Жизнь Муравьева

19

Петр Калошин из Москвы 31 марта 1818 года писал: «Артель весьма крепко в истинном образовании усовершенствовалась, а твое письмо к Александру показывает, что и в отдалении от артели ты с ней идешь равным, а может быть, и скорейшим ходом… Вся артель пребывает в том же, как и прежде, состоянии; главная мысль и программа действий – общая польза: лучшие свойства – взаимная дружба» (ОПИ ГИМ).

20

При описании путешествия в Хиву использованы «Записки» Н.Н.Муравьева и выпущенная им отдельным изданием книга «Путешествие в Туркмению и в Хиву гвардейского генерального штаба капитана Николая Муравьева», Москва, 1822.

21

Это письмо Бурцова, создававшего в то время вместе с Пестелем Южное тайное общество, публикуется впервые (ОПИ ГИМ).

22

Это письмо, отысканное в ОПИ ГИМ, впервые помещено в моей статье «Новое в истории декабризма» (Октябрь, 1963, № 7).

23

Выдержки эти цитируются по вышеуказанной книге Н. Муравьева «Путешествие в Туркмению и в Хиву».

24

Весной 1821 года император Александр, находившийся в Лайбахе, получил донос Михаила Грибовского, библиотекаря Гвардейского генерального штаба, который, сообщив о существовании русского тайного общества, среди других его создателей назвал «всех Муравьевых, недовольных неудачами по службе и жадных возвыситься». Доносчик при этом пояснял, что им имеются в виду: «полковник Александр, вышедший в отставку после того, когда в Москве посажен был под арест брат его безногой, Никита, вышедший также в отставку, когда не был произведен в следующий чин, и четвертый, бывший в прежнем Семеновском полку».

До последнего времени исследователи полагали, что этим четвертым Муравьевым, или Муравьевым-четвертым, надо считать служившего в Семеновском полку Сергея Муравьева-Апостола, так как более никаких Муравьевых, принадлежавших к тайному обществу, среди семеновцев не было. Теперь выясняется иное. Муравьевым-четвертым числился в Семеновском полку Николай Муравьев, как это видно из его записок, и Грибовский знал его образ мыслей со времен Священной артели, когда Муравьев служил в том же самом Гвардейском штабе, где был тогда и Грибовский. Но если б даже в доносе Николай Муравьев не упоминался, то все равно родственная его близость с остальными тремя Муравьевыми не могла не внушить подозрения царскому правительству. Ермолову, вызванному в Лайбах, император Александр сообщил о тайном обществе и его создателях. В сентябре 1821 года Ермолов, возвращаясь на Кавказ через Москву, вызвал находившегося там деятельного члена тайного общества Михаила Фонвизина, бывшего своего адъютанта, и предупредил его, что царю известно о существовании общества.

– Я ничего не хочу знать, что у вас делается, – добавил Ермолов, – но скажу тебе, что он вас так боится, как бы я желал, чтобы он меня боялся.

Можно ли сомневаться, что предупрежден был и Николай Муравьев, с которым Ермолов находился куда в более близких отношениях, чем с Фонвизиным? И, конечно, создавать тайное общество на Кавказе после всего этого стало еще более затруднительным.

25

Александр Муравьев 4 августа 1819 года из Москвы писал брату: «Последнее письмо мое написано с уехавшим отсюда майором Нижегородского драгунского полка Ван-Галленом, которого тебе рекомендовали как прекрасного человека и просили дружески принять; теперь прилагаю здесь письмо к нему из Петербурга, которое прошу тебя к нему доставить» (публикуется впервые. ОШ1 ГИМ). А когда в 1821 году после восстания Семеновского полка на Кавказ привезли разжалованного участника этого восстания Н. И. Кошкарова, он нашел самый дружеский прием у Н. Муравьева, который не только ободрил товарища, но и предоставил ему возможность поскорее вновь получить офицерский чин. «Я тогда вывел его и дал случай показаться», – скромно отметил Муравьев в своих «Записках».

26

Письмо декабриста А. Якубовича и дальнейшая записка его к Н.Н.Муравьеву публикуются впервые (ОПИ ГИМ).

27

Письма А.С.Грибоедова печатаются с подлинников, хранящихся в бумагах Н.Н.Муравьева (ОПИ ГИМ).

28

Вот некоторые выдержки из «Записок» Н.Н.Муравьева, характеризующие его отношение к угнетенному российским самодержавием народу: «Лезгины просты и честны, придерживаются более обычаев своих, чем веры; гостеприимство считается у них первой добродетелью, и нарушивший оное теряет все уважение между ними… Лезгины рослы, сильны, здоровы; лица их значительны, и чем далее они простираются в горы, тем черты лица становятся выразительнее, изображая некоторое зверство. Женщины их вообще прекрасны и умны. Жены их не находятся в таком рабстве, как в прочих частях Азии, и хотя они несут все трудные работы домашние, но зато открыты и не заперты в гаремах… Российское правительство, водворившееся ныне в сих землях, истребит, без сомнения, многие вредные обычаи в сей стране, но вместе с сим поселит и разврат в нравах лезгин, не говоря о всеобщей ненависти, которую оно уже успело приобрести здесь. Сему причиною бывают распутство и корыстолюбие чиновников и неуважение к тем, в которых народ привык видеть судей и посредников своих. Необразованный чиновник наш полагает, что все несхожее с нашими обычаями есть отпечаток невежества, полагает порядочными людьми только тех, которые имеют классные чины, почтенного же старика, пользующегося доверенностью в народе, считает он уже за совершенно ничтожного человека, потому что он бороды не бреет или одевается не в тонкое сукно. Несправедливое презрение сие и вышеозначенные пороки суть, конечно, причины всеобщей ненависти, которую правительство наше успевает приобрести в самое короткое время». «Неповиновение» жителей начальникам невероятно; причиною же сему беспечность и корыстолюбие наших, угнетающих бедных и не обращающих внимания на проступки богатых».

29

Письмо И. Майвалдова, как доказательство задержки присяги Ермоловым, впервые опубликовано в моей статье «Новое в истории декабризма» (Октябрь, 1963, № 7).

30

Черновые записи Н.Н.Муравьева за 1824—1826 годы хранятся среди других его бумаг в ОПИ ГИМ.

31

Н.Муравьев в письмах к Е.Лачинову неустанно повторял, что «истинно честные граждане, любящие отечество свое, на первое место ставят общественную пользу, а не личную выгоду». Е.Лачинов в одном из последних писем к Муравьеву из Тульчина признавался: «Получая ваши письма и отвечая на них, я чувствую не одно удовольствие, но и пользу, потому что принужден бываю лишний раз оглядеть себя со всех сторон и отдавать отчет даже в мыслях… Обращение с истинно честными людьми (которых между нашими здесь благодаря судьбе можно найти) облегчило мое старание. Я уже не думаю более, что одна личная выгода связывает людей» (Письмо датировано 8 июня 1825 года. Публикуется впервые. ОПИ ГИМ).

32

Н.Муравьев с большой похвалой отзывается о помощи армянского населения. Для постройки крепостных укреплений в Джелал-Оглу не хватало народа. Узнав об этом, армяне из соседних деревень пришли на помощь. Н.Муравьев отмечает в «Записках»: «Люди сии в уверении, что мы более отступать не будем, потому что строим крепость, приложили все свои старания к скорейшему окончанию работ. Старые и малые трудились неустанно. Десять мальчиков двенадцати– и пятнадцатилетних более срабатывали в сутки, чем сто солдат тифлисского полка». Высокую оценку дает Муравьев добровольной армянской дружине, которая вместе с русскими войсками «дралась против персиян как только можно было желать».

33

В «Записках» Н.Н.Муравьева отмечено: «Накануне выезда своего Алексей Петрович, прощаясь со мной, предупредил меня, чтобы невзирая на доверенность, которую ко мне оказывали, я никому из вновь прибывших не верил и, обращаясь со всеми по долгу службы, лично вел бы себя осторожно, ибо они оказывали мне доверие свое только по необходимости, которую во мне имели».

34

«За отличие, оказанное Пущиным под Карсом, – записал Н.Н.Муравьев, – я представил его к Георгиевскому кресту… Но старания сии имели мало успеха, ибо Пущин, допрежь сего служивший в гвардии капитаном, был разжалован в рядовые и прислан на службу в Грузию».

35

«Воспоминания» В. Андреева опубликованы в «Кавказском сборнике», том 1. Тифлис, 1876.

36

Интересно отметить сделанную Н.Муравьевым в «Записках» отметку о том, как Бурцов усмирял бунт крестьян в Карталинии весной 1829 года. «В одной деревне мужики схватили своего помещика, кажется, князя Цицианова, избили его и вышли даже из повиновения окружного начальства. Толпа сих мужиков собралась и отправилась к Тифлису. Паскевич, узнавши о сем, послал батальон Эриванского карабинерного полка под командой Бурцова навстречу бунтовщикам. Бурцов пошел с батальоном по дороге к Мцхету и, встретив бунтующую толпу мужиков, остановил их, поговорил с ними, успокоил их и разослал по домам, что они и исполнили беспрекословно».

37

Письма А. Муравьева из Сибири к брату, касающиеся покровительства разжалованным декабристам, отысканы в ОПИ ГИМ, впервые публиковались в журнале «В мире книг», 1963, № 8.

38

Декабрист М. Пущин в своих записках не раз отмечал бездарность и завистливость Паскевича. Записки публиковались в «Русском архиве», 1908, № 11.

39

Выдержки из «Путешествия в Арзрум» делаются по собранию сочинений А. С. Пушкина. Изд-во АH СССP, 1957.

40

Знакомство А.С.Пушкина с Муравьевым, имя которого упоминается в «Путешествии в Арзрум» пять раз, засвидетельствовано самим поэтом. А о чтении «Бориса Годунова» рассказал М.В.Юзефович в своих «Воспоминаниях». Реплику Муравьева при чтении и ответ Пушкина я целиком взял из этих «Воспоминаний» («Русский архив», 1880, № 3), Удостоверенное очевидцем присутствие Муравьева на читке запрещенного произведения бесспорно свидетельствует о близких отношениях его с Пушкиным. Да оно и не могло быть иначе! И в Петербурге, и на юге Пушкин постоянно сталкивался с друзьями и единомышленниками Муравьева и, конечно, слышал о таких его действиях, которые невольно к нему располагали. Пушкин знал, сколько близких, родных и товарищей Муравьева пострадало от происшествий 14 декабря, и это обстоятельство тоже не могло не внушать к нему известного сочувствия. А покровительство Муравьева разжалованным декабристам, в частности Захару Чернышову, о чем теперь стало известно из отысканных недавно писем самих декабристов? Юзефович в своих воспоминаниях подтверждает, что Захар Чернышов, приходившийся родственником Пушкину, постоянно общался с ним на Кавказе; можно ли допустить, что Чернышов, как, впрочем, и В.Вольховский и М.Пущин, не отозвался о Муравьеве самым похвальным образом?

Поездка А.С.Пушкина на Кавказ вызвала сильнейшее подозрение императора Николая. В письме к шефу жандармов Бенкендорфу, оправдывая поездку желанием повидаться с братом Львом, Пушкин писал: «Я понимаю теперь, насколько положение мое было ложно, а поведение опрометчиво; но, по крайней мере, здесь нет ничего, кроме опрометчивости. Мне была бы невыносима мысль, что моему поступку могут приписать иные побуждения» Высказанные Пушкиным причины поездки в Кавказскую действующую армию и отъезда оттуда сделаны, несомненно, с целью скрыть «иные побуждения». Путешествие же это явно нуждается в более тщательном исследовании.

Любопытно отметить, что в «Записках» Н.Н.Муравьева, публиковавшихся в «Русском архиве», события доведены лишь до приезда Пушкина в Кавказскую армию. Муравьев, очевидно, не решился оставить воспоминания о пребывании Пушкина в Кавказской армии по каким-то, вернее всего политическим, соображениям. Пушкин, живя в походной палатке Раевского, находился в самом тесном окружении неблагонамеренных, с правительственной точки зрения, лиц. Раевский, Бурцов, Муравьев, Пущин, Вольховский, Семичев, Чернышов – бывшие члены тайных обществ. Вероятно, беседовать с Пушкиным приходили также упомянутые Муравьевым старые знакомые – члены тайных обществ Коновницын и Мусин-Пушкин, а также исключенный из гвардии за прикосновенность к декабристам поручик Сухоруков. Встречались с ним, несомненно, и находившиеся постоянно близ Раевского разжалованные декабристы Оржицкий и Голицын. Нет, недаром изъяты Н.Н.Муравьевым из «Записок» страницы о пребывании Пушкина в кавказских войсках, недаром Бурцов, передавая через Муравьева поклон всем, кого он часто навещал, не упомянул ни о ком, кроме Раевского!

И как хочется верить, что не уничтожены, не потеряны, а где-то хранятся сшитые в отдельную тетрадь драгоценные для потомков записи Н.Н.Муравьева о Пушкине!

Подробно обо всем этом я писал в историческом этюде «Встречи с Пушкиным» в книге «Тайны времен минувших» (Воронеж: Центр. – Чернозем. кн. изд-во, 1964).

41

0 доносе Паскевича на декабристов см. статью Е. Вейденбаума «Декабристы на Кавказе» (Русская старина, т. 6, 1903).

42

Лунин М. С. Общественное движение в России. М. – Л.: ГИЗ, 1926.

43

В служебном формуляре Н.Н.Муравьева значится, что он произведен в генерал-лейтенанты в 1831 году, но сам он (в книге «Русские на Босфоре», с. 441—447) утверждает, что это производство состоялось в 1833 году летом, когда он находился в Константинополе. Возможно, в 1831 году он был лишь представлен в генерал-лейтенанты, но утвержден в этом чине спустя два года.

44

При описании путешествия Н.Н.Муравьева в Турцию и Египет использованы его черновые записи, а также «Записки», опубликованные в «Русском архиве», и книга его «Русские на Босфоре», изд. Чертковской библиотеки. М., 1869.

45

Письма Дениса Давыдова к Николаю Муравьеву, доселе неизвестные, отысканы мною в ОПИ ГИМ и представляют значительный интерес не только благодаря оригинальности стиля знаменитого поэта-партизана, чем восторгался А.С.Пушкин. Денис Давыдов, служивший с Муравьевым на Кавказе, хорошо знал его. В публикуемом письме, датированном 7 ноября 1833 года, поэт-партизан выражает уверенность, что его записки понравятся Муравьеву, ибо «они пишутся откровенно и не для печати». Фраза свидетельствует о близких их отношениях и подтверждает известные их оппозиционные настроения.

В следующем письме, датированном 5 марта 1834 года, Денис Давыдов сообщает Муравьеву: «Письмо Ваше, мой любезнейший Николай Николаевич, я получил. Благодарю от всей души за незабвение старинного вашего товарища и сослуживца, да и грех вам было бы забыть того, коего чувства дружества и уважения, которыми он к вам истинно преисполнен, неизменны, как ваши отличные достоинства, и, ласкаю себя надеждою, может быть, и как ваша дружба к нему, – дружба не на балах, не из чернил возникшая, а рожденная на полях чести и политая кровью человеческой. Вы пишете, что занимаетесь описанием войны египтян с турками. Это обстоятельство весьма любопытное, я дорого бы дал прочитать описания оного. Вы, я надеюсь, не будете подражать мне в безумии так писать, чтобы нельзя было печатать, и ваше сочинение будет напечатано… К сожалению, все, что я пишу в «Записках» моих, должно остаться в рукописи. Я всегда начинаю с благим намерением выдать в свет труды мои, но досада на глупые предприятия главного и некоторых частных начальников до того доходит, что я качаю с плеча все нелепое и постыдное. Так я пишу «Записки» мои. После сего судите, могут ли они пройти чрез шлагбаум цензуры?

Когда мы увидимся? Если будете в Москве, отыщите меня ради бога… Я бы вас угостил в мясоед чем хотите, а в постные дни постным кушаньем, а так как шампанское постное и скоромное питье, то мы выпили бы с вами дружески, без гримас и робости, как пивали с вами кахетинское вино у пылающих костров под небом полуденным…

Прощайте, мой милый, любезный и почтенный Николай Николаевич, верьте, что пока жив, я всей душою ваш.

Денис Давыдов».

Письма Д. Давыдова в тексте и в дополнениях публикуются впервые.

46

Академик Н. М. Дружинин в своем очерке «Семейство Чернышовых и декабристское движение» пишет: «Молодые графини. Чернышовы, увлеченные культом героических личностей, видели в Никите Муравьеве и в своем брате Захаре смелых борцов, страдающих от самодержавного деспотизма» (Сб. «Ярополец». М., 1930).

Любопытно отметить, что хорошо знавший сестер Чернышовых известный реакционер граф Бутурлин с явным сожалением записал, что «молодые графини, нечего греха таить, были тогда в экзальтированном настроении духа, они смотрели на опозоренных брата и зятя как на жертвы самодержавного произвола и сочувствовали без трезвого анализа идеям, целью которых было, как они воображали, благо отечества» (Записки графа М. Д. Бутурлина. – Русский архив, 1897, № 5).

47

Розен А. Записки декабриста. Спб., 1907.

48

В обществе необычайное происшествие с Муравьевым вызвало нескончаемые пересуды. Говорили, что император получил несколько доносов о распущенном состоянии корпуса, говорили, что против талантливого генерала императора настроили Паскевич и Воронцов, и чего только не говорили! Муравьев в своих «Записках», вполне понятно, резкое столкновение с царем всячески постарался затушевать, но счел все же возможным сделать следующее характерное замечание: «Начало дела кроется в других причинах, которые останутся раскрыты только для тех, кои внимательно рассудят все обстоятельства дела. Все случившееся со мной было лицемерно».

49

Интересно отметить, что в «Записках» (Русский архив, кн. 1, 1895) Муравьев с достаточной откровенностью пояснил, что, презирая и ненавидя правящих лиц, не питая никакого душевного уважения к ним, он «ни в каком случае не хотел искать службы», а верноподданнические его высказывания по настоянию отца сделаны лишь как защитительные меры против возможных репрессий со стороны царя и для того, чтобы скрыть подлинный образ мыслей.

А в черновых записях Муравьев еще более откровенно отметил, что в последнее время «обстоятельства не позволили записывать все, что хотелось, и посему в «Записках» моих заключались только одни обстоятельства службы и дела, с нею сопряженные».

50

Писатель Н. С. Лесков в рапсодии «Юдоль» вспоминает: «Во время страшного по своим ужасам голодного 1840 года я был ребенком, но, однако, кое-что помню… Крепостные люди не только страдали без всякой помощи, но еще были со связанными руками и с тряпицей во рту. Они даже не имели права отлучаться, и нередко их жалобы и стоны принимали за грубость, за которую наказывали. Лучшие исключения были там, где помещики скоро ужаснулись раскрывшегося перед ними деревенского положения и, побросав свои деревни, сбежали зимовать куда-нибудь в города и городишки – «все равно куда, лишь бы избавиться от своих мужичонков», то есть чтобы не слыхать их просьб о хлебе. Без господ крестьянам, по крайней мере, открывалась свобода брести куда глаза глядят и просить милостыню под чужими окнами» (Лесков Н. С. Собр. соч. Гослитиздат, 1958, т. 9).

Стоит сравнить это описание голодного 1840 года, сделанное замечательным нашим писателем, с тем, что в то же самое время происходило в Скорнякове. Тогда станет ясней, как высок был гуманизм и благородство Н.Н.Муравьева и его жены, которые, не щадя своих сил и средств, помогали крестьянам преодолеть страшный голод и его последствия.

51

Более подробно об освобождении крепостных крестьян Александром и Николаем Муравьевыми см. в моей книге «Тайны времен минувших».

52

Отрывок из «Записок» С. М. Соловьева (изд-во «Прометей», Спб.).

53

Это и последующие письма А. П. Ермолова к Н.Н.Муравьеву публикуются впервые. Они хранятся в ЦГВИА, фонд 169.

54

Характеристика Н.Н.Муравьева, сделанная Ермоловым, взята из его собственноручного письма.

55

Е.Ф.Муравьева 5 марта 1848 года, за несколько дней до смерти, писала Муравьеву: «Почтенный и добрый Николай Николаевич! Уверена, что вы не захотите меня огорчить, я так больна и слаба, никаким делом заняться не могу. Мне пришло в голову послать любезным детям вашим, Наталье Григорьевне и вам безделицы на память, которые и отправила с вашим человеком. Надеюсь, что не откажете принять оных. Вам послала подсвечник с синим зонтиком, зная, что глаза ваши слабы. Приготовлено у меня для вас бюро, писать стоя, любимое бюро покойного Михаила Никитича и милого Никиты. Мне приятно будет знать, что и вам оно может быть полезно» (ОПИ ГИМ; публикуется впервые). Итак, в Скорнякове у Н.Н.Муравьева находилась замечательная библиотека отца, которой пользовались декабристы. – воспитанники школы колонновожатых, сохранилось фортепьяно А.С.Грибоедова и бюро Никиты Муравьева, за которым писалась первая конституция декабристов. Мне удалось лишь узнать, что библиотека была вывезена из Скорнякова С.Н.Чертковой и затем в большей части оказалась в Государственном Историческом музее. А где находятся вышеуказанные вещи? Судя по всему, они тоже были вывезены из Скорнякова С.Н.Чертковой или другой дочерью Муравьева А.Н.Соколовой (в первом браке Демидовой). И эти реликвии стоят того, чтобы кто-то занялся их поисками.

56

Орлов ошибался. Среди писем к Н.Н.Муравьеву, отысканных в ОПИ ГИМ, хранится множество писем от его сестры Бакуниной из Прямухина, и среди них есть такая наспех писанная записка от 20 октября 1835 года: «Вот, любезный, брат, какие (два слова неразборчивы) угрожают Мише. Прочти прилагаемую бумагу и употреби все возможные тебе средства, чтоб выручить его и нас успокоить. Не знаю, успеешь ли, но уверена, что все человечески возможное сделаешь для нас».

«Прилагаемой бумаги», о которой сообщает Варвара Бакунина, не оказалось, и дальнейшие письма от нее, в которых, очевидно, говорилось о Михаиле, были кем-то изъяты из бумаг. Это вполне объяснимо. Михаил Бакунин, как известно, был объявлен тягчайшим государственным преступником, понятно, что компрометирующие письма были уничтожены. Но связь, и самая тесная, с Бакуниным у Муравьева не прекращалась всю жизнь. Брат Михаила Бакунина впоследствии стал мужем своей кузины Антонины Муравьевой – дочери Николая Николаевича.

57

Эти и все последующие записи, сделанные Н.Н.Муравьевым с 1 января 1849 года по 5 июля 1865 года, цензурой к печати не были дозволены. В двух больших томах рукописи хранятся в ЦГВИА, фонд 169. Все выдержки из этих «Записок» Н.Н.Муравьева публикуются в тексте хроники и в дополнениях впервые.

58

Когда пришло известие об окончании военных действий против Венгрии, Муравьев находился в войсках своего корпуса и сделал такую запись: «Я им объяснил, что каждый, конечно, исполнил бы свою обязанность против неприятеля, но что, без сомнения, войны желать не надобно, что без войны братья и дети их останутся дома при своих занятиях на родине. В одном только полку 3-й дивизии, и то по научению начальников, отвечали мне: «Жаль, что нам не удалось там быть». Вообще миру рады и порыва к кровопролитию не заметно».

59

Доклад полковника Генштаба А. Е. Попова опубликован в «Русской старине», 1881, кн. 6.

60

Зиссерман А. Л. Фельдмаршал князь А. И. Барятинский: Очерк. Русский архив, 1888.

61

Зная, что Н.Н.Муравьев не пользуется благоволением императора Александра, придворные борзописцы, приверженцы Воронцова и Барятинского, главным образом из чиновников канцелярии наместника (А.Зиссерман, В.Инсарский, В.Толстой, М.Щербинин, А. Берже и др.), старались всеми силами представить Н.Н.Муравьева как посредственного военачальника, педанта и самодура. Клеветнические выпады эти возмущали читателей и тогда же в журналах «Русский архив», «Русская старина» и других были весьма убедительно опровергнуты лицами, близко знавшими Н.Н.Муравьева. Тем не менее впоследствии многие историки, не зная открытых ныне документальных материалов, пользовались в оценке Н.Н.Муравьева предвзятой неверной информацией. Выдающаяся общественно-политическая и военная деятельность его была затемнена и оставлена в забвении.

Советскими историками деятельность Н.Н.Муравьева не исследовалась. Неопубликованные его рукописи и огромное эпистолярное наследство не изучались. А высокий пост наместника Кавказа создавал известное предубеждение, чего не избежал и автор настоящей хроники, напечатав без всяких на то оснований в комментариях к исторической хронике «Денис Давыдов», будто в последние годы жизни Муравьев перешел на реакционные позиции. Глубокая ошибочность подобной оценки подтверждена собранными мною в последнее время документальными материалами.