Осенняя соната
Ингмар Бергман
Осенняя соната
Пролог
Виктор. Иногда я незаметно прихожу сюда и смотрю на мою жену. Она любит сидеть вон там, у углового окна, сейчас, кажется, она пишет письмо матери. В первый раз войдя в эту комнату, она сказала: «Хорошо! Здесь мне нравится». Мы знали друг друга всего несколько дней, в Тронхейме проходила тогда епископальная конференция, и она представляла на ней провинциальную церковную газету. Мы познакомились во время ленча, и я рассказал ей о пасторской усадьбе. Она так заинтересовалась, что я осмелился пригласить ее, и мы приехали сюда в тот день, когда конференция закончилась. По дороге я спросил ее, не выйдет ли она за меня замуж? Она не дала определенного ответа, но когда мы вошли в эту комнату, повернулась ко мне и сказала, что согласна, что здесь ей нравится. С тех пор мы ведем тихую и размеренную жизнь в нашей пасторской усадьбе. Ева, конечно, рассказала мне о своем прошлом. После гимназии она училась в университете, была помолвлена с врачом и прожила с ним несколько лет, написала две небольшие книжки, заболела туберкулезом, разорвала помолвку и переехала из Осло в провинциальный городок в южной Норвегии, где занялась журналистикой. (Листает небольшую книгу.) Вот первая из ее книг. Мне она очень нравится. Тут написано: «Нужно учиться жить, и я испытываю себя каждый день. Самое трудное – я не знаю, кто я, я ищу в потемках. Но если бы кто-нибудь смог полюбить меня такой, какая я есть, я бы наконец осмелилась взглянуть себе в глаза». (Пауза.) Мне давно, давно надо было хоть раз сказать ей, что она и так любима, без всяких оговорок, но из этого вряд ли что-нибудь вышло, она бы не поверила, мне не хватает нужных слов.
Сцена первая
1
Ева. Я написала письмо маме! Хочешь, прочитаю его или я тебе помешала?
Виктор. Нет-нет. Входи и садись! Сейчас зажгу лампу. Стало рано темнеть. Настоящая осень. Подожди, я еще выключу радио, передают вечерний концерт.
Ева. Может быть, ты дослушаешь его? Я зайду попозже.
Виктор. Почему же, мне очень интересно, что ты написала.
Ева (читает). «Я была вчера в городе и случайно встретила Агнес, она приехала с мужем и детьми навестить родителей. Она сказала мне, что умер Леонардо. Милая моя мамочка! Я понимаю, как страшно ты должна это переживать. Агнес еще сказала, что ты была в то время в Асконе в перерыве между концертными поездками. Я позвонила Полу и узнала адрес. (Пауза.) И вот я думаю, не захочется ли тебе приехать сюда, в Биндаль, на несколько дней или недель, ты, наверно, можешь себе это позволить? Чтобы ты особенно не пугалась и не отвечала сразу отказом, пишу, что дом у нас очень просторный. У тебя будет своя комната, совершенно отдельная, со всеми удобствами. Здесь уже наступила осень, по ночам бывают заморозки, березы стоят желтые и красные, мы собираем последнюю морошку на болоте. Осенние штормы запаздывают, и будет, наверно, еще несколько ясных теплых дней. У нас в доме есть хороший рояль, и ты сможешь играть сколько тебе угодно. Мама, неужели тебе не надоела твоя бродячая жизнь? Оставь свои гостиницы хотя бы на несколько недель! Дорогая мамочка, обещай, что приедешь! Мы будем тебя баловать и ублажать самым непозволительным образом.
Мы с тобой страшно давно не виделись.
В октябре будет вот уже семь лет!
Большой привет тебе от нас с Виктором. Твоя дочь Ева».
2
Шарлотта приезжает раньше, чем ее ожидали. Уже в одиннадцать утра ее машина останавливается у длинной желтой стены пасторского дома. Ева в это время – на лестнице между этажами. Ее не видно снаружи, но сама она видит через окно, как мать медленно выходит из машины и нерешительно останавливается у багажника. Мгновение обе женщины стоят неподвижно.
Ева (во дворе). Мамочка, милая, наконец-то! Как хорошо, что ты уже здесь, я просто не верю своим глазам! Ты останешься надолго, правда? Бог мой, какие тяжелые сумки! Ты, наверно, привезла с собой все свои ноты. Вот и хорошо, дашь мне несколько уроков, дашь обязательно! Мама, милая, я вижу, ты устала. Да, да, ты устала, ты так долго вела машину. Виктора сейчас нет дома, мы не думали, что ты приедешь так рано.
3
Шарлотта. Я была с Леонардо последние сутки. Его мучили сильные боли, хотя ему и делали укол каждые полчаса. Иногда он плакал, но не от страха, что умирает, а от боли. Это продолжалось весь день. За окном полным ходом шла какая-то стройка, там что-то визжало, лязгало, бухало, солнце пекло, а на окне палаты не было ни штор, ни жалюзи. Бедняга Леонардо, он так стыдился, что от него плохо пахнет. Мы пытались перевести его в другую палату, но в больнице шел ремонт, и места не было. Вечером шум на стройке затих, и, когда солнце зашло, я открыла окно. Духота стояла стеной, и не было ни ветерка. Пришел профессор, старый друг Леонардо. Он сел на стул у изголовья и сказал больному, что терпеть осталось недолго, через полчаса ему сделают укол, и он заснет, не испытывая боли. Профессор потрепал Леонардо по щеке и добавил, что он идет на концерт Брамса, но после концерта еще заглянет к нему. Леонардо спросил, что будут давать, и, когда профессор сообщил, что будут давать двойной концерт с участием Шнейдерхана и Старкера, попросил передать привет Яношу и сказать, что он дарит ему виолончель Кольтермана, он давно уже собирался это сделать. Потом профессор ушел, появилась сиделка и сделала Леонардо укол. Она посоветовала мне что-нибудь поесть, но мне ничего не хотелось, меня мутило от этого запаха. На несколько минут Леонардо заснул. Проснувшись, он попросил, чтобы я вышла из комнаты, и одновременно вызвал сиделку. Она тут же появилась со шприцем. Через несколько минут она вышла ко мне в коридор и сказала, что Леонардо умер. Я просидела возле него всю ночь. (Пауза.) Я сидела и думала: он был моим другом целых восемнадцать лет, тринадцать из которых мы прожили вместе. И за все это время мы не сказали друг другу ни одного дурного слова и ни разу друг на друга не накричали. Целых два года он знал, что умрет, что никакой надежды нет. Я часто навещала его на вилле неподалеку от Неаполя, приезжала сразу, как только освобождалась. Он был очень мил, внимателен и радовался моим успехам. Мы много болтали, шутили, играли вместе камерные вещи, он почти не касался в разговорах своей болезни, а я не спрашивала, знала, что ему это не понравится. Один раз он долгим взглядом посмотрел на меня, а потом засмеялся и сказал: «На следующий год в это время меня уже не будет, но я все равно буду рядом, я постоянно буду о тебе думать». Конечно, приятно было слышать это от Леонардо, хотя он и любил иногда театральные позы. (Пауза.) Не могу сказать, чтобы я все последнее время безутешно оплакивала его. Я ждала его смерти, он и сам ее хотел. Естественно, теперь, когда Леонардо нет, жизнь кажется пустой. Но не зарывать же из-за этого себя в землю? (Смеется.) Как ты считаешь, я сильно изменилась за эти семь лет, что мы с тобой не виделись? Да, да, теперь, конечно, я крашу волосы. Леонардо не хотел видеть меня седой, но в остальном-то я ведь та же самая, да? Этот брючный костюм я купила в Цюрихе, нужно же было одеться во что-то удобное для дальней поездки, я увидела его в витрине на Банхофштрассе, зашла в магазин, померила, и, представь, он отлично сидел и оказался на удивление дешевым. Он и правда хорош, а?
Ева. Да, мама, он и вправду хорош.
Шарлотта. Теперь надо разобраться с вещами. Ты поможешь отнести эту сумку, она свински тяжелая, а у меня после дороги ужасно болит спина. У вас здесь найдется широкая доска, чтобы положить под матрац? Я должна спать на жестком, ты знаешь. Ева. Под твоим матрацем уже лежит широкая доска. Мы положили ее вчера.
Шарлотта. Прекрасно! (Одергивает себя.) Что с тобой, Евочка? Ты плачешь? Ну-ка дай мне посмотреть! Ты расстроилась? Ты в самом деле расстроилась, моя крошка. Я сказала. какую-нибудь глупость, но ты ведь знаешь свою болтушку маму.
Ева. Я плачу от радости, что снова вижу тебя.
Шарлотта. Давай обнимемся крепко-крепко, как тогда, когда ты была совсем маленькая. Я все говорю и говорю о себе самой, но ты-то как? Дай я еще на тебя взгляну! Да, ты сильно похудела за эти семь лет, ну вот, теперь я вижу, ты совсем не рада, ты расстроилась и должна сказать мне из-за чего, идем сюда, сядем, ты не против, если я закурю? Как ты, собственно, живешь, Ева, милая?
Ева. Я живу хорошо. Очень хорошо!
Шарлотта. А не очень одиноко?
Ева. Скучать некогда. У меня много работы, я помогаю Виктору.
Шарлотта. Ну, это понятно.
Ева. Еще я играю в церкви. Месяц назад удалось организовать настоящий музыкальный вечер. Я играла и рассказывала, о чем играю. Получилось очень удачно.
Шарлотта. Не забудь, ты должна поиграть и мне! Если, конечно, у тебя возникнет такое желание.
Ева. У меня возникнет такое желание.
Шарлотта. А я дала пять концертов для школьников в Лос-Анджелесе в их концертном зале. На каждом сидело по три тысячи детей! Я тоже играла и объясняла. Ты представить не можешь, какой это был успех! Но потрудиться пришлось.
Ева. Мама, я должна сказать тебе…
Шарлотта. Да?
Ева. Здесь Елена. (Пауза.)
Шарлотта (со злостью). Ты должна была написать мне. Ты же ставишь меня перед фактом. Это несправедливо.
Ева. Если бы я написала, ты бы не приехала.
Шарлотта. Уверяю тебя, что приехала бы.
Ева. А я уверяю, что нет.
Шарлотта. Как будто мало одной смерти Леонардо. Неужели необходимо было тащить сюда бедняжку Лену?
Ева. Она уже два года с нами. Я писала тебе тогда, что мы с Виктором предложили ей жить у нас. Я писала!
Шарлотта. Я не получала письма.
Ева. Или не потрудилась прочитать его!
Шарлотта (сдерживаясь, спокойно). Ева, мне кажется, ты несправедлива.
Ева. Да, наверно.
Шарлотта. Я не могу ее видеть. В любом случае – не сегодня.
Ева. Мамочка, милая, Лена – прекрасный человек, у нее просто трудности с речью, но я научилась понимать, что она говорит. Я буду переводить. Она так ужасно тосковала по тебе.
Шарлотта. Бог мой, да разве плохо ей было в том пансионате для хронических больных?
Ева. Мне не хватало ее.
Шарлотта. А ты уверена, что здесь, у тебя, ей лучше?
Ева. Уверена. Здесь ей хорошо. И мне есть о ком заботиться.
Шарлотта. Она стала хуже? Я хочу сказать… Она… Ей… Она – хуже?
Ева. Естественно, ей хуже. Болезнь прогрессирует.
Шарлотта. Что ж, идем! Идем к ней!
Ева. Ты в самом деле этого хочешь?
Шарлотта (улыбается). Не думаю, чтобы визит был очень приятным, но ты не оставила мне выбора.
Ева. Мама!
Шарлотта. Я всегда плохо ладила с людьми, не понимающими мотивов своих поступков.
Ева. Это ты обо мне?
Шарлотта. Не все ли равно. Идем!
4
Шарлотта. Лена, маленькая моя! Дай я тебя обниму! И поцелую! Вот так! Я беру твои руки, ну, ну, сюда, и кладу их на плечи. Я часто думала о тебе – каждый день.
Елена что-то говорит.
Ева. Елена говорит, что у нее болит горло и она боится заразить тебя.
Шарлотта (снова целует дочь). Фу-ты, я никогда не обращала внимания на все эти микробы. И вот уже двадцать лет у меня не было даже насморка. Какая у тебя, Лена, красивая комната! И вид из окна! Тот же, что и из моей комнаты.
Елена говорит.
Ева. Лена просит снять с нее очки, чтобы ты смогла лучше рассмотреть ее.
Шарлотта. Я и так хорошо вижу.
Елена говорит.
Ева. Она хочет, чтобы ты взяла ее голову обеими руками и посмотрела ей в лицо.
Шарлотта. Так, да?
Елена. Да.
Шарлотта. Я очень рада, что Ева заботится о тебе. Я не знала, что ты здесь, думала, ты по-прежнему в пансионате. Но я бы обязательно навестила тебя до отъезда. Хотя так, как получилось, даже лучше, да?
Елена. Да.
Шарлотта. Теперь мы будем вместе каждый день.
Елена (счастливо улыбается). Да.
Шарлотта. Тебе не больно?
Елена. Нет.
Шарлотта. Какая красивая у тебя прическа! Елена что-то говорит.
Ева. Это в честь твоего приезда, мама!
Шарлотта. Я читаю сейчас очень интересную книгу о французской революции. Если хочешь, будем читать ее вместе. Мы будем сидеть на веранде и читать ее вслух. Хочешь?
Елена. Да.
Шарлотта. И будем ездить на прогулки вдвоем в моей машине. Я никогда раньше тут не была.
Елена. Да.
Шарлотта. Я так часто вспоминала о тебе.
Елена что-то говорит и смеется.
Шарлотта. Что она говорит?
Ева. Лена говорит, что ты, должно быть, очень устала и не должна переутомлять себя. Она считает, что сегодня ты уже достаточно потрудилась.
Шарлотта. У Лены есть часы?
Ева. Конечно. Вон они, у кровати!
Шарлотта. Лена, хочешь мои, наручные? Мне подарил их один поклонник, чтобы я не опаздывала. Он считал, что я не в ладах со временем. Лена будет обедать с нами?
Ева. Нет, я кормлю ее в середине дня. И потом, она сейчас худеет. В больнице она ела слишком много.
Елена что-то говорит.
Ева. Лена говорит, что…
Шарлотта. Подожди, не надо! Я знаю, что она хочет сказать: вон там, в окошке, – бабочка! Я угадала?
5
Шарлотта (одна). Отчего меня лихорадит, словно у меня жар? Так хочется поплакать. Сущий идиотизм! Они хотят пристыдить меня. Балуют самым непозволительным образом! Для того и вызвали. Еще бы, у меня нечиста совесть! И почему это всегда, всегда именно у меня совесть нечиста?… А я еще так торопилась сюда, дура. Что я, собственно, себе внушила? Чего ждала, хотя сама не смела признаться себе в этом? Надо встать и принять душ. Потом засну хоть на час. Или просто полежу отдохну. К обеду обязательно надену что-нибудь поярче. Пусть дорогая Ева увидит, что ее старушка мать еще на что-то годится. Да не реви ты, не реви, дурочка, уже пятый час. Черт побери! Как она смотрела на меня своими глазами. Ее лицо в моих руках, это клокотание болезни в горле, спазмы, ее бедная шейка! И я, я не могла взять ее на руки, отнести в свою постель, приласкать, как когда-то, когда ей было три года. Неужели это разбитое рыхлое тело и есть моя Лена? Только не реветь! К черту! Уже четверть пятого. Приму душ, это отвлечет мысли. Надо сократить мой визит. Четыре дня – и хватит! Четыре дня я выдержу. А потом поеду в Африку, как собиралась раньше. Как все же больно! Мне больно, больно! Стоп! А не эта же боль – во второй части сонаты Бартока? (Напевает.) Точно! Я играла первые такты слишком быстро. Вступление – та, та, та, а затем тема боли – маленькой узкой змейкой. Темп медленный, но никаких слез! Слез нет, они давно выплаканы, их вообще никогда не было. Так! Если это действительно так, мой приезд сюда уже чего-то стоит. Я надену красное платье. Хотя бы для того, чтобы насолить Еве, она, конечно, считает, что сейчас, сразу после смерти Леонардо, мне следует носить что-нибудь менее вызывающее. С фигурой, во всяком случае, у меня все в порядке. Может, она уже и не такая чертовски элегантная, но все еще вполне сносная, приятная фигура. В Африке я, пожалуй… Или нет, может, лучше поехать на Крит? Свалюсь на голову Гарольду. (Смеется.) Мой дорогой Гарольд! Он, конечно, свиньей свинья, но так вкусно готовит и умеет пожить. Позвоню-ка я ему вечером. Пожалуй, в самом деле позвоню, надо же вознаградить себя за четырехчасовой сеанс святости. (Неожиданно.) Почему я такая злая? Почему злость все время душит меня? Ева и Виктор были, в сущности, очень добры, они так старались показать, что рады моему приезду. И Виктор вроде бы хороший мужик. Плаксе Еве с ним сильно повезло. Интересно, душ у них тоже не работает? Ах, работает! Слава богу!
6
Ева. Я не понимаю маму. Я не перестаю ей удивляться. Ты бы видел ее, когда я сказала, что Лена живет с нами. Ты бы видел ее улыбку. Да, да, она выдавила из себя улыбку, хотя была застигнута врасплох и, наверно, похолодела от ужаса. А потом, когда мы стояли перед дверью в комнату Лены… Это же была актриса перед выходом: вся дрожащая от страха, но собранная, собранная. Представление было высший класс! Ты теперь, наверно, будешь думать, что у меня совершенно бесчувственная мать. Зачем, собственно, она приехала? Чего можно ожидать от встречи через семь лет? Чего она хочет? Или, может, чего хочу я? Пока живешь, всегда надеешься. Так, что ли?
Виктор. Не думаю.
Ева. Мать и дочь, по-твоему, навсегда мама и дочка?
Виктор. Некоторые да.
Ева. Какая странная ситуация. Как будто открываешь дверь в детскую, и на тебя рушатся призраки прошлого, ты вспоминаешь, что эта обыкновенная дверь когда-то действительно вела в детскую. Я, наверно, так и не стала взрослой. Виктор. Что ты хочешь этим сказать? Ева. Не знаю.
Виктор. Быть взрослым, по-моему, это уметь владеть своими чувствами, стремлениями. И ничего больше не ждать.
Ева. Ты так думаешь?
Виктор. Ну, и еще, может быть, ничему не удивляться.
Ева. Какой ты рассудительный, когда сидишь вот так в кресле и куришь свою старую трубку. Вылитый взрослый человек!
Виктор. Какой же я взрослый, я не перестаю удивляться.
Ева. Чему?
Виктор. Тебе, например. Меня время от времени еще посещают совершенно несбыточные надежды. Я до сих пор жду. Ева. Чего? Виктор. Тебя!
Ева. Меня? Какие глубокомысленные красивые слова! Они же, в сущности, ничего не значат. Я ими сыта по горло. Например, любимым маминым словечком «боль». Она ведь никогда не бывает просто подавлена, разочарована, несчастна, ей, видите ли, всегда «больно». Ты тоже напичкан подобными словечками. Но у тебя это, можно сказать, болезнь профессиональная. И когда ты говоришь, что «ждешь меня», хотя вот я, стою перед тобой, я, естественно, ничему не верю.
Виктор. Ты знаешь, что я хочу сказать.
Ева. Нет, не знаю! Если бы я знала, к чему бы тебе тогда высказываться?
Виктор (улыбается). Это правда.
Ева…И прямо доказывает, что я не менее умная, чем ты, может, даже умнее, что само по себе не так уж престижно. А теперь мне пора на кухню, нужно как следует постараться приготовить телятину. Мама всегда считала, что я не умею готовить, она у нас изысканная гурманка, я один раз слышала, как она всю ночь проболтала с одним американским импресарио о том, как надо готовить соусы. Что ты, они были так воодушевлены…
Виктор. Я считаю, что ты готовишь…
Ева. Прекрасно! Спасибо, мой дорогой! Нужно еще не забыть сварить милой мамочке кофе без кофеина. Меня всегда удивляло, откуда у нее бессонница? Теперь, кажется, я понимаю. Если бы у этой женщины был нормальный сон, ее жизненные силы уничтожили все вокруг, бессонница – это своего рода предохранительный клапан природы, без нее мама была бы просто невыносима. (Выходит из комнаты, тут же возвращается.) Ты еще увидишь, как она вырядится к обеду. Обрати внимание на ее безупречный туалет: очень неброско он будет напоминать нам, что она, несмотря ни на что, все же одинокая скорбящая вдова.
7
Ева. Мамочка, какое красивое платье!
Шарлотта. Оно мне идет? Я всю жизнь считала, что красный цвет мне не к лицу, пока однажды не встретила старую подругу – Самуэля Паркенхорста, он сказал мне: «Шарлотточка, я только что от Диора, с его весеннего показа, там есть одно красное платье, оно просто создано для тебя!» Я приказала ему доставить платье, и вот – оно мне действительно идет! Я голодная как волк.
Ева. Я старалась тебе угодить и пожарила телятину. Ты любила ее.
Шарлотта. Великолепно! Наконец-то поесть домашнего!
Виктор. Теперь позвольте мне сказать тост. Дорогая Шарлотта, добро пожаловать в наш дом! Мы приветствуем тебя от чистого сердца! Жить тебе у нас хорошо и долго!
8
Шарлотта (по-английски). Алло? Это ты, Пол? Да, помешал. Мы сидим за столом. Спасибо, но мы обедаем. Чистая правда! В этой стране обедают в пять вечера. Говори отчетливее! В трубке ужасно трещит. Ты откуда звонишь? Из Ниццы? Что ты забыл в Ницце? Веди себя хорошо, не проиграй моих денег! Что ты сказал? (Деловым тоном.)
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.