Андреевский кавалер

– Пушки хорошие, – заявил Григорий Елисеевич. – Только вот механической тяги маловато. Но армия технически перевооружается: старые истребители снимаются с производства, и в серию запускаются новые.

– А много их? – поинтересовался Дмитрий Андреевич.

– Этого я не знаю, – усмехнулся Григорий Елисеевич. – А и знал бы, не сказал.

– Мы тут вон на пороховой бочке живем: кинет германец бомбу – и все на тот свет загремим без пересадки, – пробасил в бороду Андрей Иванович.

Дерюгин промолчал, а про себя подумал, что если и впрямь грянет война, то тут будет не менее опасно, чем на фронте. Может, зря он привез сюда семью? Ведь у него есть дальние родственники в Куйбышеве? Да разве Алена согласилась бы сейчас туда поехать с детьми?..

– Что это вы такие страсти на ночь рассказываете? – подала голос от плиты Ефимья Андреевна.

Она принесла со двора противень с нанизанными на тонкие палочки грибами, по комнате распространился густой грибной запах. За стеной слышались смех, ребячьи голоса – дети укладывались спать. В дверь просунулась голова Вадима, он был в одних трусах.

– Баушка, разбуди меня завтра пораньше, – попросил он. – Я пойду в Мамаевский бор, за дальнюю будку.

– Ох, не к добру нынче столько грибов высыпало, – когда закрылась за ним белая дверь, сказала Ефимья Андреевна. – Быть большой беде народу.

– Мать, ты спроси у бога: будет ли война али нет? – ухмыльнулся Андрей Иванович.

– Чему быть, того не миновать, а на лучшее всегда надо надеяться… Говорят же, что добрая надежда лучше худого поросенка.

– А я слыхал другое: с одной надежды не сшить одежды, – возразил Андрей Иванович.

– Григорий, может, и мы завтра за грибами? – взглянул на шурина Дмитрий Андреевич.

– Выеду я, пожалуй, в пятницу... – думая о своем, сказал Григорий Елисеевич.

2

В кабинете председателя поселкового Совета смирно сидели на скамейке у стены с пришпиленным кнопками планом благоустройства Андреевки на 1941 год Вадик Казаков, Павлик Абросимов и Ваня Широков. Офицеров постукивал корявыми пальцами по коричневой папке с бумагами. Сотрудник НКВД Осип Никитич Приходько устроился на подоконнике и с равнодушным видом смотрел в распахнутое окно. Он перевел взгляд на дымящуюся в пальцах папиросу, стряхнул пепел в бумажный кулек, что лежал на подоконнике рядом с пепельницей.

– … Стал я мох-то разгребать, думаю, там еще парочка боровичков должна быть, – взволнованно рассказывал Павел. – Гляжу, под рукой-то будто мягко…

– Яма, что ли? – подбодрил его Алексей Евдокимович Офицеров.

– Думаю, лисья нора, – продолжал Павел. – Пнул ногой, а мох-то, как одеяло, сползает, и земля под ним нарыта свежая. Ну, мы прямо руками и стали копать, а там неглубоко деревянный ящик с веревочными ручками.

– Не с базы же мы притащили его? – подал голос Вадим.

– Где же эта яма? – спросил Приходько.

– Путают они что-то, – вмешался Алексей Евдокимович. – Водили меня по лесу целый час, а ямы так и не нашли.

– Мы ее мхом, как раньше, закидали – вот и не видно, а лес везде одинаковый, – вставил Иван Широков, он был тут самый старший из ребят.

– Только ящик или там еще что было? – поинтересовался Осип Никитич.

– Все обшарили – пусто, – уверенно заявил Вадик.

– А детонаторы, бикфордов шнур? – допытывался тот.

– Коли были бы, мы хоть одну шашку в озеро кинули бы для пробы, – сказал Павлик.

– Не жалко вам рыбу губить? – покачал головой Офицеров.

– Другие-то кидают, – возразил Иван.

– Кто ж это – другие? – спросил Осип Никитич. – Назови хоть одного.

– Рыбачки разные, – туманно ответил Иван. – Я же не видел.

– Когда за грибами ходили, сколько раз слышали взрывы на Утином озере, – ввернул Вадим.

– А почему сразу про ящик не сообщили нам? – неодобрительно посмотрел на него Алексей Евдокимович.

– Так отобрали бы, – видя, что друг замешкался, сказал Вадик.

– Ты не лезь наперед батьки в пекло, – одернул председатель. – Может, враг спрятал. Готовился совершить диверсию, а вы нашли ящик с толом и помалкиваете.

– С базы пропал ящик с толом, – вмешался Приходько. – Это же ЧП. Те, кто рыбу глушит, ну возьмут пяток шашек, а тут – ящик! Так что не скрывайте ничего.

Глядя на новенький пистолет «ТТ» в желтой кобуре на боку сотрудника, Вадим горячо произнес:

– Ну разве мы не понимаем? Да мы сами бы… этого, кто ящик украл, выследили и поймали.

– Да рыбачки заховали, – убежденно заявил Иван Широков. – Много ли на удочку поймаешь? А шашку бросил – рыба кверху пузом пошла со дна!

– Не врут они, – взглянул на Приходько председатель.

– Неужели мы этого ворюгу пожалели бы? – вставил Павел.

– Пойдете за грибами – получше поищите то место, – сказал Приходько. – Обнаружите – запомните его как следует, ну там сук воткните рядом – и бегом сюда.

– Думаете, шпион спрятал? – с загоревшимися глазами посмотрел на него Вадим.

– Говорю, рыбачки сховали, – сказал Иван. – В той стороне Щучье озеро, там и глушат.

– И еще одно, ребята, – внимательно посмотрев каждому в глаза, предупредил Приходько. – Не болтайте никому про ящик и про наш с вами разговор. Даже родителям. Понятно?

– Не маленькие, – пробурчал Павел.

– Ни разу живого шпиона не видел, – вздохнул Вадим.

– У нас в Андреевке нет шпиёнов, – проговорил Иван Широков. – Мы тут все друг дружку знаем.

Ребята гуськом двинулись к двери. Вадим задержался на пороге, видно, ему хотелось еще что-то спросить, но Иван подтолкнул его в спину:

– Айда в лес! Должны же мы найти эту чертову яму?..

А в кабинете в это время происходил следующий разговор.

– Дело-то серьезное, Алексей Евдокимович, – сказал Приходько.

– Я все же полагаю, что это рыбаки базовские…

– Я так не полагаю, – нахмурившись, перебил Приходько. – Целый ящик! Как его вынесешь с территории? Только на машине. Да еще и в глухом бору спрятали. И ни одной шашки не взяли. Подозрительно все это.

– Я удивляюсь, как ребятишки его до клуба доволокли, – проговорил председатель.

– Лучше бы не трогали.

– На машине по бору не проедешь, – заметил Офицеров, – кто-то вывез с территории, кто-то спрятал… Выходит, не одни тут у нас действует?

– Два дня мы ничего не знали про ящик… – задумчиво произнес сотрудник. – Могли уже хватиться, что тайник обнаружен, теперь затаятся, как мыши в норе.

– Спасибо молочнику Чибисову, – сказал Алексей Евдокимович. – Это он первым заметил, что ребятишки за клубом в лесу тол делят… Он и ящик в поселковый привез.

– Не жалуется на него Шмелев? – щелкнул себя по горлу Осип Никитич.

– Смирно себя ведет, ни с кем не задирается. – Алексей Евдокимович усмехнулся: – Видно, бабка Сова при помощи колдовской силы положительно на него повлияла.

– Не рыбачит?

– Ни с удочкой, ни с ружьем никто его не видел.

– Прямо ангел…

– С его рожей в ангелы не принимают, – рассмеялся Офицеров. – Говорят, даже вдовушка Паня ночью ему двери не отпирает.

– Это ты для красного словца, Алексей Евдокимович, – улыбнулся Приходько. – Вдовушка Паня двери не запирает…

– Откуда мне знать? – смутился Офицеров. – Я к ней не хожу.

– Когда женишься-то, Алексей?

– Мои невесты давно замуж повыходили…

– Не на одних же Абросимовых свет клином сошелся? – невинно заметил Приходько.

– Все-то ты знаешь, Осип Никитич, а вот кто ящик с толом с базы украл – не ведаешь! – поддел председатель.

– Узнаю, Алексей Евдокимович, – посерьезнев, сказал Приходько. – Обязательно узнаю.

3

Жарким июньским полднем Вадим, Миша и Оля через разбитое окошко пролезли в водонапорную башню и по узкой винтовой лестнице поднялись на самый верх. Вспугнутые с гнезд стрижи брызнули во все стороны. В круглые окошки открывался вид на зеленые, в сизой дымке, сосновые боры. Железнодорожная ветка убегала вдаль, сливаясь на горизонте в единую блестящую нить, семафор казался цаплей, поджавшей одну ногу, на золотистой насыпи. Провода на телеграфных столбах мерцали серебристой паутиной, поднимающейся к низким белым облакам.

– Я вижу край света! – счастливо засмеялась Оля. – Он зеленый и весь сверкает!

– Глядите, стрижи рассердились, – заметил Вадим. – Того и смотри, крылом по носу заденут!

Черные стремительные птицы проносились у самого лица, тревожные звонкие трели оглушали. Десятилетиями селились они в башне, и никто их не беспокоил.

– Какая Андреевка маленькая, – протянул Вадим. – И речка Лысуха совсем рядом!

– Ас самолета она была бы еще меньше, – сказал Миша.

– А с Луны нашу Андреевку вообще не увидишь, – в тон ему ответил Вадим.

– Ой, никак наш папка идет! – отпрянула от окна Оля. Тонкий дощатый пол под ней заколебался.

– Не увидит, – усмехнулся Миша. – Взрослые вверх не смотрят, больше – под ноги.

– Смотрите, сейчас из дыма возникнет джинн! – показал на лес Вадим. – У кого есть волшебная лампа Аладдина?

Далеко за станцией поднимался в прозрачное солнечное небо невысокий столб дыма, он рос, ширился, окутывая кроны сосен.

– Может, паровоз идет? – сказал Миша.

– Прямо по лесу? – насмешливо покосился на него Вадим. – Таких еще и в сказках не придумали.

– Тогда ковер-самолет, – хмыкнул Миша.

– Вон красная ниточка! Еще одна! – радостно возвестила Оля, глядя в ту же сторону.

– А ведь это пожар в лесу! – сообразил Вадим. – И огонь идет прямо на военный городок.

Дым становился гуще, в нем появились прожилки красных нитей, которые вытягивались снизу вверх. Беспорядочно летели к станции птицы.

– Это почище твоего джинна, – растерянно завертел головой Миша. – И никто в поселке даже не чешется.

– А мы не сгорим? – спросила Оля.

– Вниз! – скомандовал Вадим и первым бросился к железной лестнице. Вслед за ним кинулся и Миша.

– Я здесь подожду-у! – крикнула Оля им. И гулкое эхо разнеслось по всей окружности кирпичной башни с железными механизмами внизу.

Мальчишки тут же забыли про нее. Вадим выпрыгнул из окна и ушиб палец ноги о камень. Не обращая внимания на боль, помчался на станцию. На лужайке остановился и крикнул осторожно спустившемуся по шершавому гранитному боку башни Михаилу:

– Беги в поселковый! Что они, все заснули?

Немного погодя по поселку разнесся беспорядочный гул станционного колокола. Выскочивший из помещения дежурный схватил мальчишку за руку и оттащил от колокола.

– Сдурел! – дав подзатыльник, напустился он на Вадима. – Чего народ полошишь?

– Дяденька, пожар! – ничуть не обидевшись, крикнул возбужденный Вадим.

– Ты чего мелешь?

– Там пожар! – показал рукой за станционные пути мальчишка. Отсюда еще не было видно клубов дыма. – Мы с башни увидели. Дым, огонь и птицы кричат…

– С башни? – оторопело смотрел на него дежурный. – Она на замке!

– Мы через разбитое окно… – Вадим показал длинную царапину на предплечье.

– Драть вас некому! – ругнулся дежурный.

– Тогда бы мы пожар не увидели, – сказал Вадим.

Дежурный какое-то время смотрел через пути на лес, потом кинулся на станцию. Немного погодя со связкой ключей в руке он потрусил к башне. Вадим посмотрел ему вслед, подошел к колоколу и с удовольствием дернул за веревку. Гулкий звон разнесся по перрону. С путей покосился на него высокий ремонтник, тащивший на плече инструменты на длинных ручках, и сказал:

– По шее захотел, озорник?

– Разве это колокол? – задумчиво посмотрел на него Вадим. – Вот ударить бы в царь-колокол, тогда бы все услышали!

4

Пожар потушили лишь к вечеру. Были подняты на ноги военные, железнодорожники, жители поселка. Несколько пожарных машин заполошно носились от речки к лесу и обратно. Грохотали телеги с огромными бочками. Каких-то ста метров огонь не дошел до территории воинской базы. Деревья пилили, валили на просеку тракторами, краснозвездный новенький танк ползал вдоль пожарища, подминая под сверкающие гусеницы дымящиеся кусты. Растянувшиеся длинной цепочкой люди рыли канавы, пожарники из брандспойтов поливали вспыхивающие огромными факелами сосны и ели. Сверкали надраенные медные наконечники. Струи воды изгибались дугой, и над ними то и дело возникала радуга. Стояла жара, и небольшой ветерок, как назло, гнал пламя на базу. Докатившись до очередного дерева, огонь некоторое время стлался у ствола, будто не мог с разгону вскарабкаться по нему наверх, затем слышался жалобный шепот ветвей, раздавался негромкий стон, и ярко вспыхивало сразу все дерево. От огненного факела отлетали ошметки огня и зажигали другие деревья, кусты, мох. Почерневшая и подернутая серым пеплом земля дымилась, шипела, потрескивала. Иногда мимо людей с огненным блеском в широко раскрытых глазах проносились животные: зайцы, лисицы, косули. Птицы жутко кричали где-то вверху, но из-за удушающего дыма их было невозможно рассмотреть. Люди работали молча, лишь изредка слышались команды военных. Бойцы в железных касках, с засученными рукавами орудовали лопатами, ломами, кирками…

Вечером Абросимовы пили чай на веранде. У Андрея Ивановича до половины обгорели усы, Дмитрий Андреевич был с забинтованной головой – его зацепило упавшим сверху горящим суком. Вместе со взрослыми сидел за столом и Вадим, остальных ребят давно отправили спать. Вадим – герой дня, он первым заметил пожар и поднял на ноги весь поселок. Сам Алексей Евдокимович Офицеров при всех пожал ему руку. И на тушении пожара мальчишка не отставал от взрослых: таскал воду в ведрах из ручья, рубил топором кусты, рыл канаву. Поработали и Павел, и Игорь Шмелев, и Михаил Супронович, да и остальные поселковые ребята тушили пожар, но так уж получилось, что в героях ходил один Вадим.

– Такая сушь стоит, как еще на поселок красный петух не перекинулся, – говорил Андрей Иванович, прихлебывая чай из своей большой кружки. – По радио передавали, что и в других местах леса горят. Грибнички, грёб твою шлёп, окурки бросают куда попало! Лес сейчас как порох. Одной искры достаточно. Ох как нужен дождь!

В розовой рубахе горошком, с обгорелыми усами и осоловелыми от дыма глазами, глава дома нынче не выглядел богатырем. Вадим, бросая на деда быстрые взгляды, поскорее отворачивался, чтобы не рассмеяться. Ефимья Андреевна да и обе тетки поглядывали на него с неодобрением, но сам Андрей Иванович позволил отличившемуся на пожаре внуку присутствовать на вечернем чаепитии.

На небе уже высыпали яркие звезды, на электрический свет летели ночные бабочки, тоненько тянули свою волынку комары. В этом году впервые пили чай на открытой веранде. В доме было душно. Пришлось вытащить из большой комнаты стол, стулья. Отсюда виден был вокзал с башенкой, сквер, а за путями приземистые кирпичные склады, построенные еще до революции. С пожарища медленно тянуло гарью, поднимался молочный дым. Он стелился за кустами, однако пропаханная трактором и прорытая лопатами широкая канава преградила путь пожару. Встревоженные галки, устраиваясь на ночь, с резкими криками летали над привокзальным сквером.

– Одного я не пойму, – сказал Семен Супронович. Он один из сидевших за столом взрослых мужчин не пострадал на пожаре, хотя побывал в самом пекле. – Такая сушь, а белые грибы прут из земли напропалую. Я не помню, чтобы каждый день по столько таскали из леса.

– Не к добру это, ох не к добру! – завздыхала Ефимья Андреевна. Она сидела за столом по правую руку от Андрея Ивановича. Чай пила из блюдечка с сахаром вприкуску.

– Перед первой мировой, кажись, тоже был летом небывалый урожай на белые грибы? – сказал Андрей Иванович.

– Беда не по лесу ходит, а по людям, – заметила Ефимья Андреевна.

– Это пожар на тебя, мама, страху нагнал, – улыбнулась Варвара. – Какая беда? Только люди хорошо зажили, всего у нас вдоволь, вон детишки подрастают, а вы тут всякие ужасы пророчите!

– А ведь точно, я вспомнил, – разглаживая морщены на лбу, сказал Андрей Иванович. – Летом четырнадцатого я собирал белые прямо у крыльца своей будки… – Он взглянул на жену. – Мы тогда с тобой, мать, целый мешок насушили. А Яков, твой батька, – глянул Андрей Иванович на зятя, – большую деньгу в тот год на продаже сухих грибов зашибил. Со всего поселка тащили ему грибы, а он их кулями в Питер сплавлял.

– Меня тогда еще на свете не было, – вставила Алена.

– В восемнадцатом ты махонькая чуть в Лысухе не утонула, – вспомнила Ефимья Андреевна. – Тонька тебя уже синюю за волосенки из воды вытащила.

– Когда же Тоня-то приедет? – перевела разговор Варвара. – В кои веки все вместе собрались…

– Видно, Федора с работы не отпущают, – сказал Андрей Иванович. – Оно и понятно: только что устроился на новом месте, пока то да се… Квартиру надо было обставить… Как-никак начальник дистанции пути.

– Со дня на день жду, – вздохнула Ефимья Андреевна и взглянула на держащего обеими рукам фарфоровую кружку Вадима. – И внучка маленького до смерти хочется поглядеть.

– Я новую сестричку свою еще не видел, – вмешался в разговор Вадим.

– Братик у тебя, – покачала головой Ефимья Андреевна. – Геной назвали.

. – А где Олька? – взглянула на Вадима Варвара. – Вроде она с вами и не ужинала? Господи, с этим проклятым пожаром я и про ребятишек совсем забыла! – вскочила она со стула.

– Куда она денется? – подал голос Семен. – Спит, поди, у наших.

– Пошли, – скомандовала Варвара. Слова мужа ее не успокоили.

Не прошло и десяти минут, как они снова заявились, – на Варваре лица не было.

– Чуяло мое сердце… – с порога запричитала она. – Нету Ольки. Как утром позавтракала, так больше и не видели ее.

– Может, у Шмелевых? – предположил Дмитрий Андреевич. – Я ее часто с Игорем вижу. Заигрались, и осталась у них. Нас-то все равно никого дома не было.

Варвара бросилась в комнату к детям. Тараща на нее моргающие глаза, девочки спросонья туго соображали, скоро выяснилось, что с утра никто из них Олю не видел.

Варвара уже плакала навзрыд, Семен держал ее за руку, успокаивал, но и у самого лицо было бледное. Все поднялись из-за стола. Вадим, воспользовавшись суматохой, прихватил из сахарницы пригоршню конфет «Раковая шейка».

– Не реви, – строго сказала дочери Ефимья Андреевна. – Лучше пораскинь головой, где она может в такое время быть.

– Ума не приложу…

Ефимья Андреевна ни при каких обстоятельствах не впадала в панику, не теряла головы. Даже когда по поселку пошел слух, что пожар вот-вот перекинется на крайние к лесу избы, и кое-кто уже стал выносить из домов вещи, она спокойно занималась своими делами. Глядя на нее, перестала швырять из окна узлы и Мария Широкова.

Никто не заметил, как исчез Вадим. Пока взрослые сокрушались и раздумывали, где искать Олю, он выскочил из дома, добежал до башни, хотел влезть в окно, но увидел, что дверь приоткрыта. Сюда весь день подъезжали заправляться пожарные машины, в глубоких колеях поблескивала вода, вся трава вокруг башни была примята.

Взобравшись по винтовой лестнице наверх, Вадим сразу увидел на полу свернувшуюся калачиком на стружках Олю. На ноги у нее была накинута какая-то мешковина. Видно, услышав его, завозились в гнездах стрижи. Голубоватый свет далеких звезд чуть заметно посеребрил густые волосы девочки. Длинные ресницы заметно трепетали, на губах безмятежная улыбка. Вадим секунду смотрел на нее, потом легонько потрепал рукой за плечо. Оля сразу проснулась, поморгала большими глазами и, ничуть не удивившись, сказала:

– Какой я красивый сон видела…

– Потом расскажешь про сон, – перебил Вадим. – Почему ты вслед за нами не слезла?

– Я крикнула, но вы даже не оглянулись…

– Ты что, обиделась?

– Я смотрела, как тушили пожар, а потом любовалась на небо, – сказала она. – Какое оно огромное и красивое! Видела, как звезды падали.

– А мать там с ума сходит!.. И не страшно тебе тут одной? – полюбопытствовал Вадим.

– Я ведь не одна: на ночь все стрижи прилетели в свои гнезда. И потом я слышала, как поселок дышит.

– Дышит? – удивился Вадим.

– Ну да, вздыхает, ворочается, кряхтит и даже чихает.

– Выдумщица ты!

– А вообще-то страшно, – призналась девочка. – Я поплакала и уснула. Как хорошо, что ты пришел.

– Держись за мое плечо, – сказал Вадим, осторожно спускаясь по лестнице. В башне было тепло, нагревшиеся за день камни не успели остыть. Зато железные поручни приятно холодили пальцы.

– Я тебя видела на пожаре, – говорила Оля, спускаясь вслед за ним. – И папу видела, и дядю Митю.

– Влетит тебе от мамки, – сказал Вадим. Ее босая нога мазнула его по щеке, а подол синего сарафана накрыл голову.

– Если бы ты знал, как мне есть хочется! – протянула Оля.

– Сейчас тебя накормят…

– Запомни, меня никогда не бьют, – сказала она.

– Везет же людям, – рассмеялся он.

Глава двадцатая

1

Давно замечено, что насекомые, птица, животные, даже рыбы заблаговременно чувствуют перемену погоды, не говоря уже о землетрясении или разрушительном урагане. Чувствуют и предусмотрительно укрываются в безопасном месте. Человек лишен дара чувствовать смертельную опасность. Гитлеровцы заканчивали последние приготовления для вероломного нападения на нашу страну, а люди работали, ходили за грибами, ездили на велосипедах на рыбалку, слушали кукушку, любили, ссорились, воспитывали детей.

После пожара над Андреевкой прошла гроза с зелеными молниями и раскатистым громом. Сразу посвежело, с сенокосов хлынули в поселок пряные запахи скошенных трав, перед закатом над дорогами и лугами низко носились ласточки, заливались у своих скворечников скворцы, в роще, у Лысухи, можно было услышать песню соловья. Все добрее становились кукушки, всем отсчитывая по сотне лет. Сумерки опускались на поселок в двенадцатом часу ночи, а со всех концов доносились молодые голоса, переборы гармошки, треньканье балалайки. Бесшумные ночные птицы тенями проносились над головами, звезды ярко блистали на сиреневом небе.

Погасли огни в доме Абросимовых, ушел спать Яков Ильич Супронович, а братья Семен и Леонид все еще сидели в саду. Дым от папирос цеплялся за нижние ветки яблони, рядом в высокой картофельной ботве стрекотали кузнечики, слышно было, как на станции шумно отдувался маневровый.

– Ни Лехе Офицерову, ни твоему шурину Митрию я не прощу тюряги, – негромко говорил Леонид.

– Можно подумать, что они на тебя с ножом напали, – усмехнулся Семен.

– Да и не только в них дело… Не нравится мне эта нищенская жизнь, Сеня. Уж на что в фильмах стараются все показать красиво, к примеру «Волга-Волга», «Трактористы», «Светлый путь», а что красивого? Копошатся что-то, борются за какие-то светлые идеалы, а где они? В чем выражаются?

– Гляжу, ты стал большой любитель кино…

– А что? Кино, если его с толком смотреть, на многое глаза открывает. Возьмем, к примеру, заграничные фильмы… Мэри Пикфорд, Дуглас Фербенкс. Какая там жизнь, а? Купаются в роскоши, все у них есть. Даже чаплинские придурки живут себе и радуются: нынче бедняк – завтра миллионщик! Была бы голова на плечах. Умеют деньги делать, умеют их и проживать… Разъезжают на автомобилях, живут в хоромах, жрут в ресторанах…

– Жрут-то и в золоте купаются миллионеры, – вставил Семен. – А бедняки зубами щелкают да на бирже труда околачиваются.

– Кто с головой, тот не пропадет…

– Мне наша жизнь нравится, – сказал Семен. – Дома все есть, ребятишки растут, люди уважают, начальство ценит.

– И все? – насмешливо посмотрел на него Леонид.

– Разве этого мало?

– Мне мало, – жестко сказал Леонид.

– Тогда вспомни, как мы с тобой с подносами наперегонки бегали, обслуживали пьянчуг, а сейчас ты – бригадир!

– Туфта все это!

– Туфта?

– Гляжу, тебя там, в Комсомольске-на-Амуре крепко обработали! – Леонид насмешливо посмотрел на брата. – В партию еще не вступил?

– Может, вступлю.

– Видно, нам теперь не понять друг друга, – заметил Леонид.

– Нет у меня злости на Советскую власть, – сказал Семен. – Что она у нас отобрала? Трактир «Милости просю»? А что дала? Да все, Леня! Я чувствую, что занимаюсь своим, понимаешь, своим делом: строю заводы, дома, жизнь строю. Дай мне сейчас десять трактиров и всю эту «красивую жизнь», которую ты увидел в кино, – мне все это даром не надо.

– Как сказать, – многозначительно заметил Леонид, но Семен не обратил внимания на его тон.

– Старое не вернется, Леня…

– Ну и живи, как крот в норе, ничего ты вокруг не видишь, потому что на глазах у тебя шоры. А я то думал, мы с тобой, как прежде…

– Что прежде-то? – вскинулся брат. – Беготня с подносами: «Пожалте!», «Мерси!», «Чего желаете?» Споры с пьяными, танцульки в клубе? Ну еще драки?

– Я о другом…

– Выбрось ты свою обиду, – посоветовал Семен. – Не доведет это до добра.

– Не ты ли уж меня продашь, браток?

– Дурак ты, Леня, – в сердцах сказал Семен.

Летучая мышь прошмыгнула над самой головой. Маневровый на станции тоненько свистнул, скрежетнул колесами и куда-то в ночь покатил. Красные искры заискрились над крышей вокзала. Невидимый дым из паровозной трубы заслонил звезды. Кузнечики умолкли на миг, затем с новой силой застрекотали. Неожиданно совсем близко, за изгородью, послышалось: