелей с территории Российской Империи. Анджей был вынужден бежать на территорию Польши, где на него очень быстро вышла Инквизиция. Видимо осознавая всю тяжесть предъявляемых обвинений, Анджей не стал упорствовать в непокорности, публично раскаялся в совершенных прегрешениях, также публично сжег все свои антикатолические труды и сменил обряд. Инквизиция учла раскаяние, потому Анджею удалось отделаться достаточно легко. Сравнительно с обвинениями, разумеется. Десять лет исправительных работ при аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, в Париже и штраф в 1000 золотых. По окончанию десятилетнего срока, Анджей так и остался во Франции, перебравшись в Лион. Дальнейших серьезных нарушений ни за ним, ни за последующими поколениями не наблюдалось. – священник положил планшет на стол и развел руками. – Другой информации пока что нет.

– Подводя итог, – Пабло обвел присутствующих мрачным взглядом, а в его голосе отчетливо лязгнул металл. – мы так и не знаем, почему Александер Клаус, по всем параметрам вполне порядочный подданный Империи прибыл в Толедо и убил себя у меня на глазах, прямо во время Святого Причастия, так?

В конференц-зале повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим звуком работающего под потолком вентилятора.

– Я не доволен проделанной работой. Александер как-то связан с «Детьми Виноградаря», поскольку в Толедо прибыл, выполняя их указания. Мы должны найти эту связь, и как можно скорее. Рикардо, – Пабло обратился к сидящему рядом с трибуной инквизитору. Насколько Антуан успел понять, он имел первый ранг и являлся правой рукой Красса. – возьми нужных тебе людей и восстанови все перемещения Клауса за последние два дня. Нужно понять, кто с ним связывался и отдавал указания. Произошло ли это в Париже, или уже здесь, в Толедо.

– Понял. – Рикардо Бизе, один из трех инквизиторов первого ранга в Толедском отделении Конгрегации сделал пометки в своем планшете.

– Кроме того, мне нужны данные на всех его друзей, всех близких, всех родственников даже если это сын брата двоюродной сестры свекрови, это понятно?

Зал отозвался гулом понятливых возгласов. Антуан решил не отставать и тоже сказал «понятно».

– Мне нужны выписки с банковских счетов, полноценную характеристику от аббата-коммендатария и других обитателей Сен-Жермен-де-Пре. Я должен знать, с кем он общался, с кем дружил, какие привычки наблюдались, что любил есть и сколько раз в день ходил в туалет. – Пабло сделал паузу, делая глоток из стоящего на трибуне пластикового стаканчика. Судя по прозрачному состоянию жидкости, это была вода. Антуан облизнул пересохшие губы. Ему вдруг тоже захотелось глотнуть чего-нибудь освежающего. Слишком уж тяжелой оказалась атмосфера на совещании. – Я не должен об этом даже говорить, но чувствую кому-то стоит напомнить: речь идет о защите Церкви и веры. То, к чему мы призваны и чему посвящаем свою жизнь. Что-то происходит, и это что-то – явно очень нехорошее. Самое же ужасное – мы слепы. Мы не знаем, чего и с какой стороны ожидать. Такое положение дел меня совершенно не устраивает. Если «Дети Виноградаря» задумали масштабную операцию, мы обязаны знать ее суть, а также подготовить и успеть нанести упреждающий удар. Иначе смысл в нашей деятельности попросту исчезает. Еще раз, наша задача – защищать Церковь, а мы облажались уже дважды. Каждый из нас должен упасть на колени перед крестом и молить распятого там Иисуса о прощении и обещать Ему, что подобного больше не повторится. Что еретики больше не посмеют глумиться над Его Церковью. Или кто-то привык к спокойной жизни и безопасности? Такие могут уже сейчас собирать свои вещи и идти на выход. Срок, который я выделяю на полный анализ Клауса – сутки. Я же вместе с… – он обвел взглядом присутствующих и остановился на Антуане. Французский инквизитор ощутил, как по спине побежали мурашки. – Дюбуа, нашим гостем из Парижского отделения, слетаю в Кельн для расследования предыдущего конфуза. К возвращению, а лучше раньше я ожидаю от вас и ваших отделов готовые ответы. Нам необходимо понять – каким образом, ничем не выделяющийся на общем фоне подданный, сумел ускользнуть из нашего вида, и стать вовлеченным адептом секты. Настолько вовлеченным, что пошел на самоубийство, ради их целей. Просите пресвятую Деву Марию и всех святых помочь вам, поскольку в обратном случае, вам не поможет даже их покровительство…

Антуан раскрыл рот, в изумлении глядя на выходящего из конференц-зала инквизитора. Ему послышалось, или гроза всех еретиков, сам только что сказал ересь?

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар – штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

Третий блок – «преисподняя».

09:07.

Анжелина обхватила себя руками, пытаясь хоть как-то согреться от царящего в подземелье алькасара липкого холода, пронизывающего, казалось до самих костей. Завтрак, состоящий из небольшой порции серой смеси, именующей кашей и стакана с бурой жидкостью с громким названием «кофе» аппетита ни разу не вызывал, однако бурду подавали горячей, и на несколько часов она возвращала в организм тепло. Однако сегодня еда запаздывала, а с ней и долгожданное тепло.

Анжелина тоскливым взглядом обвела камеру. Три метра в длину и чуть больше двух в ширину; каменные стены с постоянно стекающей вниз влагой и прорастающим мхом внизу; железная кровать с бурыми пятнами ржавчины, прикрученная к каменному полу; железное ведро в углу, используемое под естественные нужды и решетчатая дверь, выходящая в узкий, освещенный слабым желтым светом коридор. Сколько ей предстоит еще здесь пробыть? Очень хороший вопрос. Данте Пеллегрини уверял, что немного и поначалу Анжелина с ним соглашалась – потому-то и согласилась на свое участие в операции. Но теперь… В душу закрадывались нехорошие сомнения… Вдруг Пабло окажется более сильным, чем они предполагали? Вдруг не примет правила игры, а напротив, нанесет ответный удар? Что тогда?

А, ничего хорошего.

Тогда эта крохотная клетка с влажными стенами, затхлым запахом, постоянным сумраком, пронизывающим холодом и ползающими мокрицами покажется ей недостижимым раем. О, да – холод, так беспокоящий ее сейчас будет самой наименьшей проблемой. Даже не так. Холод и вовсе превратится в желанное удовольствие – особенно, когда ее ноги начнут лизать языки пламени.

Анжелина зажмурилась и тряхнула головой, пытаясь избавиться от жутких наплывающих образов. Нет, Пабло так не поступит. Не сможет сделать с ней этого. Он ведь любит ее. Да, любит. До сих пор питает к ней нежные чувства. Или…

Или, все-таки они в прошлом?

Вчерашняя встреча о многом сообщила. Вот только, она так и не увидела в его глазах прежней теплоты.

Значит он сможет отправить ее на костер?

Их с Данте план уже провалился?

Нет, вряд ли.

Может ее он и не любит, но их… Их должен любить.

Таким образом, нет повода для паники. Все сработает, как и задумывалось. Должно сработать – на костер она не собирается.

Анжелина улыбнулась, заслышав приближающийся топот: а вот и горячий завтрак. Жизнь в подземелье алькасара не такая уж и ужасная – даже здесь находится место для счастья…

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Площадь Хуанело.

22:28.

Диего Акоста лениво зевнул и откупорил очередную банку пива, пролив часть содержимого на тротуарную плитку. Стоящая рядом Мишель брезгливо поморщилась и неодобрительно покачала головой. Диего даже знал почему, и дело не в расплывшемся пятне на плитке, или брызгах на начищенных до блеска туфлях – нет, Мишель ни разу не перфекционист. Дело совсем в другом. «Дети Виноградаря», согласно учению ныне покойного основателя Ричмонда Бауэра, не должны употреблять алкогольных напитков. Даже если это пиво. Даже если там всего четыре градуса. Никаких – строжайший запрет, и все тут. Мишель старалась полностью соответствовать всем нормам общины, Диего же частенько нарушал запреты, особенно если они касались алкоголя. Ему уже ни раз выносили порицание, он каялся, но все равно возвращался на тот же путь. И если бы не вовлеченность в «общее» дело, и занимаемая должность в Королевской службе, наверняка ему бы давно помахали ручкой, отлучив от церкви. Однако, «Дети Виноградаря» не могли позволить себе потерять своего человека внутри Имперской системы, и потому, как местные пасторы, так и кураторы провинций закрывали глаза, ограничиваясь формальными порицаниями. Диего подобный расклад полностью устраивал. Руководство протестантской церкви тоже не жаловалось. А, вот напарница все время ворчала, читая ему проповеди о вредности пива и адских муках в будущей жизни.

– Я иногда жалею, что привела тебя в нашу церковь. – неожиданно серьезно заявила Мишель, задумчиво смотря куда-то вверх, на далекую бледную луну, едва видимую под облачной пленкой.

Диего едва не захлебнулся. Откашлявшись, он вытер набежавшие глаза рукавом темно-синей куртки с желтыми инициалами принадлежности к Королевской службе безопасности и спросил:

– Почему?

– Ты с нами по своим индивидуальным причинам, а сердцем далек от тех вещей, которые необходимо воспринимать верой.