Джим Моррисон после смерти

И ещё Сэмпл не понимала, почему Годзиро застрял в пригороде.

– А нельзя его как-то направить в центр? Там дворец, телестудия…

Иисус взглянул на неё и улыбнулся хищной, волчьей улыбкой:

– Жаждешь мести?

– Да, чёрт возьми. Ещё как жажду.

Он опустил глаза к пульту:

– Ладно, посмотрим, что можно сделать.

* * *

Джим наклонил трубку вправо, градусов на тридцать от Прямой вертикали, и невероятная красавица китаянка поднесла ему сине-жёлтый огонёк из крошечной лампы – поджечь шарик чистейшего чёрного шанхайского опиума. Джим уже стал понемногу привыкать к постоянным, стык в стык, сдвигам реальности. Он быстро сообразил, что всякое сопротивление бесполезно. Пусть Доктор Укол таскает его по мирам, а он будет просто смотреть и участвовать, когда надо участвовать – не брыкаясь и не задавая глупых вопросов. Тем более что теперешний мир был очень даже приятственным. «Поющие ветры» мелодично звенели под ароматным, душистым ветерком, создаваемым бесшумными скрытыми вентиляторами. Пламя свечей подрагивало перед тёмными зеркалами, за пергаментными ширмами и внутри полупрозрачных шаров из гранёного стекла. Свет преломлялся в невообразимом спектре, его мягкие отблески создавали ненавязчивую атмосферу безмятежности и покоя.

Джим глубоко затянулся, и хотя крошечные резные драконы на трубке на самом деле не ожили и не принялись извиваться, трубка все равно показалась живым существом – дурманящий дым застил сознание. Церемонный, как китайский мандарин, и непринуждённый, как старый друг, он принял Джима в бархатные объятия и унёс за пределы судьбы и боли. Когда они только пришли во Дворец Зеркал, Доктор Укол сказал Джиму:

– Только не привыкай к этому месту. Не расслабляйся. Это всего лишь приятная интерлюдия, отдых на долгом пути.

Теперь Джим понял причину этого странного предостережения.

Но другие драконы плясали и извивались – драконы на шёлковом, в обтяжку, платье прекрасной китаянки. Она забрала у Джима трубку и положила её на резную подставку. Потом поднялась и с поклоном спросила:

– Теперь тебе хорошо?

Джим улыбнулся блаженной улыбкой и откинулся на спинку мягкого сиденья. Доктор Укол велел ему не расслабляться, не привыкать к этому месту, но Джиму уже хотелось, чтобы приятная интерлюдия никогда не кончалась.

– Хорошо – не то слово.

Как предупредительная стюардесса в каком-то божественном самолёте, прекрасная китаянка перешла к другому пассажиру – или клиенту? Или гостю? Джим проводил её взглядом. Тугие бедра, стройные ноги. Отблески света плясали на шёлковом платье, которое натянулось, облепив аппетитную попку, когда китаянка наклонилась над креслом неподалёку от Джима – над обмякшим безвольным телом, распластанным в восхитительной интоксикации. Джим смотрел на прекрасную женщину, восхищался её идеальной фигурой, но лишь с эстетической точки зрения – он не испытывал к ней никакого влечения. Опиумный дурман притуплял все позывы к активной эротике. Даже самая вожделенная плоть превращалась в отстранённый объект для восторженного созерцания – не более того. Когда китаянка поднесла свою лампу к трубке того, другого, отблески пламени закружились радужной галлюцинацией. Джим погрузился в то дивное состояние, когда грёзы смыкаются с явью и волшебные сны обретают реальность. Теперь, когда время остановилось в замкнутой магии опиумного блаженства, Джим уже больше не волновался о том, что Доктор Укол может в любую секунду его разбудить и потащить дальше. Он и не заметил, что человек в кресле неподалёку от него подозрительно смахивал на Дока Холлидея. А если даже заметил – не придал значения.

* * *

В правом верхнем углу на центральном экране появилось ещё одно маленькое окошко. Иисус улыбнулся. Сэмпл невольно скривилась. На её скромный взгляд, разрушение Некрополиса как-то уж слишком его возбуждало.

– Тебе это понравится.

Годзиро уже пробирался по деловым кварталам, бредя по колено в высоких башнях, тесно лепящихся друг к другу. Ломился вперёд, сметая все на своём пути. Ещё один дирижабль попробовал атаковать Короля Ящеров, но тут же сгорел в синем облаке радиоактивного выдоха – взорвался в воздухе, словно гигантская фаллическая петарда. Бум! Годзиро направился дальше. Там, где он проходил, к небу взметались колонны огня и маслянистого чёрного дыма – полыхали целые кварталы. Это бензин выливался из баков раздавленных автомобилей и загорался от искр из развороченной электропроводки. Отовсюду валил густой пар – это взрывались паровые компьютеры в обрушенных зданиях. Иисус обернулся к Сэмпл и мистеру Томасу:

– Глядите, как здорово. Целый город в огне! В предсмертной агонии!

Годзиро теперь направлялся к высокому зданию в виде двойной пирамиды, утыканной стальными антеннами и круглыми спутниковыми тарелками. Сэмпл впилась глазами в экран:

– Это что? Телецентр?

Иисус кивнул:

– Смотри на врезной экран.

Как раз в этот момент на врезном окошке шли помехи, но потом «снег» расчистился, и на экране возникло… Что бы вы думали? Из всех многочисленных телешоу, из всех каналов, работающих в Посмертии, – именно «Невольничий телерынок Толстого Ари». Сэмпл заморгала:

– А это ещё откуда?

– Смотри-смотри.

Изображение было чёрно-белым и настолько зернистым, что это было почти оскорбительно для телезрителей. И снято всё было кустарно и грубо: в «лучших традициях» стилистики снафф-фильмов. Размалёванные, перепуганные женщины – товар Толстого Ари – проходили по длинному подиуму, болезненно улыбались, натянуто изображали игривую похотливость и наклонялись поближе к камерам, чтобы потенциальные покупатели с той стороны телеэкрана смогли разглядеть штрих-коды на их лбу.

Мистер Томас прожевал кусок пластиковой обёртки и шумно выдохнул через нос:

– Да, печальное зрелище… хорошо, что тебе не пришлось в этом участвовать…

Сэмпл удивлённо взглянула на него:

– Ты знаешь про меня и Толстого Ари?

– И у козлов есть свои источники информации.

Иисус оторвался от своего пульта:

– Если б тебя выставили на продажу, я бы пожалуй, тебя купил.

– Это что, комплимент?

Иисус пожал плечами:

– Да, наверное.

Мистер Томас задумчиво оглядел помещение на предмет, что бы ещё пожевать.

– Хотя, с другой стороны, у тебя не было штрих-кода…

– Откуда вы знаете?

Иисус снова уткнулся в свой пульт, делая вид, что занят делом, а мистер Томас просто отвёл глаза. Сэмпл даже про Годзиро забыла. Уперев руки в боки, она с отвращением взглянула на эту сладкую парочку.

– Я все правильно поняла: вы так развлекаетесь – смотрите некропольские передачи?! И вам это нравится?!

Мистер Томас кивнул головой. Вид у него был пристыженный.

– Ну так, по приколу. Тем более что там действительно есть забавные вещи, на извращённый вкус.

– А рабынь вы покупали?

Мистер Томас кивнул на Иисуса:

– Он пару раз покупал.

– И где они теперь?

– Да вот, понимаешь, какая беда приключилась… у них там были какие-то косяки с переходом в мультипликационный режим, когда они попадали в мозг к Большому Зелёному.

Сэмпл тряхнула головой:

– В голове не укладывается, как вы можете смотреть эту дрянь, да ещё покупать людей?!

Иисус наконец внёс свою лепту в беседу, указав на экран:

– Похоже, больше не сможем.

Одна из рабынь, что шла крупным планом на врезном экране, вдруг запрокинула голову вверх и пронзительно завизжала. На большом боковом мониторе Годзиро сосредоточенно рвал когтями одну из стен треугольного здания телецентра. На центральном экране, куда передавалось изображение того, что Годзиро видел перед собой, возникла студия, передающая в прямой эфир «Невольничий телерынок Толстого Ари». Рабыни и операторы бросились врассыпную – рука гигантского ящера вошла в чёрно-белую картинку, схватила подиум посередине и содрала его с креплений. Один оператор всё же не бросил камеру и продолжал снимать – видимо, потенциально исторические кадры были ему важнее собственной посмертной жизни. Кроме этого героического оператора, единственный, кто остался стоять на месте, – это сам Толстый Ари. На самом деле он даже придвинулся ближе к Годзиро, будто и не замечая, что взбешённый ящер был больше его в тысячу раз. То есть, наверное, он это видел – сложно было бы не заметить, – но всё равно не испугался. Толстый Ари спустился вниз из своей режиссёрской будки, и его буквально трясло от ярости – как в тот раз, когда он обнаружил, что у Сэмпл на лбу нет штрих-кода.

– Ты соображаешь, блядь, что ты делаешь?! Тоже мне, игуана-мутант! Ты знаешь, сколько мне стоит эфирное время?!

Годзиро замер, Годзиро моргнул. Годзиро поднял гигантскую ногу и расплющил в лепёшку и Толстого Ари, и отважного оператора, и ещё остававшиеся нетронутыми декорации, и вообще всех, кто ещё не успел убежать из студии. Сэмпл даже немного взгрустнулось. Да, Толстый Ари был законченным мерзавцем и каннибалом и вполне заслуживал такой смерти, но он хотя бы ушёл достойно. Впрочем, хрен с ним.

– Один готов. – Сэмпл повернулась к Иисусу. – Ну что, идём на дворец?

Иисус кивнул. Он даже не стал возражать, что Сэмпл вроде как посягает на его полномочия единоличного командира.

– Без проблем.

* * *

Это была запредельная грёза – под стать опиумным видениям Хасана ибн Саббаха, знаменитого Старца с Гор, основателя ордена ассассинов, убивавших во имя Аллаха и самого Хасана. Видения Джима были как тёмное дымное зеркало за шифоновым покрывалом, расшитым золотом, но при этом он осознавал, что находится где-то в пределах Ада. Эти видения несли на себе отпечаток тьмы, и ясно было, что это – творение Доктора Укола. Даже при воссоздании иллюзорного мусульманского рая Доктор Укол никогда бы не опустился до мраморных бассейнов с пышной, богатой отделкой, синего неба в пушистых облаках и податливых, ясноглазых прислужниц неземной красоты. Вопиющая роскошь Беверли-Хиллз с его столь же роскошными пороками и грехами – просто не его стиль. Если Джим грезил о рае, то это был рай под куполом ночной истомы, где мягкая тьма и таинственные туманы, где-то в глубинах кольриджевских пещер. Это был рай прибрежных утёсов и вспененного прибоя. Это был рай романтической бездны изо льда и огня – рай священной реки Альф, где она обрывалась в бездонную пропасть подземного моря, не знавшего солнца.

Это было зверски жестокое и благословенное место – одновременно прекрасное и кошмарное. Город из сокровенных снов, в сердце которого буйствовал зверь. Город, омытый музыкой. Город танцующих камней и тоскующих женщин, которые пели печальные песни, обращаясь к своим обречённым любовникам-демонам, посреди совершённого хаоса и безмятежного беспорядка, пронизанного запредельным покоем, – такого Джим не представлял себе даже в самых безумных мечтах. Это была неподвижная тишина в глазу бури. Почему же он сам не додумался до такого? Если б он знал, что такое бывает, это стало бы целью всех его устремлений. Может быть, даже единственной целью. Раньше всё было совсем не так. Раньше он закрывал глаза в благоговейном, священном ужасе и мчался вместе с бушующим ураганом, вцепившись холодными пальцами в серебряных перстнях в гриву коня-кошмара. Вокруг него всё кружилось в вихре великолепной, чистейшей ярости. Фонтаны алого пламени били прямо из земли, и змеи шуршали по серым камнями, соблазняя, маня, искушая, как и положено змиям, а Джим стоял в самом сердце этой сияющей бури, где он наконец обрёл силу и истинную, фантастическую свободу – свободу потратить впустую хоть целую вечность, коли ему так захочется. Свободу взять и швырнуть на ветер целое тысячелетие, поддавшись мимолётному капризу. Как бы для того, чтобы подтвердить это дерзкое открытие, на него наплыло его собственное лицо, он – тот, в видении, – был с женщиной, с той самой женщиной, с бледным лицом и чёрными кудрями, и тайна уже была готова приоткрыться, и она, эта женщина, повторяла, что всё это – правда, всё это – по-настоящему, приглушённый голос с каждым мгновением становился яснее, плыл к нему сквозь мираж, сквозь туман Авалона, и никто не крикнул: «Берегись!» – и не описал трижды магический круг, а он пил медвяную росу и сладчайшее молоко…

– Ладно. Достаточно, mon ami. А то ты уже. я смотрю, впал в поэзию. Причём чужую. Просыпайся, пора двигаться дальше.

И все разом исчезло, и Джим очнулся от грёз в месте, где был только лёд и обжигающий холод.

– Вот бля, Укол! Ты мне весь кайф сломал.

* * *

Только теперь Сэмпл увидела царский дворец снаружи. Раньше она его видела лишь изнутри и хотела оттуда сбежать. А теперь вот вернулась и хочет его уничтожить. Сверху, с высоты роста Годзиро, было видно, что дворец имеет форму египетского креста-анка, вписанного в пентаграмму, с высокими тонкими башнями из стекла и стали на пересечении всех прямых, образующих пятиконечную звезду, и искусственным озером в верхней петле анка. Иными словами, жрецы-архитекторы бога-царя вложили символы защитной магии в проект дворца. Сэмпл усмехнулась. Никакая защитная магия и символика не спасёт Анубиса от Большого Зелёного, чешуйчатого апокалипсиса. Тут нужно что-нибудь помощнее.

Все улицы вокруг дворца и даже царские сады были забиты народом – люди в страхе бежали от Короля Ящеров, ища зашиты у своего бога-царя. С высоты роста Годзиро они были похожи на муравьёв, копошащихся у стен этой псевдоегипетской резиденции. А на боковых экранах появилась картинка того, что сейчас происходит внизу. (Сэмпл опять удивилась: как, чёрт возьми, это делается?) Безумный страх на лицах людей. Никаких героических поползновений, типа женщин и детей пропускаем вперёд. Просто бежать сломя голову, и хрен с ними со всеми, кто замешкался или упал. Каждый – за себя. В лучших традициях низкобюджетных ужастиков толпа неслась в слепой панике, топча ногами детей и стариков. Иисус рассмеялся, когда какая-то толстая женщина уронила ларец с драгоценностями, который она прижимала к своей необъятной груди. Она на миг замерла, глядя на рассыпавшиеся украшения – собрать, не собрать? Какой-то мужик налетел на неё на бегу, и она пошатнулась. Её чёрный парик а-ля Клеопатра упал на землю. Если о драгоценностях толстая тётка ещё задумывалась, то насчёт парика у неё не возникло ни малейших сомнений. Она наклонилась, чтобы его поднять, и тут на неё налетело ещё человека четыре. Она упала, и её затоптали. Кажется, насмерть. Во всяком случае, она больше не поднялась. Когда с толстой тётки слетел парик, на экране на миг промелькнула её бритая налысо голова, розовая, как поросячья кожа, и Сэмпл подумала, уж не та ли это охранница, что мурыжила её в тюрьме из-за отсутствия штрих-кода. Хотя нет. это было бы слишком странное совпадение… если только изображения на экране не были проекцией её собственных мыслей о мести. Но тогда возникает другой вопрос: как такое возможно? В общем, Сэмпл окончательно растерялась.

И тут таинственному оператору, передававшему этот прямой репортаж с места событий, видимо, надоело снимать крупные планы слепой человеческой паники, и он опять переключился на Короля Ящеров, крушащего местную царскую резиденцию импровизированной дубинкой из половинки стальной башни, которую он только что отломил. Военно-воздушные силы Некрополиса попробовали предпринять последнюю отчаянную атаку – в стиле камикадзе. Хотя на месте Анубиса Сэмпл повела бы себя умнее: убедившись, что Годзиро способен проглотить небольшого размера атомную бомбу безо всякого вреда для себя, кроме лёгкой отрыжки и повышенной раздражительности, она бы не стала выпендриваться, а села в самолет – конечно, если бы ещё оставались самолёты, – и улетела как можно дальше от Большого Зелёного. Но Сэмпл давно уже поняла, что они с Анубисом мыслят совершенно по-разному, и ей было несложно представить, что сейчас делает этот песьеголовый придурок: прячется где-нибудь в укреплённом бункере и произносит пламенные речи о последнем противостоянии из серии «победа или смерть», обращаясь по громкой связи к остаткам своей славной армии. Годзиро не стал дожидаться, когда его атакуют: используя башню как биту, он посбивал самолёты в воздухе, с небрежной лёгкостью бейсболиста-профессионала в матче с командой любителей. В общем, последнее противостояние завершилось бесславно. То есть бесславно для Анубиса. А для Годзиро – вовсе даже наоборот.

Не встретив дальнейшего сопротивления, Король Ящеров принялся методично громить царский дворец с упорством хорошо отлаженного деструктивного механизма. Все это смотрелось настолько обыденно, что Сэмпл почти заскучала, но тут вдруг заметила на экране горстку крошечных фигурок на плоской крыше – на самом верху петли анка. Она обернулась к Иисусу:

– Можно как-нибудь увеличить картинку?

– Где?

– Вон там.

– Где?

– Вон там, справа.

Иисус нажал какую-то кнопку на пульте, и на центральном экране возникло ещё одно врезное окошко: вид на дворец сверху, но уже не с высоты роста Годзиро, а значительно ниже. (Как, чёрт возьми, это делается?!)

– Вот он!

Да, это был он, Анубис. Стоял на крыше дворца в окружении своего гарема, придворных и личной гвардии – нубийцев с церемониальными копьями и солдат с автоматами, более действенными и практичными. Он нервно вертел своей пёсьей головой, и вид у него был встревоженный. Мистер Томас озадаченно покачал головой:

– И чего он там ждёт, интересно?

– Может быть, вертолёта?

– Думаешь, у него ещё что-то осталось от военно-воздушных сил?

Иисус внимательно смотрел на экран:

– Не стоит недооценивать бога, когда речь идёт о самосохранении.

Годзиро, похоже, не замечал ни Анубиса, ни его царский двор, ни попыток спастись. Сейчас он был занят на другой стороне дворцового комплекса – и вёл увлекательную игру под названием «Бульдозер с хвостом». Сэмпл придвинулась ближе к экрану:

– Я тут многих знаю.

– Неудивительно, – высказался мистер Томас, – раз ты была у него наложницей.

– Это Зиппора, а это Парсис. А это мерзкий хранитель снов.

Мистер Томас фыркнул:

– Будь у Анубиса хоть сколько-нибудь мозгов, он бы давно уже телепортировался отсюда.

Иисус покачал головой, как будто он понимал Анубиса. И вполне вероятно, он действительно его понимал.

– Он никуда не уйдёт. Слишком долго был богом. Он просто не сможет начать всё с нуля где-нибудь в другом месте. Не сможет восстановить свою силу и воссоздать свой мир. Заново выстроить целый город… нет, он не сможет.

– После того как Большой Зелёный прошёлся по Некрополису, здесь все равно мало что осталось.

– Если он надумает сбежать, ему придётся бежать на глазах у своих верных сторонников. Во всяком случае, кого он считает верными сторонниками. Типа как Гитлер в конце Второй мировой войны, когда он уплыл в Аргентину на подводной лодке.

Мистер Томас громко рыгнул.

– Засранец он был, этот Гитлер. Вегетарианец. Всё время пердел, даже на людях. И ещё он был трезвенник. А люди, которые вообще не пьют и не едят мяса, – им нельзя доверять.

– А ты разве не вегетарианец?

– Я – козёл. Я всеядный. Ем гвозди, колючую проволоку, вообще все.

– Ладно, беру свои слова назад.

– А знаешь, что самое-то смешное? Насчёт Гитлера?

– Кроме усов?

– Он был кошмарно ленивый. До полудня валялся в постели, а по ночам смотрел кино. До утра мог сидеть и смотреть.

Сэмпл улыбнулась:

– Кого-то мне это напоминает, но не будем показывать пальцем. – Она вдруг нахмурилась. – Погоди. А откуда ты знаешь Адольфа Гитлера? Вы же по времени не совпадаете.

Мистер Томас, похоже, смутился:

– Я вроде как был за него. То есть не за него, но с ним. Фюрер пару десятков лет посидел спокойно, а потом его вдруг потянуло замутить новый Гёттердаммерунг, сумерки богов, и меня за грехи определили к нему в полковые козлы, в Нибелунгский дивизион Посмертия. Я потом дезертировал, ясное дело. В самом начале Барбитуратовых войн.

Иисус участия в обсуждении не принимал и даже как будто не слышал оскорбительного намёка Сэмпл.

– Если Анубису удастся устроить себе эффектный побег в самый последний момент, тогда он сможет по крайней мере разыграть из себя бога в изгнании, который вынашивает план мести своему предполагаемому врагу и готовит массированные теракты.

– А смысл?

– Для себя он останется богом. Пусть даже богом, переживающим тяжкие времена. Этакая трагическая фигура. На самом деле ему это даже может понравиться. У него будет хорошее оправдание, чтобы себя жалеть и совершать всякие зверства, идущие от бессилия и паранойи.

– Если Анубис сбежит, меня это очень расстроит.

Иисус покосился на Сэмпл:

– А ты не из тех, кто легко прощает, да?

– Обычно я не прощаю вообще. Я же тёмная половина, если ты вдруг забыл. Это Эйми у нас всех любит и всех прощает. – Она взглянула на экран. Годзиро по-прежнему не замечал Анубиса и его свиту предполагаемых беглецов. Кажется, его особенно заинтересовало крыло дворца, расположенное на левом нижнем острие пентаграммы. Он не просто разнёс эту часть здания. Он рылся в обломках, как пёс роет землю в поисках закопанной косточки, и кидал их через плечо, словно Генрих VIII – куриные кости на королевском пиру. Сэмпл сердито ткнула пальцем в экран:

– Что он там делает? Почему не замечает Анубиса? Давно пора бы заметить и сделать с ним что-нибудь малоприятное!

Годзиро отрыл какую-то штуковину, похожую на большой кусок циклотрона. Он осмотрел её со всех сторон, поднёс к носу, понюхал, лизнул и отложил в сторону. Иисус обернулся к Сэмпл:

– А где Анубис хранит запасы урана для ядерного оружия?

Сэмпл посмотрела на него как на идиота:

– Откуда я знаю?! Наложницам о таких вещах не сообщают.

– Но это где-нибудь во дворце?

– Наверное. Вроде как говорили, что есть какая-то часть дворца, куда никого не пускают – с целым взводом охраны, стальными дверями и специальными системами безопасности, которые, чуть что, начинают мигать и включают сирену. Анубис с хранителем снов вечно там пропадали. Иногда туда отправляли женщин – для утехи учёных. То есть мне так говорили. Я сама пробыла там недолго и ничего не успела выяснить.

– Значит, это оно.

– «оно»?

– Он нашёл склад урана.

Сэмпл покачала головой:

– Ничего не понимаю.

– Свиньи выкапывают из земли трюфели. Большой Зелёный – обогащённый уран. Для него это лучший деликатес.

– Да хрен с ним, с деликатесом, и с вашим зелёным чешуйчатым тормозом-переростком. Его можно как-то отвлечь? Я хочу, чтобы он сожрал этого мудака Анубиса. Даже нет, не сожрал, а тщательно пережевал и выплюнул.

Мистер Томас посмотрел на Сэмпл, будто хотел сказать: спустись на землю, девочка. Если ты сидишь в опухоли в мозгу у Большого Зелёного, то не стоит бросать в него камни, когда его понесло.

– Когда он ищет уран, его ничто не остановит.

И Годзиро, похоже, нашёл, что искал. Он извлёк из-под обломков какой-то контейнер размером, по человеческим меркам, с большую комнату, поднёс его ко рту и надавил, как морячок Попай, открывающий банку с консервированным шпинатом. Ему в рот упало что-то серое, с металлическим отливом. Годзиро проглотил свой самый-самый деликатес и уселся на задние лапы с довольным выражением на морде. Буквально через секунду в куполе началось что-то невообразимое. Изображения на всех экранах разом пропали, сменившись пляской безумных красок в лучших традициях кислотного трипа. Молочно-белые стены покрылись сеткой раздувшихся кровеносных сосудов, пульсирующих ядовито-зелёным. Резкий высокочастотный вопль разорвал пространство. Иисус и Сэмпл зажали уши руками, а мистер Томас едва не забился в судорогах – потому что не мог закрыть уши руками за неимением последних. Этот убийственный крик длился, наверное, минуты полторы, а потом резко стих. Мистера Томаса явно подташнивало.

– Ненавижу, когда он жрёт радиоактивные материалы. Наверное, из-за них у него опухоли и развиваются.

Сэмпл, как только немного пришла в себя, сразу же обернулась к Иисусу. Пусть мистер Томас считает её мстительной, нетерпеливой, придурочной и назойливой. Она так ждала этой минуты, что не успокоится, пока не увидит: Анубис своё получил.

– Ладно, он получил своё лакомство, а теперь пусть идёт и займётся делом.

Иисус покачал головой:

– Ничего не получится.

Сэмпл не поняла:

– В каком смысле?

– Боюсь, наш большой и зелёный друг сейчас захочет вздремнуть.

– В каком смысле – вздремнуть?

Мистер Томас, который тоже слегка оклемался, поспешил объяснить:

– Обычно, когда он наестся урана, его клонит в сон. Особенно если уран обогащённый.

– Ему нельзя сейчас засыпать.

Иисус пожал плечами:

– Мы всё равно ничего не можем сделать.

На экранах снова возникло нормальное изображение, и Сэмпл увидела, что Король Ящеров и вправду какой-то вялый и сонный. Зато она сама была на грани истерики.

– А нельзя его как-то взбодрить? Электричеством двинуть… ну, я не знаю.

Иисус опять покачал головой:

– Двинуть-то можно. Но он вряд ли почувствует.

– Вы на экран посмотрите! – Сэмпл указала на центральный экран, на два самолёта, что спускались на крышу, где стоял Анубис со своей свитой. Это были какие-то странные самолёты, в форме луковиц, с короткими, словно обрубленными крыльями и огромными турбинами. Красный с серебряным фюзеляж был оформлен в стиле арт-деко. Выходит, Анубис не такой уж и идиот. Придержал туз в рукаве.