Вечера в Колмове. Из записок Усольцева. И перед взором твоим...

Итак, он продолжал служить.

Некий деятель однажды иронически «оплакивал» так называемую морскую науку. Николай Первый был последовательнее: презрительной слезою кропил он любую науку. Сын своего отца и брат своих братьев, он отвергал все дисциплины, кроме строевой. «Мне не нужны умные, мне нужны послушные».

Дивизионный генерал стал императором. Но император не перестал быть дивизионным генералом. «Дивизией» оказалась вся Россия. В России следовало установить порядок, как в казармах Второй гвардейской.

Но тут вот что надо иметь в виду. Поразительное невежество Николая, его жестокость и злопамятность известны. Однако крылась в нем и природная способность дипломатничать, пользоваться обстоятельствами. Качества эти с годами улетучились: Николая опоили лестью его приближенные, которые боялись говорить правду и не боялись лгать, но лгать так, чтоб непременно поддакнуть царским намерениям. Все это, конечно, не спасает Николая от «высшего судии» – Истории.

Коронуясь в Москве под громкий и звучный колокольный звон и уже стихающий в отдалении окаянный звон кандалов, новый самодержец еще обладал некоторым умением разбираться в людях, а равно умением обворожить их. (Черты, нередко свойственные «начинающим» деспотам. Утвердившись, они окружают себя посредственностями: на блеклом фоне и медяшка блестит золотом.)

Так вот, принимая в «команду» Россию, император Николай обратил взоры и на Морское ведомство. Был учрежден Комитет образования флота. Членами комитета Николай назначил таких блистательных капитан-командоров, как Крузенштерн, Ратманов, Беллинсгаузен, таких сведущих адмиралов, как Пустошкин, Грейг, Рожнов. Кончилась долгая горчайшая опала прославленного флотоводца Дмитрия Николаевича Сенявина.

В Морском ведомстве пошли административные преобразования. Некоторые из них Головнин одобрял, в других сомневался. Но теперь-то ему уж было к кому обращаться, с кем разговаривать: в комитете – настоящие моряки, настоящие ревнители морских сил.

Однако и при таких товарищах Головнину приходилось солоно. Непреклонную честность, прямоту и решительность суждений, суровую преданность долгу венчают лаврами хрестоматийные жизнеописания. А в быстротекущей жизни обладатель таковых достоинств обрастает недоброжелателями, как корабль ракушками, замедляющими ход. И так же, как корабль, стерегут его коварные рифы и предательские мели. Василию Михайловичу не долго пришлось дожидаться встречи с ними.

Головнина-мореплавателя нельзя было не уважать. Головнина-писателя нельзя было не признавать. А Головнина-чиновника нельзя было не опасаться. Он не давал «брать», не давал греть руки. Такой генерал-интендант доставлял слишком много хлопот, слишком много неудобств. Отделаться от него махом случая не представлялось. Зато подворачивались случаи язвить, ранить душу.

Должно быть, не без «подходов» фон Моллера, конечно, знавшего, как Головнин расценивает его «духовный облик», Василий Михайлович не был назначен членом Комитета образования флота.

То было утеснение моральное. Оно как бы продолжало утеснение материальное. Дело-то в том, что «Путешествие на шлюпе «Камчатка» давно отпечатали и распродали. Головнину полагались законные триста экземпляров. Но автору показали кукиш. Автор лишился семи с половиной тысяч. Сумма кругленькая. Особенно для того, кто существовал с чадами и домочадцами на жалованье, ничего не урывая от казенного пирога.

Правда, Головнин удостоился ордена Владимира 2-й степени. Но Василий Михайлович был русским человеком, а Лесков тонко заметил, что «эти самые русские люди, которые так любят получать медали, звания и всякие превышающие отличия, сами же не обнаруживают к этим отличиям уважения и даже очень любят издеваться». Да к тому же никаким орденом не заткнешь дыры в бюджете. А семейный бюджет хромал. Головнин далеко был от Гулынок, да и Гулынки далеко не были рогом изобилия.

Куда больше «высокомонарших» наград заботила Василия Михайловича предстоящая в конце 1826 года баллотировка. Процедура, возникшая в Венеции при выборе дожей, держалась двести лет (с перерывами) в русском флоте при выборе должностных лиц. Результаты офицерского голосования обычно утверждались высшим командованием.

У Головнина были веские основания опасаться поражения. Если на морях его пощадили черные ядра, то в Адмиралтействе его не пощадили бы черные шары. Он знал недругов открытых, догадывался о скрытых. Провал на баллотировке лишил бы его контр-адмиральского чина. Но и не это главное. Провал лишил бы его возможности продолжать службу: честь потребовала бы отставки.

Скрепя сердце Василий Михайлович написал рапорт. Обратился к Моллеру, заправлявшему флотом. К тому самому, которого презирал всеми силами души.

Головнин напрямик заявил Моллеру: «А судьи кто?» Если б эти люди «мнение свое излагали гласно», то «во избежание стыда», глядишь, и сказали бы истину, однако «при баллотировке невидимая рука врагов, не боясь поношения, может втайне вредить невинному и навсегда пребыть в неизвестности». А потому Головнин предлагал без баллотировки «переименовать» его (как это практиковалось) в генерал-майоры, «буде вышнее начальство признает меня для морской службы неспособным».

И «вышнее» начальство не постыдилось признать негожим для корабельной палубы того, кто совершил тридцать одну кампанию, дрался на Балтике и в Средиземном море, огибал под парусами земной шар. Василия Михайловича Головнина «переименовали» в генерал-майоры. Истым морякам понятна вся оскорбительность подобных «переименований». Только на краю могилы Василий Михайлович вновь получил морской чин – вице-адмирала – в декабре 1830 года.

А Комитет образования флота между тем заканчивал «образование» Морского ведомства. Не стану рассматривать перемены и перетасовки должностной колоды; тузы остались тузами, двойки и тройки – самими собою. Перечислю то, что отдавалось в ведение генерал-интенданта Головнина: постройка и ремонт кораблей, заготовление припасов, снабжение всеми видами довольствия личного состава, управление корпусом морской артиллерии, инспекторский надзор за корабельными инженерами, арестантскими ротами, рабочими и ластовыми экипажами88.

Огромное, сложное, запутанное и запущенное хозяйство взвалили на Головнина. Будь, мол, Василий Михайлович, и семи пядей во лбу, и двужильным. Он писал: «Не имею ни днем, ни ночью покоя, ни в праздники отдохновения; дела мои такого рода, что и в болезни должен ими заниматься; при всем том нахожусь в ежечасной опасности, чтобы не подпасть под взыскание или к ответу не за себя, а за других».

Так минули годы.

Далеко разбросало прежних соплавателей. Иные уже встали на мертвые якоря. Но многие еще были в упряжке.

Вот Петр Иванович Рикорд, одногодок, не бросает палубы. Командует эскадрой в Средиземном море, эгейские зори золотят паруса его кораблей, аттическая соль если и не в приказах по эскадре, то на губах. Завидное дело досталось и Петру Ивановичу и его подчиненным, в числе коих Федор Матюшкин: помогать повстанцам-грекам в праведной битве за независимость от турецкого султана. «Борись за свободу, где можешь», – писал покойный Джордж Байрон. Полного тебе ветра, Петр Иванович, любезный сердцу старый товарищ. А вернешься, зададим мы с тобою молодецкую пирушку. И добром помянем, кого следует добром поминать.

Давно оперились ученики. Глядишь, и учителя обгонят. Литке Федор уже капитан первого ранга, недавно вернулся из кругосветного похода, открытия сделал в Тихом океане, потрудился славно. А Врангель на Ситхе: правитель Русской Америки. Надеется «поднять» колонии. Дай-то бог, дай-то бог. Но верится с трудом. Отчего ж с трудом верится? Может быть, стареешь, Василий Михайлович? Минуло пятьдесят пять, ты скоро обратишься в одного из тех замшелых пней, которых сам же всегда ругательски ругал. Старость подкрадывается, как туман в ночи. Не уследишь, не приметишь – пожалуйте, господин адмирал, на погост. Полноте! Здоров ты, совершенно здоров. Ну, колено побаливает, давным-давно, при побеге из японской тюрьмы, ушиб колено, вот и побаливает. Да ревматизм грызет к непогоде, обычная морская хворь. И плевать тебе на старость. Что старость – на старуху с косой и то плевать! Да, да, улизнул от тлена и праха, пусть и могила исчезнет, но вечно пребудет карта мира: среди Курильских островов гуляют волны пролива Головнина; Берингово море гложет скалистую бухту Головнина, что на полуострове Сьюард в Северной Америке; на Новой Земле тучи, набухшие снегом, мрачно влекутся поверх горы Головнина, Ледовитый океан шершаво оглаживает мыс Головнина…89

В исходе мая 1831 года семейство вице-адмирала оставило зимнюю квартиру: Василий Михайлович нанимал двухэтажную дачу по Петергофской дороге.

Лето пало знойное, безветренное. Душно было и мглисто. Финский залив спал летаргическим сном. Небо приняло зловещий оттенок. Во всем чудилось что-то грозно-неотвратимое.

Лето тридцать первого года означилось черным, долго памятным событием: холерной эпидемией, поразившей несколько губерний. В середине июня «Санктпетербургские ведомости» сообщили о вспышке страшной болезни в столице. Моровое поветрие понеслось быстро, как верховой пожар в сухом бору.

Загрохотали валкие больничные фуры. Полиция хватала каждого, кого подозревала «холерным». Госпитальные палаты ломились. Мертвецов не поспевали оттаскивать в сараи, заменявшие морги. Случалось, тащили и полуживых.

Медики с ног сбивались. Они пользовали народ какими-то мушками и микстурой меркурия. Народ не верил ни лекарям, ни снадобьям. Обезумевшие люди громили больницы и калечили докторов. Шелестел слух, что заразу напустили поляки. Потом всплеснула молва, что пагубу напустили «злодеи 14 декабря». Видели их, мол, на заставах: бородатые, жуткие, прямиком из Сибири «выбежали». Но чаще и упорнее толковали, что холера – дело властей. Тут уж, как замечал очевидец, проглядывала вера во всемогущество «начальства».

В конце июня холера косила машисто. Денно и нощно тянулись обозы с мертвецами. Мертвецов кое-как прикрывали рогожами. Умерших хоронили на новом, «опальном, отчужденном» Митрофаньевском кладбище. Хоронили без духовенства, ночью, при факелах.

Евдокия Степановна не могла (а может, и не смела) удерживать Василия Михайловича на даче. Каждый день, после завтрака, вице-адмирал садился в казенный экипаж, запряженный четверкой, и отправлялся в Петербург. Он ездил в Адмиралтейство, ездил на верфи, на Охту, где жили плотники и столяры, кузнецы, конопатчики, мачт-макеры, как по старинке называли умельцев, изготовлявших корабельные мачты.

И 29 июня в утренний час Головнин, как обычно, отправился на службу. А в пятом часу пополудни, раньше обыкновенного, знакомая жене и детям высокая зеленая карета привезла его домой.

Головнин умирал, пораженный холерой.

Молодым волонтером он едва не погиб в океане. Моряки, поддерживая друг друга за плечи, пели наперекор буре, медленно и торжественно пели: «И перед взором твоим тысяча лет проходит как один вечер».

Как один вечер…

Кронштадт, 1947, Москва, 1968

Примечания

1

Любовная тема музыкального произведения.

2

Я сказал, я высказался (лат.)

3

Полностью в кн.: Давыдов Ю. В. Судьба Усольцева. М., 1973.

4

Из архивных документов явствует: С.Кантемир еще до беседы с нашим доктором сообщал русским властям об «авантюризме Ашинова», а главное, подчеркивал, что «никакой Новой Москвы не существует». (Центр. гос. ист. архив, Ленинград, ф. 178, д. 180.)

Информатор был прав: тогда Новой Москвы действительно еще не было. Несомненно, однако, что Н.И.Ашинов где-то и когда-то делился с С. Кантемиром своими замыслами.

Очевидно, Н.И.Ашинов знал о враждебности к нему этого Кантемира. Иначе необъяснима скрытность визита последнего.

5

Н.Н.Усольцев имеет в виду казнь народовольцев, повешенных в Петербурге на Семеновском плацу в апреле 1881 года.

6

Очевидно, друг автора «Записок» был членом «Общества переводчиков и издателей» – нелегальной организации, существовавшей в Москве в 1883—1884 годах. Участников общества отличали поиски революционной теории, характерные колебаниями между народовольчеством и марксизмом. Их практическая деятельность выражалась и в пропаганде и в издании социалистической литературы.

7

Не настаивая на догадке, полагаем, что Н.Н.Усольцев видел В.Н.Бестужева, личность столь же фантастическую, сколь и загадочную. Впоследствии, уже в начале нынешнего столетия, он обретался почему-то на Сахалине.

8

В полном комплекте (лат.)

9

«Земляной доход» – поповский прибыток от погребения усопших.

10

По другим сведениям – десять.

11

В «Записках» Н.Н.Усольцева не упомянуто, что почти за год до прибытия «Амфитриты» в Таджурский залив там уже побывали Н.И и С.И. Ашиновы. Тогда-то Ашинов и приглядел место будущего поселения. Об этом мы узнаем из донесения лейтенанта Ивановского, командира парохода «Кострома». (Центр, гос. архив Военно-Морского Флота, ф. 417, оп. 1, д. 5577.)

Кроме того, «Одесский вестник» и «Газета А. Гатцука» опубликовали в свое время рассказ Степана Никитовича Самусеева. Уроженец Черниювщины, отставной фельдфебель С. Н. Самусеев был «правой рукой» Ашинова в дни его первого посещения Таджуры.

12

Лет десять с лишним спустя эти же места увидел известный польский романист Генрих Сенкевич. На него они произвели удручающее впечатление: «Что за такая страна, как бы предназначенная быть местом изгнания? И чет искал здесь пылкий Ашинов?»

13

Примечание Н.Н.Усольцева на полях рукописи: «Опасения Н.И.Ашинова не были напрасными. Мы очень скоро узнали, что два лазутчика прекрасной Франции сыпали золото среди туземцев, подбивая их истребить русских».

14

Строка не дописана. Рядом с нею, на полях, карандашом: «Из тогдашнего, памятного разговора с Н.И.Ашиновым выяснилось, что личный конвой нужен для охраны от наемных убийц. Нам казалось не совсем ловким убеждать Н.И.Ашинова в его безопасности; да, впрочем, кто бы взял на себя смелость поручиться за это?»

15

Если верить тогдашней прессе, в экспедиции Н.И.Ашинова участвовало 30 интеллигентов («Правительственный вестн.», «Петербургская газета»). По архивным материалам нам удалось установить нескольких сотоварищей М. П. Федоровского и Н.Н.Усольцева. Ими были, например, народный учитель Вороновский, студент Беляев, исключенный из Харьковского ветеринарного института «за участие в бунте».

16

Имеется в виду распространенное в царской России «хождение в кусочки», которое не было «профессиональным нищенством», а было как бы формою взаимопомощи. «В кусочки», собирать хлеб отправлялись зимою жители неурожайных деревень, чаще всего женщины и дети.

17

Нам удалось установить фамилии двух из них: Степовой и Картамышев.

18

Архивный документ подтверждает правильность изложения Н.Н.Усольцевым того, что происходило на «форуме». Автор «Записок», если верить тому же документу, ошибается лишь в одном: предложение «исправить» беглецов, используя их на «общественных работах», исходило от самого Н.И.Ашинова. (Архив Ин-та народов Азии АН СССР Ленингр. отд., разряд III, опись 3, д. 36/304. Бумаги капитана Н.Я.Нестерова) В дальнейшем цитаты из этого источника приводятся без ссылок на архив.

19

В бумагах капитана Н.Я.Нестерова отмечено, что Н.И.Ашинов бывал в Париже, где открыто развивал свои планы устройства русской колонии на берегу Таджурского залива.

20

Капитан Н.Я.Нестеров, подтверждая факт, сообщенный автором «Записок», толкует его иначе: Н.И.Ашинов «не желал отдавать в кабалу чужестранцам жителей Новой Москвы».

21

«Воспоминания» Н. Я. Нестерова объясняют и подтверждают это замечание Н.Н.Усольцева. Капитан Нестеров приводит, в частности, следующий факт. Когда поручик Михолапов задумал повторить побег из колонии и уже нашел соумышленников, «Джайранов подслушал их планы и донес Ашинову. Ашинов приказал всех арестовать и учредить строгий надзор».

22

Мысль эта, посетившая Н.Н.Усольцева в Обоке (если только она именно там его посетила), делает честь проницательности автора «Записок». Вот что по этому поводу сказано в «Воспоминаниях» Н. Я. Нестерова: «Порядок тяжело прививался. Наступила апатия, нелюбовь к делу и охлаждение к колонии. И наоборот, увеличилась страсть к бесшабашной, разнузданной жизни».

23

Авизо – термин и банковский и морской. Сохранившийся только во французском флоте, он применяется для обозначения военного корабля, несущего разведывательную и посыльную службу.

24

Примечание Н.Н.Усольцева: «Ш. Джайранов и его кунаки были родом из станицы Ардон, что в Терской области».

25

Небезынтересно, что в тогдашней русской прессе сообщалось: «беглый каторжник» (именно так!) Федоровский «без вести пропал в Африке».

26

Агент-провокатор (фр.)

27

Ради чести (лат.)

28

В записях капитана Н. Я. Нестерова читаем: «Несмотря на рану и канонаду, г-жа Ашинова обнаружила столько спокойствия и присутствия духа, что нам стало совестно, и мы ободрились».

Другой очевидец в своих заметках, опубликованных впоследствии одной московской газетой, так отозвался о С. И. Ашиновой: «Умная, энергичная, образованная, чрезвычайно добрая женщина, она оказала нашему отряду много услуг. Людям нашего отряда она помогала постоянно, в особенности больным и детям».

29

Строка не дописана.

30

Н.Н.Усольцев употребляет «сухопутный» термин вместо морского – «пушечный порт»: отверстие в корабельном корпусе для артиллерийской стрельбы с нижней палубы.

31

Много любопытного из истории Гулынок любезно сообщил мне в 1966 – 1967 гг. Андрей Филиппович Щегольков. Дед его был тамошним крепостным, сам А. Ф. Щегольков прожил почти всю свою долгую жизнь в Гулынках.

В письмах А. Ф. Щеголькова зафиксированы крестьянские легенды о В. М. Го-ловнине, передававшиеся из поколения в поколение. Резко отделяя В. М. Головнина и его сына А. В. Головнина от прочих гулынских душевладельцев, автор писем нисколько не идеализирует деревенскую жизнь «под помещиком».

Что же до материалов родовых, то они – за 1793—1916 гг. – составляют фонд 98 Государственного архива Рязанской области. Там же фонд (№ 1367) родственников Головниных – Саломон П. И., Саломон А. П. – за 1825—1917 гг.

32

Воспитанники старших классов.

33

В.К.Кюхельбекер, будучи узником Свеаборгской крепости, читал «Письмовник» Курганова и в дневнике своем отметил, что «Письмовник» «вовсе не так дурен», как он, Кюхельбекер, наперед предполагал. Подчеркнув необычайную полноту собрания русских пословиц, Кюхельбекер отмечает также, что и повести Курганова «гораздо лучше большей части печатаемых ныне». Кюхельбекер В.К. Дневник. Л., 1929, С. 51—52.

34

И. Л. Голенищев-Кутузов (1729—1802), человек действительно просвещенный, в Кронштадт почти не наведывался. В тот год, когда он издал перевод Госта (1764), его назначили эдаким морским дядькой к десятилетнему генерал-адмиралу, будущему императору Павлу I. Кроме того, Голенищев был генерал-интендантом флота и членом Адмиралтейской коллегии. Где уж тут таскаться в Кронштадт и вникать в жизнь учебного заведения.

35

Найтовить – связывать, укреплять тросом несколько предметов. Трос при таком способе вязки называют «найтов».

36

Шканцы – часть палубы, считавшаяся почетной. Там объявляли официальные распоряжения. На шканцах запрещалось курить и сидеть всем, кроме командира корабля и флагмана.

37

Счисление – графическое изображение пути судна на карте.

38

Тихом океане.

39

В 1802 г. в России были образованы восемь министерств, в том числе военных морских сил (с 1815 г. – морское министерство). В это ведомство входили Адмиралтейств-коллегия и Адмиралтейский департамент. Коллегия занималась содержанием, комплектованием, снабжением и действием флота. Членами ее назначались флагманы, двое из которых ежегодно сменялись. В департаменте заседали «люди, известные ученостью и сведениями, морскому искусству существенную пользу принести могущие».

К последним принадлежал и благодарно помянутый Головниным П.Я.Гамалея (1766—1818). Платон Яковлевич оставил заметный след в истории русского морского образования как автор прекрасных морских учебников. В 1801 г. он был избран почетным членом Академии наук. Небезынтересно отметить, что П.Я.Гамалея – предок советского ученого, почетного академика Н.Ф.Гамалеи.

40

Уильям Блай, бывший штурман Кука, командовал в 1788—1789 гг. кораблем «Баунти». Среди отъявленных тиранов в капитанском сюртуке Блаю по праву принадлежит одно из первых мест. В Тихом океане на «Баунти» вспыхнул мятеж.

Капитан с несколькими верными ему моряками был высажен в шлюпку, а мятежный экипаж обрел убежище на необитаемом полинезийском острове Питкерн. Низложенный Блай совершил длительный шлюпочный переход и уцелел. Уцелел и остался Блаем: назначенный командиром военного корабля, довел команду до исступления; назначенный губернатором Нового Южного Уэльса (Австралия), «добился» восстания колонистов. Судьба Блая, мятеж, поселение на острове Питкерн не однажды описаны историками и беллетристами. (См., в частности: Фальк-Рённе А. Слева по борту – рай. Путешествие по следам «Баунти». М., 1980.) В 1962 г. в Ла-Манше маячил близнец пресловутого корабля – американцы снимали фильм «Бунт на «Баунти».

Совершенно иная характеристика У.Блая принадлежит нашему соотечественнику, не раз упомянутому в этой книге. П. В. Чичагов встретил У. Блая в 1796 г. в Англии. Вот отзыв: «Общество его приятно, обхождение ласково и беседа полезна… Весьма малое число людей в состоянии столько претерпеть и столько догадкою своею изобрести средств к спасению своей жизни и еще семнадцати с собою. Он столь любезного обхождения, что я истинно не понимаю, как они, изверги, могли поступить с ним так жестоко». Архив князя Воронцова. М., 1881. Кн. 19. С. 6—7.

Нам остается недоумевать по поводу этого «не понимаю». Странно, П. В. Чичагов, человек далеко не глупый, даже и не предполагает возможность, так сказать, разного поведения в зависимости от обстоятельств места.

41

Косые паруса треугольной формы.

42

Любопытно было бы прочесть рапорт вице-адмирала Барти о столь позорном для престижа его эскадры «упущении». Архивы британского Адмиралтейства несомненно содержат документацию, запечатлевшую уникальный подвиг Головнина. К сожалению, мне не удалось навести справки.

Моряк-декабрист Д.И.Завалишин писал, что после происшествия с «Дианой» «русские корабли избегали м.Доброй Надежды», опасаясь недоброжелательства околпаченных представителей администрации гордого Альбиона. Опасения, прибавляет автор мемуаров, были, вероятно, напрасными, ибо англичане, по его мнению, сознавали свое вероломство – ведь «ученые экспедиции составляют всегда изъятие из военного права». Завалишин Д.И. Записки декабриста. Спб., 1906. С. 69.

43

Цитирую анонимное «Путешествие в Санкт-Петербург в 1814 году с заметками об императорском русском флоте». Автор, английский корабельный хирург, человек, судя по книге, богатого морского опыта, в течение двух лет был прикомандирован к нашей Балтийской эскадре.

44

Л.А.Гагемейстер (1780—1834), уроженец Латвии, дважды обогнул земной шар, уточнил карты некоторых островов Тихого океана, строил на Байкале суда, умер капитаном первого ранга. «Старинным другом и сослуживцем», «сведущим и опытным офицером» называет его Головнин.

45

А.А.Баранов (1746—1819) был первым главным правителем русских поселений в Америке. В 1818 г., прожив десятки лет в Новом Свете, отправился в Петербург на корабле «Кутузов» (командир Л.А.Гагемейстер). В пути, у острова Ява, скончался.

46

Писатель и географ Ю.К.Ефремов работал на Курильских островах после Великой Отечественной войны. Одна из задач экспедиции заключалась в возрождении русских географических названий, похороненных за долгие годы японского правления. «Перед нами, – пишет Ю.К.Ефремов, – встал вопрос: не использовать ли карту Шпанберга при восстановлении старых названий? К сожалению, это оказалось неосуществимым. Островов на своей карте Шпанберг нарисовал больше, чем их было в действительности. Возможно, что туман, застилая низкие перешейки, разделял целые острова на части, и Шпанберг изобразил по нескольку островов на месте единого острова. Контуры при этом получились такими искаженными, что невозможно было их опознать». Ефремов Ю.К. Курильское ожерелье. М.; Л., 1951.