bannerbanner
Правила одиночества
Правила одиночестваполная версия

Правила одиночества

Язык: Русский
Год издания: 2007
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
19 из 31

– А ты, я смотрю, решил в свою внешность вложения сделать, – заметил Ислам.

Бахадин приосанился, расправил плечи.

– А что, не идет мне?

– Ну что ты, шикарно выглядишь.

Ислам сжал кулак и оттопырил большой палец. К ним подошел Толик, грузный мужчина лет пятидесяти, токарь из соседнего цеха.

– Чего этот красуется? – спросил он у Ислама и сложенными брезентовыми рукавицами хлопнул Бахадина в пах, тот согнулся, схватившись руками за причинное место. Удар этот был безболезненным, но чувствительным. Это была распространенная шутка на заводе, все о ней знали и береглись, поэтому застигнутый врасплох не обижался. Часто человек спокойно разгибался, думая, что снаряд в одно место два раза не попадает, и в этот момент следовал новый хлопок. Но стреляного воробья на мякине не проведешь. Бахадин сконфузился, укоризненно покачал головой и выпрямился, держа перед собой руки, как футболист в «стенке» перед пенальти.

– Слушай, сколько можно, – с упреком сказал он, – взрослые люди, как дети все равно.

– А ты че это сегодня, цветешь и пахнешь, прямо как архиерей на именинах.

Бахадин по-русски кое-как изъяснялся, но «архиерей» – это было слишком.

– Эй, говори по-азербайджански, – раздраженно сказал он.

Но Толик переводить не стал, он добавил:

– Или по бабам собрался?

– Постыдился бы, – упрекнул его, – дети здесь.

– Это, что ли, дети, – кивая на Ислама, уточнил Толик, – нынешние дети тебе сто очков вперед дадут. Как здоровье-то?

– Ничего, не жалуюсь, а у тебя?

– А у меня че-то слабость в руках в последнее время, – пожаловался Толик.

Не успел Бахадин выразить сочувствие, как Толик добавил:

– С утра двумя рукам согнуть не могу.

И захохотал.

Ислам улыбнулся, глядя на сконфуженного напарника.

– Иди отсюда, похабник, – сказал тот, – работать мешаешь.

– От работы кони дохнут, – сказал Толик и добавил: – Ничего, придешь ко мне за форсунками.

Повернулся и пошел, качая бедрами. Хыдыр, талыш, недавно вернувшийся из армии, работающий слесарем-сборщиком в соседнем цеху, привез на тележке стопку запорных щитов для конструкций. Весело насвистывая, подогнал тельфер, разгрузил их и увез ее обратно.

– Ну что, друг, работать будем или мечтать? – спросил Бахадин, надевая рукавицы.

– • Как же, с тобой помечтаешь, – сказал Ислам.

Он надел на голову войлочную шапочку, водрузил маску, вставил в держатель новый электрод, встал к кондуктору, положил на металлический стол две заготовки из швеллера и прижал их третьей так, что получилась буква П, сказал: «Поехали». Ислам точечной сваркой прихватил конструкцию в нескольких местах и стал обваривать все места соприкосновения швеллеров. Когда он закончил, Бахадин подогнал тельфер, тросами подцепил конструкцию, перевернул ее. Подождал, пока Ислам проварит недоступные ранее места, переместил конструкцию в угол и уложил на землю.

До обеда Ислам работал без перерывов. Бахадин остановил его, произнеся по-русски «шабаш».

– Что с тобой случилось? – с лукавой улыбкой спросил он, – даже перекур ни разу не сделал. Не иначе как влюбился.

– Хуже, – ответил Ислам, снимая с головы маску и утирая залитое потом лицо.

– Не пугай меня, – сказал Бахадин, – хуже этого может быть только женитьба, но в пятницу ты еще был холост, не мог же ты жениться за выходные.

– А что такого сложного, – заметил Ислам, – пошел в мечеть, молле десять рублей дал, и он за десять минут обряд совершит. А разводиться еще проще, даже молла не нужен, три раза «талак» произнес и ты свободен.

– Все это так, – заявил Бахадин, – только Советская власть наших обрядов не признает, а жаль – женщины совсем распустились. Ладно, идем обедать, а то всё съедят.

– Ты иди, я не пойду.

– Почему? Денег нет? Я одолжу.

– Не хочу, деньги есть у меня.

– Ну, как знаешь.

Ислам подошел к бочке с водой, где столпились рабочие, умылся, затем вышел из цеха и направился к вагонам, стоявшим у завода на приколе. Он устроился между колесами, снял брезентовую куртку, положил ее под голову и мгновенно заснул. Снов не видел. Проснулся оттого, что кто-то стукнул его по ноге. Ислам открыл глаза и увидел Испендияра, который прогнусавил: «Обед давно кончился». Ислам молча вылез и направился в цех.

– Еще раз увижу, оштрафую, – крикнул ему вслед мастер, – распустились совсем, спят на рабочем месте, плана нету.

Бахадин сидел на стопке железных листов, подложив под себя рукавицы.

– Ты что, меня разбудить не мог? – упрекнул Ислам напарника.

Бахадин пожал плечами и поднялся.

Замечено, что время после обеда идет быстрее или медленнее, в зависимости от того, что ты собираешься делать вечером. Вечером была разборка с Таиром-тюремщиком, поэтому время пролетело очень быстро.

После работы Ислам только успел заехать домой и переодеться, как за забором появился Гара и, не заходя, сделал ему знак.

– Может, отдохнешь немного? – возмутилась мать.

– Я недолго, – успокоил ее Ислам, – дело есть небольшое.

Мать недовольно покачала головой и в сердцах попыталась достать сына гибким прутом, которым она стегала шерсть, но тот успел отскочить.

Ислам вышел со двора, обменялся с Гара рукопожатием, и они двинулись в сторону центра.

– Я позвал Абдула, – заговорил Гара, – но он заявил, что когда у него была разборка с Тельманом, ты отказался помочь ему.

– Я с Тельманом учился в одном классе, – раздраженно ответил Ислам. – А ты не сказал Абдулу, что это он прижег Корневу лоб?

– Конечно, но он сказал, что за себя сам ответит, короче, не согласился.

– Вот свинья, – в сердцах бросил Ислам, – ведь он заварил эту кашу. Если бы не он, Корнев вряд бы ли пошел на принцип.

Гара пожал плечами. Возле Центрального универмага Гара сказал:

– Подожди две минуты, мне купить надо кое-что.

– Ты тоже время выбрал для покупок, – недовольно сказал Ислам, – может, еще на базар зайдем?

– Базар уже закрыт, – ответил Гара.

Он скрылся в дверях магазина и через некоторое время вышел, держа в руках небольшой сверток. Ислам покосился на него, но любопытствовать не стал. Через несколько шагов Гара развернул сверток, в руках у него оказался тонкий хозяйственный нож с деревянной ручкой, он засунул его за ремешок часов с внутренней стороны, сказав при этом:

– Таиру в живот засуну, мне все равно послезавтра в армию идти.

Ислам заметил:

– Встретишь Джавдета – не убивай его, он мой. Но Гара не оценил юмора.

– Джавдет кто такой? – спросил он.

– Никто, пошли быстрей, а то опоздаем.

– Не опоздаем, вон они, в чайхане сидят.

Корнев действительно сидел в скверике за столом, в окружении нескольких молодых людей лет двадцати пяти – тридцати, с решительными лицами. Корнев тоже заметил Ислама и с любопытством на него воззрился и, видимо, привлек внимание остальных, так как вся компания вдруг повернула головы и проводила их взглядами.

– Интересно, кто из них Таир, – пробормотал Гара.

– Скоро узнаем, – рассеянно сказал Ислам.

Он думал о том, что поступил опрометчиво, не обеспечив себе надежный тыл в лице хотя бы двоюродных братьев. Он почти не общался со своей родней, и напрасно, поскольку только с материнской стороны у него насчитывалось одиннадцать двоюродных братьев, которых можно было позвать на эту «вечеринку», но это только сейчас пришло ему в голову. С отцовской родней отношений не было никаких, мать они не приняли с самого начала. Последний раз Ислам был в отцовском доме лет десять назад, когда деда разбил паралич. Отца в Ленкорани к тому времени уже не было, он осваивал необъятные просторы Сибири. Дед лежал в кальсонах на открытой веранде, под одеялом; увидев мальчика, он поднялся (несмотря на увещевания родных), обнял Ислама и заплакал. Он был небрит… Утратил дар речи и произносил только нечленораздельные звуки. Через несколько месяцев он умер.

В привокзальном парке одиноко прогуливался Виталик. Он встретил их вопросом:

– Который час?

– Ровно восемь, – ответил Ислам и поинтересовался: – Ты куда-то торопишься?

– Да че-то никого нету, столько ребят должны были прийти, – оправдываясь, заговорил Виталик.

– Старик, брось, – успокоил его Ислам, – не расстраивайся, для Ленкорани это в порядке вещей, они подтянутся, когда уже все закончится.

Но на этот раз Ислам ошибся: по двое, по трое в парк стали стягиваться молодые люди. Некоторые подходили, здоровались, а некоторые салютовали издалека и усаживались на скамейки. Виталик называл их имена, иногда озабоченно говорил: «Это не наши».

– Старик, я смотрю, ты поработал на совесть, – заметил Ислам.

– А ты как думал, – довольно сказал Виталик.

Гара хранил угрюмое молчание.

Таир-тюремщик оказался крупного, несколько рыхлого телосложения, он был на голову выше Ислама и раза в два шире, просто удивительно, как он сумел так раздобреть на казенных харчах. Эта разборка, видимо, обещала стать звездным часом Корнева, ему с трудом удавалось сохранить грозное выражение лица, глаза его лучились счастьем, и, чтобы скрыть это, ему приходилось их суживать, от чего он вдруг становился похож то ли на конопатого чукчу, то ли узбека. Подошли, поздоровались, и началась собственно разборка.

– Вот этот, – сказал Корнев, указывая на Ислама.

– Ты говоришь по-азербайджански? – спросил Таир.

– Конечно, – удивился Ислам.

– Ну, мы тебя слушаем, – снисходительно сказал Таир.

– А мне вам нечего сказать, – ответил Ислам.

– А зачем же ты нас сюда позвал? – удивился Таир.

– Давайте уточним – я вас не звал сюда, – сказал Ислам – напротив, меня сюда позвал вот этот человек. Я пришел, пусть он скажет, что он имеет ко мне.

Возразить Таиру было нечего, и он отступил. В этот момент он был похож на большого пса, который ворча пятится от вожделенной кости. Первый раунд (словесный) оказался за Исламом, и это было хорошим знаком. В старые добрые времена никто не спешил бить друг друга по лицу, дипломатия перед боем считалась хорошим тоном.

Все взоры обратились к Корневу, и он, оказавшись в центре внимания, несколько растерялся, так как не был готов к роли центральной фигуры, ему даже показалось, что единомышленники как-то отступили от него. Корнев сморгнул и посмотрел на Таира; тот, начиная раздражаться, буркнул:

– Говори, да, говори, что хочешь сказать.

Но даже получив напутствие, Корнев не мог уже выйти из своей второстепенной роли и начать самостоятельную игру. Наконец он выдавил из себя:

– Че ты ходишь блатуешь?

– Можно поконкретней, – попросил Ислам, – а то у нас в Ленкорани каждый второй ходит блатует, это особенность ленкоранцев.

Эта историческая справка вызвала одобрительные улыбки у всех без исключения. Ислам мог засчитать себе еще одно очко.

– Ну, ребят задирал, когда они в теннис играли.

– Твои ребята, русские, – подчеркнул Ислам, – назвали моего друга, азербайджанца, черножопым. Вот этого, – он указал на Гара. – И мы за это им ничего не сделали.

В толпе, собравшейся вокруг, послышались возмущенные реплики.

– А ты сам-то кто? – спросил кто-то из окружения Таира. – Не русский разве?

– Я азербайджанец.

Ислам заметил, как удивленно переглянулись люди Таира, и у самого Таира на лице отразилось недоумение.

– А ты вызываешь меня сюда, – продолжал Ислам, – и говоришь, что я блатую.

– Как это вы им ничего не сделали?.. – заторопился Корнев. – Вы их избили, потом ты моему другу чуть спину не сломал…

– Слушай, ты людям сказки не рассказывай, – оборвал его Ислам, – они напали на меня (это было в другой день), их семь человек, а я один. Случайно вот он появился, – Ислам положил руку на плечо Гара, – и мы отбились.

Корнев покраснел, сознавая, что все его обвинения выглядят нелепо. Он кожей чувствовал недовольство Таира и его друзей. В этот миг спасительная мысль пришла ему в голову… Как он мог забыть об этом!

– Вы мне сигарету в лоб потушили, – сказал он.

В толпе послышались смешки. Таир недовольно посмотрел на весельчаков.

– Это был не я, – сказал Ислам, – это был Абдул, его здесь нет, и я за него не отвечаю.

– Как это ты за него не отвечаешь, – не выдержав, вмешался Таир, – это твой человек, он был с тобой, если его здесь нет, это твои проблемы.

– Это не мой человек, – настаивал Ислам, – он оказался с нами случайно, но я спорить не буду. Если вы на принцип идете, я готов за него ответить. Давай Корнев, один на один.

Ислам замолчал. Наступила долгая тишина, которую нарушал только вечерний гомон птиц. Опустились сумерки, однако в парке было темнее обычного – из-за того, что пышная крона тополей уже не пропускала сюда закатные лучи солнца. Когда молчать стало совсем неприлично, Корнев заявил, обращаясь почему-то к Таиру:

– Я не буду с ним драться.

– Почему? – разозлился Таир. Трусость подопечного вывела его из себя – по комплекции бойцы были примерно одинаковыми, может, Корнев даже поплотней. Вся эта затея грозила перерасти в фарс.

– Он самбо знает, – нехотя пояснил Корнев.

Кто-то издевательски засмеялся в задних рядах.

– Я полагаю, проблема решена? – спросил Ислам, обращаясь к команде противника.

Таир потеснил Корнева и вышел на передний план.

– Мой отец, – сказал он, – и его отец были вот так вот, – он соединил два указательных пальца и потер их, – друзья, поэтому я могу за него ответить. Давай один на один, посмотрим, какой ты самбист.

Конечно, что и говорить, против Таира-тюремщика шансов у Ислама было маловато. Однако деваться было некуда, он еще попытался прибегнуть к софистике.

– Но ты же не он, много можно привести людей, которые за него смогут ответить, самбистов, штангистов, боксеров. Я тоже могу кого-нибудь привести и сказать: «Я не хочу с Таиром драться, пусть Некто за меня ответит». Мужество не в этом состоит, а в том, что каждый должен ответить за себя, если он мужчина. Но Таир не унимался.

– Ты хорошо говоришь, – ответил он, – умно говоришь. Из тебя хороший адвокат получится, уж поверь моему опыту. Только давай не будем умничать, а вот такую простую ситуацию представим: я – это он. Будешь ты со мной драться один на один? Да или нет?

К этому времени все находящиеся в парке люди окружили их плотным кольцом. И их взоры обратились к Исламу. Чувствуя холодок в груди, он произнес:

– Да.

Гара придвинулся к Таиру и заложил за спину руки.

Они встали в круг.

Таир демонстративно достал из заднего кармана нож и передал стоящему рядом парню. В ответ Ислам вытащил из пояса свою пресловутую плетку «татар» и отдал Виталику.

Таир усмехнулся, противники стали сближаться, но в самый последний момент друзья Таира стали между ними и развели их: «Хватит, уже все ясно, давайте мировую».

Таир заартачился, тогда один из его корешей что-то тихо сказал ему (можно было разобрать только слово «азербайджанец»), и он угомонился. Буркнул Исламу:

– Согласен?

Ислам пожал плечами и согласился.

Пожали друг другу руки, и разочарованный народ стал расходиться. На оплеванного Корнева старались не смотреть. Компания Ислама двинулась в ближайшую чайхану.

До прихода поезда было еще далеко, и чайханщик удивился внезапному наплыву народа. Виталик сказал:

– Все думали, что ты откажешься. Я тоже думал, а когда ты сказал – да, я чуть не заплакал.

Ислам дружески хлопнул его по плечу и спросил:

– Это ты ему наплел, что я самбист?

– Я, – признался Виталик, – это была психическая атака.

– Все-таки жалко, что не подрались, – процедил Гара, его бойцовский пыл еще не иссяк.

– Мастера дзюдо учат: «Лучший бой – это тот, который не состоялся», – заметил Виталик.

Гара хмыкнул, у него, видимо, на этот счет были другие соображения.

– У меня есть небольшое дельце, – сказал Ислам, – я вас оставлю, потом вернусь, если хотите.

– Да ладно уж, не возвращайся, – произнес Гара, – я тоже домой пойду, может, кому-нибудь по дороге морду удастся набить.


Тупик, в котором жила Лана, как и в прошлый раз, был затемнен, правда, в этом не было пользы. Мать ее уже вернулась, поэтому дорога в дом была закрыта. Оставалось надеяться, что девушка каким-то образом заметит его и выйдет, а как заметить, если на улице тьма египетская. Окна дома были ярко освещены, входная дверь открыта. Ислам стал столбом и принялся ждать. Конечно, можно было прикинуться одноклассником, крикнуть ее, спросить, что задали на завтра, но: во-первых, ему надо было раза три остаться в одном классе, чтобы учиться с ней, во-вторых, уже были каникулы. Ислам сконцентрировался и начал мысленно вызывать девушку. Через некоторое время появилась ее мать, вытрясла скатерть с крыльца и вернулась в дом. Еще через несколько минут вышла девушка – вот и верь после этого в диалектический материализм.

Она взглянула в его сторону. Ислам призывно поднял руку, но она вернулась в дом, видимо, не узнав его в темноте. Надо было подать голос, олух. Ислам подошел ближе к калитке, так, чтобы на него упал свет лампочки, горящей над крыльцом. Вновь появилась мать, и Исламу пришлось присесть за забором. Женщина возилась во дворе довольно долго, Ислам, согнувшись, убрался на безопасное расстояние. Наконец она вошла в дом. Прошло еще около получаса томительного ожидания, и наконец Лана вышла на крыльцо и решительно направилась к калитке. Ислам бросился к ней и схватил ее за руки.

– Я думала, ты не придешь, – сказала Лана, – я жду тебя весь день. Я думала, что ты меня бросил, что я тебе уже стала не нужна.

– Ты что, – горячо заговорил Ислам, – я только о тебе и думаю весь день.

– А почему ты раньше не пришел?

– Я на работе был.

– Вот черт, мне это и в голову не пришло, извелась прямо.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра, в девять утра на автобусе до Баку, а там поездом.

– Можем погулять.

– Мать не отпустит.

– Придумай что-нибудь, – попросил Ислам.

Девушка покачала головой.

– Чемоданы собираем, мать без меня как без рук: то подай, это принеси.

Их разделяла калитка, и он не мог даже обнять девушку. Ислам взялся за щеколду, но Лана остановила его.

– Не заходи, она в любой момент может выйти. Убьет меня сразу.

Ислам прижал ее руку к лицу. Лана сказала:

– Там в конце улицы, с правой стороны, дровяные сараи. Иди туда, я попробую все-таки.

Она отняла руку и побежала к дому.

Ислам пошел в указанном направлении, нашел сараи, их было около десятка, но все двери были на замках, на амбарных, он даже подергал все, в надежде, что какая-нибудь откроется, – тщетно. Лана появилась довольно скоро и сразу же очутилась в его объятиях. Ислам впился в ее губы и почувствовал, как хмелеет от девичьего запаха.

– Я на пять минут, – оторвавшись от него, задыхаясь, сказала девушка, – мать разрешила к подруге сбегать, так что мне надо возвращаться.

– Ну еще минуту, – взмолился Ислам, – я люблю тебя.

– Я надеюсь, – тихо сказала девушка.

– А ты меня?

Лана прижалась к нему, обхватила его голову руками и жарко прошептала: «Да».

Еще один горячий поцелуй, и девушка вырвалась, отступила на шаг.

– Все, мне пора, может быть, я напишу тебе, главпочтамт до востребования, как твоя фамилия?

– Караев, – сказал Ислам.

– Прощай, Караев, в смысле до свидания. Она убежала.


Проводы в армию Гара устроил скромные, из приглашенных были только Ислам и дядя по отцовской линии, недавно вышедший из тюрьмы. Стол накрыли во дворе, в тени огромной груши, впрочем, солнце все равно КЛОНИЛОСЬ К закату. Ислам думал, что приготовят шашлык, но надежды не оправдались. На скатерти были голубцы из виноградных листьев, чыгыртма – жареная курица, залитая яйцами, плов, две запеченные курицы с начинкой из грецких орехов, много зелени и горячий хлеб, испеченный в тэндире, глиняной печи. Венчала все это зеленая бутылка «Московской». Дядя взялся за бутылку и недовольно заметил матери Гара:

– Могла бы в колодец ее опустить – она же теплая.

– А я откуда знаю, – огрызнулась мать, – я что, пила ее когда-нибудь. Давай пойду опущу.

– Ну да, а мы здесь будем сидеть как дураки, на еду смотреть.

– Зачем смотреть, вы поешьте пока, – простодушно заметила мать, – а потом выпьете.

– Так никто не делает, – ковыряя ногтем пробку, раздраженно сказал дядя, – они эти язычки специально, что ли, отрывают, дайте мне нож.

Наконец ему удалось сковырнуть колпачок, и он разлил по стаканчикам водку.

– Ну, давайте, доброй дороги тебе, Мейбат, служи как следует и возвращайся живой и здоровый, твое здоровье. Кстати, а где Саадат?

– В КПЗ сидит, – радостно сказал Намик, – пятнадцать суток ему дали, участкового напугал, на машине чуть не наехал на него.

Мать дала ему подзатыльник. Дядя покачал головой и выпил.

Все остальные тоже выпили теплой противной водки и принялись закусывать.

– Водка одна, что ли? – деловито спросил дядя у матери.

– А что, я десять должна была купить? – вопросом на вопрос ответила мать, но тут же призналась: – Есть еще одна.

Дядя тут же приказал Сейбату достать ведро воды из колодца и опустить туда вторую бутылку. Он вновь разлил водку по стаканчикам и сказал:

– Вот в России, например, на проводах в армию весело, там песни поют, танцуют. А мы сидим, как на поминках, тоска одна.

– Бисмиллах, – произнесла мать, – ты, когда рот открываешь, доброе говори, я тебя как старшего позвала, а ты всем недоволен, то водка ему не та, то сидим не так. Ты в России, кажется, сидел в тюрьме, а не на проводах.

Не ворчи, сестра, – ничуть не обидевшись, сказал дядя, – вечер только начался, еще хорошего много скажу, а в тюрьму-то я не сразу попал, я сначала работал там, в Тюмени, там много наших… – Дядя принялся подробно рассказывать о том, как он жил в России. Когда опустились сумерки с неистовым гомоном птиц, на траву легла роса, и Ислам стал прощаться. До дому он добрался словно в тумане, хорошо, что уже совсем стемнело. Под покровом ночи он прошмыгнул мимо матери, сидевшей по обыкновению во дворе, произнеся неразборчивое приветствие, нырнул в свою комнату, которую правильнее было бы назвать кельей из-за ее размеров, и рухнул на койку.

Чувствовал он себя довольно скверно, поскольку уже не был на ногах, точнее, земля уходила из-под его тела, а неведомая сила крутила его и переворачивала вместе с кроватью. На какое-то время он провалился в беспамятство, но вскоре очнулся от того, что его сильно тошнило. Ислам нашел в себе силы подняться и выйти во двор. Когда он вернулся, на крыльце стояла сердобольная мать с кувшином и полотенцем. Ни слова не говоря, она дала ему умыться и посторонилась. Ислам добрался до койки и лег, поклявшись никогда больше не пить.


Автобусы с новобранцами уходили в десять утра. Прилегающие к военкомату улочки были заполнены машинами и людьми. Гара пришел в сопровождении двух младших братьев, он заговорщицки подмигнул Исламу и спросил:

– Ну, как дошел?

Ислам ответил неопределенным жестом. У Гара в руках был большой бумажный пакет со съестным, он вошел в автобус, оставил его там, заняв место, и вышел. Говорить вроде было не о чем. Стояли молча, наблюдая суету, царившую вокруг. Женщины, провожавшие парней, утирали слезы, а мужчины почему-то все улыбались – они-то наверняка знали, что ожидает новобранцев впереди.

– Слушай, – наконец заговорил Ислам, – я тебе благодарен за то, что ты пошел со мной на разборку.

Он почему-то испытывал неловкость от собственного признания. В восемнадцать люди стесняются высокопарных слов.

– Да ладно, – сказал Гара, – жалко, что драки не было, как я хотел ему живот проткнуть.

В дверях военкомата появился офицер и командирским голосом объявил отправку. Все пришло в движение, заработали моторы автобусов, некоторые женщины заголосили. Перекрывая шум, Ислам громко сказал:

– Доброго пути тебе.

Они обменялись рукопожатиями, затем Гара обнялся с братьями и полез в автобус. Колонна тронулась, оркестр заиграл «Прощание славянки». Один за другим автобусы стали скрываться за поворотом.


Если древние греки были правы, то Гара любили боги, потому что умер он молодым в неполные тридцать лет. От чрезмерного курения у него образовалась астма. К тому времени он был женат и работал в собственной мастерской по ремонту колес. Кто-то посоветовал ему поехать в Нахичевань, где в подземных пещерах больные дышали какими-то полезными для легких испарениями. Когда Гара после этой процедуры поднялся на поверхность, у него остановилось сердце.

Виталик через несколько дней уехал в Баку отрабатывать на стройке обязательную практику. В армию он призвался оттуда. Ислам узнал об этом от общих знакомых, встретиться им больше не пришлось. Как не пришлось увидеть ни Али, ни Виталика Большого. Через много лет в журнале «Огонёк» Ислам увидел групповой портрет моряков-подводников в черных мундирах. Один их этих бравых парней был удивительно похож на Виталика Большого. Ислам все собирался написать, поехать, позвонить в редакцию, но так и не поехал, не написал, не позвонил. В молодости мы с удивительным легкомыслием относимся к дружбе, не понимая, что, чем взрослее мы становимся, тем труднее становится заводить друзей (какой-то есть в этом глаголе унизительный для друзей оттенок). А после сорока сделать это практически невозможно.

На страницу:
19 из 31