Тевтонский орден

Сначала для крестоносцев все шло хорошо. Летом 1240 года шведы заняли дельту Невы – водный путь к Ладоге, откуда корабли могли войти в Волхов – реку, на которой стоял Новгород. Тем временем крестоносцы из Ливонии перешли через Нарову, а другие напали на Псков. Шведское вторжение, возглавляемое ярлом Биргером и финским прелатом епископом Томасом, угрожало перерезать пути, по которым в Новгород поступало западное зерно. (Новгород зависел от поставок продовольствия с Запада, поскольку южная Русь находилась в руках монголов.) Так как купцы из Любека и Висби не желали добровольно жертвовать своими доходами от этой торговли в пользу шведского короля, единственным ходом для него оставалось установить контроль над устьями рек. Новгородские купцы, осознав степень угрозы, призвали обратно молодого князя Александра, который только что покинул несговорчивый город, и упросили его изгнать шведов[29]. Александр смирил свой гнев и привел свою опытную дружину в Новгород. Русский летописец в Новгороде рассказывает о последовавших событиях:

«Шведы пришли со своим [правителем] и своими епископами и встали на Неве в устье Ижоры, желая завладеть Ладогой, или, иначе говоря,– Новгородом и всеми новгородскими землями. Но вновь добрый и милостивый Господь сохранил и защитил нас от чужеземцев, ибо втуне творили они дела свои без Божьего слова. Пришли в Новгород вести, что шведы идут к Ладоге, и князь Александр со своими людьми и новгородцами, и ладожцами не умедлили. Вышел он им навстречь и одолел волею Святой Софии и молитвами Богоматери Девы Марии 15 июля [1240г.]… И была сеча великая…» [30].

Новгород был спасен от шведской экономической блокады. Благодаря этой битве на Неве князь Александр стал впоследствии известен по прозвищу, полученному после нее,– Невский.

Епископ Томас оставил свою кафедру в 1245 году, убежденный, что потерпел неудачу в деле своей жизни – крещении финнов и карелов. Но он был слишком пессимистичен. Четырьмя годами спустя Карл Биргер начал военную кампанию, которую шведы называли вторым крестовым походом, в земли, где теперь расположен г. Хельсинки. В последующие годы некоторые шведские рыбаки смогли перебраться через залив в Эстонию, где они основались в маленьких поселениях, расположенных вдоль побережья. Впоследствии шведская эмиграция в эти земли значительно увеличилась и изменила их этнический состав.

Ледовое Побоище

Ливонская угроза была для Новгорода более опасна, чем шведская. Объединенные силы бывших Меченосцев, мелких рыцарей из Эстонии, датчан, возглавляемых герцогами Канутом и Абелем, немцев под предводительством епископа г. Дорпата[31], Германа фон Буксведена (брата епископа Альберта), и русских под предводительством князя Ярослава (изгнанного из Пскова), вторглись на новгородские земли с запада. В сентябре 1240 года эта армия захватила Изборск и разбила войско из Пскова, идущее на выручку изборскому гарнизону. Затем настала очередь Пскова. После недельной осады город сдался на определенных условиях. Очевидно, полагаясь на союзников внутри города (возможно, друзей князя Ярослава, который отдал в заложники их детей), крестоносцы разместили в городе гарнизон из двух рыцарей и их свиты, в общей сложности около тридцати или пятидесяти человек. Вожди крестоносцев, наверное, провели всю зиму, предвкушая, как в следующую кампанию будут перекрыты новгородские торговые пути. Особенно после того, как услышали новость, что горожане Новгорода, которые предпочли мир с немцами (возможно, потому, что они считали, торговля с Западом необходима для выживания города), поссорились с князем Александром и он уехал в отдаленный Переяславль, где правил его отец Ярослав.

Когда Вальдемар Датский умер в марте и его сыновья остались дома, опасаясь, что разразится гражданская война, расформированные Меченосцы увидели в этом кризисе не потерю союзника, а возможность возвратить себе Эстонию. Они уже вели переговоры с датскими вассалами в Эстонии, которые желали бы нарушить договор 1238 года и одновременно попытаться завоевать Новгород. Источники тех лет слишком малочисленны, чтобы дать представление о том, в какой степени бывшие Меченосцы возглавляли это нападение на Русь и снабжали его людьми, действуя без официального разрешения и подкреплений со стороны Тевтонского ордена. Но кто-то из бывших Меченосцев, возглавлявший случившийся ранее мятеж против магистра Фольквина, вынужденного когда-то захватить Эстонию против своей воли, явно играл одну из первых ролей в подготовке этого вторжения.

К апрелю 1241 года армия из тевтонских рыцарей, бывших Меченосцев, вассалов Дании и местных эстонцев заняли Карелию – землю, лежавшую на восток от Нарвы. Из замка, сооруженного ими в Копорье, они совершали дерзкие набеги на юго-восток, однажды приблизившись на двадцать миль к Новгороду и уведя столько коней, что крестьяне не могли той весной вспахать свою землю.

Эти успехи сделали союзников столь уверенными в победе, что они поспешно послали епископа Генриха Озельвикского в Рим, с просьбой к папе Григорию о назначений Генриха епископом покоренных земель. Возможно, предполагалось предложить русским князьям на севере военную помощь Запада против монголов. Взамен православные люди должны были принять унию церквей при ведущей роли католиков. Конечно, и в Пскове, и в других городах были люди, выражавшие желание согласиться на эти условия, как это сделали русские князья в Галиции (как раз в это время монгольские орды разоряли их земли). Также ясно, что именно военная поддержка со стороны Пскова столь усиливала натиск Запада на Новгород, так как крестоносцы не могли бы набрать достаточное количество воинов, чтобы сломить сопротивление новгородцев. Папа, со своей стороны, выразил полное одобрение происходящего, приказав архиепископу Лунда и подчиненным ему епископам воззвать к своим людям и «подобно Моисею, повесить меч на пояс» – вооружиться словом Божьим, чтобы защитить христиан в Эстонии.

Остается неизвестным местонахождение Вильяма Моденского в период с февраля 1241 года до февраля 1242 года. В 1239-1240 гг. он побывал в Пруссии, Любеке и Дании, пытаясь разрешить любой спор, который мог помешать крестовому походу. Зная что-то о его перемещениях в упомянутое время, можно было бы ответить на вопрос, организовывал ли он в это время в Эстонии нападение на Новгород или, будучи в Германии, Богемии и Польше, пытался создать оборонительную стратегию против наступающих монголов.

Невозможно также точно выяснить подробности о деятельности ливонского магистра Дитриха фон Грюнингена. Он был одним из рыцарей, которые вступили в орден вместе с Конрадом Тюрингским в 1234 году, и был избран магистром Ливонии в 1237 году, когда, очевидно, было решено, что ему необходимо набраться больше опыта, который он явно получил в последующие годы. Он был преемником Германа Бальке в 1238 году, но отсутствовал в критические месяцы 1241 года, когда планировалось нападение на Новгород. Вернулся он в 1242 году, очевидно уже летом, с открытием навигации, и оставался в Ливонии до 1245-1246 гг., когда начал временно исполнять функции магистра Германии, а затем стал магистром Пруссии. В отсутствие Дитриха дела вел Андреас фон Фельбен. Из его последующей блестящей карьеры мы можем заключить, что в 1241-1242 годах он также отлично справлялся со своими обязанностями и его имя не связывалось с провалом похода на Русь.

Конечно, рыцари ордена в Пруссии были весьма озабочены монгольской угрозой. Хотя постоянно подчеркивается, что легенда о прусском магистре Поппо, якобы нашедшем свою смерть под градом татарских стрел на поле у Лигница, не соответствует действительности, популяризаторы истории продолжают воскрешать ее. Источником этого мифа, возможно, послужила обязанность ордена защищать христиан от всех вооруженных врагов. Возможно, Поппо действительно участвовал в этой битве и был ранен. Прямые доказательства этого отсутствуют. Он действительно скончался в Лигнице, когда навещал в монастыре свою супругу, и был похоронен там, но много лет спустя.

В любом случае для Андреаса это было неподходящим моментом, чтобы рисковать своими рыцарями, которые могли потребоваться во многих других местах. Он понимал, что рыцари, которые рвались напасть на Новгород, были мятежниками, собиравшимися разорвать договор, заключенный с датским королем в Стенсби, и ввергнуть орден в войну с Данией. Возможно, временный характер его власти ограничивал его уверенность в действиях. Как бы там ни было, здравомыслящий Андреас, скорее всего, не был причастен к походу на Новгород в 1241 году.

К тому же фон Фельбен тогда был более озабочен другими проблемами, чтобы поддержать это нападение. Ему нужно было утихомирить волнения в Эзеле, что он и проделал, проведя свою армию по льду и устрашив мятежников. Сохранился мирный договор, который дает нам ценные свидетельства политики крестоносцев по отношению к своим подданным. Во-первых, любой уличенный в исполнении языческих обрядов, наказывался штрафом и бичеванием. Во-вторых, крестьяне должны были доставлять дань на кораблях в Ригу или епископу. В-третьих, тот, кто был виновен в детоубийстве, подвергался штрафу, а если это оказывалась мать ребенка, то ее девять воскресений подряд приводили на кладбище, где с нее срывали одежду и подвергали бичеванию. В-четвертых, ежегодно ко времени, когда уплачены налоги, протекторы выносили судебные решения, в которых они следовали рекомендациям местных старейшин. Наконец, виновные в убийстве чужеземца или родича обязывались платить вергельд – виру размером в десять марок. Это был огромный штраф, который мог быть уплачен только с помощью всего клана. Иными словами, договор затрагивал разнообразные аспекты: религиозные, финансовые и социальные, то есть те, которые, по-видимому, не были учтены уже существующими соглашениями. Также этот договор демонстрирует, что эстонцы Эзеля не были беспомощными и бесправными крепостными. Магистр не подписывал бы официальные соглашения, требующие присутствия священников, монахов, вассалов, маршала, множества рыцарей, если бы старейшины не были влиятельны и не располагали значительным имуществом.

Тем временем новгородцы просили князя Александра вернуться в Новгород. Покорные горожане теперь убедились, что они не могут сражаться с немецко-псковскими силами в одиночку, и, вероятно, уступили князю во всех спорных вопросах. В конце 1241 года Александр принудил к сдаче немецко-датский гарнизон к востоку от Нарвы. Примечательно, что он отпустил (разумеется, за выкуп) западных воинов, но эстонцев велел повесить как мятежников и предателей. Таким образом, он продемонстрировал, что его занимает совершенно определенная задача – сохранять контроль над жизненно важными территориями. У него не было намерения опрокинуть крестоносцев в море; его заботы были на юге, где сохраняли свою власть монголы, а не на западе. Он только хотел обезопасить себя от нападения с тыла, когда он вступит в бой с татарами. Действия Александра против псковского гарнизона 5 марта 1242 года так описываются немецким летописцем:

«Он двинулся к Пскову со многими силами. Прибыв туда, он освободил псковичей, чему те возрадовались. Когда же он увидел немцев, он не колебался долго, но изгнал прочь двух братьев и преследовал их слуг. Немцам пришлось бежать… если бы Псков был защищен, христианство бы торжествовало до конца времен. Было неразумно завоевать отличную землю и не удерживать ее, как должно… Затем король Новгорода вернулся домой»[32].

Соответствующая запись в Новгородской летописи очень коротка:

«Князь Александр занял все дороги [на Псков], захватил немцев и чудь, заковал тех и других в железо и отправил их в Новгород, чтобы там их посадили в тюрьму».

Затем Александр повел небольшое войско на епископство Дорпата, но повернул обратно после того, как люди епископа Германа отбросили его разведчиков. Возможно, какое-то число тевтонских рыцарей присоединилось к преследованию отступающих войск Александра, что сделало в целом вклад ордена в эти события более заметным. Затем православное войско и католическая армия сошлись на Чудском озере – в знаменитом Ледовом побоище. Обе армии были невелики. У католиков было, предположительно, около двух тысяч человек, у русских – примерно шесть тысяч, но это превосходящее число воинов, в сущности, уравновешивалось более совершенным оружием крестоносцев.

В угоду политическим позициям XX века эта битва получила незаслуженную славу. Это событие наделили значением гораздо большим, чем оно того заслуживает, благодаря выпущенному в 1938 году фильму Сергея Эйзенштейна «Александр Невский», который сопровождала волнующая музыка Сергея Прокофьева. На самом деле, хотя фильм достаточно точно изображает некоторые аспекты битвы, особенно костюмы и тактику, передавая нам потрясающее ощущение драматичности средневековой битвы, прочие моменты битвы, показанные в фильме,– чистая пропаганда. Конечно же, не стоит и говорить о том, что предки эстонцев и латышей не были согбенными карликами, как утверждают авторы фильма, не были они также и бесправными крепостными рабами. Магистр Андреас был в Риге и потому не мог быть взят в плен Александром Невским, чтобы впоследствии его обменяли на мыло. Войско русских в основном состояло из профессионалов. Фильм же рисует некий аналог ленинских коммунистов, крестьян и рабочих, противостоящих некоему эквиваленту фашистских штурмовых колонн. Германские крестоносцы отнюдь не были предвестниками нацистов, этакими белокурыми гигантами, которые сжигали детей живьем. Короче говоря, многие сцены из этого фильма рассказывают нам больше о Советском Союзе незадолго до вторжения Гитлера, чем о средневековой истории. С другой стороны, вполне возможно, что у крестоносцев действительно был небольшой орган. Генрих Ливонский упоминает случай, произошедший в другой, более ранней битве, когда звуки этого музыкального инструмента заставили две сражающиеся армии на мгновение изумленно остановиться, а записи конца века упоминают орган среди религиозных предметов, уничтоженных литовскими язычниками. И самое главное, Чудское озеро достаточно удалено от моря, чтобы в последние дни зимних холодов на озере сохранилось достаточно льда вдоль побережья, чтобы выдержать тяжесть вооруженного всадника.

Весна еще не наступила, когда 5 апреля армия крестоносцев переправилась через озеро или, что более вероятно, прошла вдоль берега, чтобы встретиться с русским войском. Хотя некоторые из стычек, возможно, происходили на льду, маловероятно, что крестоносцы рискнули бы использовать значительные силы конницы для сражения на льду. Тяжеловооруженные западные рыцари составили голову колонны, за ними следовала легкая кавалерия и пехота. Этот строй и атаковал русскую пехоту. Ливонская рифмованная летопись лаконично описывает битву:

«У русских было много стрелков, и битва началась с их смелой атаки на людей короля (датчан). Знамена братьев-рыцарей вскоре развевались в гуще стрелков, и слышно было, как их мечи крошили шлемы [русских]. Многие с обеих сторон пали мертвыми на траву[33]. Затем войско братьев было полностью окружено, ибо у русских было столько людей, что против каждого немецкого рыцаря сражалось шестьдесят воинов. Братья сражались доблестно, но, несмотря на это, были разбиты. Некоторые из них убежали с поля битвы к Дорпату, и они спаслись, потому что убежали. Двадцать братьев погибли и шестеро попали в плен»[34].

Итоги битвы, конечно, отразились и за пределами ливонско-русских границ. Восстания вспыхивали в Курляндии и Пруссии, угрожая втянуть тевтонских рыцарей в войну на столь многих фронтах, что они вряд ли смогли бы справиться со своими врагами. Тем не менее Александр Невский не был заинтересован в войне против государств крестоносцев в Ливонии. Во-первых, бывшие Меченосцы и тевтонские рыцари, участвовавшие в битве, понесли потери вдвое меньшие, чем в битве на реке Шауляй. Если учесть, что эти потери могли быть легко возмещены войсками, которые магистр держал в резерве, орден оставался очень сильным противником. Кроме того, князю пришлось бы осаждать и штурмовать крестоносцев в их хорошо укрепленных деревянных замках, а его войско не имело осадных орудий. Наконец, монгольская угроза была столь близка, что князь должен был немедленно заняться ей. Соответственно, он предложил католикам великодушные условия, которые те немедленно приняли: новгородские войска уходили с псковских земель и других пограничных территорий, Александр освобождал пленников, а немцы освобождали заложников. Три года спустя Александр отбил попытку Литвы воспользоваться ослаблением Новгорода. В итоге ему, как и прочим русским князьям, пришлось признать власть Золотой Орды и сотрудничать с монгольским ханом. В последующие двадцать лет между русскими и немцами не было вооруженных столкновений.

Это был опасный для Новгорода момент, но не настолько, как иногда думают. Если бы Новгород был завоеван западными католиками, он мог бы действительно разделить судьбу Византии после Четвертого крестового похода, то есть временно попасть под власть иноземцев. Возможно, Новгород понес бы в политическом и экономическом смысле такие потери, что не смог бы противостоять более опасному врагу, надвигавшемуся с Востока. Однако трудно представить себе крестоносцев, навсегда поработивших русскую культуру, православную церковь и русскую знать. Если это оказалось не под силу Золотой Орде, способен ли был на это Запад? Легко преувеличить значение Ледового побоища. Если говорить о непосредственных результатах, то они были более важными для крестоносцев, поскольку остановили их военное продвижение на Восток. Более отдаленным во времени результатом было то, что сражение дало русским память о славной победе над грозным врагом, победе, особенно яркой на фоне поражений тех лет.

Сложись ход сражения иначе, судьба Эстонии и Ливонии изменилась бы. Тевтонские рыцари (фактически – бывшие Меченосцы), которые поддержали это нападение, могли взять на себя обязательства, за которые пришлось бы отвечать всему ордену. Хотя выжившие братья позднее продолжали жаловаться, что их не поддержали должным образом («Епископ… привел слишком мало людей, а войско братьев было слишком малочисленным»), им ничего не оставалось, кроме как смириться с властью магистра Дитриха. Только один из этих рыцарей появляется потом в Ливонских хрониках, и то через много лет. По меньшей мере один из уцелевших предводителей был послан в Святую землю. Не было ли бывших Меченосцев и среди тех тевтонских рыцарей, которые перешли в орден Тамплиеров в 1245 году? Мы не знаем. Даже Андреас фон Фельбен временно оставил страну, оставаясь в своих родных Нидерландах в 1243 году. Кажется, именно это поражение предоставило магистру Дитриху возможность провести в ордене основательную чистку, которую он выполнил с таким успехом, что в 1246 году был избран магистром Пруссии, а еще через восемь лет – магистром Германии.

Дорпат (Дерпт) и Новгород

Середина XIII века стала вершиной успехов крестоносцев в Прибалтике. Самым важным было то, что крестоносцам удалось убедить Миндаугаса Литовского в военном превосходстве христианского бога над языческими. В 1252 году он принял корону Литвы из рук немецкого епископа в присутствии магистра Ливонии. Хотя Миндаугас ничуть не изменил своих манер и обычаев и не допускал миссионеров нести слово Божье по своему королевству, Запад не торопил его с этим. Пожалуй, можно сделать вывод, что тевтонские рыцари были твердыми последователями «реальной политики». То есть они слишком хотели получить земли и людей, чтобы настаивать на немедленном крещении и изменении обычаев. Рыцари понимали необходимость медленного продвижения в таких обстоятельствах, не позволяя религиозному фанатизму нарушить традиционное течение местной жизни. В 1257 году крестоносцы из Ливонии и Пруссии даже сумели заставить самогитов принять на два года договор, в течение которого в страну допускались миссионеры и купцы.

Тевтонские рыцари добились таких успехов, невзирая на деятельность нового архиепископа Риги – Альберта Суебира (Сюбира), который никогда не пренебрегал возможностью досадить своим врагам. Амбиции архиепископа не были тайной – он был уверен, что церковь должна направлять крестоносцев и что он – самый подходящий для этого представитель церкви.

Этот период мирного обращения закончился в 1259 году, когда самогитийские жрецы убедили свой народ вновь поднять оружие против христиан. Дважды за короткий срок военные силы язычников разбивали армии крестоносцев из Пруссии и Ливонии. Затем в Ливонии и Пруссии вспыхнул мятеж, и самогитийская армия покинула свою страну, чтобы помочь мятежникам. Затем самогиты заставили Миндаугаса присоединиться к ним. Тот, будучи практичным политиком, заявил о своей верности языческим богам войны и повел свои войска в Ливонию. Русские войска вторглись в Эстонию, что было частью большой и превосходно разработанной стратегии Миндаугаса. К несчастью для него, трудности с сообщением между двумя этими армиями сделали невозможным координацию их действий. Два войска быстро вернулись в родные земли, не встретив друг друга. Тевтонские рыцари и епископ благодаря этому избежали самой большой опасности за свою короткую историю.

Проживи Миндаугас еще несколько лет, крестоносцам пришлось бы туго. Но как бы то ни было, в 1263 году он был убит своими противниками. Когда его сын, выйдя из монастыря, предъявил свои права на трон, Литва была ввергнута в междоусобную войну. Один из заговорщиков – князь Довмонт, бежал в Псков, где стал местным князем, и в 1266-1267 годах нападал на Полоцк, русский город, стоявший на торговых путях из Новгорода в Литву и из Риги во внутренние русские княжества. Каждый раз, когда Довмонт добивался успеха, крестоносцы начинали опасаться, что христианство не выживет в Литве (и оно действительно вскоре там исчезло). Кроме того, Довмонт постоянно устраивал набеги на Эстонию, для защиты которой Ливонский орден построил крупный замок в Вейсенштейне[35]. Помимо постройки замка, обеспечивавшего оборону области Йервен, орден разослал призыв к крестоносцам объединиться для удара по Пскову, что устранило бы угрозу в целом. Несмотря на ссоры его предводителей между собой, из-за которых русские войска долго бродили бесцельно, прежде чем предприняли короткую бессмысленную осаду Везенберга[36] (Раковора) – датской крепости, построенной в 1252 году для контроля над стратегическими путями, было ясно, что русские еще вернутся. Но чего совершенно не ожидал Ливонский магистр, так это того, что архиепископ Рижский Альберт Суебир устроит заговор, чтобы захватить власть, в то время как орден занят защитой границ. Среди крестоносцев, прибывших в Ливонию в 1267 году, был Гунзелин Шверинский, хитроумный и опасный человек, хотя и не из самых влиятельных государей. Он постоянно, хотя и безуспешно, участвовал во множестве феодальных войн в своих краях. Двадцать лет он ссорился со своими соседями, проигрывая каждый раз, хотя его неудачи были скорее следствием скудных военных и финансовых ресурсов, чем отсутствием отваги или способностей. Он участвовал в Датской войне в 1250 году, присоединился к войне за датское наследство и служил приверженцам Вельфов в длительной междоусобице в начале 1260-х годов – теперь он выигрывал, однако это было несопоставимо с его усилиями. Его жена была из Мекленбургского дома, и он должен был унаследовать этот трон в смуте, возникшей после смерти герцога Иоганна Пархима, но его со временем одолел молодой герцог Генрих. Это было как раз в то время, когда Гунзелин принял крест, чтобы отправиться в крестовый поход в Ливонию. Возможно, его привлекали приключения и вдохновляли религиозные соображения, возможно, он просто поддерживал семейные традиции. Возможно, это было требование Генриха, чья семья традиционно участвовала в крестовых походах (один из братьев Генриха был Поппо, низложенный магистр Пруссии). Генрих не желал идти в поход сам, пока его возможный враг оставался у него за спиной.

Возможно даже, что Гунзелин планировал переселиться на восток. В конце концов, Шверин не был устоявшимся государством – ему было всего чуть более ста лет. Он располагался на границе между языческим и христианским мирами, его население составляли перемешавшиеся и мирно сосуществующие немцы и славяне. Семья Гунзелина давно породнилась со славянской знатью, когда-то владевшей этими землями, и жизнь на новых землях не должна была казаться ему чем-то очень непривычным. Уже многие годы он собирал в Ливонии владения, обмениваясь землями с монашескими орденами – популярный в Средневековье способ «застраховать» свои владения,– и он, несомненно, хорошо знал о местных делах. Кроме всего прочего, в то время его собственные владения были заняты герцогом Бранденбургским, и Гунзелину нужны были земли, чтобы дать достойное наследство своим детям. Короче говоря, в Шверине для него было мало перспектив.

Должно быть, крестоносцы высадились в Ливонии летом или осенью 1267 года, в ожидании зимней кампании против Новгорода. Магистр Отто, хотя и озабоченный литовскими нападениями вдоль Даугавы, приказал тридцати четырем рыцарям из Вайсенштейна, Леала[37] и Феллина[38] поддержать войска епископа в Дорпате. Кроме рыцарей ордена, у того были местные войска и дружины вассалов датского короля. Среди многочисленных крестоносцев был и герцог Генрих Мекленбургский со своими войсками из немцев и славян. Но Гунзелин, очевидно, провел в Эстонии совсем немного времени.