Клуб разбитых сердец

Ариэль со вздохом открыла глаза. На Алексе была пижама из гладкого блестящего шелка. Причуда, разумеется, но вполне безобидная, как-то сказал ей Алекс, – он любит ощущать во сне ласкающее прикосновение шелка.

– Да, – ответила Ариэль, – но теперь все прошло.

Алекс не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

Сорвав одеяло, он опустился на колени у самого изголовья и наклонился к ней. Глаза его лихорадочно блестели. Пижама на бедрах натянулась, и Ариэль увидела, что Алекс изнемогает от желания. Чего это он так возбудился, смутно подумала она, от ее страха, что ли?

И тем не менее Ариэль послушно подвинулась, уступая ему место на кровати, и не сопротивлялась, когда он задрал ее ночную рубашку. На мгновение ей показалось, что, увидев синяки у нее на груди, он смутился, но нет, Алекс, не говоря ни слова, опустил голову, и, почувствовав прикосновение его влажных, горячих губ, Ариэль испугалась, что однажды, удовлетворяя свое неистовое желание, он просто проглотит ее целиком.

По-прежнему молча Алекс потянулся к лампе и выключил свет. Услышав шелест ткани, она поняла, что он раздевается, и в следующее мгновение почувствовала, как он устраивается подле нее.

– Ну же, – требовательно сказал он, и Ариэль, повиновавшись, стала ласкать его, как он учил, предчувствуя, что вот-вот и в ней проснется темное желание.

Она знала, что, удовлетворив свою похоть, Алекс и ей сделает хорошо, так откуда же это ощущение, будто вываляли ее в зловонной грязи? И осмелится ли она когда-нибудь кому-то – психиатру, исповеднику, другу, Лэйрду – сказать всю правду? Как признаться в том, что, пусть и вызывает у нее отвращение то, чем занимаются они в темноте, все равно оттолкнуть Алекса она не может, ибо слишком сильно нужен ей секс, пусть даже в такой, извращенной форме?

* * *

Потом, когда Алекс уже вернулся к себе в комнату, Ариэль снова зажгла свет и бросила взгляд на небольшие часы из слоновой кости, стоявшие на ночном столике. Только десять, Стефани наверняка еще на ногах. Порывшись в столе, Ариэль извлекла список телефонов, что дала ей Дженис, и обнаженная, как была, набрала номер.

Глава 20

По окончании того этапа своей жизни, который Стефани именовала «дурными временами» – когда ее всячески терроризировали и когда такой страшной смертью умерла ее любимая кошечка, – она уже больше не заводила домашних животных. От пережитого ужаса она боялась новой привязанности, и хотя близнецы постоянно уговаривали ее завести собаку, она упорно отказывала им.

Маловероятно, конечно, что она так же привяжется к кому-то, как в детстве, и все равно ей страшно становилось при одной мысли о том, каково будет детям, случись что-нибудь с новой кошкой либо собакой. Объяснить Ронни и Чаку истинные причины отказа было невозможно, вот она и повторяла, что от собак в доме один только беспорядок, что в шерсти у них заводятся блохи, что они жуют обувь, что ветеринар стоит безумно дорого, а они в ответ обещали, что возьмут на себя все: и кормежку, и прогулки, и чистку ковров.

Когда они заявили, что готовы разносить газеты и на вырученные деньги покупать собачью еду и оплачивать счета ветеринара, Стефани вспылила и сказала, что и слова больше не хочет слышать на эту тему. Разговоры действительно прекратились, но печальные взгляды остались, как остались тяжелые вздохи и беседы о том, какие потрясающие собаки у их приятелей.

Не то чтобы Стефани просто дурачила детей. Не будучи такой уж домовитой хозяйкой, она тем не менее не любила беспорядка. Даже девочкой ей было не по себе в неубранном доме. Что вообще-то говоря, довольно странно, поскольку мать ее к этим делам была вполне безразлична, объясняя – если вообще снисходила до объяснений – это безразличие тем, что слишком занята, чтобы еще пыль с мебели стирать. Однажды один из соседей насплетничал, что по поводу их дома думает другой сосед, на что мать Стефани сказала, что на чужие мнения ей наплевать.

Но Стефани, подслушавшей этот разговор, было не наплевать. Свою комнату она всегда держала в чистоте и порядке, платья всегда на месте, куклы и другие игрушки – тоже, на старой ореховой мебели – ни пылинки. Услышав, что говорят о матери, она взяла на себя уборку всего дома, что, впрочем, осталось почти незамеченным.

После замужества Стефани всегда держала уже свой собственный дом в идеальном порядке. Однажды, когда она попросила Дэвида в виде особой любезности класть грязные носки в бельевую корзину, а не на ее крышку, он сказал, что она просто помешана на чистоте. После Дэвид извинился, но Стефани этого эпизода, весьма ей не понравившегося, не забыла.

И чего это она именно сегодня вспомнила Дэвида? Думать-то надо совсем о другом – предстоит собеседование с возможным работодателем.

Аккуратно объехав припаркованную машину, она немного добавила газу. До назначенного часа оставалось еще много времени, но рисковать не хотелось – что, как попадешь в пробку? Лучше уж подождать на месте, чем с самого начала произвести дурное впечатление своей необязательностью.

Нервничая перед предстоящим собеседованием, Стефани тем не менее, как всегда, вела машину аккуратно, и, когда какой-то сумасшедший водитель рванул прямо от тротуара на середину дороги, она успела ударить по тормозам и избежала столкновения. Обидчик, набирая скорость, устремился вперед, а Стефани, наоборот, остановилась у бордюра, чтобы отдышаться.

Приходя постепенно в себя, она огляделась и обратила внимание на стоявшего поблизости молодого человека. Он сочувственно улыбнулся, и Стефани автоматически ответила на его улыбку. Как раз в этот момент из цветочного магазина вышел пожилой мужчина и властно взял юношу за запястье.

Только тут Стефани сообразила, что находится в Кастро – излюбленном месте встречи гомосексуалистов.

Она так быстро отъехала от тротуара, что шины завизжали. Глядя прямо перед собой, Стефани с трудом держала более или менее нормальную скорость – хотелось выжать газ до предела. При виде оживленной улицы, по которой прогуливались либо стояли небольшими группами мужчины, ее чуть не стошнило. Здесь, что ли, Дэвид болтается целыми днями?

Здесь находит себе дружков?

Так как же он смеет настаивать, чтобы Ронни с Чаком отправились с ним на рыбалку в эти выходные? В прошлое воскресенье она, не в силах больше выглядеть в глазах близнецов злодейкой, дала слабину и разрешила Дэвиду навестить их дома. Мальчики были на седьмом небе от счастья, но для нее это было настоящим испытанием. Даже смотреть на них было так тяжело, что всякий аппетит пропал.

Правда, Стефани удалось не подать виду, до чего ей не по себе. Предложив Дэвиду кофе, она молча слушала, как все трое оживленно обсуждают ход футбольного чемпионата. И даже когда Дэвид заговорил о рыбалке, на которую ездил один, без детей – что стоило Стефани укоризненного взгляда обоих, – она удержалась и не сказала ни слова.

В своей, давно уже утратившей белоснежную чистоту ирландской рыбацкой рубахе – Стефани подарила ее мужу на сорокалетие – он выглядел таким мужественным, что ее всю перевернуло. Похоже, он это чувствовал. Подняв голову и перехватив ее взгляд, Дэвид залился румянцем и поспешно отвернулся. Стефани охватило мстительное удовлетворение.

За весь день она не обменялась с ним и десятком слов, но наедине с мальчиками не оставляла, а когда Дэвид ушел, не обращая внимания на укоризненные взгляды сыновей, поднялась к себе и прилегла.

Ну что же, Дэвид хотя бы ощутил какой-то стыд и вину.

Отчего же он не оставит мальчиков в покое? Это свидание произвело на нее такое болезненное впечатление, что, когда Дэвид позвонил и спросил, отпустит ли она детей с ним на рыбалку в ближайшее воскресенье, она сказала: нет. Спорить Дэвид не стал, но чувствовалось, что он так и кипит от возмущения.

Послышался резкий сигнал автомобиля – полностью уйдя в свои мысли, Стефани едва не заехала на встречную полосу. Всю оставшуюся часть пути она проделала, полностью сосредоточившись на дороге.

Через полчаса она подъехала к стоянке, где висело объявление: «Только для служащих и посетителей агентства общественных связей „Оуэне“». Стоянка примыкала непосредственно к очень старому кирпичному зданию, сохраняющему очарование стиля рококо, столь любимого Стефани. Впрочем, никаких иллюзий относительно перспектив работы в этом доме у нее не было. Сколько уж раз, набравшись мужества и полная радостных ожиданий, отправлялась она на поиски, а результат был один: под тем или иным предлогом ей отказывали. Не то чтобы люди из отдела найма, проводившие с ней собеседование, были так уж неприветливы, нет; но каждая встреча завершалась одинаково: «Не надо звонить нам, мы сами вас найдем». А это означало отказ. И на сей раз, уверенно подумала Стефани, все будет так же.

Охранник внизу показал ей, как пройти в отдел найма.

В коридорах пахло свежей краской, все здание хранило следы недавнего ремонта, что Стефани явно порадовало: компания процветает. Она пришла на несколько минут раньше назначенного срока, и секретарша в приемной попросила ее немного подождать.

Несмотря на стандартную мебель, атмосфера в приемной показалась Стефани легкой и непринужденной. Сидела она спокойно, словно и не дрожало у нее все внутри. А чего бояться-то, одернула она себя В конце концов, в худшем случае мисс Эдварде просто укажет ей на дверь.

Десять минут спустя выяснилось, что мисс Эдварде – это средних лет дама в аккуратной светлой блузе и темной фланелевой юбке. Она приятно и, кажется, неподдельно улыбалась.

Как Стефани и ожидала, собеседование проходило по привычному сценарию. Отличие заключалось лишь в том, что в ходе вопросов-ответов мисс Эдварде не столь явно выказывала скептическое отношение к претендентке.

Нет, к сожалению, университета окончить не удалось – вышла замуж еще на третьем курсе. Да, собиралась заниматься искусствоведением. Нет, никакого опыта работы у нее нет, все время уходило на дом и детей. Но теперь она живет отдельно, скоро будет оформлен развод, и ей нужна работа. Спасибо, вы очень любезны, находя, что я выгляжу слишком молодо для женщины, имеющей двух детей-подростков.

К удивлению Стефани, когда собеседование закончилось, мисс Эдварде не сразу распрощалась с ней.

– Знаете, не стоит слишком упирать на то, что у вас нет опыта работы, это всегда немного отпугивает, – заметила мисс Эдварде, постукивая по столу тупым концом карандаша. – Разумеется, вы не настолько молоды, чтобы начинать с самых первых ступенек. В таких случаях администрация предпочитает выпускников, с ними легче иметь дело. Я лично дала бы возможность попробовать себя, но сначала мне надо поговорить с другими претендентами, да и вообще решение принимает начальство.

Мисс Эдварде что-то пометила в блокноте, и Стефани поняла, что собеседование окончено.

– Так или иначе, я скоро свяжусь с вами.

Иными словами: не надо звонить, мы сами вас найдем.

Добравшись до дому, Стефани уже подготовила себя к очередному отказу, если, конечно, мисс Эдварде удосужится ей позвонить. Лучше ожидать дурных вестей, твердила себе Стефани, вылезая из машины, чем предаваться пустым надеждам.

Но одна реплика, брошенная мисс Эдварде, не давала ей покоя: не надо слишком упирать на то, что у вас нет никакого опыта. Разумеется, мисс Эдварде права – оттого эти слова и запомнились. Впредь следует вести себя увереннее. Может, имеет смысл прослушать какой-нибудь курс, где тебя учат, как стать «самым-самым»?

* * *

Едва вставив ключ в замок и открыв дверь, Стефани поняла, что в доме Дэвид. Может, почувствовала она едва уловимый запах лосьона, которым он пользуется после бритья, а может, просто сработал инстинкт, как у кролика, безошибочно определяющего, что в кустах притаилась лиса. Во всяком случае, ни голоса его не было слышно, ни телевизора, ни музыки – раньше, до того как они расстались, у Дэвида всегда была привычка включать магнитофон. В доме стояла полная тишина. Так почему же Стефани так уверена, что он здесь?

– Дэвид? – окликнула она.

– Я здесь, Стефи, – донесся голос из гостиной.

Через проем двери Стефани увидела, что Дэвид расположился в удобном кожаном кресле, которое она подарила ему на первую годовщину свадьбы, эта покупка, собственно, знаменовала начало «настоящей» обстановки. Через высокое узкое окно в комнату потоками низвергался солнечный свет, при котором лицо Дэвида казалось посеревшим, а под глазами залегли густые тени. Гуляет, что ли, ночами? И где же, интересно? Хотелось бы также знать, в какие авантюры он теперь ввязывается? И как смеет подвергать, появляясь здесь, риску своих собственных сыновей?!

– Что тебе надо? – резко спросила Стефани. – И вообще, как ты попал в дом? Я ведь поменяла замки…

– Так у меня же есть ключ от гаража, а внутри двери оказались открытыми. Ну а что мне надо… По-моему, пора нам с тобой серьезно потолковать.

– Не о чем мне с тобой толковать. Уходи отсюда.

– Но ведь это и мой дом, Стефи, ты что, забыла об этом?

– Если для того, чтобы ты сюда не приходил, нужен специальный документ, что ж, я добуду его. И не воображай, что можешь крутиться вокруг дома, ожидая, пока мальчики вернутся из школы…

– Знаешь что, помолчи-ка и выслушай меня. Я хочу… да нет, настаиваю на том, чтобы регулярно видеться с Ронни и Чаком. Я хочу ездить с ними на рыбалку, ходить на футбол, в зоопарк, ужинать вместе. Если хочешь присоединиться к нам, милости просим, но в любом случае я должен иметь право видеться с детьми. И не советую противиться, все равно проиграешь.

Стефани глазам своим отказывалась верить. Сегодня Дэвид выглядел совершенно иначе. Куда делся его затравленный взгляд? Дэвид уж не отводит, как при последней встрече, глаз, смотрит прямо. Да еще указывает ей – совсем, что ли, стыд потерял? Неужто он впрямь считает, что может приходить сюда и командовать?

– Но ведь мы уже обо всем договорились. Да, ты можешь видеться с мальчиками, но только дома и только, когда мне это удобно.

Хоть и дала себе Стефани слово сохранять спокойствие, голос ее дрожал от гнева. Дэвид поморщился, и Стефани вспомнила, что он никогда не любил женщин с резкими голосами. Ну и черт с ним. Что он там любит, чего не любит, теперь это не имеет никакого значения.

– Я лично не принимал такого условия, – сказал он. – И не будем спорить. Попробуем лучше договориться.

Дэвид вытянул руку, словно собираясь прикоснуться к ней. Это было настолько неожиданно, что Стефани дернулась и отпрянула назад. Зубы у него сжались. Ага, не нравится?

– Мне не о чем с тобой говорить. Мне и смотреть-то на тебя противно, – сказала Стефани, стараясь посильнее задеть его.

– Пусть так, но все равно поговорить нам надо. Чак и Ронни не понимают, что происходит. Неужели ты не видишь, как им плохо? Мальчикам нужен отец…

– Но только не такой.

– Замолчи, Стефи! Никакой я не гомосексуалист и даже не бисексуал, сколько повторять можно. Да, я сделал глупость. И даже больше. Я повел себя аморально, непростительно и твой, именно твой гнев заслужил. Но мальчики здесь ни при чем. Я хороший отец, неужели ты будешь отрицать это?

Стефани промолчала. Если говорить по чести, то да, следует признать, что Дэвид не просто хороший – замечательный отец. Но от этого ничего не меняется. Ибо ведь существует невольное воздействие, поведенческие стандарты и все такое прочее. К тому же у него нет никаких прав на детей. Он утратил их в тот самый момент, когда позволил этому типу…

Стефани круто повернулась и пошла в холл повесить плащ. В гостиную она вернулась, только убедившись, что вполне владеет собой. Выражение лица у Дэвида было какое-то странное, и Стефани почувствовала себя неуютно – почему, и сказать трудно.

– Если бы мир полетел в тартарары, если бы нагрянуло землетрясение, настоящее землетрясение, девять баллов по шкале Рихтера, ты ведь все равно, прежде чем выбежать из дома, сложила бы все вещи, не так ли? – сказал он.

– Не понимаю, о чем это ты. Да и к тому же все не так, – горько ответила Стефани. – Ведь это ты у нас умник. Ты все лучше всех знаешь, а я… что я? Всего лишь жена с одной извилиной в мозгах, которая годится только на то, чтобы развешивать по местам твои вещи и гладить рубашки, потому что в прачечной их гладят плохо. На ужин мы ходили только в мексиканские рестораны, потому что ты любишь мексиканскую кухню, а на то, что от острой пищи мне становится нехорошо, тебе наплевать.

– Какое это имеет отношение к?..

– А телевизор? Я ненавижу, слышишь, ненавижу понедельничные передачи о футболе. А ты включаешь звук на полную мощность, так что я даже не могу оставаться в той же комнате и читать. И баскетбол с хоккеем мне тоже не нравятся, потому что я ничего в этом не понимаю. А когда прошу что-нибудь объяснить, ты спрашиваешь, не осталось ли в холодильнике пива. Я хотела научиться играть в гольф, чтобы хоть одно спортивное развлечение у нас было общее, но тебе новичок в качестве партнера не нужен. И даже после того как я стала брать уроки у этого, как его, словом, у этого малого в местном клубе, ты всякий раз находил отговорки, лишь бы не играть со мной.

– Но почему ты раньше ни о чем таком мне не говорила, Стефани? Если это тебя так задевает…

– Потому что не хотела быть в тягость. Я думала, тебе нужна мужская компания, и, видит Бог, оказалась совершенно права! Знаешь, я всегда считала, что мне необыкновенно повезло с мужем. Подруги завидовали: Дэвид не такой, как все, за юбками не волочится, в азартные игры не играет, на вечеринках лишней рюмки себе не позволит. О Боже, как же благодарила я судьбу за такого мужа! Устроить тебе и мальчикам дом, быт – вот и все, что было мне нужно. Я никогда никому не жаловалась, что нет у меня своей жизни, да и не хочу я ее.

Я гордилась тем, что я – миссис Дэвид Корнуолл. Я даже какую-то вину ощущала, когда, бывало, решала подыскать себе работу, либо ходила одна, без тебя, на спектакли и концерты. Я звала тебя, но ты всегда отвечал: «Знаешь, детка, у меня от таких вещей челюсти сводит». И я не спорила, никогда не говорила, что, может, стоит тебе присоединиться ко мне разок-другой и «такие вещи» больше не будут вгонять тебя в тоску. Да я бы и на спортивные соревнования ходила с тобой и мальчиками, только ты меня никогда не звал.

– Я просто думал, что тебе нужно хоть немного от нас отдохнуть. Но ты-то почему раньше никогда этого не говорила?

– Потому что хотела, чтобы меня пригласили, а я могла либо согласиться, либо отказаться. И еще потому, что это не имело никакого значения, пока я думала, что ты меня любишь.

У Дэвида дернулась щека.

– Но я же и люблю тебя. А по глазам, знаешь ли, читать не умею. Я думал, ты счастлива. Но если, как ты говоришь, все это не имеет значения, то к чему весь этот разговор?

– А ты так и не понял? Потому что теперь это имеет значение. Я попала в самую, наверное, старую ловушку на свете. Я была гражданкой второго сорта, и мне было на это наплевать. Господи, я забыла, когда ты в последний раз спрашивал мое мнение даже по всяким ерундовым поводам, например, как распорядиться свободными деньгами или куда поехать отдохнуть. И все то время, что ты в доме играл роль Большого Молодца, оказывается… чем это ты занимался теми вечерами, когда якобы – во всяком случае, я так считала – был занят с клиентами? По Кастро шатался? В баню ходил?

– Стефи, ради всего святого…

– Нет уж, дай мне договорить. Я тебе больше не девчонка на побегушках. Пусть у меня и нет твоего образования, и коэффициент интеллектуального развития куда ниже, чем у тебя, и родители мои, бывает, используют бумагу вместо салфеток, но я хотя бы не извращенка. А значит – лучше тебя.

– Ну что ты говоришь, Стефи. Никакой я не извращенец, клянусь тебе в этом. В тот раз я перебрал, и Тэд… Нет, не хочу всю вину на него перекладывать, хотя и подозреваю, что он решил, будто шутка получится неплохая: сначала напоить меня, а потом оседлать. К такому количеству спиртного я не привык, а к тому же страшно возбудился, ведь мы с тобой не спали почти месяц…

– Ну вот, так я и знала, что дело к этому придет, я во всем окажусь виновата. Бедняга! Жена о тебе не печется в постели, вот ты и уступил извращенцу. Так, что ли?

– Да ничего подобного. Я всего лишь говорю, что мы с тобой Бог знает сколько времени не занимались любовью. Сначала ты простудилась, а потом все остальное…

– Как тебя прикажешь понимать?

– Да что тут особенно понимать? Я ведь ни в чем не виню тебя, просто стараюсь объяснить…

– Ах ты, ублюдок! Мы месяц не занимались любовью?

А кто в этом, интересно, виноват? Простуда моя длилась меньше недели. А может, все дело в том, что вот-вот должен был приехать Тэд и ты берег себя для своего любовника?

– Я не занимался с тобой любовью, потому что… честно говоря, себе дороже.

– Это еще что за намеки?

– В течение долгого времени ты, похоже, только терпела секс. Верно, отталкивала ты меня нечасто, но… Знаешь, я давно хотел спросить тебя: хоть раз оргазм у тебя был? Настоящий оргазм? Или все эти годы ты только притворялась? – Дэвид смущенно умолк. – О Боже, куда это меня занесло?

Я не хотел сказать…

– Но сказал. А теперь ответь мне на один вопрос. Зачем ты женился на мне, Дэвид? Чтобы иметь детей? Или чтобы прикрыть свои истинные сексуальные наклонности? Как называют таких, как ты? Бисеки? Бисексуалы? Ясно, что ты не полный педик, иначе у тебя со мной вообще ничего бы не получалось. Но признайся, в постели ты не находил меня достаточно заводной, чтобы удовлетворить свою потребность в женщинах?

– Когда я женился на тебе, ты казалась мне самой сексапильной женщиной на свете. Но скажи по чести, тебе-то разве секс доставлял когда-нибудь настоящее удовольствие?

– Снова здорово. Слушай, а тебе никогда не приходило в голову, что, может, ты просто никудышный любовник?

Стефани заметила, что глаза у Дэвида сузились, губы сжались, но к тому, что он резко вскочит с места и шагнет к ней с поднятой рукой, она готова не была. Впрочем, Дэвид остановился на полпути. Выглядел он, как человек, которому только что явилось привидение.

– О Боже, что это со мной? Впрочем, ясно что. Ты просто пытаешься меня спровоцировать. Есть вещи, которые нельзя говорить мужчине безнаказанно.

– А говорить женщине, что она ни на что не годится в постели, только потому, что не царапается и не впивается в тебя ногтями, можно? Интересно, право. Все тот же двойной стандарт.

Дэвид взъерошил волосы – когда-то ей ужасно нравился этот жест. Внезапно Стефани почувствовала, что не может больше выдерживать самого его вида, и, отвернувшись, опустила взгляд на камин. Каким нетронуто чистым по-прежнему выглядит белый мрамор. Вскоре после переезда они поставили газовую колонку, но пользовались ею редко. Это была ее идея, не хотелось все время выгребать золу. Может, Дэвид и это затаил против нее – что ей не нравится, когда в ковер набивается собачья шерсть да зола?

– Прости, – послышался сзади голос Дэвида. – У меня нет права обвинять тебя.

Стефани обернулась. Дэвид стоял так близко, что можно было разглядеть крошечную царапину у него на носу. Выглядел он сильно постаревшим, словно не дни, а годы прошли.

А ведь Дэвид всего на несколько лет старше ее.

– Ладно, и ты меня извини… за то, что я сказала, – устало произнесла Стефани.

– Хорошо, будем считать, что оба извинились друг перед другом. А теперь, может, вернемся к мальчикам? Помнишь, еще до всей этой истории я обещал, что летом мы пойдем на плотах. Так теперь они не отстают от меня…

– Как это так – не отстают? В прошлое воскресенье об этом и речи не было. – Стефани остановилась на полуслове и пристально посмотрела на Дэвида. – Ты что, тайком с ними встречаешься?

Дэвид и не пытался отрицать.

– Пару раз я провожал их домой из школы. Мальчиков винить не в чем, наверное, они ничего не сказали тебе, просто чтобы не волновать. По-моему, дети у нас более чуткие, чем мы оба.

– А что это еще за путешествие на плоту? Я категорически против.

– Но почему? Я уже обо всем договорился и даже заплатил. Такие путешествия сейчас очень популярны, так что заказывать надо за месяц…

– Нет. Решительно нет.

– Слушай, а тебе не кажется, что это уж слишком? Неужели ты думаешь, что четырех-пяти дней мне хватит, чтобы развратить их?

– Я просто не хочу, чтобы они были с тобой. Пусть привыкают обходиться без тебя.

– Но ведь я обещал им, Стефи, и, если все сорвется, они будут ужасно разочарованы.

– Да? И кого же в этом винить? Ладно, пусть я снова буду злодейкой, но без меня с мальчиками ты никуда не поедешь.

– Ну так поехали вместе.

– Забудь об этом, Дэвид. Своего решения не изменю.

– Но чего ты боишься? Что я соблазню собственных сыновей? Право, для них это будет такой удар…

– Никакого удара не будет. Я сама с ними поеду, – выпалила Стефани. Слова эти вырвались сами собой, но она была слишком самолюбива, чтобы взять их назад.